Гуэбипк мвд россии руководство филиппов

Три ордена Мужества

Полковник милиции Эдуард Львович Филиппов — командир отряда милиции специального назначения УБОП СКМ ГУВД Московской области с 2001 года.

Маленькая комната. Наглухо заколоченные окна. Темно. Немного тянет дымом из буржуйки. Наверное, на улице ветерок, и он задувает дым обратно, в комнату. Слышно шуршание снега о фанеру на окне, словно кто-то скребется снаружи.

Эдуард Филиппов тихо поднялся, чтобы не разбудить соседа. Тот, застегнув повыше молнию на спальнике, сонно дышал.

В комнате становилось холодно. За дверцей буржуйки слабо, как будто засыпая, переливались красноватым светом улги, собираясь вот-вот погаснуть и почернеть.

Долго спать Филиппов не мог. Часа в три ночи проснулся и пошел проверять посты. Надел бушлат и вышел в темноту.

Шелковской район. Когда-то, в мирное время, здесь находился студенческий лагерь. Кажется, это было очень давно, в прошлой жизни, до войны. Теперь тут сплошные развалины, смешанная со снегом грязь и стреляные гильзы. Бесконечные стычки с бандитами. Почти каждую ночь обстрелы.

Шелковской — район равнинный, живет за счет нефти. Мини-заводы. Местные ставят примитивные аппараты — паяльной лампой греют добытую нефть, испарения пропускают через змейку в воду и получают бензин. Живые деньги, за которые им есть смысл воевать.

В 1999-м Шелковской район был зоной ответственности подмосковного СОБРа (теперь ОМСН. —И.Д.). За три месяца командировки, с октября по декабрь, собровцы уничтожили огромное количество этих мини-заводов, «самоваров», как они их прозвали…

Эдуард обошел посты и вернулся в комнату-штаб. Один из домов студенческого лагеря, более-менее уцелевший, вернее, одну его комнату приспособили для жилья. Еще поставили две палатки.

Холодно в штабе. С дровами туго. Они сырые и не разгораются, даже если их класть в теплую печь на горячие угли. Зато солярку достать не проблема, и с ее помощью разжигают дрова. Соляра не сразу, но вспыхивает, и сырые доски занимаются пламенем, медленно, но разгораются.

Филиппову не спалось после ночного обхода. Не зажигая свечи, он начал в темноте возиться с буржуйкой. В спальном мешке, конечно, тепло, но если есть кровать, то лучше спать по-человечески, и Эдуард с упорством предпочитал койку.

А ночью колол дрова и топил буржуйку. Грелся и долго-долго смотрел на огонь.

Менялась погода, и сильно болела голова. Сказывалась контузия. Эдуард потер шрам на затылке.

* * *

Три года назад на стылом поле, километра за полтора до Первомайского, собровцам не разрешали жечь костры. Январский ночной мороз, и никакого укрытия. Автобусы с боевиками и заложниками на заблокированной дороге.

Человек триста пятьдесят «собров», два отряда внутренних войск, на всех один маленький автобус, в котором по очереди можно греться.

…Еще несколько часов назад собровцы находились в Москве. Их подняли по тревоге.

Стало известно — в Кизляре заложники. Около пяти утра Кизляр атаковала чеченская банда во главе с Салманом Радуевым. Уничтожили пост ОМОНа, захватили родильное отделение местной больницы и согнали туда около трех тысяч человек, в основном женщин и детей.

Филиппов тогда был еще капитаном, начальником отделения. За два с половиной часа быстрые сборы. Сухпай на три дня и по одному боекомплекту на брата. Брали с собой и штурмовые алюминиевые лестницы, ведь ехали на штурм больницы.

В заснеженном Чкаловском — расчищенные взлетно-посадочные полосы, красно-зеленые огни. Погрузились в самолет. Кто-то спал, кто-то сидел, задумавшись, уставившись в одну точку, кто-то переговаривался с соседом. Эдуард смотрел на знакомые лица ребят, своих подчиненных и товарищей. Сколько было таких выездов и вылетов! И никогда не знаешь, вернется ли группа в том же составе.

Среди боевиков Радуева много наемников, которых специально готовили в Пакистане для терактов и уличных боев. По местному радио Радуев заявил, что в город «пришли волки и не уйдут, пока Россия не выведет федеральные войска из Чечни и всего Северного Кавказа».

Филиппов покачал головой. Чеченские «волки» драться умеют. Собровцы тоже не новички. Но как там все сложится?

Заложники — подлость и хитрость чеченцев. Тут не до геройской войны. Тут и тактика, и политика. Людей не сгубить и заложников вызволить.

Прибыли в Моздок, а уж оттуда, «вертушками», собровцев перекинули в Кизляр. Но, как ни торопились, все-таки опоздали. Около шести утра бандиты с десятками заложников и семью добровольцами из руководства Дагестана на автобусах покинули Кизляр.

Собровцы увидели только две сожженные «вертушки» на аэродроме и разгромленную воинскую часть рядом.

Летом девяносто пятого, в июне, случилось что-то похожее в Буденновске. Около сотни бандитов — чеченских террористов — ворвались в город, захватили больницу. Убитые, раненые, заложники… Эдуард был и в Буденновске.

В СОБРе он служил с 1993 года. Тогда подразделение создали из двух взводов ОМОНа, командиром одного из которых был Филиппов. И в ОМОН он пришел с самого его основания, в восемьдесят девятом. Так что почти ни одна горячая точка или экстренная ситуация девяностых годов мимо него не прошли. Дагестан… там, в горных районах, было неспокойно. Осетия конфликтовала с Ингушетией. И вот теперь Чечня…

Сгоревшие «вертушки» на кизлярском аэродроме представляли мрачное зрелище. Террористы хотели захватить склад арттехвооружения и на вертолетах уйти в Чечню. Но и на аэродроме, и в войсковой части получили отпор. Со зла и сожгли вертолеты.

Собровцы догнали колонну, двигавшуюся в сторону Бабаюрта, дагестанского села. Из вертолетов высадились в поле, перекрыли дорогу недалеко от Первомайского. Подтянулись спецслужбы, ФСБ. Начались долгие переговоры. А собровцы, готовые к штурму, ждали.

Подмосковный СОБР возглавлял полковник милиции Рябинков. Двумя отделениями командовали Филиппов и Калашников.

Переговоры затягивались. Пришла ночь, морозило. Мерзли, терпеливо ждали очереди погреться в автобусе, подъедали небольшой сухпай, ругались на спецслужбы, затягивающие переговоры. Часть бандитов оттянулась в Первомайское и начала создавать укреп-район с помощью заложников. Из Чечни на помощь Радуеву прорвались две группы дудаевцев. Появились еще заложники — тридцать восемь милиционеров новосибирского УВД. Боевики заставляли их копать окопы, соединявшие между собой дома.

По приказу дорогу разблокировали, и бандиты вошли в Первомайское. А три подразделения ночевали в открытом поле.

Эдуард оказался в автобусе, дождавшись своей очереди. Ни ног, ни рук от холода уже не чувствовал. Ночью морозило крепко, хотя днем и светило яркое солнце.

Филиппов подышал на ладони, перекинув автомат за спину на ремешке.

— Слишком много спецслужб, и все ведут свою игру, — негромко сказал он. — А время-то идет. Они закрепятся в Первомайском, все будет сложнее.

Георгий Калашников, нахмурившись, кивнул.

— Может, договорятся? — Эдуард выглянул наружу.

На поле словно выросли холмики, из которых шел пар и сигаретный дым. Теплые оранжевые огоньки сигарет перемигивались в темноте. Бойцы пытались согреться, усевшись плотнее. Поглядывали в сторону автобуса: когда же их очередь греться?

Холод медленно, нехотя отступал. Одежда промерзла, и мурашки все еще ползали по плечам и спине. Клонило в сон. Через несколько минут выходить из автобуса. Мороз сразу охватит и покажется еще сильнее после теплого салона автобуса. Эдуард поежился, представив себе это.

О бандитах и заложниках собровцам ничего не сообщали, никакой информации.

А террористы хотели получить гарантии беспрепятственного продвижения по Чечне. Их ведь остановили за десять километров от границы между Дагестаном и Чечней. Бандиты хотели увеличить свой эскорт за счет местной милиции и военнослужащих внутренних войск.

Собровцам приказали ждать, естественно, ничего не объясняя. Или штурмовать, или домой.

…Свой первый орден Мужества Эдуард получил как раз за штурм, за штурм Белого дома. В девяносто первом он участвовал в его обороне. А в девяносто третьем штурмовал в составе СОБРа.

Штурмовали, когда дом уже горел. Запомнился дым, едкий, навязчивый, и противогаз от него не спасал. В начале девяностых свет клином сошелся на этом Белом доме, ставшем черным, в прямом смысле, от пожара, и в переносном, для тех, кто там погиб и потерял друзей.

До Первомайского Филиппов успел получить и свой второй крест за чеченскую командировку в девяносто пятом. Бамут, Самашки, Ассиновская…

Ночь долгая, нескончаемая. Только звезды, как застывшие льдинки на небе, земля смерзается и потрескивает, тихо переговариваются бойцы, но особо не поговоришь, губы замерзли и плохо слушаются.

Эдуард, наконец, снова дождался своей очереди на тепло. Забрался в автобус и сразу уснул от душного жара. Столько людей надышало, в салоне и продохнуть нечем. Проветрить никто не решался. Тепло на вес золота.

…Так же жарко бывало в Серебряных Прудах, летом и весной. Самая южная окраина Подмосковья. Там прошло детство Эдуарда. Там жили и живут родители, старшие брат и сестра. Летом все время с друзьями проводили на речке с рыбным названием Осетр.

Учителя относились к Эдуарду хорошо, несмотря на то, что прилежным и послушным он не был. Не мог спокойно усидеть на уроках. Везде хотел успеть, везде быть первым. Играть в хоккей или футбол обязательно лучше всех. Он относился к себе строго, с повышенными требованиями, а как же иначе — для спортсмена это золотое правило. Он мечтал стать олимпийским чемпионом. С семи лет поступил в секцию дзюдо. И с тренером, Валерием Алексеевичем Тизяевым, ему повезло. Наставник отвадил мальчишку от улицы. У Эдуарда были способности и трудолюбие. Тренировался он по два раза в день — сначала со своей группой, а потом и со старшей.

Были и другие увлечения, кроме спорта. Он любил повозиться с техникой — с отцовской машиной и мотоциклом. Одно время даже хотел стать летчиком.

У Эдуарда хорошая память. Устные домашние задания он вовсе не делал. Запоминал, что на уроках объясняли. Письменные выполнять вовсе неохота, но учительница на продленке попалась молодая, строгая. Отобрала у них портфели, заперла мальчишек в классе, а сама с группой пошла гулять.

Сидели они, сидели. На улице солнце, в классе жарко, мухи под потолком кружат, вымытая доска сохнет, и на ней проступают белые меловые разводы. Время на тренировку идти. Распахнули окно и со второго этажа выпрыгнули. Тренировка с четырех до шести, у второй группы с шести до восьми. В общем, домой мальчишки вернулись в девятом часу. Дома уже паника. Учительница в класс вернулась, окно открыто, детей нет. И в больницы звонила, и в морги, и в милицию, родителей встревожила. Серега с Эдуардом получили по первое число за свое безрассудство. Но как же на тренировку опоздать!

Спорт занимал у Эдуарда почти все время. В семнадцать лет он уже стал мастером спорта СССР по дзюдо. Потом были институт физкультуры, срочная служба в ЦСКА, сверхсрочная в «Динамо», шесть лет в сборной, поездки, соревнования. Стал мастером спорта международного класса по самбо, трехкратным призером Советского Союза по дзюдо.

Но пришло время, когда спортсмены стали не нужны. Многие из них начали применять свои физические данные в сомнительных структурах.

Филиппов упорно занимался спортом и учился. В восемьдесят восьмом он выиграл первенство МВД по самбо. Его заметили Селиверстов, тогдашний командир областного ОМОНа, и Рябинков, бывший тогда заместителем Селиверстова. И Эдуард стал бойцом ОМОНа. Иначе, наверное, не могло и быть. Воспитание и хорошие учителя, наставники — все сыграло свою роль…

Эдуарда разбудили. В автобус уже входили другие собровцы с красными от холода лицами.

Поле стало освещаться бледным, неспешно встающим солнцем. Оно отразилось на стене автобуса, заблестело, заиграло искрами на инее, покрывшем землю и людей.

Боевики продолжали выдвигать свои требования. Обеспечить им безопасный проезд через Хасавюрт. В Хасавюрте большая община аварцев, среди которых могли оказаться родственники заложников. Значит, новый конфликт. И командование федеральных сил втолковывало это бандитам.

Переговоры ни к чему не приводили. Собровцев ждала еще одна морозная ночь в поле. На холоде многие бойцы получили обморожения и простудились.

Про них как будто забыли, увлеклись переговорами…

Очередная долгая зимняя ночь. Дух бойцов вместе с температурой падал. Эдуард старался шутить. Вспоминал анекдоты, хотя у самого на душе было тяжело. Сколько же можно просидеть так, без еды и на январском ветру?

Наконец, подогнали «Икарусы». Собровцев посадили в них. И снова никакой информации. Куда? Все закончилось? Домой, что ли?

Но автобусы поехали в объезд по Дагестану, все к тому же Первомайскому, теперь со стороны села Советское.

В дороге измотанные люди спали. Грелись и спали. Филиппов не мог уснуть, переглядывался с Калашниковым.

Куда их сейчас кинут? Чего ждать? К чему готовиться?

Снова высадились в поле, совсем близко к Первомайскому. Еще два дня сидели здесь. Командование решало, штурмовать или нет.

Дали перспективный план строительства Первомайского. Многие улицы, те, что были изображены на плане, еще и в природе не существовали.

В поддержку собровцы получили две БМП. По правому флангу — СОБР ГУБОП, по центру — подмосковный СОБР РУБОП, по левому флангу — СОБР Москвы. По самому правому краю — внутренние войска, «Витязь» и «Ягуар». По самому левому краю — краснодарский СОБР.

Село. Центральная улица с высокой мечетью.

Провели артподготовку. Четыре орудия, четыре «вертушки» отработали по краю. Потом уже пошли вживую.

Широкий арык, целая сеть водных каналов, которых в плане не было и о которых собровцы ничего не знали. Шли по полю, и вдруг камыши впереди. Арык Воды в нем глубиной по грудь. Тут в ход пошли три алюминиевые пожарные лестницы, их брали для штурма больницы в Кизляре, а штурмовали арык Лестницы легкие, они под весом бойцов, да еще в полной амуниции, конечно, прогибались, и по пояс промокли все.

Этот глубокий арык в войну служил противотанковым рвом. Из него вылезать-то проблема, скользко, а по кромке боевики стреляют. Только камыши шелестят и обламываются.

Поставили задачу выдвинуться на исходный рубеж. Собровцы доложили, что прибыли на место. Поступил приказ — ждать. Из арыка не высунешься — плотный огонь. Залегли. Долго лежали, мокрые и голодные.

Начало темнеть. Только светлые сухие камыши еще долго белели надо рвом. Шелестели, и казалось, что кто-то крадется, подползает.

А команды к штурму все не давали.

Эдуард положил автомат на землю, и тот из-за ночного мороза очень быстро вмерз в грязь. Его пришлось пинком выбивать и взводить ногой. Автомат весь заиндевел.

До Первомайского от края арыка метров сорок. Если высунуться, то секунд через десять снайперы снимут.

Еще до того, как собровцы заняли исходную позицию в арыке, они несколько раз пытались выдвинуться в сторону села и получали команду: «Отставить!» И в одну из таких вылазок боевики сожгли из гранатомета обе БМП, которые собровцам дали в поддержку. К счастью, экипажи машин не пострадали. Но погиб подполковник СОБРа РУБОП Валерий Сысоев, пуля снайпера попала ему в голову.

До приказа к штурму оставалось еще около полутора суток…

Капитану Эдуарду Филиппову было тогда двадцать девять лет. За восемь лет службы он понял, что служба — это его призвание.

Однако ожидание, затишье перед броском, штурмом он ненавидел так же, как и другие. Эдуард видел по лицам бойцов, что они устали, нервы на пределе, собровцы почти «перегорели». С таким-то настроением идти на штурм! Однако выбора не было.

Мокрую одежду сморозило, она хрустела и источала холод. Хотелось встать, походить, побегать, согреться, а приходилось сидеть или лежать на ледяной земле.

Но вот команда: «На штурм!»

У боевиков по центральной улице передвигалась машина «ГАЗ-53» с установленным на ней ДШК — они все вокруг простреливали. Да еще мечеть возвышалась над селом, с нее тоже велась стрельба.

Подмосковный СОБР выдвигался скрытно, по частному сектору. Прорезали лазы в плетнях из виноградной лозы и шли под прикрытием домов.

Начались потери. Смертельное ранение в шею получил подполковник Андрей Крестьянинов. Везде он был первым и погиб одним из первых. Снайперы бандитов работали четко. Командира Рябинкова тоже тяжело ранило в позвоночник.

Больше всего досталось московскому СОБРу. Погибшие, раненые.

После ранения полковника Рябинкова операцию возглавил Калашников, Эдуард был его заместителем.

Во время обстрела бандиты спускались в подвалы домов. Стены саманные, и пули в них вязнут. Боевики пробивали в фундаменте бойницы и стреляли из них. Да еще окопы, ходы сообщений между домами. Сложно было вообще приблизиться к дому.

Из первого, крайнего, дома велся плотный огонь, и подобрались к нему собровцы с трудом. Филиппов бросил внутрь гранату. После взрыва два капитана, Эдуард и Дмитрий, ворвались в дом, расстреляли задымленные комнаты, но в них никого. Только на кухне люк в полу. Открыли, а там двое. Один убитый, другой раненый. Раненый убеждал собровцев, что он заложник. Эдуард с Дмитрием вытащили его из подвала, но он уже умирал. Эдуард попросил доктора сделать раненому обезболивающее. В то, что он заложник, конечно, не поверили. Нашли у него в карманах шприцы и наркотики.

Во время штурма попали под минометный огонь. Одна из мин взорвалась позади Эдуарда. Его бросило метра на четыре вперед. Несколько мгновений он не мог прийти в себя. Оглох. От такого взрыва и удара взрывной волной не сразу поймешь, что произошло и на каком ты вообще свете. В голове гудело от контузии. Но собровцы шли дальше, Филиппов в горячке боя тоже вскочил и побежал.

Огонь, выстрелы, дым, крики, гул в голове. Продолжали двигаться к центру села, откуда дудаевцы вели плотный огонь.

Основной удар пришелся на СОБРы и «Витязь». «Альфа» подтянулась позже и прикрывала отход собровцев. Те выносили своих раненых.

Дмитрия ранило в живот. Его несли на байковом одеяле, которое раздобыли в одном из домов.

Руслан держал край одеяла. Вдруг закричал. Пуля пробила куртку на предплечье. Подбежал доктор. Сразу вколол промедол, рукава куртки и «хэбэ» вспорол ножом и оторвал.

Эдуард тоже посмотрел, что там. Обожженная кожа. Пуля прошла навылет.

— Руслан, да у тебя ожог! — перекрикивал шум выстрелов и взрывов доктор. — Выйдем, я тебе зеленкой помажу и все.

— Что?! Чего ж ты мне из куртки жилетку сделал?! — заорал Руслан.

Он чуть не кинулся на доктора. Ругался. Собровцы, кто видел, смеялись. Только что имел бледный вид — ну как же, ранили. А теперь куртку жалко.

Во время отхода Филиппов с бойцами снова оказался у крайнего дома, где нашли раненого боевика. Эдуард выбирал позицию для стрельбы. На кухне на столе стояла бутылка шампанского. Из окон и импровизированных бойниц собровцы отстреливались.

Эдуард и Алексей выбежали на задний скотный двор, обнесенный высокой кирпичной стеной. А бандиты в этот момент как раз подогнали с улицы к дому машину с ДШК. Пулемет строчил по кромке забора, и забор постепенно исчезал, рассыпался, как будто пряжу распускали. Собровцы залегли. Земля и замороженный навоз поверх нее.

Эдуард видел, как Алексей отползает на животе.

— Ты как? — Филиппов переместился к нему поближе. Пулеметный огонь не прекращался.

— Как, как? Полное дерьмо! — отряхивая с ладоней комки смерзшегося навоза, усмехнулся Леха. — Чего делать будем? — Он пополз к забору, прислонился к нему спиной.

— Чего-чего? Шампанское открывать!

Эдуард тоже прислонился к забору, и они вместе с Алексеем пили шампанское из горлышка.

Под прикрытием «Альфы», дымовых шашек собровцы отходили, несли на себе раненых. Выбрались из села, из фляжек водки глотнули — успокоиться, согреться.

Генерал-майор Карташов сидел с собровцами в окопах. Он спросил у Филиппова:

— Ну чего, Эдуард?

— Поддали нам, — покрутил головой капитан. — Но ничего, могло быть и хуже, — улыбнулся. — Сейчас соберемся, мы им устроим!

— Молодец, молодец, — похлопал его по плечу Карташов.

Но снова наступать не пришлось. Собровцев вывели в село Советское.

Голова у Эдуарда так и гудела. Он тронул шею, а там кровь, и за воротником тоже липко, но он не придал этому значения, не до того было.

Только когда уже отошли за три километра от Первомайского в Советское, Эдуард снял шлем и увидел, что он пробит сзади. Филиппов нащупал у себя на затылке вонзившийся в кость осколок.

Снова удивленно посмотрел на шлем. Если бы его не было…

Мать рассказывала Эдуарду, что он родился в «рубашке». В тот день, когда мина взорвалась и осколки разлетелись в разные стороны, не иначе как «рубашка» помогла.

Доктор велел потерпеть. Пять минут боли — и осколок лежал у Эдуарда на ладони: маленький, изогнутый кусочек темного металла.

В госпитале потом удивлялись, как инфекцию в полевых условиях не занесли.

Эдуард об этом не задумывался. Надо было позаботиться о раненых, убитых и ехать домой.

А собровцы все еще посмеивались над Русланом. Раздобыли пластырь, приклеили им рукав к куртке и вручили ему:

— Носи, Руслан, новую куртку…

Уже в Москве Эдуард почувствовал себя хуже. Контузия оказалась серьезнее, чем он думал. Было тяжело говорить. Пришлось ложиться в госпиталь, где его продержали полтора месяца.

За штурм Первомайского Филиппова наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Когда Эдуард лежал в госпитале, он узнал, что у погибшего Крестьянинова в кабинете стоял дипломат. Его открыли, а там деньги и записка — «На мои похороны». То ли предчувствовал что-то Андрей, то ли всегда так делал, уезжая в командировки. Жена и двое детей остались…

Воспоминания, такие же яркие, как занявшиеся дрова в буржуйке.

Теперь уж точно до рассвета не заснешь. Эдуард прилег на кровать. Георгий спал и даже не проснулся, когда Филиппов колол дрова.

Починенная буржуйка грела лучше прежнего, а пустое место, где раньше спал начальник медсанчасти, напоминало о неудачном соседстве.

Калашникова забавляла эта история, а Филиппов то ли в шутку, то ли всерьез кипятился.

У Эдуарда были отличные австрийские армейские ботинки, которые прослужили ему уже в нескольких командировках. Он ими, конечно, дорожил, близко к буржуйке не ставил, чтобы кожа не испортилась. Обувь на войне — важное дело. А как-то вечером доктор пришел и водрузил свои ботинки поближе к теплу, а ботинки Эдуарда задвинул за буржуйку. Утром надевать Филиппову было нечего, одни подошвы.

— Мало того что он храпит! Этот Пилюлькин еще сжег мои ботинки! — возмущался Эдуард.

Георгий давился от смеха.

Не прошло и нескольких дней — новый сюрприз от доктора.

Ночью Эдуард, как обычно, проверил посты и взялся топить буржуйку. Свет не зажигал. Бутылка с соляркой стола на своем месте. Эдуард накидал дров и привычно плеснул из бутыли на тлеющие в печке угли. Прозвучал взрыв, трубу от буржуйки снесло вбок, Эдуарду опалило брови и волосы на голове.

Калашников и доктор повскакивали. Наверное, решили, что нападение.

Вид у обгоревшего Филиппова был демонический. Вместо солярки в бутылке оказался бензин.

— Кто это сделал? — загробным голосом поинтересовался Эдуард.

— Ну, я, — робко признался доктор. — Вижу, ты каждый раз мучаешься, долго разжигаешь.

— Хотел как лучше, получилось как всегда, — смеялся Георгий.

Доктор сам перебрался в другую палатку.

Еще одной «диверсии» Филиппов мог не перенести, а учитывая спортивную подготовку Эдуарда, будущее доктора смотрелось мрачно. Опаленные волосы пришлось сбрить. Теперь мерзла голова.

Скоро уже домой. Накопилась усталость. В Шелковском районе собровцы охраняли комендатуру. Здесь же по району проходили железная дорога и шоссе из Дагестана, по которым завозились продукты питания. Боевики старательно и настойчиво минировали дороги. Собровцы устраивали ночные засады на минеров. Кроме того, уничтожали мини-заводы. Вначале заводы просто подрывали днем, не выявляя владельца. Но ночью появлялись хозяева и обстреливали собровцев. Тогда стали сперва вычислять владельцев, а ночью выходили и уничтожали. Шевеление в районе начиналось преимущественно ночью. Собровцы ставили «растяжки» против подпольных нефтедобытчиков, а уже утром «растяжек» не находили. Местные взрослые и даже дети умели их снимать.

В засаде.

Полоса препятствий.

Своих не бросают.

На зараженном участке.

Захват.

Фото из Афгана.

Десант.

Из Чечни не вернулся. Старшина милиции Игорь Романов.

«Крылья» ОМОНа.

Не ждали?

Высотная подготовка.

После боя.

На милицейских учениях.

Среди трофеев — мини-завод.

Что оставляет война.

Устал

Фронтовая улица.

С чеченским мальчишкой. Свои сыновья ждут дома.

Нa задании.

Как дома?

Вдали от родного края.

Эх, дороги…

Задумался…

И в землянке не пропадем.

Перед вылетом.

Блокпост.

Белый халат и камуфляж.

К выходу готовы.

На посту.

Эдуард думал о своей учебе. Уже находясь на службе, он закончил экономический вечерний факультет Тимирязевской академии и теперь учился в Академии Управления МВД. Контрольные, учебники, экзамены. Высшая математика, законодательство, английский, тонкости оперативной работы. Тяжело, но учиться хочется. У многих офицеров СОБРа не по одному, по два диплома. Сессия весной.

И, как всегда, воспоминание о весне возвращало его к другой весне, девяносто седьмого года. Ранним утром Филиппов был в Коптеве. На крыше шестнадцатиэтажного дома. С тремя собровцами на альпинистском снаряжении спускались до четырнадцатого этажа. Там, в квартире за бронированной дверью, находились двое серийных убийц. Два киллера, работавшие по заказу. К ним иначе, как через балкон, нельзя было подобраться.

Город внизу еще спал. Предсолнечная золотистая дымка рассеивалась от горизонта. Ночью прошел дождь, и листьев на деревьях словно стало больше. Черная влажная крыша, пустая пивная бугылка у стены вентиляционной вытяжки.

Двумя этажами ниже преступники, наверное, тоже спят.

Эдуард проверял альпинистское снаряжение. Все должно быть выверено. Чуть замешкаешься, и убийцам хватит времени выстрелить на шум, в темные фигуры на фоне светлого окна.

Через несколько минут звонко в тихом дворе разбилось оконное стекло. Осколками Эдуард порезал руки.

Собровцы ворвались в комнату, повалили одного преступника на пол, другого скрутили прямо на кровати. Под подушкой обнаружили заряженный пистолет, а в квартире целый оружейный арсенал.

Филиппов вышел из подъезда. Двор, казавшийся с крыши безлюдным, оживили школьники, дворничиха, сметавшая осколки стекла с тротуара, автомобилист, который сигналил, запертый машиной собровцев.

Многие из этих людей жили в шестнадцатиэтажке, в одном подъезде с убийцами. Эдуард посмотрел вокруг. Они даже не подозревали ничего, лишь удивленно оглядывались на людей в камуфляже и с оружием.

И только в девяносто девятом, спустя два года с того утра, с того рискованного захвата, Эдуард получил медаль «За отвагу»…

В Москве после чеченской командировки ждала такая же обыденная работа. По пять-шесть выездов в день. Освобождение заложников, захват бандитов.

А в Москве Эдуард не часто возвращается в свою пустую однокомнатную квартиру. Родители живут в Серебряных Прудах, и он редко их видит.

Однажды командировка затянулась на четыре месяца, и в квартире Эдуарда отключили свет, телефон и воду за неуплату. В ДЭЗе он начал объяснять, что, во-первых, его физически не было в Москве, а во-вторых, есть указ о льготах для участников боевых действий.

Ничем не прошибешь этих железобетонных дэзовских теток. Уж на что Эдуард человек спокойный, но тут пришлось повысить голос.

На следующий день все подключили. В этой квартире все равно редко удается бывать. Чаще Эдуард ночует в казарме, в СОБРе.

Были жена и дочка, но терпения у них не хватило. Тяжело жене провожать мужа на войну и каждый день, каждый час изводиться от ожидания. Не нашлось пока для него такой, которая сможет выполнять эту трудную работу — ждать.

Эдуард отдыхал на своей койке в казарме. За окном подмосковные зимние сумерки.

15 января — пять лет со дня гибели подполковника Сысоева. У Валерия были жена и сын. Сын тоже служил в подмосковном СОБРе, как и отец. Окончил школу милиции. Но мама очень переживала. После гибели мужа, провожать в командировки сына… Собровцы помогли младшему Сысоеву перейти во вневедомственную охрану.

Эдуард за чеченскую командировку девяносто девятого, спецоперации в Шелковском районе получил третий орден Мужества, сравнялся по количеству крестов со своим дедом, донским казаком, у которого было три Георгиевских креста.

Жизнь — сплошные цифры. У Филиппова четыре внеочередных звания. Почти два десятка «горячих» командировок. По выслуге лет ему спокойно можно идти на пенсию, ведь на войне день считают за три. Но бросать любимую службу Эдуард, конечно, не станет. В тридцать семь лет какая пенсия?

Эдуард Львович окончил Академию МВД, и уже несколько лет он командир отряда. Самоотвержен-но борется с бытовыми неурядицами, нехваткой кадров и другими трудностями, а трудностей всегда хватает.