Какую позицию занимало руководство страны при проведении религиозной национальной политики ссср - Arganabio.ru - инструкции по эксплуатации и многое другое

Религия в СССР — положение религии и конфессиональных групп в РСФСР и СССР, в период с 1918 года по 1991 год.

Атеизм, как отрицающее религию мировоззрение, не будучи формально провозглашённым в Советской России и СССР элементом государственной идеологии, активно поддерживался партийными и государственными органами до 1988 года, когда произошла политическая и идеологическая либерализация режима, а также праздновалось Тысячелетие крещения Руси. Известно высказывание Ленина о борьбе с религией: «Мы дoлжны бoроться с религией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс».

Помимо пропаганды атеизма («научно-материалистического мировоззрения»), государственными органами в 1920-х — 1930-х годах осуществлялись массовые аресты и преследование духовенства и религиозных проповедников. Вплоть до 1939 года политика ликвидации организованной религиозной жизни проводилась в административном порядке органами государственной власти, в частности НКВД; впоследствии религиозная политика становится более дифференцированной.

Вместе с тем, полной ликвидации организованной религиозной жизни и официального запрета религии (как, например, это имело место в Албании) в СССР никогда не было, а в отдельные периоды своей истории руководство СССР даже оказывало некоторым из конфессий поддержку, преследуя свои политические интересы.

Периоды

До 1929 года

27 октября (по ст. ст.) 1917 года II Всероссийским Съездом Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов был принят Декрет о земле, согласно которому принадлежавшие Церкви земли, среди прочих, переходили «в распоряжение Волостных Земельных Комитетов и Уездных Советов Крестьянских Депутатов впредь до разрешения Учредительным Собранием вопроса о земле».

Изданная 2 ноября 1917 года Советом народных комиссаров «Декларация прав народов России» провозглашала, среди прочего, «отмену всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений».

Согласно декрету «О расторжении брака» (16 декабря 1917 г.) и декрету «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» (18 декабря 1917 г.) брак объявлялся частным делом, а соблюдение или несоблюдения религиозных обрядов больше не оказывало влияние на юридические отношения между супругами, а также между родителями и детьми.

Правившая в СССР Коммунистическая партия с 1919 года открыто провозглашала в качестве своей задачи содействовать «отмиранию религиозных предрассудков».

Одним из первых постановлений большевистского правительства был подготовленный наркомом юстиции левым эсером И. З. Штейнбергом и заведующим отделом законодательных предположений Наркомюста Михаилом Рейснером декрет СНК Российской Советской Республики, принятый 20 января (по ст. ст.) и официально опубликованный 23 января 1918 года, — Об отделении церкви от государства и школы от церкви, которым церковь (речь шла преимущественно о Православной российской церкви, так как только она до того имела статус государственного института в Российской империи) была отделена от государства и от государственной школы, лишена прав юридического лица и собственности, а религия объявлялась частным делом граждан. Декрет узаконивал принимавшиеся с декабря 1917 года распоряжения и акты, упразднявшие функции православной церкви как государственного учреждения, пользующегося государственным покровительством.

Принятое 8 апреля 1929 года в развитие «Декрета» Постановление ВЦИК и СНК РСФСР о религиозных объединениях до конца 1990 года определяло правовой статус последних в СССР.

Для претворения в жизнь Декрета по решению СНК РСФСР в апреле 1918 года была создана Межведомственная комиссия при Наркомюсте; в мае того же года, после роспуска комиссии, образован VIII («ликвидационный») отдел Наркомюста во главе с П. А. Красиковым, призванный ликвидировать административно-управленческие церковные структуры (упразднён в 1924 году).

В 1918—1920 годы центральное место в ряду мер разоблачительного характера заняла развернувшаяся кампания вскрытия мощей святых Русской Церкви (постановления Наркомюста от 14 августа 1919 года об организационном вскрытии мощей и от 25 августа 1920 года о ликвидации мощей во всероссийском масштабе): было вскрыто 65 рак с мощами российских святых, в том числе и особо почитаемых, таких как Серафим Саровский и Сергий Радонежский. Кампания имела своей целью попытку разоблачения данного культа. Вскрытия сопровождались фото- и киносъёмкой, материалы которой затем использовались в агитационных целях.

По решению ЦИК от 20 июля 1921 года Агитпроп и его национальные отделения должны были приступить к всесторонней антирелигиозной пропаганде. При подотделе пропаганды Агитпропотдела ЦК для координации антирелигиозной борьбы возникла Антицерковная комиссия. В состав комиссии входили чиновники из Агитпропа, Московского комитета РКП(б), VIII ликвидационного отдела Народного комиссариата юстиции, ЦК РКСМ союза коммунистической молодёжи, а также Народного комиссариата просвещения и Главного политического управления.

Весной 1922 года большевики, отразившие к тому времени внешние угрозы, перешли к этапу активной борьбы с религиозными институтами и прежде всего с православной церковью, которая рассматривалась ими как крупнейший очаг внутренней «контрреволюции». 23 февраля 1922 года вышел декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих.

Как пишет Сильвия Фролов: «поскольку в сознании масс священник (поп) ассоциировался с богатством и продажностью, то действиям подобного рода массы не особо сопротивлялись».

Важным инструментом разгрома православной церкви стало искусственное инспирирование расколов, наиболее крупным из которых был «обновленческий», с последующим (с 1927 года — см. сергианство) установлением полного контроля над структурами патриархии со стороны 6-го (антирелигиозного) секретного отдела ОГПУ, возглавлявшегося Евгением Тучковым (1892—1957).

Антирелигиозная политика первых лет не увенчалась успехом: в 1921—1922 годах началось частичное религиозное возрождение, особенно в городах.

27 апреля 1923 года была опубликована инструкция наркоматов юстиции и внутренних дел, датированная 15 апреля того же года, «О порядке регистрации религиозных обществ и выдачи разрешений на созыв съездов таковых», которая позволяла учреждать религиозные объединения в форме «обществ», которые имели несколько больше прав, чем «двадцатки», существовавшие с 1918 года, — в частности они могли иметь свой устав. Наличие устава отличало «общество» от «двадцатки», которая такого устава не имела и подлежала регистрации с заключением договора с местным советом. Для регистрации религиозного общества требовалось 50 человек и оно могло управлять более чем одним молитвенным зданием. 16 августа 1923 года, опираясь на решения Хll съезда РКП(б), генеральный секретарь ЦК партии И. В. Сталин издал циркулярное письмо всем губкомам с требованием запретить закрытие церквей и аресты религиозного характера.

В период с 1923 до 1929 года политика государства претерпела некоторое смягчение, в особенности в отношении мусульманских и иудейских организаций («религиозный нэп» по терминологии некоторых исследователей, восходящей к словам Льва Троцкого). Политика же в отношение протестантских групп («сектантов») и ранее была сравнительно благожелательной: делами протестантов ведал Оргкомсект при ВЦИК под руководством П. Г. Смидовича; в отличие от православной церкви протестантским организациям разрешали выпуск различных периодических изданий, давали право иметь свои учебные заведения, организовывать союзы молодёжи, крестьяне-протестанты с конца 1919 года стали создавать первые колхозы, получавшие от государства кредиты и льготы.

В 1925 году на основе Общества друзей газеты «Безбожник» была основана (существовала до 1947 года) массовая общественная организация «Союз воинствующих безбожников» (до июня 1929 года — «Союз безбожников»), во главе которого стал Емельян Ярославский (Губельман); функционировало издательство «Безбожник».

В 1928 году Главнауки было принято решение считать главным критерием, по которому определяли принадлежность сооружения к памятникам истории и культуры — время его постройки. Сооружения, построенные:

до 1613 г. — были объявлены неприкосновенными;
в 1613—1725 гг. — «в случае особой необходимости» могли подвергаться изменениям;
в 1725—1825 гг. — сохранялись только фасады;
после 1825 г. — к памятникам не причислялись и государством не охранялись.

Данный критерий был принят Главнаукой и с 1928 г. стал нормативным актом, действующим на территории РСФСР и СССР. Руководствуясь этим критерием, на местах был инициирован массовый снос храмов. Тем не менее, до января 1930 года закрыть церковь по решению властей было сложно — в каждом отдельном случае требовалось согласие Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК РСФСР. Видимо это обстоятельство привело к тому, что к 1930 году в СССР сохранилось большое количество действующих церквей.

Постановление ВЦИК СССР от 17 сентября 1928 года установило, что культовое здание может быть передано верующими культурно-просветительскому учреждению либо добровольно, либо (если здание пустует) то может быть изъято властями.

В первые годы советской власти духовенство было отнесено к лицам, лишённым избирательных прав («лишенцам»). Всего в СССР в избирательную кампанию 1925/26 годов насчитывалось 1040 тыс. лишенцев (1,63 % избирателей). Среди них более 15 % являлись представителями духовенства.

1929—1942

В начале 1929 года был разослан совершенно секретный циркуляр «О мерах по усилению антирелигиозной работы», который борьбу с религией приравнивал к классово-политической, что открывало новый этап наступления на религию.

Принятое 8 апреля 1929 года на основании Декрета СНК РСФСР от 20 января 1918 «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях», с позднейшими изменениями от 23 июня 1975 года, до 25 октября 1990 года, когда Постановлением Верховного Совета РСФСР был введён в действие Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», служило нормативно-правовым документом, регулировавшим статус религиозных обществ (объединений) в СССР. Постановление запрещало религиозным объединениям заниматься благотворительностью, организовывать паломничество верующих к святым местам и подобное; деятельность служителей культа ограничивалась местожительством членов нанимавшего их общества (группы). Вне церковных стен деятельность духовенства ограничивалась посещением больных и умирающих, на всё другое требовалось специальное разрешение местного Совета.

В мае 1929 года на XIV Всероссийском съезде Советов была принята новая редакция статьи 4-й Конституции РСФСР: вместо «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» признавалась «свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды», что законодательно ставило верующих в неравное с прочими гражданами положение.

Инструкция НКВД от 1 октября 1929 года «О правах и обязанностях религиозных объединений» относила служителей культа к категории лишенцев.

Принятое 15 февраля 1930 года Постановление правительства «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» предписывало местным органам власти усилить контроль за руководителями религиозных общин, исключать из актива «враждебных советскому строю»; Центральная комиссия по вопросам культов, отмечая «консолидацию контрреволюционного актива в рамках религиозных организаций», признавала, что Постановление от 8 апреля 1929 года «подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия молитвенных зданий».

Верующие и духовенство в ряде случаев оказывали заметное сопротивление антирелигиозной политике, которое иногда соединялось с борьбой против коллективизации. Только за 1930 год в СССР было зафиксировано 1487 массовых выступлений на религиозной почве (большинство из них в марте 1930 года — 514 выступлений и в апреле 1930 года — 391 выступление).

После появления 2 марта 1930 года в «Правде» статьи Сталина «Головокружение от успехов» вышло постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлением партлинии в колхозном движении», которое, в частности, обязало партийные организации «прекратить практику закрытия церквей в административном порядке».

В 1930—1931 года вышел ряд секретных циркулярных писем и постановлений правительства и Наркомфина об упорядочении налогового обложения религиозных объединений и духовенства, о трудоустройстве лиц, снявших с себя сан. Было увеличено налоговое обложение церковнослужителей. В случае неуплаты налогов их имущество конфисковывалось, а сами они выселялись в другие районы СССР.

XVII партийная конференция приняла директивы к составлению второго пятилетнего плана. На конференции была сформулирована главная политическая задача второй пятилетки — окончательно ликвидировать капиталистические элементы и классы вообще, превратив все трудящееся население страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества. В связи с этим произошло усиление антирелигиозной деятельности. В рядах Союза воинствующих безбожников к ноябрю 1931 г. числилось свыше 5 миллионов членов, резко увеличились тиражи антирелигиозной литературы. Безбожники из Антирелигиозной комиссии планировали полностью уничтожить религию в СССР к 1937 году.

В 1932 году постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР из ведения НКВД функции общего надзора за деятельностью религиозных организаций, их регистрации, выдачи разрешений на проведение съездов и другие были переданы Центральной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК, созданной 1 июня 1930 года, и комиссиям по вопросам культов при местных исполкомах. Однако и далее служители культа регистрировались в НКВД. Центральная комиссия при Президиуме ВЦИК должна была осуществлять общее руководство и наблюдение за правильным применением законов о культах на всей территории РСФСР, разработку проектов законодательных актов, общий учёт религиозных объединений, рассмотрение жалоб верующих граждан. С 1934 года Комиссия действовала при Президиуме ЦИК СССР; рассматривала многочисленные жалобы на закрытие культовых учреждений, отмечала рост «большого количества грубых нарушений советского законодательства о культах» на местах. В апреле 1938 года комиссия была упразднена; к тому времени религиозные вопросы перешли в исключительную компетенцию НКВД.

К 1937 году количество культовых зданий сократилось на 58 % от их дореволюционного количества. Однако большинство населения СССР составляли верующие. Перепись 1937 года показала, что из 98,4 млн жителей Советского Союза в возрасте от 16 лет и старше 55,3 млн человек назвали себя верующими (из них 41,6 млн причислили себя к православным).

Согласно записке начальника Центрального статистического управления СССР Владимира Старовского от 20 декабря 1955 года 55,3 млн назвавших себя верующими жителей СССР распределялись по конфессиям следующим образом (в скобках указана доля конфессии среди жителей СССР в возрасте 16 лет и старше):

Православные — 41,6 млн (42,3 %);
Мусульмане (в оригинале их указали как «магометан») — 8,3 млн (15,0 %);
Католики — 0,5 млн (0,5 %);
Протестанты — 0,5 млн (0,5 %), кроме них также указано 0,4 млн «христиан прочих вероисповеданий»;
Иудаисты — 0,3 млн (в оригинале их указали как «иудеев»);
Буддисты и ламаисты — 0,1 млн (0,1 %);
«прочих и неточно указавших религию» — 3,5 млн (3,6 %).

Перепись 1937 года выявила значительное число верующих среди молодежи, которая получила образование в СССР. 34 % лиц в возрасте 16 — 19 лет указали себя как верующие. Причем среди грамотных лиц в возрасте 16 — 19 лет верующими себя назвали 24 % грамотных мужчин и 38 % грамотных женщин.

Доля верующих была еще выше среди лиц старшего возраста (особенно среди неграмотных и женщин). Среди лиц в возрасте 40 — 49 лет верующими были 45 % грамотных мужчин, 78 % неграмотных мужчин, 62 % грамотных женщин и 85 % неграмотных женщин.

В абсолютных цифрах среди советских верующих преобладали молодые мужчины и молодые женщины. Из 55,3 млн лиц, указавших себя верующими, 28,7 млн были в возрасте от 16 до 39 лет.

Принятая 5 декабря 1936 года 8-м Чрезвычайным Всесоюзным съездом Советов новая Конституция СССР провозглашала равноправие всех граждан, в том числе и «служителей культа»; но за гражданами по-прежнему признавалась «свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды».

Так как в конце 1920-х — 1930-е годы был закрыт ряд культовых зданий, то было изъято множество религиозных предметов. Часть этих предметов была из драгоценных металлов. Многие предметы поступили в музеи, где и сохранились. Часть предметов осталась в руках населения, которое пыталось сдать культовые предметы из драгоценных металлов в Торгсин. Историк Елена Осокина отмечает, что Торгсин не имел права принимать церковные ценности, так как они по закону считались собственностью государства и подлежали конфискации (впрочем, Осокина приводит примеры, когда этот запрет нарушался работниками Торгсина, которые принимали за деньги церковные ценности).

Вместе с тем рубеж 1920—1930-х годов стал временем, когда власти потеряли интерес к «красной» погребальной обрядности и накал «разоблачений» в отношении «поповского» обряда погребения сошел на нет. Более того, в «красные похороны» проникали религиозные элементы. При постройке Донского крематория часть первого этажа отвели для комнат служителей культа — для религиозного (православного, католического, лютеранского и иудейского) обряда. Отпевания были, но в небольшом количестве. В 1930 году было четыре «церковных отпевания», а в 1931 году ни одного.

Конфессиональные кладбища в 1930-е годы закрывали, а памятники сносили. 16 октября 1931 года вышла инструкция Постоянной комиссии при Президиуме ВЦИК по вопросу культов «О порядке устройства, закрытия и ликвидации кладбищ и о порядке сноса надмогильных памятников», которая объявляла культовым имуществом памятники и ограды, поставленные религиозными организациями. Сносимые памятники, поставленные религиозными организациями, подлежали реализации как относящиеся к государственному фонду.

Конечно, секуляризация коснулась похоронных церемоний. Так, Правила 1929 года требовали переносить тело покойника только в гробу и в 1940 году контора Татарских кладбищ Сталинского района Казани продала немало гробов. В 1920-е — 1930-е годы происходит изменение формы надгробий: кресты частично вытесняются более нейтральными формами — прямоугольными плитами, стелами, обелисками.

Тем не менее в 1930-е годы кладбища оставались даже в городах местами, где проводились религиозные погребальные церемонии. Война укрепила это явление. Так, в отчёте Дерюгиной от 10 декабря 1942 года о состоянии московских Ваганьковского и Армянского кладбищ говорится:

В церкви отпевается 95 % (по заявлению коменданта и собственному наблюдению). Так как по отпевании выносится сразу вся масса покойников (в день обследования около 30 гробов), то это и создает самый тяжелый момент в кладбищенском деле. В этот момент начинается сутолока: сразу заколачивают все гробы, раздаются рыдания, хоронящие ловят священника и могильщиков.

Кладбища в 1930-е годы остаются также местом производства религиозной атрибутики для могил. Так, производство крестов было поставлено в 1920—1930-е годы вполне официально, и они упоминаются в отчётных документах кладбищ.

Великая Отечественная война и послевоенный период

Директива НКГБ СССР о поместном соборе РПЦ в 1945 г.

В ходе Великой Отечественной войны политическое руководство СССР окончательно отказалось от планов скорейшего уничтожения религии и церкви и перешло к политике частичного возрождения религиозной жизни в стране под жёстким государственным контролем.

4 апреля 1942 года в Москве на Пасху на одну ночь был отменён комендантский час. Объявление по радио об этом состоялось за несколько часов до служб, которые прошли в условиях светомаскировки и на которых присутствовало по оценке НКВД до 85 тысяч человек.

14 сентября 1943 года при СНК СССР был создан Совет по делам Русской православной церкви (СДРПЦ), а 19 мая 1944 года — Совет по делам религиозных культов (СДРК), на которые возлагались задачи осуществления взаимодействия между правительством и, соответственно, Московской Патриархией и «религиозными объединениями мусульманского, иудейского, буддийского вероисповеданий, армяно-григорианской, старообрядческой, грекокатолической, католической и лютеранской церквей и сектантских организаций». Советы должны были разрабатывать проекты соответствующих законодательных актов и постановлений правительства, наблюдать за исполнением законодательства о культах; Советы имели в республиках, областях и краях своих уполномоченных.

Хотя Положения «О порядке открытия церквей» от 28 ноября 1943 года и «О порядке открытия молитвенных зданий религиозных культов» от 19 ноября 1944 года предполагали многоступенчатость и длительность процедуры открытия новых культовых учреждений, открытые на занятой немцами территории учреждения культа после восстановления советского режима на данной территории регистрировались как «фактические действующие» и, как правило, не закрывались. В 1946 году на территории СССР насчитывалось 10 547 соборов, церквей и молельных домов, в том числе в РСФСР — 2816 церквей, молельных домов и соборов.

С 1 января 1946 года тариф на электроэнергию для всех религиозных учреждений был резко снижен: с 5,5 руб. до 1,65 руб. за кВт-час. Распоряжением № 1637 от 24 февраля 1947 года Совет министров СССР обязал Министерство торговли СССР снабжать продовольственными товарами учащихся и преподавателей духовных учебных заведений всех конфессий наравне с государственными светскими учебными заведениями.

С начала 1948 года началось ужесточение антирелигиозной политики. Сначала оно коснулось неправославных религиозных организаций. В апреле 1948 года Совет по делам религиозных культов разослал своим уполномоченным на местах инструкцию, в которой сообщалось, что Совет «категорически предлагает прекратить всякую регистрацию религиозных общин».

В послевоенный период похоронный обряд оставался слабо затронутым государством. В 1953 году практически во всех отчётах органов коммунального хозяйства повторялось, что практически везде перевозка умерших и рытьё могил производились силами самих граждан или с помощью предприятий. Более того, в послевоенный период продолжали официально изготавливаться (наравне со светскими) религиозные надгробные памятники: кресты, памятники с изображением креста, полумесяца, звезды Давида.

Период правления Хрущёва

Хотя период правления Н. С. Хрущёва в сравнении с деяниями его предшественника принято именовать «оттепелью», между государством и религиозными организациями наоборот наступило значительное охлаждение отношений.

7 июля 1954 года ЦК КПСС принял Постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения», которое, отмечая оживление деятельности «церкви и различных религиозных сект», увеличение количества граждан, отправляющих религиозные обряды, призывало партийные, комсомольские организации, Министерство просвещения, профсоюзы проводить антирелигиозную работу «систематически, со всей настойчивостью, методом убеждения, терпеливого разъяснения и индивидуального подхода к верующим людям». Проведение в жизнь Постановления было приторможено ввиду разногласия в руководстве, вследствие чего 10 ноября 1954 года было принято новое Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», которое осуждало методы клеветы, оскорблений, административного вмешательства в деятельность религиозных организаций, «вместо развёртывания систематической кропотливой работы по пропаганде естественнонаучных знаний и идейной борьбы с религией». Более того, принятое 17 февраля 1956 года постановление Совета министров СССР «Об изменении порядка открытия молитвенных зданий» предоставило Совету по делам Русской православной церкви право регистрировать те религиозные общины, которые уже действовали без официального разрешения.

Постановление Совета министров СССР также предписало зарегистрировать все фактически действовавшие религиозные (в том числе неправославные) общины, у которых были свои помещения для богослужений и служители культа. При реализации этого постановления оказалось, что легализация приведет к резкому увеличению числа общин некоторых конфессий. В 1961 году власти в Татарской АССР (там было на 1 января 1961 года всего 11 официально зарегистрированных мусульманских общин) провели учет незарегистрированных религиозных групп и выяснили, что в республике действовало в то время 646 неофициальных мусульманских общин, а также 366 нелегально работавших мулл.

Активизация антирелигиозной борьбы началась после XX съезда, на котором Хрущёву удалось окончательно утвердить свою власть в стране. Секретное постановление ЦК КПСС «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам „О недостатках научно-атеистической пропаганды“» от 4 октября 1958 года обязывало партийные, комсомольские и общественные организации развернуть пропагандистское наступление на «религиозные пережитки»; государственным учреждениям предписывалось осуществить мероприятия административного характера, направленные на ужесточение условий существования религиозных общин. 16 октября 1958 года Совет Министров СССР принял Постановления «О монастырях в СССР» и «О повышении налогов на доходы епархиальных предприятий и монастырей», которым были отменены прежние налоговые льготы для религиозных организаций. Кампания шла под лозунгом восстановления ленинской законности и борьбы со сталинизмом. В антимонастырскую кампанию включились республиканские власти. Постановление Совета министров Украинской ССР от 1 ноября 1958 года из 357 га земли украинским монастырям оставило за ними только 60 га.

28 ноября 1958 года ЦК КПСС принял постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым „святым местам“. На тот момент в СССР было множество мусульманских и христианских мест паломничества. В 1959 году на учете Совета по делам религиозных культов значилось 839 реально функционирующих мусульманских святых мест (зиярат, аулия). 18 святых мест были официально переданы духовным управлениям мусульман, которые поощряли к ним паломничество. Борьба шла путем превращения святых мест в парки, создание там домов отдыха, пионерских лагерей, санаториев. Под давлением советских властей лидеры конфессий были вынуждены издать запреты паломничества к святым местам, с которых раньше получали немалый доход. Сами святые места изымались у верующих. 14 марта 1960 года вышло Постановление Совета министров Узбекской ССР № 220, которое изымало у Духовного управления мусульман Средней Азии и Казахстана 13 ранее переданных ему государством мазаров и передавало их Комитету по охране памятников материальной культуры при Совете министров Узбекской ССР

С 1959 года началось закрытие действующих храмов. В январе 1960 года ЦК КПСС принял закрытое постановление — „О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах“. С марта 1961 года постановлением Совета министров СССР открытие и закрытие церквей целиком передавалось на усмотрение областных исполкомов, которым также разрешалось ограничивать колокольный звон. Запрещалось совместное богослужение священников соседних церквей в дни праздников, участие детей и подростков в хорах певчих и церковных службах, не разрешалось строительство жилых домов для священников на средства общины, ограничивалось проведение крестных ходов, запрещалась благотворительность.

21 апреля 1960 года назначенный в феврале того же года новый председатель Совета по делам РПЦ Куроедов в своём докладе на Всесоюзном совещании уполномоченных Совета так характеризовал работу прежнего его руководства: „Главная ошибка Совета по делам православной церкви заключалась в том, что он непоследовательно проводил линию партии и государства в отношении церкви и скатывался зачастую на позиции обслуживания церковных организаций. Занимая защитнические позиции по отношению к церкви, совет вёл линию не на борьбу с нарушениями духовенством законодательства о культах, а на ограждение церковных интересов“.

Секретное Постановление 16 марта 1961 года „Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах“ требовало восстановления в полной мере Постановления 1929 года, обязывая местные советские органы обеспечить строгий контроль за его выполнением, своевременно принимать меры к ликвидации нарушений этого законодательства духовенством и религиозными объединениями; все постановления 1940-х годов признавались утратившими силу. Секретная инструкция по применению законодательства о культах в марте 1961 года обращала особое внимание на то, что служители культа не имеют права вмешиваться в распорядительную и финансово-хозяйственную деятельность религиозных общин. В инструкции впервые были определены не подлежавшие регистрации „секты, вероучение и характер деятельности которых носит антигосударственный и изуверский характер: иеговисты, пятидесятники, адвентисты-реформисты“.

При Хрущёве была окончательно сформирована контролирующая религиозные организации вертикаль власти. В первые годы Хрущёва контроль осуществлялся на уровне двух звеньев. Первым звеном были Совет по делам религиозных культов и Совет по делам Русской православной церкви. Оба Совета были общесоюзными — при Совете министров СССР. Вторым звеном были уполномоченные обоих советов, которые действовали при областных, краевых, республиканских исполнительных комитетах депутатов. Низового уровня — ниже Уполномоченного — не было.

В 1961 году были созданы группы содействия исполнительным комитетам районных и городских советов депутатов трудящихся по соблюдению законодательства о религиозных культах. Эти группы при Леониде Брежневе в 1966 году были преобразованы в комиссии содействия контролю за законодательством о религиозных культах. Данные органы функционировали на общественных началах и формировались из местных депутатов, работников финансовых органов и работников образования. Члены этих органов присутствовали на богослужениях (где подсчитывали число верующих), заседаниях „двадцаток“, готовили предварительные заключения по ходатайствам верующих.

В массовом сознании сохранилось приписываемое Хрущёву высказывание того периода, в котором он обещает показать последнего попа по телевизору в 1980 году.

Критика религии в советском «оттепельном» кинематографе

1959 — Иванна
1960 — Чудотворная
1960 — Тучи над Борском
1960 — Люблю тебя, жизнь!
1961 — Анафема
1961 — Обманутые
1962 — Армагеддон
1962 — Исповедь
1962 — Конец света
1962 — Грешница
1962 — Грешный ангел
1962 — Цветок на камне
1963 — Всё остаётся людям

Мультфильмы

Небесная история

1964—1991 годы

В 1964 году был создан Институт научного атеизма. В 1965 году СДРПЦ и СДРК были объединены в Совет по делам религий (СДР) при Совете Министров СССР; впервые было опубликовано положение о СДР. Совет имел право сам принимать решения о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий, проверять деятельность религиозных организаций.

Новые Уголовные Кодексы от 1961 года и Указы Президиума ВС РСФСР от 18 марта 1966 года «Об административной ответственности за нарушение законодательства о религиозных культах», «О внесении дополнений в статью 142 УК РСФСР», «О применении статьи 142 УК РСФСР», устанавливали три вида ответственности за нарушение религиозного законодательства: дисциплинарную, административную и уголовную; уклонение руководителей религиозных объединений от регистрации и другие нарушения ими законодательства о культах наказывались административным штрафом (до 50 руб.), уголовная ответственность (до 3-х лет лишения свободы) предусматривалась за посягательства на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов, принудительное взимание сборов, изготовление и массовое распространение обращений, писем, листовок, призывающих к неисполнению законодательства о религиозных культах. Подчёркивалось, что «к мерам административной, а тем более уголовной ответственности следует прибегать лишь в отношении злостных нарушителей законов». Это не мешало, например, арестовать и осудить в 1969 г. Б. В. Талантова.

Опубликованный 23 июня 1975 года Указ Президиума ВС РСФСР «О внесении изменений и дополнений в постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. „О религиозных объединениях“» уточнял процедуру регистрации религиозных обществ, сохраняя многоступенчатость процедуры. Полномочия по открытию и закрытию храмов переходили от местных Советов к СДР; окончательное решение оставалось за ним без ограничения сроков.

Конституция СССР 1977 года сохраняла фактическое неравноправие граждан в зависимости от их отношения к религии: атеисты могли свободно пропагандировать свои убеждения, а верующие имели лишь право «отправлять религиозные культы» (статья 52-я). Распространение «научного атеизма» с марксистской подкладкой вменялось в обязанность преподавателям в школах и вузах, в комитетах партии на местах существовали штатные должности пропагандистов. Вместе с тем, в отсутствии идеологической конкуренции уровень подготовки такого рода кадров был невысок.

Одновременно в послевоенный период религиозные обряды прочно сохраняются в похоронном деле. Властям даже пришлось идти на уступки религиозным традициям, именуя их «местными». С. Ю. Малышева проанализировала общесоюзные похоронные правила 1948, 1960 и 1977 годов и обнаружила там ряд моментов, указывающих не только на признание религиозных обрядов, но и на уступки им. Так, Правила 1960 года сократили обязательную паузу между смертью и погребением с 48 часов до 24 часов, что отвечало мусульманским догматам, предписывавшим хоронить в день смерти или на следующий день после нее. Все три редакции Правил разрешали хоронить умершего в сидячем положении, что характерно для обрядов буддистов и мусульман. Правила 1977 года разрешали транспортировать покойников на специальных носилках для погребения в сидячем положении. Также Правила 1977 года разрешали «в отдельных случаях» «по местным традициям» хоронить в семейных склепах. 12 января 1979 года была утверждена «Инструкция о порядке похорон и содержании кладбищ в РСФСР», которая вменяла в обязанности «организаторам похорон» и «агентам похоронной службы» знать «национальные похоронные обычаи» (то есть религиозные) и указывала, что порядок проведения похорон «с учетом национальных обычаев может быть дополнен и изменен по согласованию с советами министров АССР, краевыми и областными исполнительными комитетами Советов народных депутатов».

Инструкция 1979 года официально закрепила практику использования религиозной символики, указав, что «допускается изображение религиозных символов» на надгробных памятниках и памятниках (мемориальных плитах), закрывающих нишу колумбария.

После выхода инструкции 1979 года в СССР распространяется практика «дописывания» религиозных символов на ранее установленные надгробия. «Дописывание» производилось чаще всего при захоронении рядом с давно умершим человеком его родственника. При этом на советских кладбищах на «родственных захоронениях» соседствовали религиозные символы (например, кресты и полумесяцы) с пятиконечными звездами. Кроме того, появились сочетания религиозных и советских символов — «звездокрест» и «звездополумесяц».

Однако секуляризация надмогильных памятников продолжилась во второй половине XX века, приняв новую форму — размещение на надгробиях вместо крестов символов профессиональной принадлежности покойного (микроскопа, раскрытой книги, музыкального инструмента и т.п). Во второй половине XX века на Новодевичьем кладбище существовала практика захоронений советской научно-культурной элиты: временные памятники (установленные сразу после похорон) в большинстве своем были крестами, но постоянные надгробия уже имели характеристику профессиональной идентичности покойника и редко включали религиозный символ. Инструкция 1979 года рекомендовала помещать на надгробия и мемориальные плиты, закрывавшие ниши колумбариев, советские символы — трудовые и боевые.

С конца 1960-х годов демонстрация свободы вероисповедания в СССР становится частью советской культурной дипломатии. Так, на Всемирной выставке 1967 года в Монреале советская сторона помимо художественных произведений в стиле социалистического реализма показывала православные иконы.

В первые годы правления М. С. Горбачева (1985—1987) официальное отношение советского государства к религии оставалось прохладным. В частности, 24 ноября 1986 года во время визита в Ташкент Горбачев призвал вести решительную борьбу с проявлениями религиозности. Однако по мере развития процессов «перестройки» происходит постепенный пересмотр религиозной политики государства, переход от атеистической пропаганды к сотрудничеству с религиозными организациями. Наиболее значительные изменения начались с 1988—1989 годов. В 1988 году Совет по делам религии при Совете министров СССР отменил норму о том, что молитвенные здания являются собственностью государства. В 1989 году были утверждены рекомендации по взаимодействию пенитенциарных учреждений с религиозными организациями и служителями культа, которые позволяли заключенным участвовать в религиозных обрядах, а церкви оказывать помощь осужденным. Наконец, в 1990 году был принят закон СССР «О свободе совести и религиозных организациях», который радикально изменил характер отношений государства и религиозных организаций. Статья 5 этого закона прекращала государственную поддержку атеизма, устанавливая, что «государство не финансирует деятельность религиозных организаций и деятельность по пропаганде атеизма». Закон предоставил религиозным организациям права юридического лица, разрешил им международные контакты без государственного посредничества. Ещё дальше в улучшении положения религиозных организаций в 1990—1991 годах пошли власти РСФСР. В 1990 году вышел закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», который разрешал факультативное изучение религии в общеобразовательных учебных заведениях, а также запретил создавать органы государственного контроля за реализацией права граждан на свободу вероисповедания. В октябре 1990 года на основании этого закона был отменен декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.

Конфессии в СССР

Православие

Как крупнейшая в Российской империи конфессиональная группа, имевшая в ней государственный статус, Российская Православная Церковь воспринималась большевистским режимом не только как идеологический враждебный религиозный институт, но и как внутренний политический противник, очаг контрреволюции. До осени 1939 года политическое руководство СССР ставило задачу полной ликвидации православной церкви, распавшейся при активном содействии органов ГПУ-НКВД на различные легальные и нелегальные группировки (см. статьи Обновленчество и Катакомбная церковь); большая часть духовенства и подавляющая часть епископата к 1939 году были либо физически уничтожены, либо находилась в местах лишения свободы. Характерна статья, написанная известным советским антирелигиозником Николаем Никольским для первого издания Большой советской энциклопедии (Т. 46, 1940):

<…> Великая Октябрьская социалистическая революция нанесла православной церкви последний удар. Но церковь пробовала бороться. Церковники открыто поддерживали контрреволюцию, орудуя в качестве агентов белых «правительств» и иностранных интервентов. <…> Когда под руководством Ленина и Сталина была разгромлена белая контрреволюция, православная церковь вступила в полосу окончательного разложения. <…> Превратившись в мелкие, замкнутые организации, не имеющие опоры в массах, обломки православной церкви, как и других религиозных организаций, вступили на путь шпионажа, измены и предательства. Такова последняя позорная страница истории православной церкви.

В сентябре 1939 года впервые в СССР сложилась ситуация, когда государственное руководство воспользовалось для своих целей «староцерковной» организацией (Московской Патриархией) митрополита Сергия (Страгородского), переподчиняя ей православные структуры на территориях аннексированных Союзом ССР осенью 1939 и в 1940 году (часть Польши, Румынии и Финляндии, страны Балтии).

В сентябре 1943 года произошло окончательное изменение политики в отношении «староцерковной» организации (легальной Патриаршей Церкви): было дозволено избрать Патриарха, Патриархии было оказано организационно-материальное содействие; структуры «обновленцев» в 1944 году были свёрнуты («самоликвидировались»); создавался специальный государственный орган по связям правительства с РПЦ — Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР (впоследствии слит с Советом по делам религий).

Секретное постановление СНК СССР «О православных церквах и молитвенных домах» от 1 декабря 1944 года запрещало без разрешения СДРПЦ закрытие зарегистрированных православных церквей и молитвенных домов. Секретное постановление «По вопросам, относящимся к православной церкви и монастырям» от 22 августа 1945 года предоставляло церковным структурам (патриархия, епархиальные управления, приходские общины и монастыри) ограниченные права юридического лица, разрешая приобретать транспортные средства, производить и продавать церковную утварь и предметы религиозного культа, арендовать, строить и покупать дома для церковных надобностей. Вводилась практика регистрации паспортных данных при совершении таинства крещения и иных.

В результате этих послаблений число церквей в СССР заметно увеличилось. К 1 января 1957 года в Советском Союзе было 13 478 зарегистрированных православных храмов. Увеличение количества приходов произошло также по причине принудительного перевода в Русскую православную церковь униатских приходов Западной Украины после расторжения Брестской и Ужгородской уний. По данным Г. Карпова, председателя Совета по делам Русской православной церкви, на 2 января 1948 года из 2718 униатских приходов Западной Украины воссоединился с Русской православной церковью 2491 приход. Значительно выросла численность православного духовенства. На 1 января 1948 года в СССР по данным Совета по делам Русской православной церкви было 11827 священников и диаконов.

16 октября 1958 года Совет Министров СССР принял 2 постановления: «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей»; согласно первому постановлению, Советам министров союзных республик поручалось осуществить сокращение монастырских земельных угодий, запретить использовать наёмный труд, установить порядок использования монастырями зданий (кроме культовых), находящихся на их территории, только на основании договоров аренды, заключаемых с местными органами власти; второе резко поднимало отпускную цену на свечи, что увеличивало размер взимаемого налога с доходов свечных мастерских, устанавливало повышенные ставки налога с земельных участков, находящихся в пользовании монастырей, отменяло льготы для монастырей по налогу со строений и земельной ренте. В Патриархию пошёл поток жалоб с мест в связи с угрозой закрытия церквей и монастырей из-за отсутствия средств. Во время встречи с председателем Совета по делам Русской православной церкви Георгием Карповым 20 февраля 1959 года Патриарх Алексий I протестовал против налога на свечное производство и выпадов в прессе против церкви и духовенства, на что Карпов ответил, что постановления отменяться не будут и их надо исполнять в полном объёме; по вопросу об открытии «13 — 15 церквей», что, по словам Патриарха, было ранее обещано Никитой Хрущёвым во время их встречи 17 мая 1958 года, Карпов «напомнил патриарху о том, что Н. С. Хрущёв не обещал открывать новые церкви, а заявил, что, когда будет прислано письмо, правительство рассмотрит этот вопрос».

С 1959 года началось массовое административное закрытие приходов и монастырей. В 1961 году, несмотря на противодействие верующих и Патриарха, была повторно закрыта Киево-Печерская лавра. Одновременно с этим начались аресты церковных активистов, пытавшихся противодействовать проводимой государством политике, в числе которых оказались архиепископ Казанский Иов (Кресович) и архиепископ Черниговский Андрей.

По требованию СДРПЦ в июле 1961 года Архиерейский Собор РПЦ принял поправку к Положению об управлении РПЦ, которая устраняла священнослужителей от участия в распорядительной и финансово-хозяйственной деятельности приходов.

С 1987 года положение Русской православной церкви значительно улучшилось. Переломным моментом стало празднование 1000-летия Крещения Руси. Накануне этого события, в 1987 году было отменено требование обязательного предъявления паспортов родителей при крещении ребёнка, которое ранее давало возможность местным властям сообщать о таких случаях по месту работы родителей для принятия в отношении них каких-то мер. Ещё больше уступок православному духовенству было сделано со стороны властей РСФСР в 1990—1991 годах. В декабре 1990 года постановлением Верховного совета РСФСР Рождество Христово стало нерабочим днем. 31 декабря 1991 года вышло распоряжение Президента России «О возвращении Русской Православной Церкви строений и религиозной литературы». Возможно, такая позиция властей РСФСР была связана с попыткой Б. Н. Ельцина опереться на Русскую православную церковь в условиях конфликта с союзной властью.

Старообрядчество

Католицизм

До революции Католическая церковь латинского обряда в России была организована в Могилёвскую архиепархию с центром в Санкт-Петербурге, которая насчитывала 1160000 верующих, 331 приход и 400 священников. После Февральской революции был создан экзархат русских католиков византийского обряда. Экзархом стал священник Леонид Фёдоров.

Гонения на Католическую церковь в России начались после декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», выпущенного в 1918 году. Последовавшие за декретом специальные инструкции лишали все религиозные организации, в том числе и католические приходы, имущественных прав, церковная собственность объявлялась «народным достоянием». Сопротивление процессу национализации церковной собственности со стороны архиепископа Эдварда фон Роппа привело к его аресту 19 апреля 1919 года и высылке в Польшу шестью месяцами позже.

Управление Католической церковью в России принял на себя епископ Ян Цепляк, который также протестовал против национализации церковных зданий и изъятия предметов культа из церквей. При нём в архиепархии при приходах были организованы тайные воскресные школы, некоторое время функционировала подпольная семинария. В 1920 году Цепляк некоторое время находился под арестом; также арестовывался в декабре 1922, когда были закрыты и опечатаны все католические церкви и часовни Петрограда. В марте 1923 года были арестованы 15 католических священнослужителей Петрограда во главе с Цепляком и экзархом Фёдоровым. 21—26 марта 1923 года в Москве проходил процесс над ними, по итогам которого архиепископ Цепляк и прелат Будкевич были приговорены к расстрелу (для Цепляка приговор был заменён впоследствии на 10 лет заключения), трое священников и экзарх Федоров — к десяти годам заключения, а ещё 8 священников — к трем годам заключения.

В 1926 году Папа Пий XI назначил епископа Мишеля д’Эрбиньи Апостольским делегатом на всей территории СССР. При этом о епископском посвящении д’Эрбиньи и о целях его поездки в СССР не объявлялось. В ходе своих визитов в СССР в 1926 году епископ д’Эрбиньи восстановил разрушенную в ходе репрессий 1919—1923 годов структуру Католической церкви, назначил Пия Эжена Невё, Антония Малецкого, Болеслав Слосканса и Александр Фризона Апостольскими администраторами и тайно хиротонисал их во епископы. О произошедшем стало известно властям, д’Эрбиньи был выслан, остальные епископы арестованы и либо высланы, либо расстреляны. Похожая судьба ждала и большинство католических священников. К 1935 году на территории СССР насчитывалось не более 16 католических священников, к концу тридцатых годов на территории РСФСР оставалось только два действующих католических храма — св. Людовика в Москве и Лурдской Богоматери в Ленинграде, прочие церкви были закрыты. Они получили статус «церквей при французских посольствах», и их деятельность как «церквей для иностранных дипработников» тщательно контролировалась властями. Такая ситуация сохранялась до 90-х годов.

В 1939—1940 годах в состав СССР вошли территории со значительным католическим населением — Западная Украина, Западная Белоруссия, Литва и Латвия. Деятельность Украинской грекокатолической церкви была запрещена после т. н. Львовского «собора» 1946 года, инспирированного НКВД, на котором, несмотря на отсутствие всех грекокатолических епископов, было принято решение о присоединении грекокатоликов к православию. В Литве и Латвии в послевоенное время также было репрессировано большое количество священников, закрыто большое количество храмов, предпринимались попытки уничтожения религиозных святынь, таких как Гора Крестов. Однако в этих республиках Католическая церковь, сохранила, в отличие от РСФСР, БССР, УССР, епископов и духовные школы, что давало ей более широкие возможности функционирования. В 1960 году в СССР было 1179 костелов. При этом закрытия католических храмов в 1960-е годы были сравнительно редкими. Например, в 1960—1968 годах в СССР сняли с регистрации только 69 костелов. Для сравнения, за те же 8 лет были сняты с регистрации 112 лютеранских храмов.

Протестантизм

Лютеранство

До революции лютеранство было в Российской империи наиболее крупной официально признанной и поддерживаемой государством протестантской конфессией. Среди лютеран были представители кадрового офицерского состава, купечества, технической интеллигенции, зажиточного фермерства Поволжья и Украины и даже члены высшей аристократии, состоявшие в родстве с императорской фамилией. После революции многие из них подверглись репрессиям или были вынуждены покинуть Россию. Также прекратилась финансовая поддержка со стороны государства. Вместе с этим этнические меньшинства балтийских народов (финны, эстонцы, латыши) получили возможность создания своих национальных церковных объединений. Одним из них явилась «Финская евангелическо-лютеранская Церковь Северо-Запада СССР» во главе с пастором Сеймаром Ямма Лаурикалла, образованная 4 сентября 1923 года.

В 1924 году в Москве прошел первый Генеральный Синод Евангелической церкви СССР, который принял ряд реформ:

Отменялся Устав 1832 года;
Главным органом церкви стал Верховный церковный совет в Москве вместо Генеральной консистории.

Однако к началу «безбожной пятилетки» ситуация значительно изменилась. Приходы постепенно закрывались, многие прихожане-крестьяне оказались среди подлежащих раскулачиванию и были депортированы, а с начала 1930-х годов начались уже и этнические чистки. Ситуацию усугубляло то, что информация о репрессиях активно использовалась в антикоммунистической пропаганде в Германии и Финляндии, что в свою очередь позволяло советским властям считать немцев и финнов неблагонадёжными. К 1937 году в СССР не осталось ни одного лютеранского пастора. В 1938—1939 годах были закрыты последние приходы, в которых уже не было пасторов.

Лишь в 1954 году деятельность Церкви была вновь легализована.

В 1967 году в Церкви Латвии было около 90 пасторов и около 400 тыс. человек считали себя её прихожанами, но церковная жизнь сводилась к проведению воскресных богослужений. В подобном положении оказалась и Церковь Эстонии.

В 1960 году в СССР насчитывалось 633 лютеранских храма.

На территории РСФСР официально зарегистрированных немецких лютеранских общин не было вплоть до периода Перестройки. Финны-лютеране смогли зарегистрировать в 60-70-х годах три прихода в Северо-Западном регионе.

Баптизм

В отличие от лютеран, евангельские христиане и баптисты (ЕХБ) в царской России (в отношении которых до начала XX века в России обычно использовался термин «штундисты»; указанные конфессии циркуляром МВД от 3 сентября 1894 года выводились из-под действия положения 1883 года — «Высочайше утверждённого мнения Государственного совета о даровании раскольникам всех вероисповеданий права богослужения» — и определялись как последователи «особо вредных течений») до издания Высочайшего указа от 17 апреля 1905 года подвергались преследованию со стороны властей, что обусловило их благоприятное отношение к установлению равенства религий после Февральской и Октябрьской революций 1917 года.

В 1917 году из тюрем и каторг были выпущены сотни проповедников и священнослужителей баптистов и евангельских христиан, посаженных туда при царской власти. В Москве баптистам в 1917 году был передан дом в Малом Вузовском переулке, ранее принадлежавший Реформатской Церкви, в котором и по настоящее время находится центральная баптистская церковь Москвы. Особым декретом от 4 января 1919 год «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям» ЕХБ было разрешено не служить в Красной Армии. Правда на практике этим декретом практически никто не воспользовался. А уже в 1922—1923 годах большевики провели широкомасштабную акцию, нацеленную на ликвидацию общин евангельских христиан и баптистов.

Уже в марте 1923 года были проведены обыски и аресты на квартирах московских баптистов, а 5 апреля 1923 года был арестован лидер евангельских христиан И. С. Проханов, он провел в тюрьме несколько месяцев. В последующие 5-6 лет репрессии периодически ослабевали, но уже не прекращались совсем.

На баптистском съезде 1926 года в Москве был учреждён Федеративный союз баптистов СССР, объединивший девять региональных союзов: Северо-Российский (с латышской секцией), Волго-Камский, Северо-Кавказский, Сибирский, Дальневосточный, Закавказский, Всеукраинский (с немецкой секцией), Крымский, Среднеазиатский.

В 1928 году число членов Федеративного союза баптистов составляло около 350—400.000; Союза евангельских христиан — около 350—400 000.

В 1920-х годах ЕХБ было организовано несколько сельскохозяйственных кооперативов, общее количество которых к 1929 году было около 400. Проханов даже вынашивал проект создания города Евангельска (город Солнца) на Алтае, но этот проект не был реализован. В мае 1928 года Политбюро постановило: «ликвидировать дело с организацией Всесоюзным советом евангелических христиан города Евангельска в Сибири, сообщив об этом решении соответствующим исполкомам». В том же 1928 году Проханов, спасаясь от вероятного ареста, вынужденно эмигрировал.

В 1929 году аресты священнослужителей баптистов и евангельских христиан стали массовыми. Ситуация продолжала ухудшаться с началом «безбожной пятилетки» и последовавших за ней репрессий 1937—1939 годов. Лишь с началом войны многие ликвидированные общины возобновили свою деятельность. В октябре 1944 г. с санкции властей в Москве было проведено совещание представителей общин евангельских христиан и баптистов (всего 45 делегатов) и учрежден Союз евангельских христиан и баптистов (с 1946 г. — Союз евангельских христиан-баптистов). Пятидесятники не получили разрешения на создание своего объединения. Часть из них присоединилась в 1945 г. к церкви ЕХБ на условиях Августовского соглашения (отказ от «моления на языках» на богослужениях и от обряда омовения ног перед причастием).

В первые послевоенные годы ряды баптистов значительно пополнились, причем значительная часть верующих была инвалидами войны. Например, в Краснодарском крае в 1946 году из 3599 членов общин ЕХБ 2180 человек были инвалидами.

К началу 1950-х годов баптизму удалось в значительной мере восстановить свое влияние. В 1958 году в СССР у баптистов было 2119 молитвенных домов (в том числе в РСФСР 297 действующих молитвенных домов), а численность верующих составляла около 200 тыс. человек.

В 1960 году из ВСЕХБ, на фоне активизации антирелигиозной кампании, произошло выделение «Инициативной группы», которая в дальнейшем реорганизовалась в Совет Церквей ЕХБ (СЦ ЕХБ). Его члены отказались от регистрации общин в органах государственной власти, наладили подпольный выпуск духовной литературы, создали организацию помощи семьям верующих, оказавшихся в тюрьмах и лагерях. Новое церковное движение практически с момента образования начало подвергаться массовым репрессиям со стороны властей, которые заключались в конфискации молитвенных домов и религиозной литературы, создании проблем с трудоустройством, существенном ограничении доступа к получению высшего образования и т. д. Всё это сочеталось с арестами активистов СЦ ЕХБ, которые осуждались на достаточно продолжительные сроки тюремного заключения.

Ряд историков считает, что именно массовое (несколько десятков тысяч человек) общероссийское движение СЦ ЕХБ положило конец хрущёвской антирелигиозной кампании в СССР. Государственное преследование СЦ ЕХБ прекратилось только в начале 1990-х годов.

Пятидесятники

До революции на территории России существовали небольшие группы пятидесятников-унитариев. В 1921 году в Одессе начал религиозную деятельность миссионер Ассамблей Бога И. Е. Воронаев. Созданный им Союз христиан евангельской веры вскоре распространился по всей территории Украины, а также в центральных регионах России, на Урале и Кавказе, в Сибири. К 1927 году союз насчитывал 350 общин и 17 тыс. верующих.

В 1930 году всё руководство союза было арестовано и репрессировано, централизованная деятельность была фактически прекращена. В 1939-40 годах, с включением в состав СССР территорий Западной Украины, Беларуси и Прибалтики, поместные пятидесятнические общины влились в пятидесятническое движение Советского Союза. Во время Великой Отечественной войны деятельность Союза христиан веры евангельской была восстановлена. В августе 1945 года, под давлением властей, руководители пятидесятников А. Бидаш, Д. Пономарчук (оба — c Украины), И. Панько (с Беларуси) и С. Вашкевич (с Западной Украины) подписали т. н. «августовское соглашение» об объединении с евангельскими христианами и баптистами в один союз. Часть пятидесятнических общин просуществовала в союзе до распада СССР.

Другая часть общин вскоре вышла из объединения. Находясь на нелегальном положении, «не регистрированные пятидесятники» воссоздали централизованную структуру по всему Советскому Союзу. Лидеры братства были неоднократно судимы. Так, епископ И. П. Федотов за антисоветскую деятельность отсидел в тюрьмах и лагерях в общей сложности 18 лет.

Другие протестантские организации

Иудаизм

28 декабря 1920 года появился циркуляр еврейского отдела Наркомпроса о ликвидации хедеров и иешив. После показательных судов в 1921 году над хедером в Витебске и над иешивой в Ростове все еврейские религиозные учебные заведения были официально закрыты. Ряд руководителей и преподавателей иешив вместе со своими учениками эмигрировали.

Однако в течение нескольких лет хедеры и иешивы ещё продолжали подпольную деятельность. В 1922 году Йосеф Шнеерсон, глава любавичских хасидов (6-й Ребе), создал Комитет раввинов, действовавший в полулегальных условиях. В 1923 году антирелигиозная деятельность в отношении иудаизма была в значительной мере приостановлена: к концу 1920-х годов число синагог увеличилось по сравнению с 1917 годом; в Ленинграде в 1927 году было 17 синагог и молитвенных домов против 13 в 1917 году. С 1925 года предоставлять финансовую помощь на религиозное образование начала американская организация Джойнт. В целом 1920-е годы оказались наиболее либеральным периодом для религиозной еврейской жизни в СССР. Осенью 1927 года, после ареста и приговора, было позволено эмигрировать в Ригу Шнеерсону, который по переезде в 1924 году в Ленинград образовал там центр Хабада, противодействовавший политике ассимиляции евреев.

Ситуация изменилась в конце 1920-х; в середине 1930-х власти разрешали оставлять одну синагогу в крупных городах со значительным еврейским населением. К 1 декабря 1933 года было закрыто 257 синагог, что составляло 57 % от существовавших в первые годы советского режима. В 1960 году в СССР было 97 синагог.

Караимизм

Караимизм, пользовавшийся особыми привилегиями при царском режиме, практически полностью исчез с территории СССР за годы советской власти. К 1916 году на территории Российской Империи существовало 28 официальных караимских общин, подчинённых двум духовным правлениям в Евпатории и Троках. Духовное правление в Евпатории прекратило свое существование после отступления армии Врангеля из Крыма в 1920 году в связи с эмиграцией большинства его членов, как и значительного количества караимской буржуазии Крыма. Караимские общины, ввиду дисперсного проживания караимов, были крайне малочисленны и существовали в основном за счет поддержки единичных меценатов, а после их эмиграции многие из общин прекратили свое существование в первой половине 1920-х годов из-за естественного обнищания, как, например, общины в Армянске, Карасубазаре, Керчи, Ростове-на-Дону. Крупные караимские общины стали целью преследования местных властей во второй половине 1920-х годов. Одной из основных причин преследования было желание советских властей получить в пользование просторные и богатые здания караимских синагог (кенасс). Так, были закрыты общины в Киеве, Одессе, Симферополе, Севастополе, Николаеве, Мелитополе и других городах, а их культовые здания были превращены в клубы, спортивные залы, кинотеатры и склады. Последней караимской общиной, закрытой властями до Второй мировой войны, в 1938 году, была община в Евпатории. С присоединением к СССР прибалтийских республик и восточной Польши в 1939 году в СССР появилось 6 новых караимских общин: 3 в Литовской ССР (в Тракае, Вильнюсе и Паневежисе), две в УССР (в Луцке и Галиче) и община в Риге. Ввиду своей крайней малочисленности (общая численность всех общин едва превышала 1000 человек), они не привлекли внимания новой советской власти. Духовный лидер караимов Литвы и Польши Серая Шапшал официальным письмом отказался от своей должности и присягнул Советской власти, став учёным-востоковедом, это фактически положило конец существованию Духовного управления караимов в Троках. В 1942 году, во время немецко-фашистской оккупации Крыма, была восстановлена деятельность караимских общин в Евпатории и Симферополе. Массовая репатриация караимов (как бывших польских граждан) из западных областей СССР в Польшу в 1946—1952 годах привела к исчезновению караимских общин на этих территориях. В 1949 году была закрыта караимская община в Симферополе в связи с малочисленностью и истечением срока аренды помещения для молитв. В 1960 году была закрыта караимская община в Евпатории. В 1971 году в Евпатории скончался последний караимский священнослужитель (газзан) Борис Ельяшевич. Единственной караимской общиной на территории СССР с 1959 года оставалась община в городе Тракай.

Ислам

20 ноября (3 декабря) 1917 года было принято Обращение Советского правительства «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором говорилось:

До 1929 года официальная политика в отношении мусульманства была наиболее благоприятной по сравнению с линией, проводившейся в отношении иных исповеданий и религиозных групп. Разрешалась деятельность религиозных судов, решавших дела по шариату, постольку, поскольку его нормы не противоречили советским законам. В 1921 году ЦИК Туркестанской АССР издал «Положение о судах казиев», которым устанавливалось, что в первой инстанции дело рассматривает единоличный казий, апелляцию — съезд казиев (3 — 5 человек), а кассацией служил Президиум исполкома. При этом суды казиев были жестко подчинены советским органам: они ежемесячно отчитывались о своей работе перед областным судом, сдавали дважды в месяц поступавшие к ним госпошлину и судебные сборы, а прокуратура и облсуд могли в порядке контроля истребовать у казиев любое дело.

16-25 сентября 1920 года в Уфе под председательством муфтия Г.Баруди прошёл I всероссийский съезд мусульман, на котором было создано Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) как преемник Оренбургского магометанского духовного собрания в делах религиозного управления мусульман Европейской России, Сибири и Казахстана.

Более того, советская власть первые годы даже сохранила мусульманское образование. 1 июля 1923 года Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б) разрешила представителям мусульманского духовенства работать в советских школах и позволила преподавание вероучения в мечетях детям, окончившим школу I ступени. Президиум ВЦИК 9 июня 1924 года разрешил преподавание мусульманского вероучения представителям тюркским народам СССР, исповедующих ислам, а также учить Корану детей в мечетях с 12 лет, при условии, что медресе и мектебе будут зарегистрированы в отделах народного образования.

С начала 1923 года началось закрытие религиозных школы округа ЦДУМ. Муллы приступили к открытию подпольных школ, начали агитацию за открытие религиозных школ, организуют отправку писем от имени верующих в центральные государственные и партийные органы.

10-25 июня 1923 года в Уфе проходил II Всероссийский съезд мусульманских деятелей, на котором присутствовало 285 делегатов и муфтии Коканда, Ташкента и Крыма. Муфтием и председателем Диния назараты был избран Р. Фахретдин. Этот съезд показал, что уфимский муфтият является Центральным духовным управлением мусульман не только своего округа, но и большей части мусульман СССР. 30 ноября 1923 года НКВД РСФСР утвердил Устав ЦДУМ, по которому его полномочия распространялись на Европейскую часть РСФСР и Сибирь, включая Казахскую АССР. 21 августа 1925 года НКВД и Наркомпрос РСФСР издали инструкцию, по которой преподавание мусульманского вероучения могло впредь производиться только в мечетях только лицам достигшим 14-летнего возраста или окончившим начальную советскую школу.

25 октября 1926 г. состоялся съезд мусульман Татарстана, Башкирии, Казахстана, Украины, Чувашии и областей РСФСР. Руководители страны получили от них приветственные телеграммы, в которых говорилось о грядущем единении мусульман всего мира под знаменами советской власти во имя борьбы с империализмом.

Мусульманское духовенство активно содействовало проведению советской внешней политики. В 1926 году состоялся I Всемирный мусульманский конгресс. СССР на нём был представлен руководством Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ). Делегация мусульман из СССР на конгресс была отправлена по инициативе советского дипломата Карима Хакимова.

Во второй половине 1920-х годов усилились давление и пропаганда, направленные против всех религиозных учреждений, в том числе и исламских. В отдельных местностях начались притеснения духовенства и верующих. 20 августа 1928 года Президиум ЦК Компартии Азербайджанской ССР принял постановление о закрытии на территории Советского Азербайджана всех религиозных школ. В конце 1928 — начале 1929 года по Азербайджану прокатилась кампания по закрытию мечетей. С декабря 1928 года по февраль 1929 года в республике закрыли 461 мечеть (из них 213 в феврале). Некоторые здания мечетей были снесены. Так в Шемахе осенью 1928 года снесли 13 из 16 мечетей, пустив их материал на строительство здания театра. Снос мечетей в Азербайджане вызвал сопротивление духовенства и верующих. В результате властям пришлось пойти на уступки и временно прекратить кампанию. В июне 1929 года Президиум ЦК Компартии Азербайджана рекомендовал местным партийным органам вернуть верующим не менее 50 процентов конфискованных мечетей (реально пришлось вернуть почти все мечети).

В 1930-е годы кампания по закрытию мечетей приняла общесоюзный масштаб. 18 июня 1929 года ВЦИК СССР запретил преподавать мусульманское вероучение, а также конфисковал закятное имущество и вакфы. В 1930 году только в Татарстане из 12 000 мечетей было закрыто более 10 000, от 90 до 97 % мулл и муэдзинов были лишены возможности осуществлять свои обязанности.

С 1944 года управление духовными делами мусульман СССР осуществляли четыре независимых друга от друга центра — Духовные управления мусульман (ДУМ) Средней Азии и Казахстана (Ташкент), Закавказья (Баку), Северного Кавказа (Буйнакск (ныне Махачкала), Европейской части СССР и Сибири (Уфа).

Эти духовные управления в послевоенный период находились под контролем КГБ и были вынуждены издавать фетвы по «рекомендациям» советских органов, даже если содержание фетв противоречило исламским догматам. К примеру, Среднеазиатское духовное управление мусульман (САДУМ) выпустило фетвы, в которых в частности утверждалось следующее:

Честная работа — мусульманская добродетель;
При советском образе жизни нет необходимости в таких расходах как сбор денег в пользу бедных, жертвенный забой скота во время праздника Курбан-хаит, благотворительный ужин в честь окончания дневного поста в Рамадан;
Рамадан необязателен для занятых физическим трудом;
Неисламскими и осуждаемыми являются посещение святынь, обращение к умершим с просьбой о помощи, ношение паранджи, а также чрезмерные затраты на свадьбу.

В послевоенный период советский ислам одновременно существовал в двух вариантах: официальном и нелегальном. «Официальный» ислам — 400—500 мечетей на СССР (в зависимости от года), несколько сотен служителей культа, официальный журнал «Мусульмане Советского Востока», ориентированный преимущественно на пропаганду среди иностранцев. Официальное духовное образование было представлено медресе «Мир-Араб» (Бухара, передано САДУМ в 1948 году) и Исламском институте имени имама аль-Бухари (Ташкент, разрешение на открытие дано в 1971 году). Оба учреждения были маленькими. Например, в 1982 году в «Мир-и-Араб» было 86 студентов, а в Исламском институте лишь 34 места. С конца 1960-х годов САДУМ также отправляла студентов на учебу в религиозные учебные заведения дружественных СССР Египта, Ливии и Сирии. Ежегодно с 1953 по 1989 годы в хадж выпускались из СССР около 20 человек, тщательно отобранных советскими органами. В основном это были лояльные властям служители культа. За это официальные служители культа платили высокие налоги и регулярно делали взносы в Фонд мира. Кроме того, служителям мусульманского культа приходилось вести пропаганду для иностранцев о том, что в СССР есть свобода совести и заниматься «борьбой за мир», обличая капиталистические военные блоки (НАТО, СЕНТО, СЕАТО и другие).

Второй вариант советского ислама был нелегальным. Он был представлен «бродячими муллами», которые вели проповедь без регистрации и уплаты налогов. «Бродячие муллы», как правило, не имели духовного образования, но их было намного больше, чем зарегистрированных служителей мусульманского культа. Согласно докладу председателя Совета по делам религий В. А. Куроедова в 1980 году в стране без регистрации действовали 5,5 тыс. из 6 тыс. мулл. «Бродячие муллы» служили в самовольно построенных мечетях и молитвенных зданиях. В некоторых местностях количество незарегистрированных мечетей превышало число «официальных» культовых зданий. В Дагестанской АССР в 1959 году на 29 зарегистрированных мечетей приходилось около 40 незарегистрированных мечетей и молитвенных домов. Во многих мусульманских местностях (например, в Адыгейской автономной области, Северо-Осетинской АССР) в начале 1980-х годов не было ни одной зарегистрированной мечети и верующим приходилось обращаться к «бродячим муллам».

«Бродячие муллы» служили в многочисленных незарегистрированных мечетях. Последних в СССР было множество даже в середине 1980-х годов. Причиной их распространения стало нежелание местных властей разрешать регистрацию новых мечетей. Председатель Совета по делам религиозных культов Константин Харчев писал в ЦК КПСС 28 февраля 1985 года следующее:

В районах традиционного распространения ислама, где сеть мечетей была сокращена более чем в два раза, возникло с молчаливого согласия должностных лиц много новых мечетей, построенных верующими под видом чайхан и местных гостиниц. Только в Таджикской ССР за последние четыре года было выявлено таких мечетей более 200, а на регистрации здесь находится всего лишь 17

Кроме того, «бродячие муллы» проводили богослужение на многочисленных мусульманских «святых местах», с которыми советским властям не удалось справиться.

Безусловно, позитивным моментом для ислама в СССР были научные издания и переводы Корана. К 1987 году в СССР вышли два русских перевода Корана (1963 и 1986 годы, оба И. Ю. Крачковского), а также издания этой книги на арабском языке (1977 и 1984 годов).

В конце 1970-х — начале 1980-х годов наблюдалась явная активизация мусульманских религиозно-националистических настроений в южных республиках СССР, чему способствовали война в Афганистане и исламская революция в Иране. Органы КГБ отмечали, что среди таджикской и узбекской молодежи широкое распространение получило ваххабитское учение. В сентябре 1981 г. ЦК КПСС было принято постановление «О мероприятиях по противодействию попыткам противника использовать „исламский фактор“ во враждебных СССР целях», дополненное в апреле 1983 года постановлением «О мерах по идеологической изоляции реакционной части мусульманских священнослужителей». Вместе с тем, американский историк Адиб Халид, живший в Ташкенте в 1991 году, отрицает какое-либо влияние ислама в Средней Азии на распад СССР. По словам Халида, между студентами-мусульманами из других стран, которых было немало в Ташкенте, и местными узбеками не было понимания, а «бытовой ислам» в Средней Азии был абсолютно аполитичен.

Мечети функционировали в большинстве из больших городов Центральной Азии и Азербайджана; однако, их число сократилось с 25000 в 1917 году до 500 в 1970-х годах. В 1989 году, в рамках всеобщего послабления ограничений на религии было зарегистрировано несколько дополнительных мусульманских религиозных ассоциаций и некоторые мечети, прежде закрытые правительством, были возвращены мусульманским общинам.

В целом же к 1980-м годам положение ислама в СССР было нелегким. Большой проблемой стал крайне низкий образовательный уровень мусульманского духовенства. Например, в 1990 году из 857 имамов и муэдзинов РСФСР только 21 имел высшее образование. Многие представители духовенства не имели религиозного образования. В определенной мере это было связано с тем, что мусульманских образовательных учреждений в СССР к 1980-м годам почти не осталось. В Советском Союзе функционировали только одно медресе в Бухаре и исламский институт в Ташкенте, хотя потребность в подобных учреждениях существовала. Но советские власти не разрешали открывать дополнительные исламские образовательные учреждения. Например, Духовное управление мусульман Европейской части СССР и Сибири, в ведении которого находились (на 1988 год) 211 мечетей, смогло открыть богословские курсы для священнослужителей только в 1989 году.

Переломным в отношении государства и ислама стал 1989 год. В декабре этого года отмечались сразу две юбилейные даты — 200-летие Духовного управления мусульман Европейской части России и Сибири и 1100-летие принятия ислама населением Поволжья и Приуралья. Празднование этих событий сыграло примерно ту же роль в улучшении отношений между советскими мусульманами и государством, как ранее празднование 1000-летия Крещения Руси. В честь юбилеев было разрешено выпустить 50 тыс. экземпляров Корана и другой религиозной литературы, сами торжества прошли в Уфе, Казани, Ленинграде и Москве, на них побывало более 70 зарубежных гостей из 28 стран. В июне 1990 года прошел V съезд Духовного управления мусульман Европейской части СССР и Сибири, причем Турция и Саудовская Аравия подарили управлению по 1 млн долларов и 1 млн экземпляров Корана. На этом съезде было решено отказаться от взносов в общественные фонды, прежде всего в «Фонд мира». В 1990 году возобновился массовый хадж из СССР — 750 советских паломников были отправлены в Саудовскую Аравию.

Буддизм

Советская власть в первые годы относилась к буддизму лояльно, поддерживая национально-освободительное движение буддийских (как и мусульманских) народов Востока. В 1921 году советские части помогли совершить революцию в Монголии. Также при поддержке советских войск была проведена революция в Туве. В итоге у границ СССР появилось два формально независимых, но контролируемых советской властью, государства с буддийским населением — Монгольская Народная республика и Тувинская народная республика.

В период Гражданской войны на территории России были попытки создания буддистских автономий. Так, в 1919 году буддийский монах Лубсан-Сандан Цыденов попытался создать независимое теократическое государство. Агван Доржиев, который ранее выполнял функции посредника между властями царской России и Тибета, стал посредником между Тибетом и советскими властями.

Летом 1921 года Доржиев обратился к советским властям с предложением по созданию буферных государств (Прибайкалье, Забайкалье, Монголия и возможно Тибет) для разделения России, Японии и Китая. При этом Доржиев утверждал, что улучшение условий жизни населения Монголии будет способствовать там распространению влияния большевиков. В 1921 году Доржиев смог добиться возвращения буддийской общине Санкт-Петербургского храма.

С конца 1920-х годов началась интенсивная насильственная атеизация. Под предлогом участия лам в антисоветских мятежах большевистская власть на местах по приказу из центра стала закрывать, а затем и разрушать дацаны и хурулы, арестовывать лам, лишать сана. Ко времени завершения этой кампании в 1939—1940 гг. значительная часть монастырей и храмов Бурятии и Калмыкии были разрушены. Сохранились здания лишь нескольких из них, да и то потому, что их можно было как-то использовать. Имущество буддийских храмов (живопись, скульптуру, книги) в основном уничтожали, сжигали, частично свезли в музеи. К концу 30-х гг. буддийская культура в Бурятии и Калмыкии официально перестала существовать. Одновременно аналогичные репрессии в отношении буддийского духовенства были проведены в зависимых от СССР государствах — Монгольской народной республике и Танну-Тувинской народной республике.

Восстановление буддийского сообщества началось в 1940-е годы. 21 — 23 мая 1946 года в Улан-Удэ прошел съезд 43 представителей духовенства и мирян (Бурят-Монгольская АССР, Читинская, Иркутская и Тувинская автономная области), который принял «Положение о буддийском духовенстве СССР» и избрал Временное центральное духовное управление буддистов. Этот документ вводил в том числе запрет на деятельность эмчи-лам (включая применение лекарственных средств). На январь 1949 года в Бурят-Монгольской АССР был зарегистрирован только один дацан. Распоряжение Совета министров РСФСР от 30 мая 1957 года предписывало передать Духовному управлению буддистов: молитвенное здание Гусиноозерского дацана (причем разрешалось выделить на его реставрацию и ремонт 250 тыс. рублей), а также дублетные культовые предметы и религиозную литературу из фондов музея. В 1960 году в Бурятии по-прежнему функционировал только один дацан (Иволгинский), где служили 28 зарегистрированных лам.

Религиозное диссидентство

Значительная часть православного духовенства и верующих в СССР вплоть до середины 1940-х годов стояла на антисоветских позициях и примыкала к подпольным церковным группам (см. статью Истинно-православная церковь); впоследствии, ввиду нормализации отношений между государственной властью и руководством Московской Патриархии, которая перешла на позиции полной и безусловной лояльности коммунистическому режиму, в рамках РПЦ появились отдельные лица и группы, выражавшие недовольство таким положением. Первым известным православным диссидентом был Краснов-Левитин, который начиная с 1958 года издавал в самиздате статьи, описывающие преследования и притеснения верующих в СССР.

Диссидентские настроения, после 1920-х годов, были весьма распространены среди баптистов; многие баптистские лидеры и активисты были приговорены к наказаниям в виде лишения свободы. В мае 1960 года Георгием Винсом, вместе с другими баптистами, была создана «Инициативная группа», которая в дальнейшем преобразовалась в Совет Церквей ЕХБ, члены которого отказывались от регистрации своих общин в государственных органах.

В феврале 1964 года выпускники Ленинградского университета Игорь Огурцов, Евгений Вагин, Михаил Садо и другие создали подпольную организацию «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа» (ВСХСОН), целью которой было изменение существующего строя путём вооруженного государственного переворота; идеологические установки ВСХСОН в значительной мере совпадали с настроениями христианской демократии. Руководитель ВСХСОН Игорь Огурцов и его единомышленники были арестованы и приговорены к длительному тюремному заключению.

В июне 1976 г. ряд представителей православия, католицизма, баптистов, адвентистов и пятидесятников совместно подписали «Обращение членов христианских церквей СССР к отечественной и мировой общественности», в котором протестовали против ограничений прав верующих в СССР.

В декабре 1976 года по инициативе священника Глеба Якунина (РПЦ), иеродиакона Варсонофия (Хайбулина) и Виктора Капитанчука был создан «Христианский комитет защиты прав верующих в СССР». В том же году произошло резкое ужесточение репрессий в отношении религиозных диссидентов, организованное движение которых было разгромлено КГБ к 1980 году.

Освобождённый в 1987 году из заключения Александр Иоильевич Огородников, основавший в 1974 году вместе с филологом Владимиром Порешем религиозно-философский семинар для изучения богословской и философской мысли, приступил к выпуску самиздатовского журнала «Бюллетень христианской общественности» (БХО), целью которого было информировать читателей о религиозных событиях в стране; в августе 1989 года он создал первую в СССР христианскую политическую организацию — «Христианско-демократический союз России» (политическое объединение партийного типа).

Источник

Постановка проблемы, новизна статьи и основные выводы

История Русской Православной Церкви советского периода была, прежде всего, историей неслыханного ранее в России гонения на веру. Известно, что сталинские репрессии 1930-х гг. унесли жизни сотен тысяч православных священнослужителей и мирян. В это страшное время было закрыто подавляющее большинство храмов, упразднены все монастыри, разрушена система духовного образования, уничтожены миллионы книг религиозного содержания и т. д.

Антицерковная деятельность советской власти широко известна во всем мире, однако известна она, прежде всего, с «внешней» стороны террора, насилия и воинствующей атеистической пропаганды. Вместе с тем за рамками большинства источников и научных исследований, как правило, оставались скрытые от посторонних глаз механизмы направленной на подчинение Церкви партийно-государственной работы. Предлагаемая читателям статья является одной из первых попыток представить обобщенную картину церковно-государственных отношений в СССР в последний период жизни и правления Иосифа Сталина (1943–1953). В работе рассматриваются некоторые еще незатронутые исследователями аспекты российской церковной истории новейшего времени, при этом был использован обширный корпус источников, в числе которых много ранее недоступных архивных материалов, впервые вводимых в научный оборот.

Большинство затронутых в статье проблем напрямую связано с современностью. К их числу относится, например, вопрос о «внешнеполитическом» курсе Московской Патриархии. Именно со сталинских времен советское руководство стремилось использовать Церковь в интересах своей внешней политики, видя в ней союзника в деле привлечения мирового общественного мнения на сторону внешнеполитических инициатив СССР. Советское государство хотело направить международную активность Московской Патриархии на объединение деятельности Православных Церквей (прежде всего из стран так называемой «народной демократии», а также Ближнего Востока) «в противостоянии политике капиталистических держав». Однако руководство Патриархии сумело использовать эти контакты для защиты и отстаивания интересов Церкви внутри страны. С течением времени советское правительство было вынуждено все в большей степени считаться с мнением мировой общественности, соответственно корректируя свои действия по отношению к Русской Церкви.

Определенное внимание в исследовании уделено вопросу о роли тех или иных церковных деятелей в развитии государственно-церковных отношений в СССР. Немалый интерес представляет вызвавшая в последние годы многочисленные спекуляции проблема взаимоотношений Московской Патриархии с органами государственной безопасности и иными учреждениями, призванными осуществлять контроль над церковной деятельностью. Автор рассматривает общий курс политики советского руководства в отношении религии и те колебания, которым он подвергался в зависимости от внутриполитической ситуации, внутрипартийной борьбы и «нужд текущего момента».

Существенным вопросом исследования является выявление определяющих факторов государственной религиозной политики. Некоторые из них уже изучались ранее – идеологический, внешнеполитический и других, но в основном частично. Важно проследить взаимное влияние международных акций и внутриполитического положения Русской Православной Церкви. Ряд факторов указывается впервые, например, экономический. В существующей историографии недостаточно разработана такая важная проблема, как периодизация государственной религиозной политики в СССР. Автор статьи выделяет и описывает два этапа этой политики: 1943–1948 и 1948–1953 гг.

До сих пор в историографии отсутствует достаточно разработанная аргументация смены курса религиозной политики. В статье подробно исследована эта проблема в рассматриваемый период. Так, например, в 1948 г. повлияло резкое падение заинтересованности властей в международных акциях Русской Церкви, крах средиземноморских планов Сталина (Греция, Турция, Израиль) и, соответственно, утрата острого интереса к Восточным Патриархам; в основном завершилось и выполнение Московской Патриархией своей «миссии» в странах народной демократии; неудачей закончились планы создания «Православного Ватикана», что ярко проявилось в ходе совещания глав автокефальных Церквей 1948 г. и т. д. Кроме того, существовал комплекс внутриполитических причин: переключение внимания Сталина к новому витку внутриполитической борьбы, чисток и репрессий, вынужденные уступки части партийного аппарата, не понимающей и не приемлющей послаблений Церкви, некоторые кадровые перестановки. Вообще «благополучие» Московского Патриархата в первое послевоенное восьмилетие в существующих исторических трудах явно преувеличивается. В этот период преобладал сугубо прагматический подход. Как только острая заинтересованность пропала, с осени 1948 г. и до смерти И. Сталина правительство не разрешило открыть ни одного храма, участились аресты священнослужителей.

Соответственно был охарактеризован каждый переход к новому этапу и основные их особенности.

С середины 1940-х гг. религиозная политика в СССР осуществлялась в контексте общего послевоенного развития страны. На нее самым непосредственным, зачастую определяющим образом влияли имперские амбиции «сталинского» периода, атмосфера холодной войны и борьба за лидерство в КПСС конца 1940-х – 1950-х гг. Московская Патриархия расценивалась руководством СССР, прежде всего, как инструмент государственной внешней политики – в разные периоды более или менее важный. До 1948 г. Советский Союз не располагал ядерным оружием, и сталинское окружение для реализации своих далеко идущих планов вынуждено было использовать другие средства, в том числе небезуспешно и церковные каналы.

После 1948 г. пришло время другой политики, связанной с ядерным противостоянием. Московской Патриархии в ней также отводилась определенная, но гораздо более скромная роль – главным образом участие в просоветском «движении за мир», призванном компенсировать отставание СССР по военному и экономическому потенциалу от стран Запада. Кроме того, в первые послевоенные годы (до 1948) в строго ограниченных рамках поощрялась и деятельность Русской Церкви внутри страны. Это объяснялось логическим продолжением движения от интернационализма и других марксистско-ленинских постулатов к строительству «национальной империи», намечавшегося еще в 1930-е гг., с возобновлением преподавания «гражданской истории» и через роспуск Коминтерна и победу в войне приведшего к кампании борьбы с космополитизмом в конце 1940-х гг. При этом Сталин, по сравнению с другими руководителями СССР, все-таки более прагматично относился к религиозным организациям.

Следует отметить противоречивость процесса «огосударствления» Русской Церкви. «Взаимовыгодные контакты» части государственного аппарата с Патриархией достигли максимальной степени в 1943–1948 гг., тогда же Русская Церковь играла заметную роль в планах правительства, ей уделялось наибольшее внимание высшего руководства страны, выдавались крупные суммы валюты и т. п. Складывался целый слой духовенства, заинтересованного во внешней, и частично во внутренней политике государства (помощь в борьбе с сектантами, униатами, тайными церковными течениями). С другой стороны, многие государственные и партийные чиновники выражали недовольство сближением с Церковью, что стало одной из важных причин изменения религиозной политики. Таким образом, последние годы правления Сталина представляли собой сложный, многофакторный и выделявшейся своей уникальностью период государственно-церковных отношений в СССР.

Acta Slavica Iaponica Историографический обзор

Избранная тема привлекала внимание историков, однако, пока изучена недостаточно. В российской историографии, по существу, первым к данной теме обратился В.А. Алексеев. В 1991–1992 гг. он написал две монографии, в которых частично рассматривается и советская религиозная политика в 1943–1953 гг.¹ Алексеев собрал интересный фактический материал, выдвинул ряд обоснованных гипотез. В частности, он справедливо подчеркивал значительную силу политической традиции, инерции антирелигиозной борьбы у большей части партийного и комсомольского аппарата, которая определяла и многие аспекты политики советского государства по отношению к Русскому Православию в целом. Однако практически не рассматривается ответная реакция Церкви, не уделяется должного внимания позиции духовенства и мирян. При изучении действий государства акций отсутствует комплексный подход, исследуются, главным образом, идеологические аспекты. Влияние же внешнеполитической линии руководства СССР почти не учитывается. Нет в книгах и четко выделенной периодизации религиозной политики. Кроме того, В.А. Алексеев – бывший работник аппарата ЦК КПСС; как и в своих статьях 1980-х гг. он несколько идеализирует государственно-церковные отношения.

Таким же недостатком страдает небольшая по объему монография М.И. Одинцова «Государство и церковь в России. XX век». Послевоенному периоду в ней посвящен лишь один параграф. Основное внимание уделяется изучению деятельности органов, непосредственно осуществлявших государственную политику в религиозном вопросе, и эволюции конституционно-правовой базы государственно-церковных отношений. Попытки совместить представления 1980-х гг. с информацией из рассекреченных архивных фондов порой приводили автора к противоречащим друг другу утверждениям. Так, с одной стороны, говорилось, что с созданием в 1943 г. Совета по делам Русской православной церкви (РПЦ) возрождался институт обер-прокурорства, с другой, – что заслуги председателя Совета Г.Г. Карпова в возрождении Церкви были велики и пока еще объективно не оценены. Справедливо утверждалось, что «церковный институт» использовался для решения прагматических политико-идеологических целей внутри страны и на внешнеполитической арене, но в то же время подчеркивалось, что в аппарате КПСС всегда имелись силы, выступавшие против подчинения государственной религиозной политики идеологии правящей партии. Очень уязвим для критики и итоговый вывод: в 1917–1965 гг. у государства не было какой-либо единой линии, существовало «своеобразное сочетание элементов предшествующих моделей» – традиционной самодержавной, буржуазной и «присоединившихся к ним собственно социалистических элементов», «в различные периоды преобладали то одни, то другие элементы, определяя в целом характер государственно-церковных отношений».²

В нескольких работах российских историков рассматривались отдельные, частные сюжеты. Так, П.Н. Кнышевский писал об использовании религиозных организаций советской разведкой, Д.А. Волкогонов о влиянии личных качеств И.В. Сталина на церковную политику государства. О.Ю. Васильева большое внимание уделяла попыткам сделать сразу после окончания войны Московскую Патриархию «Православным Ватиканом» и ожесточенной борьбе с настоящим Ватиканом, что сильнейшим образом влияло на общую картину. С.А. Чеботарев написал монографию по истории Тамбовской епархии в 1940-е – 1960-е гг. и т. д.³Существенный вклад в изучение деятельности Совета по делам Русской православной церкви внесла Т.А. Чумаченко, правда, она, как представляется, безосновательно взяла в качестве хронологических рамок своей монографии период 1941–1961 гг.⁴ Эту же тему освещается в книге И.В. Шкуратовой.⁵ Попытка советского руководства использовать Русскую Православную Церковь для реализации своих внешнеполитических целей была исследована в недавно вышедшей коллективной монографии «Москва и Восточная Европа».⁶

Священнослужители Московского Патриархата в своих работах лишь недавно начали писать об истории Русской Церкви во второй половине XX века. В затрагивающих же эту тему трудах порой встречаются очень разные оценки. Так, протоиерей Владислав Цыпин в своих книгах избегает обобщающих выводов и полемических крайностей, достаточно спокойно излагает самые трагические события. Он считает, что с 1943 г. около 15 лет продолжалась новая, доброжелательная к Церкви политика государственной власти.⁷

Гораздо более резок в оценках митрополит Иоанн (Снычев). Он предполагает, что благоприятный для Церкви этап завершился со смертью Сталина в 1953 г. и наступившая сразу же вслед за этим хрущевская оттепель сопровождалась отказом от национально-патриотических элементов официальной идеологии, ее окончательным переводом на интернациональные рельсы и соответственно новым витком антицерковных гонений (как результат процесса «десталинизации»). Полностью замалчивается изменение курса государственной религиозной политики в 1948 г., существенное улучшение положения Московского Патриархата почти сразу после смерти Сталина – в середине 1950-х гг., численность закрытых в 1950-х – начале 1960-х гг. храмов завышается в несколько раз (говорится о 12 тыс.) и т. д.⁸

Заметный вклад в изучение темы внесли зарубежные и русские эмигрантские историки. Следует отметить, что если в 1920–1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках между научными исследователями и публицистикой – СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после Второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восстановление в 1943 г. Патриаршества, проведение грандиозного Поместного Собора 1945 г., активная международная деятельность Московской Патриархии оказали сильное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных конфессий. Многие эмигранты перешли в юрисдикцию Московского Патриархата, представители же Русской Православной Церкви в Америке и Западноевропейского Русского экзархата стали относиться к ней достаточно лояльно. Непримиримой осталась лишь Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ), однако она оказалась почти в полной изоляции. Основные западные христианские Церкви, поверив, что Православие в СССР растет и развивается, стали подчеркивать свою солидарность с Московской Патриархией, во многом приняв проводимую ее иерархами линию в борьбе за мир и разоружение. В духовной печати утвердилась точка зрения, что верующие в Советском Союзе пользуются полной свободой. Иное мнение могли выражать почти исключительно ученые и публицисты, не зависимые от церковных структур. Причем эта часть публицистов впадала в другую крайность, огульно осуждая всю деятельность Московской Патриархии и, стремясь, прежде всего, обратить внимание западного читателя на страдания верующих в социалистических странах.

Из эмигрантов историей послевоенного периода занимались в основном священнослужители и миряне Зарубежной Русской Церкви. Так, в книгах протопресвитера Михаила Польского и епископа Григория (Граб- бе) опровергались утверждения о прогерманской позиции РПЦЗ в годы

Второй мировой войны и подробно освещалась борьба в русском Православии за рубежом во второй половине 1940-х гг.⁹ В.И. Алексеев написал работу, содержащую подборку биографий православного епископата в СССР за 1941–1953 гг.¹⁰ Правда, он пользовался только опубликованными источниками, что не могло не сказаться на уровне книги. Антицерковным акциям советских властей в 1950–1960-е гг. были посвящены монографии протоиерея Димитрия Константинова и А.А. Боголепова.¹¹ В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъективны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было.

Зарубежные историки уже в 1950–1970-е гг. высказали ряд гипотез и идей, подтверждение которым нашел в архивных материалах автор. Написавший несколько книг Уильям Флетчер справедливо считал, что изменение государственного религиозного курса наметилось еще в 1939–1941 гг., выделил 1945–1948 гг. как период особенно активного содействия Русской Церкви советским внешнеполитическим акциям. В то же время он датирует начало деятельности Московской Патриархии как «проводника советского империализма» апрелем 1945 г., а не осенью 1943 г., рассматривает только два основных аспекта задач Русской Церкви на международной арене в «сталинскую эпоху». Не оправдывает себя и выделение в качестве последовательных этапов установление контроля Московской Патриархии над Православными Церквами Восточной Европы и попытки получить гегемонию в других регионах – эти акции осуществлялись фактически одновременно, у. Флетчер предвзято оценивает внешнюю деятельность Русской Церкви исключительно с политических позиций. Нельзя согласиться с его утверждением, что международное движение в защиту мира было исключительно «советским творением» с самого начала.¹²

Следует также выделить работы Никиты Струве, Майкла Спинки и Ульяма Коларза.¹³ Первый из этих историков, подчеркивая, что внешние связи Московской Патриархии являются областью, в которой ее зависимость от государства ощущалась более всего, верно отмечал связь уступок в интересах Церкви с последующими важными международными акциями Патриархии. Однако исторический обзор Н. Струве носит в целом беглый характер и сосредоточен на «хрущевском» периоде и реакции верующих на гонения этого времени. В целом хорошая, хотя и небольшая, монография М. Спинки доходит, к сожалению, лишь до начала 1950-х гг. у. Коларз аргументировано раскрывает политическую подоплеку участия Московской Патриархии в движении за мир. В то же время его работам присущи многие названные недостатки трудов у. Флетчера.

Большинство западных историков преувеличивает степень контроля государства над Русской Церковью, не учитывает обратного воздействия, вынужденности считаться с интересами миллионов верующих. Спорной и недостаточно разработанной представляется и периодизация государственной религиозной политики, всплесков репрессивных акций в их работах, в том числе у наиболее плодовитого автора 1980–1990-х гг. – Дмитрия Поспеловского. Для его, несомненно, ценных в научном плане книг характерно, однако, некритичное, дословное воспроизведение большого количества нарративных источников. Трудно согласиться и с рядом утверждений этого историка. Так, например, он пишет, что государство в СССР осуществляло административные меры в борьбе с религией, так как «Советы рассматривали Русскую Православную Церковь как угрозу их монополии на власть».¹⁴ Но церковные организации отнюдь не подменяют органы государственного управления.

Некоторые из западных историков, например, Джон Куртис, собрав большой фактический материал, оказались неспособными объяснить причины советских гонений на верующих. Принадлежа к поколению американской левой интеллигенции 1930-х гг., позитивно оценивавшей «сталинские достижения», Д. Куртис обвинял в этих гонениях их жертв. А французский историк К. Грюнвальд вообще писал, что репрессии священнослужителей были оправданы, так как вызывались не их религиозными убеждениями, а активной антисоветской деятельностью.¹⁵ Д. Поспеловский так (в основном справедливо) писал в 1995 г. о своих зарубежных предшественниках: «…не будучи православными, а, часто плохо зная историю России и историю Русской Православной Церкви дореволюционного периода, они нередко совершали ошибки в суждениях и сравнениях, проявляли неспособность понять органические церковные процессы, внутреннюю (мистическую) жизнь Церкви».¹⁶ Следует отметить и ограниченность источниковой базы работ западных историков.

изменение сталинской религиозной Политики в середине 1940-х гг.

Сталинская политика в отношении Русской Православной Церкви (как и других конфессий в СССР) делится на два основных этапа: конец 1920-х – 1930-е и 1941–1953 гг. В первый период Церковь подвергалась жесточайшим гонениям, фактически ставилась задача ее полного уничтожения. Всего к 1941 г. за веру было репрессировано около 500 тыс. человек (в том числе не менее 140 тыс. священнослужителей). Из них 200 тыс. было арестовано в 1937 г. (100 тыс. расстреляно).¹⁷

К осени 1938 г. антирелигиозная политика государственных органов достигла пика своего развития. 7 октября Президиум Верховного Совета РСФСР постановил отменить положение о Центральной и местных комиссиях по рассмотрению религиозных вопросов. Это означало уничтожение самой возможности контакта Церкви и государства. К тому времени в среде партийного и советского актива получило широкое распространение мнение о необходимости полной ликвидации законодательства о культах. С таким предложением к председателю Совета Народных Комиссаров Иосифу Сталину обращался, в частности секретарь ЦК ВКП(б) Георгий Маленков. Выдвигалось и требование «покончить в том виде, как они сложились, с органами управления церковников, с церковной иерархией».¹⁸ С 1938 г. единственной организационной структурой, занимавшейся религиозной политикой, оставался специальный церковный отдел в НКВД. К лету 1941 г. в СССР, не считая присоединенных в 19391940 гг. новых территорий (Прибалтики, части Польши и Румынии), по подсчетам автора статьи оставалось всего 350 действующих храмов¹⁹ и 4 правящих архиерея.

Однако разгром церковной организации не привел к желательным для советских властей результатам. С уничтожением большей части духовенства не исчезла потребность колоссального количества людей в религиозной вере, она лишь принимала другие формы. Об этом ярко свидетельствуют результаты переписи 1937 г., включавшей вопрос о религии. Из 98 412 тыс. опрошенных – 55 278 тыс. (56,17%) заявили о своей вере в Бога.²⁰ Кроме того, часть верующих в обстановке террора, когда людей порой арестовывали лишь за то, что у них дома хранилась Библия, уклонилась от ответа.

Это позволило Русской Церкви не только выстоять, но и возродиться, как только внешние обстоятельства изменились. Неудача планов искоренения религии становилась все более очевидной. И уже в конце 1938 г. появились первые симптомы намечавшегося нового изменения курса государственной политики по отношению к религиозным организациям в СССР. К началу II Мировой войны советским властям в значительной степени удалось создать видимость безбожного государства, но она была иллюзорна. Перепись 1937 г. показала, что более половины населения продолжало оставаться верующим.

После жесточайших антицерковных гонений 1930-х гг. в годы II Мировой войны в СССР произошло существенное смягчение государственной религиозной политики. Особенно значительный поворот случился в сентябре 1943 г., после личной встречи И. Сталина с руководителями Московского Патриархата: митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). В ходе «исторической встречи» были разрешены выборы Патриарха, открытие храмов, духовных учебных заведений, издание «Журнала Московской Патриархии» и т. п. При этом в сентябре 1943 г. был создан особый правительственный орган – Совет по делам Русской православной церкви во главе с полковником госбезопасности Георгием Карповым, который должен был контролировать церковную деятельность и играл очень большую роль в проведении религиозной политики весь послевоенный период.

Указанные перемены были вызваны целым комплексом причин: активной патриотической деятельностью Московской Патриархии, обращением в ходе войны к русским национальным патриотическим традициям, массовым религиозным возрождением на оккупированной территории, стремлением нейтрализовать воздействие фашистской пропаганды. Самым существенным образом влияли и отношения с союзниками – США и Великобританией.

Несомненно, Сталин действовал по заранее разработанному плану, в котором с некоторых пор стал уделять Церкви значительное внимание для придания собственному режиму власти видимости демократического, веротерпимого государства. В его расчетах Московской Патриархии отводилась существенная роль в налаживании контактов с патриотическим движением, религиозными кругами на Балканах, Ближнем Востоке, в Северной Африке, установлении связей с влиятельными течениями в

Англии, США, Канаде, способными оказать воздействие на правительство. Шаги Сталина навстречу Церкви вызвали симпатию в этих странах. Однако даже отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции были здесь не главными. Внешнеполитические планы «вождя народов» были гораздо более глобальными. С весны 1943 г., когда исход войны стал ясен, он начал размышлять о будущем послевоенном переделе мира, разрабатывать планы создания мировой державы. В этих имперских замыслах Церкви отводилась немаловажная роль.

При этом репрессии против верующих в СССР полностью не прекратились. Теперь они в первую очередь касались различных течений Катакомбной (тайной) Церкви: истинно-православных христиан (ИПХ), Истинно-Православной Церкви (ИПЦ) и др.²¹ Так в июле 1944 г. по указанию Лаврентия Берии, санкционированному лично И.В. Сталиным, из Центрального Черноземья России в Сибирь были депортированы 1673 ИПХ.²² Кроме того, активно подвергалось репрессиям духовенство, служившее на временно оккупированной немцами территории СССР, в частности были арестованы и осуждены десятки священников Псковской Духовной Миссии, все 7 не ушедших с немцами архиереев Автономной Украинской Православной Церкви. Однако основная часть духовенства Московской Патриархии с 1942 г. перестала подвергаться репрессиям.

31 января 1945 г. в Москве начал свою работу Поместный Собор Русской Православной Церкви. Такого полномочного собрания ее духовенства и мирян не было с 1918 г. На Собор были также впервые приглашены православные Патриархи и их представители из Румынии, Болгарии, Сербии, стран Ближнего Востока, Грузии, зарубежные русские иерархи. Значительную сложность в тех условиях представляло уже размещение и обеспечение всем необходимым 204 участников. Собор вообще стал единственным, исключая военные, правительственные совещания, собранием такого масштаба в годы войны.

Этот Собор, как и Архиерейский Собор 1943 г. (избравший Патриархом митрополита Сергия),²³ не имел возможности восстановить традиции, заложенные на великом Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 гг. Иная обстановка заставляла не восстанавливать прежнее, а создавать новое церковное устройство. На Соборе 1945 г. было принято «Положение об управлении Русской Православной Церковью», в котором не содержалось указаний о необходимости созыва новых Соборов в определенные сроки. Права Патриарха, по сравнению с имевшимися ранее, возрастали. Усиливалась и единоличная власть епископа, избрание которого оставалось прерогативой Священного Синода, а утверждение архиерея уже целиком принадлежало Патриарху. Епископ мог учреждать Епархиальный совет, этот коллегиальный орган создавался лишь в соответствии с его волей. Не произошло и восстановление Приходского устава 1918 г.: согласно «Положению», настоятель прихода не зависел от органов приходского управления, имея непосредственное подчинение епархиальному архиерею. Патриархом был избран митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), почти весь период войны служивший в блокадном Ленинграде. Его интронизация состоялась 4 февраля 1945 г.

Уступки государства в пользу Русской Церкви оказались не такими значительными, как представлялось первоначально. Для Сталина было важным в первую очередь сделать Патриархат послушной частью режима, существовавшего в СССР. Полностью этого добиться не удалось, хотя иерархи были вынуждены пойти на многие компромиссы, болезненные для православного сознания. И все же необходимо подчеркнуть, что в суровых, порой жесточайших условиях Православная Церковь сумела выстоять. Она вновь начала возрождаться во времена тяжелых для всего русского народа испытаний. К концу войны было восстановлено большинство архиерейских кафедр, воссозданы Епархиальные управления, функционировали богословские курсы, количество действующих храмов превышало 10200, в то время как в 1941 г. их (включая новые территории) насчитывалось 3732²⁴ и т. д.

В этот же период прекратили существование болезненные для Русской Церкви обновленческий и григорианский расколы.²⁵ Возросшие в годы войны авторитет, нравственная мощь, организационное укрепление Московского Патриархата, а также изменение отношения государства к ней способствовали изживанию этих расколов «слева», во многом организованных в 1920-е гг. самими властями. В 1943–1944 гг. все григорианские священнослужители после покаяния перешли в Патриаршую Церковь, такой же процесс охватил и обновленческие приходы. Остатки обновленчества прекратили существование в 1946 г. после смерти руководителя движения митрополита Александра Введенского.

В 1945 – первой половине 1948 гг. правительство сделало ряд существенных уступок в пользу Церкви, причем некоторые из них нарушали не отмененный закон 1929 г. о религиозных объединениях – предоставление последним юридического лица с ограниченными правами, значительное расширение прав настоятелей приходов, разрешение хозяйственной деятельности и т. д. Правда, и в указанное время религиозной политике государства явно недоставало последовательности. Изменения охватили не все существовавшие в СССР вероисповедания, по-разному проявлялись в союзных республиках.

Московский Патриархат с окончанием войны всячески пыталась упрочить свое положение, используя расширившиеся возможности. Всего за 1944–1947 гг. в Совет по делам Русской православной церкви поступило 20689 коллективных заявлений об открытии 5998 церквей, из которых было открыто 1270. Начали функционировать 2 Духовные академии и 8 Духовных семинарий. Своеобразием в этот период отличались проповеди священнослужителей. С одной стороны, они нередко носили агитационный проправительственный характер, особенно во время предвыборных кампаний, с другой – имели ярко выраженную антиматериалистическую направленность, способствуя расширению влияния Церкви. Уступки властей в значительной степени объяснялись заинтересованностью государства в тех или иных международных акциях Патриархата и зачастую предшествовали им.

внешнеполитическая деятельность московской Патриархии

Уже в начале 1940-х гг. Московская Патриархия стала играть важную роль во внешнеполитических планах советского руководства. К началу войны она несколько лет (с 1935–1936 гг.) не вела международной деятельности. Государственные органы целенаправленно ликвидировали все контакты Церкви с внешним миром, чтобы сведения о ее разгроме и уничтожении духовенства не стали достоянием мировой общественности. С нападением Германии на СССР ситуация изменилась. Правительствам стран – союзников по антигитлеровской коалиции было небезразлично положение Церкви в Советском Союзе. Были учтены и имевшиеся у Московской Патриархии значительные возможности для установления тесных контактов с влиятельными религиозно-клерикальными течениями в западных странах, ее способность влиять на антифашистскую борьбу в оккупированной Восточной Европе.

В результате в 1942 г. Патриархия выступила с рядом посланий к православным верующим европейских стран: Болгарии, Румынии, Греции, Югославии, Чехословакии и других. Так 22 ноября 1942 г. Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Стра- городский) и экзарх Украины митрополит Николай (Ярушевич) обратились к солдатам румынской армии с призывом прекратить проливать братскую кровь русского народа.²⁶ В следующем месяце – 9 декабря Владыки Сергий и Николай написали обращение «К румынским пастырям и пастве», в котором призывали: «Весь христианский мир следит за поведением румынских пастырей. Как скоро они убедят свою паству в необходимости прекратить войну с братским по вере русским народом? Как скоро румынские православные христиане обратят свой гнев против поработителей Западной Европы и в том числе их страны – гитлеровских разбойников?… Румынские собратья – архипастыри и пастыри и все православные люди Румынии! Отрекитесь от союза с людоедом и богоборцем Гитлером и будем вместе с вами, едиными устами, умолять Господа нашего вернуть странам нашим мир и процветание, а изверга рода человеческого Гитлера да покарает рука Всевышнего».²⁷

Но подобная деятельность являлась только началом. Исходя из церковных материалов, можно предположить, что весной 1943 г. (после победы под Сталинградом) начала формироваться заинтересованность И.В. Сталина в разделе сфер влияния в Европе. Он понимал, что преодолеть идеологический барьер с ее народами будет неизмеримо легче, если прибегнуть к религии, обеспечить передачу своих идей по церковным каналам. Прежде всего, предполагалось использовать Православные Церкви Восточной Европы. Кроме того, с Московской Патриархией были связаны и более глобальные планы утверждения ее первенства в православном мире, превращение в своего рода «Московский Ватикан». Определенное значение имело и то, что во многих странах имелась паства Русской Церкви. Советскому руководству представлялось возможным таким образом распространять свое влияние на все эти государства.

Международная деятельность Московской Патриархии существенно активизировалась с сентября 1943 г., сразу же после встречи И. Сталина с митрополитами. Конечно, нельзя ее оценивать исключительно с политических позиций. Русская Церковь имела традиционные вековые связи с различными конфессиями – англиканами, лютеранами, Восточным православием, и поэтому было естественным, как только оказались сняты запреты, восстановление этих связей. Эти контакты касались и сугубо церковных вопросов. Однако внешние связи Патриархии являлись областью, в которой зависимость Церкви от государства ощущалась более всего. Некоторые иерархи были заинтересованы в восстановлении могущественной Русской Церкви с ее дореволюционным международным влиянием, сочувствовали они и идее «Великой Руси». Правда, активность руководящих деятелей Патриархии в выполнении чисто политических акций, тяготивших их, оказалась весьма далекой от расчетов властей.

В целом Русская Православная Церковь недолго играла одну из центральных ролей в «большой политике» советского руководства – с осени 1943 по лето 1948 гг. В этот период она являлась одним из важнейших инструментов реализации наступательной стратегии, осуществления попыток расширить влияние СССР в послевоенном мире. Причем ее использование нередко носило авантюрный характер. Основными направлениями международной деятельности Московской Патриархии в указанные годы являлись: 1) перевод в свою юрисдикцию всех русских заграничных приходов; 2) обеспечение поддержки христианскими конфессиями в восточно-европейских странах режимов «народной демократии»; 3) борьба с Ватиканом; 4) утверждение своего первенства в православном и даже во всем христианском мире.

Только в 1945 г. были организованы выезды делегаций Московской Патриархии в 15 стран. В результате с ней воссоединилось 20 русских архиереев и 285 приходов,²⁸ в основном входивших ранее в состав Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ).²⁹ Правда, Американскую и Финляндскую Православные Церкви, а также Западно-Европейский экзархат, несмотря на неоднократные попытки, воссоединить не удалось. Наибольший успех был достигнут в Восточной Европе. Болгарская, Румынская, Сербская, Албанская, Польская и Чехословацкая Православные Церкви стали всецело ориентироваться на Московскую Патриархию и поддерживать правительства «народной демократии».

Одним из важнейших составляющих сталинского плана создания мирового религиозного центра в Москве была борьба с Ватиканом (при этом Сталин явно недооценивал влияние Римского Папы в мире). Антикатолические планы впервые были опробованы на Поместном Соборе 1945 г. В обращении его участников, принятом 6 февраля, решительно отвергалось предложение Папы Римского о «мягком мире»³⁰ в отношении Германии и ее союзников.³¹ В соответствии с указаниями заместителя председателя Совета Министров Вячеслава Молотова от 2 марта 1945 г., через 13 дней председатель Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпов направил И.В. Сталину докладную записку, в которой говорилось: «Политический блок с фашизмом усилил профашистскую деятельность Ватикана, особенно ярко выраженную в дни войны. Римско-католическая церковь в своем стремлении к мировому господству ведет наступление и систематическую борьбу за поглощение православия католицизмом».³² Прежде всего, жесткий курс по отношению к Ватикану самым трагическим образом сказался на судьбе греко-католиков в СССР. Наличие в стране более четырех миллионов верующих, объединенных в особую Церковь, контролируемую Папой, показалось И. Сталину крайне нежелательным.

В осуществлении замыслов вождя заставили участвовать и Московскую Патриархию. 15 марта 1945 г. Г. Карпов писал Сталину, что Православная Церковь «может и должна сыграть значительную роль в борьбе против римско-католической церкви… Совет предлагает: а) организовать в г. Львове православную епархию… б) предоставить епископу и всем священнослужителям данной епархии права на проведение миссионерской работы… е) организовать внутри униатской церкви инициативную группу, которая должна будет декларативно заявить о разрыве с Ватиканом и призвать униатское духовенство к переходу в православие».³³ Для привлечения Патриархии правительство пошло на значительные уступки в западных областях СССР. Так например, 28 августа 1945 г. Совет утвердил представленный Патриархом проект типового устава православных духовных братств, подлежащих организации во Львове, Минске, Вильнюсе и других городах. Согласно уставу, братствам разрешалось не только издание листков, брошюр, молитвенников, но и благотворительная деятельность. Также советские власти поощряли деятельность Московской Патриархии в Молдавии с целью дерумынизации региона. Подобные уступки вызвали заинтересованность части иерархов.

Сначала греко-католическому епископату предложили «самоликвидироваться». Некоторое время глава греко-католиков митрополит Иосиф (Слипый) вел переговоры с Московской Патриархией. Когда же определенно выяснилось, что все пять униатских архиереев не желают переходить в Православие, в апреле 1945 г. их арестовали. Через месяц появилась инициативная группа по воссоединению во главе с протопресвитером Григорием Костельником, которая развернула широкую агитацию. 8–10 марта 1946 г. на Львовском «Соборе» греко-католического духовенства и мирян было принято решение о воссоединении с Православной Церковью и упразднении Брестской унии 1596 г. Как видно из документов ЦК ВКП(б), осуществление акции контролировал 1-й секретарь компартии Украины Никита Хрущев, который по всем значительным деталям запрашивал санкции Сталина.³⁴ Львовский «Собор» нанес ощутимый удар по Ватикану. Но это оказалось только началом. 14 февраля 1947 г. Г. Карпов представил на утверждение новую программу борьбы с центром католицизма: «а) окончательно ликвидировать униатскую церковь в СССР; б) подготовить проведение аналогичных мероприятий в некоторых странах за границей… д) создать альянс христианских церквей в виде международного движения во главе с Русской православной церковью для борьбы с Ватиканом, пригласив участвовать в нем все другие вероисповедания».³⁵

Еще более детально эта программа была изложена в совместной докладной записке в ЦК ВКП(б) руководителей Советов по делам Русской православной церкви и религиозных культов от 1 февраля 1947 г. В ней отмечалось, что предпринятые попытки борьбы с католицизмом как с вероисповеданием успеха не имели: «Борьба против привычного, устоявшегося ритуала и традиций, не оправданная логически и политически, вызывает лишь раздражение в массах, усиливая тем самым сопротивление». Предлагался другой вариант: «Католическая церковь при условии очищения ее от элементов, прямо диктующих вмешательство в политическую борьбу и устанавливающих теократию, освобожденная от централизма и разделенная на национальные («автокефальные») церкви… могла бы быть терпима».³⁶

Создание независимых от Ватикана Церквей в СССР, Восточной Европе и других регионах мыслилось основным средством борьбы с ним. Главная роль опять отводилась Московской Патриархии. Она должна была выступить инициатором международного христианского движения и в качестве первого шага выпустить «Обращение ко всем христианам мира», в котором бы говорилось, что «долг христиан всего мира помочь католикам освободиться от папизма» и «для этого должны быть объединены силы всех христиан, независимо от различий в вероисповедании».

Предполагалось, что после опубликования обращения к нему декларативно присоединятся другие христианские Церкви как в СССР (что считалось гарантированным), так и за рубежом: православные, лютеране, баптисты, методисты, старокатолики, англикане, копты и некоторые католики (в Польше, Югославии, Бразилии, США). Далее эти присоединения будут рассматриваться планируемым на сентябрь 1947 г. в Москве совещанием глав Православных Церквей, которое призовет к созданию исполнительного органа нового движения. И уже этот орган с местопребыванием в Москве поведет текущую организационную и пропагандистскую работу и подготовит созыв всемирной конференции христианских Церквей (задуманной еще в марте 1945 г.).³⁷ Таким образом, в конечном итоге через борьбу с Ватиканом Русская Церковь должна была возглавить всемирное христианство (и осуществлять через него советское влияние на большую часть человечества).

Одно время казалось, что планы создания «Московского Ватикана» близки к осуществлению. В сентябрьском 1946 г. номере «Журнала Московской Патриархии» говорилось об исключительном оживлении в лоне Православной Вселенской Кафолической Церкви, под фактическим водительством Русского Православия: «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать…».³⁸ Еще в марте 1946 г. митрополит Николай (Ярушевич) писал в Совет по делам РПЦ о необходимости проведения в Москве Вселенского Собора. Трудно сказать, у кого родилась эта идея, но она была полностью одобрена И. Сталиным, возлагавшим на ее осуществление большие надежды. Первоначальный замысел отличался грандиозностью. 13 января 1947 г. Патриарх Алексий писал Карпову о предполагаемом проведении 1–10 октября в Москве Собора всех существовавших тогда в мире автокефальных Православных Церквей, причем представлены они должны были быть своими главами. Планировалось и участие делегаций Сиро-Халдейской, Армяно-Григорианской, Коптской Церквей в связи с обсуждением вопроса об их соединении с Православием. 23 января начала работать подготовительная комиссия Патриархии, в программу Собора намечалось включить девять вопросов, главные из которых носили «политический» характер – отношение к воинствующему католицизму и экуменическому движению. Для создания заинтересованности у будущих участников в начале 1947 г. готовилась передача подворий Иерусалимской, Сербской, Антиохийской, Александрийской Церквам в Москве, Киеве и Ленинграде; выплата денежных подарков в валюте главам Константинопольской, Кипрской, Греческой, Албанской, Сербской Церквей (в частности, Вселенскому Патриарху было выделено 40 тыс. долларов). В свою очередь, и Московской Патриархии пообещали передать все здания Троице-Сергиевой Лавры, собор в Новодевичьем монастыре и т. п.³⁹

В середине февраля планы были откорректированы – в сентябре 1947 г. намечалось проведение уже предсоборного совещания, основной целью которого провозглашалась подготовка созыва в 1948 г. Вселенского Собора «для решения вопроса о присвоении Московской патриархии титула вселенской».⁴⁰ Таким образом, был разработан план создания в Москве мирового религиозного центра (противоречащий некоторым канонам), его реализация фактически могла изменить всю тысячелетнюю историю христианства.

Однако все эти замыслы сразу стали рушиться. Еще в январе 1947 г. тяжело заболел и полностью отошел от дел лояльный к СССР Константинопольский Патриарх Максим. Его окружение, почувствовав в Московской Патриархии соперника по вопросу лидерства в православном мире, заняло гораздо более жесткую позицию. На Константинополь всецело ориентировались Элладская и Кипрская Церкви. Так, от главы последней архиепископа Леонтия 29 июня 1947 г. в Москву пришла телеграмма: «К сожалению, не принимаем приглашения на Всеправославный Собор, каковое полномочие имеет одна лишь Вселенская Патриархия Констан- тинопольская».⁴¹ Сыграла свою роль и широкая кампания в западной прессе по компрометации Русской Церкви. В борьбу за срыв московского замысла активно включился Ватикан, роль которого в мире явно недооценили.

В результате срыв первоначальных планов стал очевиден. Советское руководство решило ограничиться более скромной задачей – проведением в Москве летом 1948 г. совещания глав Православных Церквей под благовидным предлогом празднования 500-летия автокефалии Русской Церкви. Поскольку на приезд значительной части Восточных Патриархов надежды уже не было, на совещании намечалось окончательно оформить европейский Православный блок. В связи с этим в сентябре 1947 г. в Сочи готовилась еще одна встреча Патриарха Алексия со Сталиным, но из-за нездоровья Владыки и по ряду других причин она не состоялась.⁴²

В конечном итоге совещание оказалось даже более представительным, чем ожидалось. В Москву приехали делегации 11 автокефальных Церквей из 13. Празднества и заседания проходили в Москве почти всю первую половину июля. Об их ходе Г. Карпов чуть ли не ежедневно писал доклады секретарям ЦК ВКП(б) – сначала А. Жданову, а затем Г. Маленкову. Копии докладов передавались Сталину. Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства. Так, отдел пропаганды и агитации ЦК 6 июля высказал мнение: «В проекте резолюции «Ватикан и Православная Церковь» желательно было бы сказать сильнее о реакционном, антинародном характере деятельности Ватикана и папизма. В особенности необходимо указать на поддержку папою фашизма и на организацию борьбы против СССР».⁴³ Пожелания были учтены.

В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников совещания, хотя без борьбы не обошлось. Колебался Болгарский митрополит Стефан, и его поведение определила только телеграмма министра иностранных дел о принципиальном согласии правительства Болгарии на установление Патриаршества. Единогласно были приняты постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», направленные против Римского Папы и «гнезда протестантизма» Америки, а также схожее по характеру «Обращение к христианам всего мира». В резолюции «Об англиканской иерархии», хотя и в мягкой форме, ей фактически отказывали в признании апостольской приемственности.⁴⁴ Конфронтация бывших военных союзников повлияла на межцерковные связи, Англиканская Церковь рассматривалась уже как претендент на европейское лидерство. Между тем на совещании решались и вопросы, которые вполне могли бы ставиться на Вселенском Соборе. Изданные деяния его содержат большой и интересный материал по многим и сейчас злободневным богословским вопросам, К сожалению, это был кратковременный прорыв православной мысли, возможно, «по недосмотру» контролирующих государственных органов.

С точки зрения советского руководства, как видно из итогового отчета Карпова, совещание прошло вполне успешно. Задача-минимум – сплочение восточноевропейских Церквей под руководством Московской Патриархии – была выполнена, намеченные постановления приняты. В Совете Министров приступили к подготовке так и не состоявшихся решений об организации новых встреч глав Православных Церквей, увеличении денежной помощи Восточным Патриархиям, усиление деятельности Русской Церкви за границей.⁴⁵ Но международные и внутренние аспекты советской религиозной политики уже начали существенным образом меняться.

Во второй половине 1948 г. произошло резкое падение заинтересованности руководства СССР во внешнеполитических акциях Русской Церкви. Потерпели крах все «средиземноморские» планы И. Сталина в Греции, Турции, Израиле, и соответственно, не так нужны стали восточные православные иерархи. Кроме того, 1 ноября 1948 г. новым Константинопольским Патриархом был избран «американский ставленник» архиепископ Нью-Йоркский Афинагор, настроенный антикоммунистически. 27 января 1949 г. на интронизации он призвал к сотрудничеству христиан и мусульман для борьбы против коммунизма.⁴⁶ В основном завершилось выполнение Московской Патриархией своей «миссии» в восточноевропейских странах, там утверждались режимы народной демократии.

Явной неудачей закончились планы создания «Православного Ватикана» в Москве. Да и основные цели борьбы с Ватиканом настоящим не были достигнуты. Всемирно-христианского антипапского движения создать не удалось. Более того, после окончания войны политический вес и влияние Римского престола в международных делах значительно выросли. Во многих европейских странах появились активные демо- христианские группировки, с успехом противостоявшие коммунистам. В ряде государств Католическая Церковь стала главным препятствием продвижения последних к власти. В мае 1947 г. не без участия Ватикана коммунисты были устранены из французского и итальянского правительств. Упорная борьба разгорелась на парламентских выборах в апреле 1948 г. в Италии. Демохристиане выдвинули лозунг «Рим или Москва». Папа в своем послании объявил «дезертиром и предателем любого, кто окажет… поддержку… партиям или властям, не признающим Бога». В итоге Хрис- тианско-демократическая партия победила, набрав 48,7% голосов.⁴⁷

Кроме Римского Папы у Московской Патриархии появились новые сильные конкуренты – Константинопольский Патриарх и Всемирный Совет Церквей (ВСЦ), созданный на проходившей в августе-сентябре 1948 г. Ассамблее экуменического движения в Амстердаме.⁴⁸ Несмотря на все противодействие СССР, в организации ВСЦ участвовали и три автокефальные Православные Церкви. Таким образом, Русская Церковь недолго играла одну из центральных ролей в «большой политике» советского руководства – с осени 1943 по лето 1948 гг. В этот период она являлась одним из важнейших инструментов реализации наступательной стратегии СССР, осуществления попытки установить доминирующее влияние в послевоенном мире.

Основными направлениями международной деятельности Московской Патриархии в эти годы были переводы в свою юрисдикцию всех русских заграничных приходов, обеспечение поддержки христианскими конфессиями в восточно-европейских странах режимов народной демократии, борьба с Ватиканом и утверждение своего первенства в Православии и даже во всем христианском мире. Далеко не все из поставленных задач были реализованы. Но это объясняется, прежде всего, их чрезмерной глобальностью, авантюристическим подходом советских государственных органов, разрабатывавших данные планы.

1948 г. стал во многом поворотным во внешней политике СССР. Начиналась «холодная война». Еще 5 марта 1946 г. бывший премьер-министр Великобритании у. Черчилль произнес свою знаменитую речь в Фултоне, которую И. Сталин в интервью «Правде» расценил как «призыв к войне с СССР».⁴⁹ А через год – в марте 1947 г. – президент Г. Трумэн декларировал «право» США оказывать влияние на политику других стран, вскоре продемонстрировав его на практике в Греции и Турции. Неудачная блокада Западного Берлина показала, что страны Запада готовы активно сопротивляться, появились проблемы с Югославией.

В новых условиях советское руководство отказалось от наступательной стратегии в Европе и на Ближнем Востоке и переориентировало внешнюю политику на укрепление и консолидацию сил образовавшегося восточно-европейского лагеря. Началась эпоха ядерного противостояния, балансирования на грани «горячей войны». В этой связи советское руководство потеряло интерес к использованию Московской Патриархии в мировой политике, стала очевидной ограниченность ее возможностей в новых условиях. Однако Церкви все же нашлась определенная роль – участие в движении за мир, призванном компенсировать невозможность для СССР в условиях «холодной войны» иными путями решать многие внешнеполитические задачи, воздействовать на политику других государств. Советское правительство было сильно встревожено значительным военным перевесом стран Запада и опасалось нападения. Существовавшее военное неравновесие и была призвана частично компенсировать активно развернувшаяся «борьба за мир».

В этих обстоятельствах появился новый фактор заинтересованности советского руководства в международных акциях Московской Патриархии – ее участие в движении за мир. Новая роль Русской Православной Церкви оказалась неизмеримо скромнее прежней. Она была полезным, но не необходимым элементом внешней политики СССР. В целом же в конце 1940-х – начале 1950-х годов позиции Московской Патриархии на международной арене значительно ослабли (уменьшилось влияние на Православные Церкви, были свернуты контакты с другими конфессиями). Падение заинтересованности в международной деятельности Русской Церкви сказалось и на ее положении внутри страны.

Ухудшение положения русской Церкви внутри страны в последние

годы жизни сталина

Первые признаки охлаждения государственно-церковных отношений проявились уже в 1947 г., по мере того как ясными становились ограниченные возможности использования Патриархии на международной арене, и соответственно падал интерес к ней. Вдвое по сравнению с предыдущим годом снизилось количество официально открытых храмов. Вплоть до начала 1947 г. Церковь вносила сотни миллионов рублей на общественно-политические цели, в том числе большую часть в благотворительные организации и фонды – помощи детям сиротам, семьям военнослужащих, Красный Крест и т. п. Многие выплаты имели конкретные адреса – детских интернатов, домов ветеранов, отдельных инвалидов войны через собесы. Эта практика, поднимавшая авторитет Церкви, вызывала озабоченность властей, и в феврале 1947 г. согласно указанию из Совета Министров Патриарх Алексий предписал полностью прекратить все сборы на патриотические цели. Сокращение поступлений в государственный бюджет было компенсировано обязательной подпиской духовенства и прихожан на займы восстановления народного хозяйства, а также усилением налогового бремени. Появились первые помехи на пути поступательного роста духовных школ.⁵⁰

В 1947 г. вновь появляется и стремление оживить практически свернутую атеистическую пропаганду. До И. Сталина доходили сведения, что среди партийных кадров некоторая часть критикует «забвение ВКП(б) необходимости решительной антирелигиозной борьбы». «Вождь» не мог полностью игнорировать такие настроения. Выдвинув в 1947 г. на пост секретаря ЦК Михаила Суслова, он посоветовал ему «не забывать об атеистической пропаганде среди народа», в тоже время отметив, что этот вопрос сейчас не самый главный. В июле 1947 г. было создано «Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний», естественно, на основе материализма. Секретариат ЦК ВКП(б) в октябре на закрытом заседании обсудил состояние отношений правительства с Церковью и пришел к выводу, что их надо развивать, не переоценивая перспективы последней и без излишне настойчивой опеки ее.⁵¹

Эти симптомы предвещали скорое изменение всего положения Московской Патриархии. Перелом в государственно-церковных отношениях, который произошел во второй половине 1948 г., был вызван целым комплексом различных причин. Помимо изменения международного положения СССР существовала и другая группа факторов: переключение внимания И. Сталина к новому витку внутриполитической борьбы, чисток и репрессий, уже отмечавшиеся уступки части партийного аппарата, не одобрявшей послаблений Церкви, некоторые кадровые перестановки и т. п. Вновь заработала полным ходом «машина устрашения». Власти попытались обуздать выпущенные в годы войны духовные силы: национального, личностного самосознания, религиозного жизнеощущения. Политика ограничения свободы совести не могла не коснуться Церкви, которую, несмотря на все стремления, не удалось превратить в элемент тоталитарной системы. Раздражение чиновников государственного аппарата вызывало и постоянное настойчивое стремление руководящих деятелей Патриархии расширить сферу ее влияния, явно переходящее в их (чиновников) представлении рамки дозволенного.

Первые существенные ограничения деятельности Церкви последовали в конце лета 1948 г. 25 августа под давлением Совета Священный Синод был вынужден принять решение о запрещении крестных ходов из села в село, духовных концертов в храмах вне богослужений, печатания в епархиях без разрешения Синода акафистов, посланий епископов, недопустимости разъездов архиереев в период сельских работ, запрещении всяких молебствий на полях и т. д.⁵² А вскоре состоялась беспрецедентная акция, показавшая всю мстительность И. Сталина. 10 августа 1948 г. распоряжением Совета Министров, подписанным в качестве заместителя председателя Климентом Ворошиловым, разрешалось открыть 28 православных храмов. Однако 28 октября Совет Министров постановил отменить распоряжение под предлогом того, что оно не было подписано председателем этого органа И.В. Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным организациям. Этот факт и последовавшее за ним насильственное закрытие только что открытых церквей вызывало резкое изменение в отношении к ходатайствам верующих как в центре, так и на местах.⁵³

Вплоть до смерти И. Сталина ни один новый православный храм официально разрешен не был. Более того, для конца 1940-х – начала 1950– х гг. характерно массовое изъятие церковных зданий для их переоборудования под клубы. Активно выявлялись и ликвидировались нелегальные молельные дома. 16 ноября 1948 г. Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Новые ограничения вызывали сопротивление как мирян и рядового духовенства, так и некоторых архиереев. Например, 15 августа 1949 г. Г. Карпов сообщал М. Суслову о массовых случаях молений под открытым небом, в связи с чем в январе – июне уполномоченные Совета сняли с регистрации 12 священников. Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука (Войно-Ясенецкий) написал Патриарху письмо с протестом против «абсолютного» запрещения обучения детей основам христианской религии. Примечательно, что с ответным посланием Патриарха Алексия от 18 января 1949 г. было ознакомлено 15 высших партийных и государственных руководителей.⁵⁴

Удар по Московскому Патриархату готовился сильный. Уже в сентябре 1948 г. под руководством М.А. Суслова был подготовлен проект постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды». Однако с ходу он не прошел. Тогда часть аппарата, вдохновленная откровенно недружественным к Церкви октябрьским жестом вождя, фактически организовала крупную провокацию, причем одновременно и против Совета по делам РПЦ. 6 декабря Г. Карпов, вряд ли самостоятельно, разослал уполномоченным инструктивное письмо, предлагая принять меры к тому, чтобы на местах не чинились препятствия к проведению крестных ходов на воду, молебнов и Крещенских водосвятий. Естественно, многолюдные крестные ходы состоялись во многих городах и селах. Повод для нагнетания антицерковных настроений был найден скоро. 5 февраля 1949 г. министр госбезопасности СССР Владимир Абакумов написал Г. Маленкову, что в Саратове в молебне водосвятия на Волге участвовало 30 тыс. жителей и свыше 500 из них купалось в специально оборудованной проруби, предлагая разобраться с виновными.⁵⁵ Тут же в «Правде» появилась разгромная статья «Саратовская купель».

Непрошедший сентябрьский проект постановления ЦК был назван – «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний» и переработан с учетом «саратовского козыря». Серьезные обвинения выдвигались теперь и против Совета по делам РПЦ, уполномоченные которого якобы «стали видеть свое главное назначение в оказании содействия церковным организациям». В разработанном проекте нового положения о Совете, по существу, эта организация должна была подвергнуться разгрому, все должности уполномоченных ликвидировались, а сами они, вероятно, большей частью оказались бы в лагерях.⁵⁶ Но И. Сталина не устроил и второй вариант. Тогда в апреле заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК Дмитрий Шепилов представил на рассмотрение вождя новый, еще более скромный проект постановления под названием «О массовом совершении религиозного обряда в день церковного праздника «крещение» в городе Саратове». Пытаясь скомпрометировать в глазах И. Сталина Г. Карпова, в сопроводительной записке Д.Т. Шепилов подчеркивал, что тот регулярно дарил и сам принимал подарки от руководства Патриархии, В приложенном переработанном проекте положения о Совете ликвидировалась лишь треть должностей уполномоченных, его права сужались в меньшей степени, чем раньше. Однако и третий вариант 13 мая был отправлен в архив с пометкой: «Решения не принималось. Вопрос тов. Маленковым был доложен тов. Сталину».⁵⁷

Интересно, что в апреле отдел пропаганды и агитации уже разослал на места материалы для очередных семинаров секретарей райкомов ВКП(б) по шести темам, в том числе «Научно-атеистическая пропаганда», во многом составленные в привычных традициях 1930-х гг. А через три недели специально созданная комиссия во главе с Д. Шепиловым была вынуждена заново отредактировать и разослать их, убрав всякую критику Совета по делам РПЦ, фразы о «воинствующем пролетарском атеизме», «непримиримой» борьбе и т. п.⁵⁸

В 1949 г. очередная антирелигиозная война все-таки не захлестнула Церковь. Продемонстрировав партийным кадрам верность заветам классиков марксизма, И. Сталин не желал кардинально менять избранный курс в религиозном вопросе. Церковь была еще нужна. «Вождь народов» учитывал фактор усталости населения СССР от коммунистической пропаганды и тот эффект, который приносило использование выступлений священнослужителей в его целях. Кроме того, Церковь вновь приобрела такой вес, что война с ней могла привести к слишком большим издержкам. Сохранялась и определенная заинтересованность в международной деятельности Патриархии.

В последние годы жизни И. Сталина государственные органы взяли на вооружение тактику постепенного повсеместного ограничения влияния Церкви при сохранении внешне ровных отношений. Уже в октябре 1949 г. Г. Карпов указал Патриарху Алексию, что «Синоду и патриархии следовало бы продумать сумму мероприятий, ограничивающих деятельность церкви храмом и приходом».⁵⁹ Неоднократные попытки Пер- воиерарха добиться встречи со Сталиным и как-то изменить ситуацию закончились неудачей. Совет по делам РПЦ все больше сосредоточивался на функциях надзора, хотя отчасти сохранял прежнюю традицию, порой амортизировал особенно ущемлявшие интересы Церкви указы и постановления.

Начиная с 1949 г., постепенно были прекращены службы вне стен храмов, отменены крестные ходы, кроме Пасхальных, ограничены разъезды духовенства по населенным пунктам, не допускалось обслуживание одним священником нескольких церквей. Стали еще активнее преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. В 1950 г. по рекомендации Совета был принят указ о пострижении в монашество только с разрешения Патриарха, начали призывать в армию учащихся духовных школ, не имевших сана. Увеличились налоги. В 1951 г. не только стали облагать ими причтовые отчисления в пользу епархии и подарки духовенству, но и в принудительном порядке заставили уплатить соответствующие суммы за 1949–1950 гг. В этом году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном.⁶⁰

Значительно участились случаи арестов наиболее активных священников и архиереев. Например, в сентябре 1948 г. был в седьмой раз репрессирован архиепископ Мануил (Лемешевский), а в 1949 г, осудили на 10 лет епископа Красноярского только за то, что он «спровоцировал» дочку коммунистки «преподнести от имени пионеров» торт приехавшему в город митрополиту Новосибирскому Варфоломею. Причем ЦК ВКП(б) утвердил решение краевого комитета о снятии с должности «за пособничество церковникам» красноярского уполномоченного, несмотря на активную защиту его Г. Карповым.⁶¹ Еще более жестоким репрессиям подвергались греко-католики и различные течения Катакомбной Церкви. В целом к 1953 г. Патриаршая Церковь заметно сократилась количественно. Только в 1951 г. было закрыто 8 обителей. Уже распались братства, ранее существовавшие на Западной Украине почти при каждой сельской церкви. Не лучшие времени переживали духовные школы и т. п.

Таким образом, осенью 1948 г. произошел перелом, государственные органы избрали новую тактику религиозной политики: вместо жесткого контроля влияния Церкви – повсеместное вытеснение ее на периферию общественной жизни. Здесь сказались не только внешнеполитические обстоятельства, но и начало курса на общее ужесточение репрессий против всякого инакомыслия. Большая часть партийно-советского актива сохраняла приверженность в идеологической работе антирелигиозным стереотипам и догмам 1930-х гг. Линия на потепление государственно- церковных отношений воспринималась ими как вредная для ВКП(б). Немало было тех, кто говорил о «сползании» с марксистских позиций, необходимости «закрутить гайки». Учитывая подобные взгляды, Иосиф Сталин дал согласие на разработку специального антирелигиозного постановления ЦК, поручив ее Михаилу Суслову. Но, в конце концов, «вождь народов», более дальновидный и прагматичный, чем большинство его соратников, все же сумел свернуть подготовку этого документа. Повторения разгрома Церкви 1930-х гг. не произошло. Но подобная опасность не была устранена, она лишь отодвинулась на время. Новая жестокая волна так называемых «хрущевских» гонений обрушилась на все конфессии СССР уже после смерти Сталина (март 1953 г.), – в конце 1950-х – первой половине 1960-х гг.

2009 г.

Источник

РЕЛИГИЯ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В СССР

Как мы уже имели возможность убедиться, советское государство с самого начала претендовало на ту роль, которую играет обычно церковь со всеми ее атрибутами. Потому оно было склонно видеть соперников во всех религиозных движениях, особенно же в старой Русской Православной церкви. Теоретически никаких трудностей в этом вопросе не было: Ленин считал религию всего лишь следствием социального угнетения и экономической эксплуатации. По его мнению, глубокие корни религии в современном ему обществе объяснялись социальным угнетением “трудящихся масс” и их полным бессилием перед слепыми силами капитализма. Отсюда — в теории — следовало, что искоренение социальных и экономических пороков должно привести к исчезновению религиозных верований. На практике же партия никогда не обнаруживала каких-либо признаков того, что она сама верит в возможность такого развития событий. Коммунисты никогда не собирались оставить церковь в покое и дать ей возможность отмереть самостоятельно. Напротив, с самого начала партия разрушала храмы и проводила насильственную секуляризацию верующих. Так она поступала и в дальнейшем, за исключением времени между 1941–53 гг.

Самый первый закон о религии был принят в январе 1918 г. и назывался “Об отделении церкви от государства”. На деле же речь шла не столько об “отделении”, сколько о подчинении церкви государству. Церкви и религиозные общества были лишены прав юридических лиц, все церковные земли и прочая собственность национализировались без всякой компенсации. В то же время прихожанам было дано право аренды церковных зданий и объектов поклонения для отправления культа. Однако теперь местные советы получили возможность использовать церкви для других целей — для проведения концертов, собраний и демонстрации кинофильмов. Все священнослужители стали “лишенцами” — т.е. ущемленными в гражданских правах. Они были лишены права голоса, облагались самыми высокими налогами, получали продовольственные карточки низшей категории, а их дети лишались возможности получить специальное или высшее образование. Религиозная пропаганда не была запрещена безоговорочно, но на практике не существовало ни малейшей возможности получить религиозное образование за пределами семьи. Все религиозные публикации государственная цензура поставила вне закона. Между тем партия прилагала максимум усилий к тому, чтобы воплотить в жизнь пункты принятой в 1919 г. программы партии, где ставилась задача “освобождения трудящихся масс от религиозных предрассудков” и организация для достижения этой цели широкой научно-просветительной и антирелигиозной пропаганды. “Освобождение” это только “пропагандой” не ограничивалось; советское государство активно и жестоко преследовало церковь. Большое количество церковных зданий было осквернено и разрушено, многие использовались для светских нужд. Больше половины монастырей было закрыто. К 1921 г. двадцать девять епископов и больше тысячи священников были арестованы или погибли в жестоких столкновениях гражданской войны. Некоторых просто казнила ЧК — как “классовых врагов”.

В 1929 г. эти репрессивные меры дополнились законом “О религиозных объединениях”. В соответствии с ним религиозная деятельность теперь могла быть разрешена исключительно зарегистрированным объединениям численностью не менее двадцати человек, достигших восемнадцатилетнего возраста. Только такие объединения имели право арендовать церковные здания и предметы, необходимые для отправления культа, а равно и приглашать священника для совершения службы. Священнослужители более не считались пастырями, но стали простыми служащими конгрегации, наемными работниками вроде сантехников или электриков. Любая религиозная деятельность за пределами церквей и специальных молитвенных домов запрещалась. Это означало запрет публичных похоронных процессий, благотворительности, совместных молитв и изучения Библии — если только они не совершались втайне. Теоретически сохранявшаяся до тех пор свобода религиозной пропаганды теперь была формально уничтожена и заменена свободой отправления религиозных культов и “антирелигиозной пропаганды”. Евангелизм, таким образом, оказался вне закона.

Так церкви превратились в состоящие под надзором властей конгрегации, которым не разрешалось ничего, кроме еженедельных служб. Русская Православная церковь, как мы сможем вскоре убедиться, сохранила свою централизованную организацию, но не имела узаконенного общественного положения, и воля ее игнорировалась властями. Теперь это была уже не единая “церковь”, но скорее совокупность изолированных друг от друга “двадцаток” или зарегистрированных властями и находящихся под их надзором конгрегации, часто имевших в своем составе тайных осведомителей.

Русская Православная церковь, самая крупная из тех организаций, которые должны были затронуть упомянутые выше меры, встретила 1917 год разобщенной и деморализованной. Внутри самой церкви было очень сильно стремление и к реформам, и к освобождению от удушающей зависимости от государства. Так, например, реформисты хотели придать литургии более демократический характер путем замены древнеславянского ее языка современным русским. Хотели они также демократизировать и управление церковью, передав его от Святейшего Синода Собору, избираемому совместно клиром и мирянами. Они хотели уничтожить различия между “белым” (состоящие в браке приходские священники) и “черным” (монахи, давшие обет безбрачия) духовенством. Только представитель “черного” духовенства мог быть посвящен в епископский сан, а это создавало внутри клира своего рода кастовое разделение.

Временное правительство созвало Собор и, таким образом, пошло навстречу требованиям реформаторов. Однако большинство решений Собора так и не воплотилось в жизнь. Действительно, главенство государства над церковью упразднили, но власть выборному Собору не передали — вместо этого был восстановлен допетровский патриархат. Реформаторы покинули Собор после объявления этого решения. Не были выполнены и другие рекомендации реформаторов об уничтожении различий между “черным” и “белым” духовенством и приближении языка службы к народному.

Новое руководство церкви резко отреагировало на ставшее к тому времени очевидным стремление большевиков разрушить церковь. В январе 1918 г. новый патриарх Тихон предал большевиков анафеме. По его словам, так называемые “радетели за счастье народное” на деле попирали волю народа. Он воззвал ко всем верующим, чтобы они объединились в духовном сопротивлении большевикам всеми доступными способами. Следует, однако, отметить, что Тихон не призывал к насильственному свержению большевистского режима. Во время гражданской войны он не поддерживал откровенно белое движение, не призывал к восстановлению монархии. Но многие православные священники это делали. Некоторые из них пробрались за границу и в 1921 г. собрали в Югославии, в г. Карловце, церковный собор, где одобрили призыв к антибольшевистской борьбе и восстановлению монархии, что не могло не создать серьезных сложностей для Тихона.

В дополнение к антирелигиозной пропаганде и гонениям на церковь, большевики старались расколоть ее изнутри. Предлог для этого был найден весьма искусно. Страшный голод в Поволжье стал поводом к тому, что в феврале 1922 г. государство потребовало сдачи церковных ценностей. На деньги, вырученные от их продажи, правительство намеревалось снабжать продовольствием голодающих. Тихон ответил, что церковь согласна продать ценности, не имеющие культового значения, однако с условием, что ей будет разрешено заниматься благотворительностью, ранее запрещенной властями. При этом патриарх отказался сдать культовые предметы, а равно и использовать церковные ценности для государственной помощи голодающим, которая недоступна контролю со стороны церкви.

В ответ на это партия отдала приказ отбирать церковные сокровища. Конфискации встречали иногда отчаянное сопротивление со стороны священников и прихожан. Так, например, бунт произошел в Шуе Костромской области. Восемь священнослужителей и трое мирян были приговорены к смерти. В Петрограде сопротивление конфискациям возглавил сам митрополит Вениамин. В результате он и еще четверо священнослужителей были арестованы, осуждены и казнены. Патриарх Тихон, вызванный для дачи показаний на процессе Вениамина, был подвергнут домашнему аресту.

Но в то же время внутри самой церкви часть ее деятелей считали, что ценности должны быть сданы государству, дабы помочь ему обуздать голод. С целью оказания давления на патриарха ведущие реформаторы создали группу, названную Живой Церковью. Наиболее известной фигурой здесь был о. Александр Введенский. Этот интеллектуал поздно пришел к религии и был христианским социалистом. После Октября он заявил, что марксизм — атеистическое издание Евангелия. Это был красноречивый романтик, находивший в дискуссии с марксистами изощренные интеллектуальные аргументы. Рассказывали, что во время службы он декламировал священные тексты, как стихи, доводя себя до почти истерического экстаза. Более уравновешенные коллеги Введенского осуждали его за это. Ходили разговоры, что в 1919 г. он встречался с Зиновьевым. Последний позднее заявлял, что Живая Церковь из всех религиозных организаций более всех готова к заключению временного соглашения с советским государством.

Но обновленцы не были сплоченной группой единомышленников. Епископ Антонин Грановский, например, возглавил Лигу возрождения церкви. Ее основным требованием было приближение литургии к народным массам, для чего предполагалось ввести менее пышное облачение, отнести Святые Дары от престола, упростив тем самым таинство причастия и вести службу на современном русском языке. Архиерей Владимир Красницкий был основным борцом за права “белого”, или женатого, духовенства. До революции он был настоятелем храма Союза русского народа[10], и потому ассоциировался в политике с правоэкстремистским, антисемитским крылом. Трудно представить, что столь разные люди могли иметь что-то общее; их сотрудничество (хоть и весьма непродолжительное) показывает, что церковь в то время находилась в полной растерянности.

Первоначально всех их объединяло то, что они были готовы сотрудничать с государством, сначала в борьбе с голодом, а впоследствии и в создании стабильных взаимоотношений между государством и церковью. В мае 1922 г. Введенский и Красницкий посетили находившегося под домашним арестом Тихона и убеждали его добровольно отказаться от патриаршего сана, поскольку он не имел возможности исполнять свои обязанности; заместителем своим Тихон назначил митрополита ярославского Агафангела. Тогда обновленцы практически совершили переворот: они создали Высшее Церковное управление во главе с епископом Антонином и объявили, что вся исполнительная власть принадлежит отныне им.

В апреле 1923 г. обновленцы созвали свой Собор, стараясь по мере возможности не допустить туда сторонников Агафангела. Обновленцы лишили Тихона его титулов и даже самого сана и отменили анафему большевикам. Они провели резолюцию, поддержавшую социалистическую реконструкцию общества. Ленин был назван “великим борцом за правду”. Белое духовенство получило большие возможности влиять на управление церковными делами, и женатые священнослужители отныне могли посвящаться в епископский сан.

Эти действия вызвали немедленный и жестокий раскол внутри Русской Православной церкви. Прежде всего большинство священнослужителей отказалось признать новую власть. Вскоре они были смещены и заменены другими, лояльными по отношению к государству. В течение года или около того Живая Церковь одержала таким образом верх над очень большим числом священнослужителей и приходов, предположительно над двумя третями их общего количества. В Москве, например, только четверо или пятеро священников отказались признать Живую Церковь. А отношение к ней со стороны простых верующих было куда более прохладным. Может быть, обновленцы слишком уж открыто сотрудничали с ГПУ, может быть, давление вызвало в религиозных людях естественное стремление вернуться к проверенной и более консервативной версии их веры, и потому новшества Антонина их не привлекали. Во всяком случае, не вызывает сомнения, что после некоторого первоначального интереса к новой религиозной практике начался отток верующих из обновленческих приходов и, напротив, число прихожан в храмах с обычной службой возросло.

Помимо этих процессов, наметился болезненный раскол внутри самой Живой Церкви. Это было вызвано прежде всего раздорами между Красницким и Антонином. Антонин спокойно относился к помазанию женатых епископов, но впадал в ярость из-за раболепия Красницкого перед государством. Он намеревался заняться реформой литургии и ограничением роли церковной иерархии, а не перебранкой по поводу того, кто должен возглавить церковь. Рано или поздно несогласие между Антонином и Красницким должно было достичь высшей точки; это случилось, когда однажды они вместе совершали таинство причастия. Но перед ритуальным объятием Антонин воскликнул, что нет Христа между ними, и отказался причастить своего собрата.

Столкнувшись со столь очевидной потерей популярности и расколом Живой Церкви, государство, вероятно, решило лишить ее своей поддержки. Во всяком случае, попытка нарушить изнутри единство Русской Православной церкви была выполнена. Более того, патриарх Тихон смягчил свое отношение к советской власти. Как предположил эмигрантский историк Михаил Агурский, Тихон тогда пришел к выводу, что именно большевики могут сохранить единство России. Отречение Тихона ограничило его деятельность, но тем не менее он издал воззвание, в котором провозглашалась его лояльность к советской власти и отделение Российской церкви от Собора в Карловце. Благодаря этому Тихон был освобожден из-под ареста. Готовившийся процесс, который мог закончиться для него тем же, чем и для Вениамина, не состоялся.

Перемена образа мыслей Тихона положила начало периоду нелегкого и одностороннего компромисса между церковью и государством, компромисса вынужденного, принятого под жесточайшим давлением власти. После смерти Тихона в 1925 г., несколько назначенных, но еще не возведенных в сан его преемников было арестовано. Одного из них, митрополита Сергия, удалось принудить подписать воззвание, где содержались обещания поддержки советской системе даже большие, чем дал в свое время Тихон. Судя по некоторым сообщениям, ГПУ угрожало арестовать и расстрелять более сотни епископов, если Сергий не уступит требованиям правительства. Разумеется, нет никаких оснований сомневаться в желании и готовности большевиков разрушить внутреннюю иерархию и внешний аппарат Русской Православной церкви. Вероятно, причиной уступок Сергия перед лицом такой всеобъемлющей опасности стало характерное для православной теологии понятие соборности, которое утверждает, что каждый человек, дабы не впасть в заблуждение и не молиться во грехе, нуждается в церкви. Как позднее, обращаясь к клиру, заявил сам Сергий, Бог должен указать, что делать, если удастся сохранить для народа церковь. Во всяком случае в августе 1927 г. Сергий провозгласил, что для православных христиан, которые считают Советский Союз своей светской родиной, его радости и достижения, а равно и его горести являются их собственными.

Что касается Живой Церкви, то в течение без малого двадцати лет, до своего окончательного запрещения в 1946 г., она влачила жалкое существование, неспособная стать государственной религией и привлечь народные массы. В целом, обновленчество оказало глубокое влияние на Русскую Православную церковь. Позволив тайной полиции использовать себя как своих агентов, обновленцы тем самым полностью дискредитировали не только себя, но и любое стремление к реформам в Православии вообще. Их отступничество сделало церковь внешне негибкой и консервативной и на долгое время заставило ее пресмыкаться перед государством. В этом отношении с конца 1920-х гг. вплоть до настоящего времени мало что изменилось.

Даже публичные обещания хранить преданность государству не смягчили официальной религиозной политики. Кампания репрессий вновь началась с коллективизацией сельского хозяйства. Вначале колокола сельских церквей были сброшены и отправлены на переплавку как необходимый промышленности металлолом. Эжен Лион, иностранец, описал эти события таким образом: “Верующие иногда защищали свои церкви, вилами и кольями встречая команды, явившиеся снимать колокола и иконы. Для подавления этих бунтов часто посылались войска, и зачинщики мигом оказывались или в тюрьме, или перед залпом расстрельной команды”. Как правило, после создания колхоза церковь в конце концов закрывали и превращали в склад или деревенский клуб, а священника арестовывали или отправляли в ссылку вместе с “кулаками”. Вторая волна арестов и закрытия церквей поднялась во время великих чисток 1936–39 гг. В результате из 163 епископов, действовавших в 1930 г., в 1939 г. на свободе осталось только 12. Более того, Сергий был вынужден распустить “синод”, административную канцелярию, посредством которой он пытался придать деятельности церкви некоторую упорядоченность и постоянство. Несмотря на все уступки Сергия, Русская Православная церковь, казалось, умирала из-за обрушившихся на нее гонений.

Как все это влияло на простых верующих, сказать трудно, по причине нехватки каких-либо данных на этот счет. Ясно, что потеря духовного наставника и традиционного места молитв стала сокрушительным ударом по верующим. Для многих утрата традиционных форм религиозного поклонения означала конец активной веры. Но для заметного — по меньшей мере — меньшинства верно было как раз обратное. Всеобъемлющие репрессии властей загоняли верующих в подполье, что нередко делало их веру более глубокой и искренней. Кое-кто из священнослужителей искал спасения, бросив свои жилища и находя для себя какие-либо светские профессии — таким образом они в большей степени, чем ранее, приближались к своей пастве. Другие пустились в дорогу: странствующие священники скрытно приходили в деревни и совершали под покровом ночи, в лесу, христианские таинства. Верующие, лишенные постоянной помощи со стороны священнослужителей, вынуждены были искать новые пути для утоления религиозных чаяний, импровизировать в совместных молениях, причастии или в массовом крещении. Так, подобно староверам семнадцатого века, наиболее горячие приверженцы веры вынуждены были изменять привычный порядок.

Возникли новые, подчас экстремистские секты. Некоторые священнослужители и прихожане отказывались принять компромиссы Сергия или даже Тихона и оставались на непримиримых позициях, которые первоначально занимал Тихон. Их вождь (находившийся в тюрьме), митрополит ленинградский Иосиф, один из назначенных преемников Тихона, отказался пойти на компромисс с властями. Это и другие подпольные движения пополнили свои ряды новыми сторонниками во время репрессий 1930-х гг. Как правило, все они фанатично отвергали все стороны советской системы, которую считали делом рук Антихриста. кое-кто удалился в заброшенные в сибирских или северных лесах скиты, чтобы там избежать соприкосновения с советской властью и дождаться Судного дня, который, как они верили, был уже близок.

Начавшаяся в 1941 г. война вызвала резкое изменение официальной религиозной политики. За одну ночь немецкое вторжение превратило Русскую Православную церковь в приверженца режима. В самом начале церковь опубликовала воззвания, поддерживающие борьбу Советов с фашистами и призывающие молиться за победу советского оружия. Священнослужители и прихожане собирали деньги на танковую колонну, получившую имя средневекового русского князя Дмитрия Донского. Состоялась торжественная церемония передачи колонны Красной Армии. Митрополит Николай говорил о священной ненависти к фашистским разбойникам и назвал Сталина “нашим общим отцом”.

Со временем Сталин решил придать таким отношениям с церковью регулярный характер, возможно, осознав, что поддержка с ее стороны может пригодиться в налаживании послевоенных отношений с населением Восточной и Центральной Европы. Как бы то ни было, но в сентябре 1943 г. он разрешил восстановить патриархат. Сергий, естественный кандидат на эту роль, скончался в 1944 г., но на следующий год был созван Собор, который избрал преемником Сергия митрополита ленинградского Алексия. Так с помощью государства была восстановлена чисто церковная администрация. В то же время были созданы несколько семинарий и три духовные академии для подготовки священнослужителей. Много храмов было разрешено вновь использовать для богослужения — по некоторым подсчетам, их количество достигало 20000 — половина действовавших в 1917 г.

Было бы неверно воспринимать эту неожиданную терпимость как абсолютное согласие между церковью и государством. Полное подчинение церкви государству осталось прежним, разве только оно приняло более мягкие формы. Государство создало специальный Комитет по делам религий, чьи представители осуществляли надзор над церковью в каждом уголке страны, и от чьего недреманного ока не могли укрыться ни одна епархия или приход. Первый председатель этого комитета Г. Г. Карпов получил шутливую кличку Наркомбог или даже Наркомопиум! Наиболее примечательным фактом биографии “Наркомбога” было то, что вся его предшествующая деятельность связана с НКВД. Из чего можно заключить, что священники и епископы стали частью номенклатурной системы. Религиозный диссидент Анатолий Левитин очень точно определил этот порядок как “консервативную церковь в консервативном государстве”.

В отличие от Православной церкви баптисты первоначально даже выиграли от установления советской власти. Репрессии, которым подвергало их царское правительство, прекратились, и в течение некоторого времени Советы относились даже терпимо к религиозным сельскохозяйственным коммунам, которые организовывали баптисты. Первым серьезным ударом стал декрет от 1929 г., запрещавший проповедь Евангелия, а это одна из основных обязанностей баптистов. Начались аресты. Но все же баптисты во многих отношениях оказались лучше подготовленными к давлению со стороны советской власти, чем Православная церковь. Сопротивление репрессиям уже давно вошло у них в привычку. Баптистское духовенство всегда соединяло пастырскую деятельность со светским трудом. Паства устраивала в своих домах импровизированные воскресные школы и молитвенные собрания. Мораль баптистов — упорный труд, самодисциплина, трезвость, взаимопомощь — была близка официальной, той самой, которую коммунисты насаждали, но сами ей никогда не соответствовали. Баптисты могли привлечь к себе взращенных внутри новой системы молодых людей, но не питали решительно никаких иллюзий относительно возможности обратить в свою веру партийные массы. Наконец, помимо всего прочего, баптисты были церковью грамотных: они — и это отличало их от Православной церкви — очень большое значение придавали чтению Библии, что делало баптизм в высшей степени привлекательным для нового, уже грамотного рабочего класса. Баптизм был чрезвычайно популярен в промышленных городах Украины, Урала и Сибири, а также среди русского населения Кавказа и Средней Азии. Эти территории были относительно недавно присоединены к России, и потому позиции православия были там не столь сильны.

Баптисты проявили себя во время войны как пламенные патриоты, и потому Сталин признал их, придав баптистской церкви устройство, схожее с тем, которое получила Русская Православная церковь.

Сочетание национального и религиозного угнетения поставило в новые условия те церкви, которые ассоциировались прежде всего с определенными народами. Это относится к Грузинской и Армянской церквам, а после 1940 г. к Украинской униатской церкви, Литовской католической церкви и Лютеранской церкви у эстонцев, латышей и немцев.

Для Ислама советская власть создала проблемы, во многом отличные от тех, с которыми столкнулись христиане. В первые годы существования режима некоторые коммунисты, как мы уже имели возможность убедиться, надеялись даже на сотрудничество с Исламом. Основой для него должна была послужить совместная антиимпериалистическая борьба, однако неудачный опыт с Султаном Галиевым много способствовал тому, что обе стороны утратили всякие иллюзии. Но оказать на Ислам давление было для коммунистов много сложнее, чем в случае с христианством. Ислам в организационном отношении более аморфен. Он вовсе не так тесно связан с культовыми постройками, не имеет аналогичного христианскому духовенства и строго определенного ритуала. Поэтому Ислам в большей, чем христианство, степени связан с общиной, с самой тканью ее повседневной жизни. Ленин понимал все эти проблемы, и потому его подход к Исламу был осторожен: в начале 1920-х гг. политика по отношению к Исламу отличалась куда большей терпимостью, чем к большинству христианских церквей. По-прежнему отправлялись публичные ритуалы, действовали керамические школы и суды шариата (свод законов, Ислама) были открыты, а муллы сохраняли свои гражданские права в полном объеме и не попадали в число лишенцев.

Неожиданно все переменилось в середине двадцатых годов. Поскольку движение басмачей было уже почти подавлено, партия, вероятно, решила, что может действовать без церемоний. Религиозные владения, вакфы, были упразднены. Большинство вакфов — земельные владения, доходы с которых шли на содержание мечетей, школ и больниц. Теперь земли были переданы крестьянству, школы, дававшие религиозное образование, заменены светскими, а больницы включены в государственную систему здравоохранения. Большинство мечетей было закрыто: из 26279 мечетей в 1912 г. в 1942 г. осталось 1312. Суды шариата были упразднены, а дела переданы в советские суды. Вызванные этими новшествами трения до некоторой степени смягчались тем обстоятельством, что джадиды (исламские реформисты) перед революцией сами начали испытывать сомнения относительно действенности традиционной исламской системы образования и юриспруденции.

Но в 1928 г. начались прямые репрессии. Как я уже отмечал выше, серьезное сопротивление вызвала коллективизация сельского хозяйства, представившая угрозу для многих мусульманских обычаев. Нередко коллективизация сопровождалась “добровольным” решением крестьянской сходки закрыть местную мечеть и превратить ее в школу, клуб, кинотеатр или читальный зал. Отстраненные от своих обязанностей муллы публично каялись в том, что “обманывали народ”. Чаще же происходило иначе: муллу арестовывали и обвиняли по статье Уголовного кодекса, применявшейся только в мусульманских регионах. Она предусматривала наказание за использование религиозных предрассудков масс с целью “свержения рабоче-крестьянского правительства” или с целью “организации сопротивления его законам и декретам”.

В городах власти обрушились на некоторые мусульманские обычаи, противоречащие показной коммунистической морали. Наиболее шокирующей была кампания против обычая закрывать лица у женщин. Она началась в 1927 г. в Международный женский день. Участницы многолюдного женского митинга демонстративно срывали с себя паранджи и бросали их в огромный костер. Это театрализованное представление стало потрясением для верующих и повлекло трагические последствия: немало первых представительниц движения было убито, другие изнасилованы или избиты. Местная милиция не проявляла желания защищать женщин с открытыми лицами от подобных покушений.

Аналогичные кампании власти провели против ритуальных молитв и празднования Рамадана, поскольку ни первое, ни второе не соответствовало строгой трудовой дисциплине плановой экономики. В официальном постановлении по этому поводу говорилось об унизительных и реакционных обычаях, не дающих возможности рабочим “принять активное участие в строительстве социализма”. Прекратилась уплата зяката (налог на нужды благотворительности). Были запрещены полигамия и уплата калыма (выкуп за невесту) как несовместимые с советским семейным законодательством. Паломничество в Мекку, которое каждый мусульманин обязан совершить хотя бы один раз в жизни, было жестко ограничено теми правилами, которые режим ввел на своих границах. Формально паломничества были запрещены в 1935 г., это стало частью стратегии отсечения советских мусульман от их единоверцев за рубежом.

Обычно то яростное сопротивление, которым население отвечало на подобные меры, было спорадическим и нескоординированным. Тем не менее широкие восстания вспыхнули среди горцев Северного Кавказа в 1928–29 гг., и их пришлось подавлять при помощи русских частей. Несколько чеченских имамов объявили Священную войну против врагов Аллаха. В Средней Азии вновь началось басмаческое движение, поддержанное обездоленными жителями деревень, муллами, оказавшимися вне закона и яростными кочевниками.

Очевидно, что репрессии убавили число открытых приверженцев Ислама, но совершенно невозможно сказать, каким образом отразились они на вере вообще и на соблюдении мусульманских обычаев в семейном кругу. Ясно только, что обычаи эти были чрезвычайно сильны. Конечно, на деле гонения произвели тот же эффект, что и в случае с христианством: религия загонялась в подполье, а религиозное чувство даже усиливалось. В последние годы исследователи сошлись в мнении, что тайные религиозные братства, тарикаты, сохранились в подполье, даже во время самых жестоких репрессий, хранили веру. Тарикаты связаны с суфийской ветвью Ислама, для которой характерны мистицизм, воинственность и консерватизм. В точном переводе слово тарика означает дорогу или путь, которым правоверный движется к Богу. Тайны благочестия адепты учения постигают под руководством наставника (обычно именуемого шейхом) и образуют братство, где занимаются светским трудом. Таким образом, эти братства можно выдавать за мастерские, плантации или колхозы. Члены их могли иметь мусульманское образование, что никак не проявлялось внешне, но они же могли совершать религиозные церемонии — обрезание, свадьбы, похороны — в соответствии с запрещенными властью правилами.

Тарикаты имели давние, уходящие в глубину веков традиции сопротивления чужеземной власти. Известно, что братства принимали участие в восстаниях басмачей, и, вероятно, сыграли свою роль в жестоком сопротивлении коллективизации. Прежде всего это касается Северного Кавказа, где, судя по советским источникам, большинство верующих тяготело к братствам, а не к мечетям, которые кое-где продолжали действовать. Загнав столь большое число верующих в подполье, в конце двадцатых и в тридцатых годах режим, кажется, добился невиданного доселе укрепления тарикатов. Очень может быть, что доподлинно мы это узнаем лишь в будущем.

* * *

Национальная политика Советов в мусульманских регионах прежде всего преследовала цель пресекать каждую попытку образования любой панисламской или пантюркской общности. Именно поэтому башкиры, ближайшие родственники татар, к тому же почти ассимилированные последними, получили собственную республику. Башкиры составляли четверть ее населения. Получил более широкое распространение башкирский язык, отличный от татарского. Обе республики — Башкирская и Татарская — получили всего только статус автономий в составе РСФСР (Российской Республики). В то же время татарская диаспора в других частях Советского Союза (она играла большую роль в распространении панисламских и джадитских идей) все в большей степени лишалась прав издания газет и школьного обучения на родном языке. Татарское влияние было строго ограничено пределами собственно Татарской Автономной Республики.

В Кавказских горах политическая раздробленность достигала своего мыслимого предела. Было создано огромное количество карликовых национальных республик в составе РСФСР, каждая из них, в той или иной степени получала политический статус на племенной основе. Иногда новые административные единицы объединяли народы, говорившие на абсолютно разных языках, но разделяли тех, чьи языки были родственными. Именно так произошло в случае с Карачаево-Черкесской автономной областью и Кабардино-Балкарской автономной республикой. Арабский язык — общий язык религии этих народов — был запрещен. А на юге, в Закавказье, выбор пал на азербайджанский язык и культуру, которые должны были ассимилировать разные этнические и лингвистические группы. Возможно, опасность того, что Азербайджан сможет стать со временем, центром пантюркского движения, отступала перед угрозой, которую таили в себе тесные связи азербайджанцев с персидской культурой.

В Туркестане, который также мог стать крупным центром пантюркского движения, власти декретировали существование пяти основных народов: казахи, киргизы, узбеки, таджики и туркмены. Каждый получил в 1936 г. собственную союзную республику. Киргизская Республика была совершенно искусственным образованием: ее население говорило на том же языке, что и казахи, и отличались эти два народа лишь тем, что киргизы кочевали в горах, а казахи — на равнинах. Вплоть до двадцатых годов соседи называли казахов киргизами[11].

Таджики — горный народ, говорящий на одном из иранских языков. Они имели самые тесные связи со своими соплеменниками по ту сторону афганской границы. Таджикские общины были перемешаны с узбекскими, что приводило к конфликтам. Теперь таджики, жившие в узбекской среде, вынуждены были посещать узбекские школы. Узбеки, наиболее многочисленный и урбанизированный народ в Среднеазиатском регионе, также поглотил малые тюркские народы. Узбекский язык заменил старый “лингвафранка”[12] региона — чагатайский. А формирование туркменской нации проходило относительно спокойно: кочевники огромной пустыни, простирающейся к востоку от Каспия, выработали единый письменный язык и создали государственные учреждения.

Все государственные языки Кавказа и Средней Азии прошли через двойную реформу алфавита. В 1929 г. им было приказано отказаться от местных систем письма в пользу латинского алфавита. Спустя десять лет и это отменили. Была введена кириллица — русский алфавит, что сильно дезориентировало первое поколение этих народов, среди которого грамотность стала массовой и полностью отсекло будущие поколения от прошлой культуры их собственных народов — за исключением тех случаев, когда советы нашли для себя возможным опубликовать старые книги на новом алфавите. Разрыв в исторической традиции тяжело отразился на культуре мусульманских народов. Дополнялось это попытками советизации местных литератур. Местные поэты, утратившие ориентиры из-за столь резких изменений общественной жизни и культуры, были подобраны чиновниками из Союза писателей. Им дали работу — писать на местных языках эпосы о Ленине, Сталине или о коллективизации сельского хозяйства. Переводчики создавали русскоязычную версию этих произведений. Местные писатели, обласканные наградами и привилегиями, становились частью многонациональной культурной элиты.

Штаб-квартира ее размещалась в Москве. Писатели теряли чувство общности с историей своего народа и культурные корни.

Принцип “разделяй и властвуй” получил дальнейшее развитие благодаря тому, что главнейшие административные должности в национальных республиках занимали русские или украинцы. Теоретически политика коммунистов была направлена на создание местных элит (коренизация), но на деле быстрыми изменениями в экономике и управлении, отнюдь не всегда с радостью встречавшимися местным населением, руководили пришельцы. В особенности это характерно для времен коллективизации сельского хозяйства, когда некоторые республики лишились ненадолго местных лидеров. Особенно досталось Казахстану, где коллективизация прежде всего была связана с усиленными попытками заставить кочевой народ перейти к пахотному земледелию. Посланцы партии часто имели о скотоводстве представления даже еще более смутные, чем о земледелии, и потому не смогли обеспечить должный уход за огромными стадами скота, оказавшимися в колхозном владении. Между 1929 и 1932 гг. скот — и особенно овцы — были в Казахстане буквально уничтожены. Поголовье упало, судя по советской статистике, с 36000 до 3000. Численность живущих за счет скотоводства казахов с 80% от общего количества населения дошла едва ли не до четверти. Это было настолько явным уродованием национальной экономики и традиций, что ответом стала жестокая гражданская война. Басмачи, исчезнувшие в конце двадцатых годов, возникли вновь; теперь к ним примкнули те, кто отказался вступить в колхозы. Повстанцы устраивали набеги на колхозы, убивая начальство и партработников. Сотни тысяч казахов со своими стадами ушли за границу, в Китайский Туркестан. Согласно советской статистике, было потеряно 15–20% населения — это были люди, умершие от болезней, ставшие жертвами насилия, или эмигранты.

Удар по национальной гордости среднеазиатов нанесли также пятилетние планы, поскольку вместе с ними в отношении Москвы к республикам стал проявляться отчетливый колониальный тон. Первый пятилетний план, например, предполагал сокращение посевов злаковых в Узбекистане, а взамен до невероятных размеров расширялось производство хлопка. Большая его часть должна была стать сырьем для фабрик Европейской России. Такая торговая политика угрожала превратить Узбекистан в сырьевой придаток монополистического рынка — т.е. в завуалированный вариант “банановой республики”. Эта политика вызывала сильное сопротивление на местах. Под лозунгом “Вы не можете есть хлопок” премьер-министр Узбекской Республики Ф. Ходжаев и первый секретарь ЦК компартии А. Икрамов выработали альтернативный план экономического развития, который предполагал большую самостоятельность и многосторонность республиканской экономики. План этот был отвергнут, а оба его автора арестованы и расстреляны по обвинению в “буржуазном национализме”.

Как было уже показано в главе 4, Октябрьская революция в целом оставила двусмысленное наследство в национальном вопросе. С одной стороны, прекратилась политика насильственной русификации, проводившаяся царским правительством, и было обещано право на “самоопределение”. Некоторые нации бывшей Российской империи познали краткий период независимости. С другой стороны, после 1921 г. все они вновь оказались в составе Российской империи нового рода, монопольно управлявшейся партией, которая была жестко централизована и состояла преимущественно из русских.

В течение 1920-х гг. это двойственное наследие Октября по-разному влияло на события в разных республиках. Так, например, на Украине находившиеся у власти местные коммунисты были убежденными сторонниками автономии, по крайней мере в области культуры и образования. Украинский язык стал на территории республики государственным, обязательным во всех государственных учреждениях и судах. Было решено, что изучение языка, истории и литературы Украины станет обязательным для школьников. Двадцатые годы, действительно, были временем невиданного расцвета украинской культуры. Поощрялись исторические и этнографические общества, а поток публикаций на украинском языке достиг невероятных размеров. Масштабы украинизации были так велики, что вызывали недовольство значительного русского и еврейского меньшинства, в основном, населяющего города на востоке и юге республики. Для того чтобы занять государственные должности, русские, евреи, представители других не столь многочисленных национальных меньшинств должны были знать украинский язык, который они презрительно называли “мужицким”. Они отрицательно относились к тому, что их дети должны изучать этот язык в школе. Нечто похожее происходило и в Белоруссии, где до 1917 г. национальная культура в городах была даже еще слабее, чем на Украине. Двадцатые годы стали решающей фазой формирования современных и белорусской, и украинской наций. Несмотря на то что оба народа имели глубокие сельские корни, они не были чисто крестьянскими. Среди украинцев и белорусов было много горожан, представителей всех слоев общества. Оба народа имели письменную литературу со своими традициями, собственную историю, а их языки вполне пригодны для любой образовательной программы.

Далее интенсивная индустриализация, начавшаяся в конце двадцатых годов, в некоторых отношениях способствовала укреплению позиций обоих народов. Большинство огромного числа крестьян, оказавшихся в городах в тридцатые годы, говорили по-украински или по-белорусски. Некоторые умели читать и писать, другие же научились грамоте, став промышленными рабочими. Само собой разумеется, процесс этот совпал с интенсивно проводившейся правительством программой “ликвидации неграмотности”. Русский еврей Лев Копелев, чья юность прошла в Харькове (в очень высокой степени русифицированный город), рассказывает, каким образом он отождествил себя с украинской культурой. Судя по его словам, большинство новых рабочих его завода было украинцами. Теперь украинская и белорусская культура и языки были вытеснены массовой русской грамотностью, тем, чего в течение долгого времени добивались интеллектуалы и образованные люди. В полной мере последствия этого явления открылись только спустя поколение или даже еще позже.

Разумеется, Сталин не был в восторге от бурного расцвета национальных культур. Он никогда не упускал случая напомнить своим слушателям, что, кроме права наций на самоопределение, существует также право рабочего класса на укрепление своей власти. Для многих народов эти слова прозвучали как зловещее пророчество, поскольку в их городах жило большое число русских рабочих. В 1917 г. это стало причиной раздоров, что могло повториться и еще раз. Кроме того, так называемый “авангард рабочего класса”, коммунистическую партию, также по преимуществу составляли русские. Если в 1927 г. русских было 53% от общей численности населения, то в партии — 65%.

Сталин дал понять, что его оценка национальных движений зависит от политических факторов. Так, в своей основополагающей лекции по национальному вопросу, прочитанной в Свердловском университете в 1924 г., Сталин утверждал, что национальное движение в Египте девятнадцатого-двадцатого веков было «прогрессивным”, хоть и возглавлялось представителями буржуазии. Британские же попытки подавить это движение были “реакционными” даже тогда, когда правительство Англии возглавляли социалисты. Применительно к Советскому Союзу эти установки означали, и совершенно недвусмысленно, что любое движение, имеющее своей целью национальную автономию и утверждение национальных особенностей, будет направлено против единства государства и, соответственно, является “буржуазным” и “реакционным”, вне зависимости от классовой принадлежности его участников. Уже в 1926 г. Сталин упрекал украинского наркома образования Шумского в том, что проводимая им политика принимает форму отчуждения украинской культуры и общества от общесоветской культуры и общества, борьбы с Москвой, с русскими как таковыми, с русской культурой и “ее высшим достижением — ленинизмом”.

В течение 1930-х гг. Сталин стал противодействовать проявлениям нерусской национальной гордости. Поэтому нормой стал некий модифицированный вариант русского национализма. Изменилось отношение к дореволюционной истории: царское правительство, которое в двадцатых годах историки вроде Покровского осуждали как реакционное и эксплуататорское, теперь привлекало более благосклонное внимание. Цари, между прочим, создали на данной территории государство, ставшее теперь Советским Союзом. Царизм развивал и распространял русский язык, который ныне служит связующим материалом в строительстве нового социалистического общества. Такие исторические деятели, как Александр Невский (прославленный в 1938 г. фильмом Эйзенштейна) и Петр Великий (герой апологетического романа Алексея Толстого) были реабилитированы как исторически “прогрессивные”. Те же, кто сопротивлялся включению в состав России, “прогрессивными” уже не считались, а превратились в “агентов империализма”. Богдан Хмельницкий, казацкий вождь[13] семнадцатого века, который восстал против польской знати и заключил с Россией союз, предавший Украину России, теперь не считался “изменником украинского дела”. Он стал “прогрессивным” и выдающимся государственным деятелем. Вождь сопротивления горцев царской России на Кавказе в девятнадцатом веке Шамиль претерпел прямо противоположные эволюции. Так, во время второй мировой войны он был временно реабилитирован, что было сделано с целью заручиться поддержкой кавказских горцев. Герой пьесы Эдварда Радзинского, будучи историком, так описывает все ужимки и прыжки подобной национальной политики: “…моя первая работа была о Шамиле. Шамиль как вождь национально-освободительного движения. Но взгляды переменились… И в конце тридцатых годов он стал считаться агентом империализма. И я признал свою ошибку. Потом, во время войны, он вновь стал освободительным движением. И тогда я признал, что я ошибся, что признал свою ошибку. Потом, в сорок девятом году, он снова стал агентом, и я признал, что я ошибся, что признал ошибкой, что я ошибался. Я столько раз ошибался, что однажды мне показалось, что я сам ошибка”.

Столь фарсовое ренегатство, впрочем, напрямую вытекает из двусмысленности советской национальной политики. Тем не менее в целом в 1930-х гг. она была направлена против местного национализма. Принудительное использование местных языков в правительственных учреждениях прекратилось. В начальной и средней школе стало обязательным изучение второго, русского языка. В то же время увеличивалось количество школ, где преподавание велось только на русском языке. Это преследовало две цели — во-первых, облегчало жизнь русского населения в национальных республиках, во-вторых, давало возможность родителям, имевшим амбициозные планы относительно будущего своих детей, отправить их в школы, где они смогут приобщиться к “имперскому” языку и таким образом получить преимущества перед своими соотечественниками. На русском велось преподавание в высшей школе. Исключение составляли только Грузия и Армения, чьи народы ревниво оберегали первенство своих языков.

Не следует, однако, думать, что введение русского языка непременно означало русификацию. Антирелигиозная кампания и коллективизация сельского хозяйства нанесли сокрушительный удар национальным культурам, особенно тем, которые были по преимуществу деревенскими и содержали сильный религиозный элемент. Например, в Белоруссии и на Украине большая часть сел лишилась церквей, священников, лучших крестьян и традиционной системы землевладения — всего того, что было важнейшими элементами национальной культуры. Да и сами русские пострадали едва ли в меньшей степени, поскольку сущность их культуры была тесно связана с Православной церковью и крестьянством. Те, кто считает, что предпринятые Сталиным меры были русификацией, должны вспомнить о разрушительном воздействии этих мер на саму русскую культуру. Русский язык теперь стал проводником многонациональной партийной советской культуры, а не русской в традиционном ее понимании. Но, разумеется, нет ничего удивительного в том, что другие народы часто путали:советизацию с русификацией.

Сталинские чистки уничтожили тех “национальных коммунистов”, которые пытались продолжать политику двадцатых годов. Украина пережила даже двойную чистку. Первую провел Павел Постышев, который даже и не говорил по-украински. Сталин направил Постышева на Украину для расправы с местными партийными работниками, которые с неохотой проводили жесткую коллективизацию, или с теми, кто пытался защищать украинскую культуру. Преемник Шумского на посту наркома просвещения Скрипник покончил с собой; так же поступил и самый известный украинский писатель Никола Хвыловый, чьи похороны превратились в демонстрацию протеста против “москалей”. Но даже Постышев был с точки зрения Сталина недостаточно жесток: он исчез, подобно большинству членов Центрального Комитета, и с назначением в январе 1938 г. первым секретарем украинского ЦК Хрущева Киев стал непосредственно подчиняться Москве.

В 1933 г. для проведения чисток в Белоруссию была отправлена команда из трех человек во главе с председателем Центральной Контрольной комиссии партии Н. К. Антиповым. Они провели чистки в Наркомате просвещения, в школах и институтах и отрапортовали о раскрытии “Белорусского национального центра”, якобы выполнявшего задания Польши и имевшего целью создание независимой от Советского Союза Белорусской демократической республики. Большинство партийных и советских руководителей было заменено русскими. По свидетельству современника, “около 90% белорусских прозаиков и поэтов было арестовано, большинство из них расстреляно или замучено в тюрьмах”.

В 1937–38 гг., всего лишь за два года, фактически полностью было заменено партийное и хозяйственное руководство национальных республик, многие ведущие деятели просвещения, литературы и искусства были репрессированы. Они пытались на свой лад проводить провозглашенную партией национальную политику. Эти попытки сводились к развитию национальных культур и к созданию местных кадров, которые могли обеспечить ограниченное самоуправление. Обычно их заменяли русскими, направленными непосредственно из Москвы, иногда — более понятливыми местными деятелями. Самым вопиющим, кроме Украины, было положение в Казахстане и Туркменистане, где республиканские Политбюро исчезли в полном составе. Из тех далеких от точности цифр, что были в нашем распоряжении, явствует: во время чисток резко упала численность представителей местного населения в республиканских партийных организациях (с 61% до 50% в Узбекистане в 1933–40 гг.; в Таджикистане с 53% до 45%; в Киргизии в 1933–41 гг. с 59% до 44%). В общем, не вызывает сомнения тот факт, что чистки и аресты весьма способствовали русификации партийных рядов, это усилило московский контроль над республиканскими партийными организациями.

С точки зрения социализации и политического контроля другим чрезвычайно важным шагом было упразднение национальных частей в Красной Армии. Армия, как и начальная школа, является, возможно, в современных обществах самым важным фактором, служащим укреплению чувства национального единства среди молодых людей. В 1920-х гг. с введением всеобщей воинской повинности предпринимались попытки — возможно, неосознанные, — создания этнически гомогенных частей или таких, где представители местных народов по крайней мере преобладали количественно. Даже на этой стадии командирами обычно были украинцы или русские. В 1938 г., однако, политика формирования национальных воинских частей была свернута — новобранцы принудительно направлялись в соединения смешанного этнического состава, расквартированные далеко от их родины. Русский язык стал языком военного обучения и командования, таким образом, новобранцы теперь должны были хоть в какой-то степени овладеть языком империи, если начальная школа не дала им необходимых знаний. Так Красная Армия в большей, чем ранее, степени стала плавильным тиглем многонационального общества. Как позднее заявил Брежнев, “Наша армия… школа интернационализма”.

Новая национальная политика Сталина самым прямым и грубым образом проявилась в захвате новых территорий в 1939–40 гг. В соответствии с советско-германским пактом от августа 1939 г. Советский Союз оккупировал Восточную Польшу (или, если кому-то это нравится больше, Западную Украину и Западную Белоруссию) и получил разрешение аннексировать Эстонию, Латвию и Литву, что и было сделано летом 1940 г. Три балтийских государства испытали на себе воздействие совершенно такой же национальной политики, что проводилась в Советском Союзе, и подверглись в равной степени и русификации, и советизации. Надзирать за процессом поглощения этих государств Союзом были направлены специальные уполномоченные: Жданов в Эстонию, Вышинский в Латвию, и Деканозов, заместитель наркома иностранных дел, в Литву. Они старались завербовать как можно больше агентов из числа местного населения — тех, кто отказывался, арестовывал НКВД. Под давлением советского правительства были проведены новые выборы — оппозиционные политики лишались права быть избранными, а созываемые ими митинги разгонялись. Многих арестовали. В результате подобных действий были избраны просоветские правительства, которые, как и следовало ожидать, попросили принять возглавляемые ими государства в состав Союза.

В последующие годы советская власть произвела полную трансформацию социальной структуры балтийских республик. Были заморожены все банковские счета, превышавшие очень незначительную сумму. Предприятия и заводы национализированы. В ходе радикальной земельной реформы все земли, кроме крохотных частных владений, экспроприированы. Из них был сформирован Государственный земельный резерв. Чистке подверглись школы и высшие учебные заведения — в них ввели стандартные советские программы. Из библиотек “вычищались” книги, где превозносилась национальная независимость или возвеличивалась национальная история. Для того чтобы предотвратить появление более или менее заметной оппозиции, проводились систематические широкие депортации. Они преследовали целью изгнание с родины всех известных деятелей некоммунистических партий, всех чиновников “буржуазного” режима, землевладельцев, предпринимателей, духовенства и наиболее заметных интеллектуалов. Только за одну ночь (14–15 июня 1941 г.) было депортировано 60000 эстонцев, 34000 латышей и 38000 литовцев. На сборы им давалось лишь несколько часов, после чего их сгоняли на железнодорожные станции, грузили в телячьи вагоны, в которых они без нормальной пищи и воды, в совершенно антисанитарных условиях ехали в Сибирь или Среднюю Азию. Многие по дороге погибли. Семьи обычно разделялись — мужчин отправляли в трудовые лагеря, а женщин и детей на поселение. Таким образом были высланы 4% эстонцев, 1,5–2% латышей и литовцев — все те, кто мог возглавить оппозицию новому режиму. Их дома и рабочие места заняли русские, специально переселенные в Прибалтику. В то же время уровень жизни в государствах Прибалтики был относительно высок, и поэтому многие заводы демонтировались, а их оборудование отправлялось в другие республики. Конфискованные зерно и скот использовались для снабжения продовольствием городского населения и армии по всему Советскому Союзу.

В Восточной Польше положение было во всех смыслах гораздо хуже. Советы проводили там такую же политику депортаций. Перед самой войной, в 1941 г., было насильственно выслано около миллиона человек. В большинстве воспоминаний о лагерной жизни обязательно упоминаются один-два зэка из этого польского потока. Таким образом, можно сделать вывод, что много их было рассеяно по империи ГУЛАГа. Вопреки упорному отрицанию советами факта массовых расстрелов, историки в настоящее время сходятся во мнении, что именно эти поляки были расстреляны НКВД в лесу около Катыни, к западу от Смоленска. Немецкие оккупационные войска в 1943 г. обнаружили там массовые захоронения. Разумеется, эта акция совершенно в духе той политики, которую советы проводили на аннексированных ими в 1939–40 гг. территориях.

С началом военных действий вспыхнули восстания во всех прибалтийских странах. Кое-где — после поспешного бегства представителей советской власти — восставшие на короткое время даже захватили власть и удерживали ее до прихода немцев. Поскольку немцы ни в малейшей степени не были склонны признавать любые национальные правительства на захваченных ими территориях, тем, кто боролся за национальную независимость, не оставалось ничего другого, как уйти в подполье, тайно печатать листовки или совершать акты саботажа против оккупантов. Возникли вооруженные партизанские отряды, прежде всего в лесах восточной Литвы.

После восстановления господства над прибалтийскими странами в 1944 г. советы продолжали свою довоенную политику, закончив ее массовой коллективизацией сельского хозяйства в 1949 г. Коллективизация сопровождалась депортациями “кулаков”. От шестидесяти до ста тысяч человек были, как и их предшественники в 1940 г., высланы в Сибирь и Казахстан. Крестьяне, пытавшиеся не попасть в телячьи вагоны НКВД, скрывались в лесах. Они уходили к партизанам, или “лесным братьям”. Последние соединяли свои усилия, чтобы сопротивляться новой советской оккупации и готовиться к войне Запада с Советским Союзом, которую многие тогда ожидали со дня на день. Эти люди жили в сараях и бункерах, получали продукты от местного населения и вооружались брошенным немцами оружием. Отряды насчитывали несколько десятков тысяч человек — возможно, 0,5% от общего числа населения. Они нападали на советские продовольственные эшелоны и убивали советских чиновников. Иногда они на несколько дней захватывали маленькие городки, и тогда на шпилях костелов взвивались национальные флаги. Конечно, в целом “лесные братья” противостояли врагу, имевшему над ними абсолютное численное превосходство. Им не оказывалась помощь извне, и потому они не могли получить новое оружие, а подчас и починить старое. К 1952 г. “лесные братья” были, кажется, полностью побеждены, но кое-где продержались еще восемь лет. Их живучесть в столь неравных условиях борьбы показывает, насколько сильной поддержкой местного населения они пользовались.

На Украине[14] партизанская армия также переживала последовательно сменявшие друг друга советскую и немецкую оккупации. Она просуществовала до начала пятидесятых годов. Партизаны скрывались в лесах, совершали молниеносные рейды на советские учреждения, нападали на партийных и советских работников и пользовались поддержкой большинства населения. Эта война принадлежит к числу неизвестных войн в европейской истории: почти никто из ее участников не уцелел и не может рассказать о пережитом. Лидер организации украинских националистов Степан Бандера был убит советскими спецслужбами в Западной Германии в 1959 г.

Репрессии, которые пережили западные народы Советского Союза, перекрываются только депортациями нескольких малых народов Крыма и Кавказа в полном составе. Первыми, кто испытал на себе депортацию, стали немцы Поволжья. Позже, на следующих стадиях войны, то же самое проделали с крымскими татарами, грузинскими месхетинцами, жителями степей калмыками, и с четырьмя горскими народами Кавказа — чеченами, ингушами, балкарцами и карачаевцами[15]. Они были обвинены в коллаборационизме, но не всегда именно это было причиной депортации. Немцы Поволожья были высланы до того, как у них вообще появилась такая возможность — правда, можно считать такие меры превентивными. Только крымские татары и калмыки прошли через относительно продолжительный период немецкой оккупации. На самом же деле можно предположить, что именно эти народы оказали особенно упорное сопротивление в 1930-х гг. политике советизации и что Сталин был озабочен тем, чтобы превентивно сокрушить любую попытку сопротивления в послевоенный переходный период.

Как бы то ни было, но операции эти проводились с хитроумной жестокостью. По рассказам очевидцев, в некоторых случаях советские власти, памятуя о традиционной воинственности этих народов, приглашали мужчин на банкет по случаю Дня Красной Армии, куда те, согласно законам гостеприимства, должны были явиться без оружия. Пока они по всем правилам произносили тосты, чекисты выгоняли женщин и детей из домов, грузили их в вагоны для перевозки скота и везли куда-то на восток. Потом то же самое проделывали с объевшимися и пьяными мужчинами, не способными оказать сопротивление. Большинство горских народов поселили на равнинах Казахстана, где они вынуждены были осваивать непривычные им формы земледелия. Многие бежали из степей и переселялись в трущобы на окраинах городов. Семьи часто жили вместе, но дети вынуждены были посещать школы, где преподавание велось только на русском языке. Говоря короче, складывается впечатление, что Сталин пытался искоренить эти народы как самобытные общности, лишив их родины, традиционной экономики, обычаев, религии и языка.

Один народ в Советском Союзе занимал совершенно особое’ место — речь идет о евреях. Постоянно испытывая на себе дискриминацию со стороны царского правительства, евреи были естественными потенциальными участниками революционного движения. Они во многих отношениях оказались в выигрыше после событий 1917–21 гг. Их было много в коммунистической партии. Многие из самых известных партийных деятелей: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов, Радек — евреи. Широко известно, что наиболее яростные противники коммунизма считали его результатом “международного заговора” евреев.

Революция прекратила дискриминацию евреев. Теперь им стали доступны все части страны, любое образование и профессия. Многие евреи покинули черту оседлости — западную часть России, которую царское правительство определило местом их проживания, и занялись предпринимательством и работой, обычной для крупных городов. Но многие остались в пределах черты оседлости. Тогда возникла вполне ощутимая разница между советскими евреями: часть их переехала в города, говорила по-русски и ассимилировалась как своеобразная русско-советская нация; другие остались в пределах черты оседлости в своих штетлях (небольшие местечки на западе России), говорили на идише, сохраняли приверженность иудаизму и национальное своеобразие в обычаях и семейной жизни.

Советское государство, однако, настойчиво уравнивало обе группы. Запись о национальности появилась во внутренних паспортах в 1932 г. Появился стяжавший впоследствии немалую известность “пятый пункт”, где официально регистрировалась национальность гражданина. У евреев ребенок обычно наследует национальность матери; но по достижении шестнадцатилетнего возраста он получает паспорт и тогда может, по желанию, взять национальность отца. Других возможностей сменить национальность не было. Даже в царской России еврей, крестившись, считался русским. Таким образом, запись о национальности была расистской мерой, что находится в прямом противоречии с теорией марксизма.

Национальная идентификация могла бы и не иметь столь большого значения, если бы в положении евреев не было других специфических факторов. Иврит, религиозный язык евреев, был запрещен. В отличие от других народов они не имели собственной территории. Правда, в конце двадцатых годов правительство провозгласило район Биробиджана на границе с Манчьжурией административным и территориальным национальным еврейским образованием — но отправились туда очень немногие, поскольку климат тамошний суров, а земли представляли собой комариные болота. Такие непривлекательные условия совершенно не подходили для евреев, вообще не имевших никаких традиций и навыков работы на земле. Биробиджан, таким образом, не мог стать родиной для этого народа, и число живущих там евреев никогда не превышало 14000 человек.

Итак, большинство евреев, покинувших штетли, поселялось в крупных городах. На новом месте они быстро достигли такого высокого уровня образования, которого не имел никакой другой народ Советского Союза. Это не объясняется какими-то особыми преимуществами, которое правительство давало евреям, — просто для них, а для горожан в особенности, было характерно очень сильное стремление получить высшее образование. Правительство же, в свою очередь, никаких дискриминационных мер в отношении евреев в двадцатых — начале тридцатых годов не предпринимало. Как бы то ни было, но к 1935 г. каждый третий молодой еврей, достигший соответствующего возраста, в той или иной форме получал высшее или специальное образование. Евреи последовательно добивались успеха в профессиях, которые дает высшее образование. Так, среди врачей их было около 16%, среди университетских преподавателей — около 10%, столько же среди работников культуры и инженеров. При этом доля евреев во всем населении Советского Союза не превышала 3%.

Гитлеровское вторжение, разумеется, принесло советским евреям страшные бедствия. Многие погибли в массовых экзекуциях. Особой известностью среди страшных мест массового уничтожения пользуется урочище Бабий Яр близ Киева. Оставшихся немцы отправляли в лагеря смерти на территории оккупированной Польши. По переписи 1940 г. в Советском Союзе насчитывалось 4,8 млн. евреев; эта цифра сократилась до 2,3 млн. в 1959 г. Самые страшные последствия имела война для еврейского населения старой черты оседлости, в большей мере сохранявшего свои традиции. Относительно ассимилированное население городов пострадало в меньшей степени. Можно даже предположить, что учиненная Гитлером жестокая резня была прежде всего направлена против тех, кто сохранял особую еврейскую культурную специфику, и меньше коснулась евреев, так или иначе поглощенных уже основной советской — или русской — нацией, что немало способствовало дальнейшей ассимиляции.

Однако полной ассимиляции не произошло, что объясняется двумя причинами. Одной из них стало то, что советское правительство вернулось к традиционному для России антисемитизму. Другой причиной был, разумеется, “пятый пункт”.

Антисемитские предрассудки резко усилились среди русских и украинцев во время революции, что привело к отвратительным погромам. В последующие годы предрассудки эти отнюдь не стали слабее. Так, например, в 1920-е гг. нэпманов часто считали евреями, причем некоторые члены партии ничего не делали, чтобы противостоять этим взглядам. Позднее те относительные успехи, которых евреи достигли в образовании и в престижных профессиях, вызывали растущий ропот и противодействие. Однако антисемитизм не стал официальной политикой до 1945 г., когда евреи почувствовали на себе клеймо “пятого пункта”. Паспорта с этой графой, были необходимы при поступлении в учебные заведения, на работу или для получения жилья. Так, например, рассказывают, что в 1947 г. в Московский университет была спущена жесткая квота на прием евреев, и были упразднены привилегии для медалистов-евреев, которым ранее давали право не сдавать обязательные для всех высших учебных заведений Советского Союза вступительные экзамены. Виктор Перельман, бывший сотрудник “Литературной газеты”, рассказывал, как он, окончив в 1951 году юридический институт, не мог получить работу по специальности. Сначала устроился библиотекарем, а потом стал журналистом. Диссидент Владимир Буковский вспоминал со стыдом, как во время истерии вокруг “Заговора врачей-убийц” одного мальчика-еврея из его класса ежедневно избивали перед началом занятий; учителя не пытались защитить его, а просто отправляли его смыть кровь и грязь.

Образование в 1948 г. государства Израиль сделало евреев вдвойне непохожими на любой другой народ Советского Союза. Мало того, что у них не было своей этнической территории в пределах СССР — таковая потенциально появилась у них за границей. В условиях послевоенной бдительности, если не истерии, по поводу изменников и шпионов, такое положение могло привести — и привело — лишь к одному: государственная политика в отношении евреев из простой дискриминации превратилась в прямые репрессии. Сталинская кампания борьбы с “космополитами” была направлена прежде всего против евреев, и именно им более всех других угрожало тогда увольнение с работы или арест. Людей призывали выявлять “сионистов”, т.е. тех, кому приписывалась измена идее социалистического отечества и работа на национальное государство Израиль. В 1949–52 гг. на процессах восточноевропейских коммунистических лидеров обвинения в “сионизме” предъявлялись постоянно. Кампания поношения достигла такого накала, что со дня на день ожидалось начало репрессий против евреев в общенациональных масштабах. В 1948 г. был неожиданно распущен созданный во время войны Еврейский антифашистский комитет. Председатель комитета, выдающийся еврейский актер и режиссер Соломой Михоэлс, был убит по приказу Сталина. Еврейский театр в Москве закрыли, были арестованы практически все известные еврейские писатели и деятели культуры. Из них расстреляны в 1952 г. двадцать шесть человек. Их обвиняли в том, что они собираются превратить Крым в еврейскую территорию, отторгнуть от СССР и передать англичанам и американцам. Появились слухи, что всех евреев вскоре должны отправить в Сибирь.

Именно в этой атмосфере Сталин начал фабрикацию “Дела врачей-убийц”, которому суждено было сыграть свою роль в таинственных обстоятельствах его смерти.

В целом Сталин предпринял попытку избавиться от двусмысленности ленинской национальной политики путем усиления ее центростремительных тенденций, пожертвовав при этом “национальным самоопределением”. Это была не то чтобы русификация наций и народов, но скорее “советизация” или “коммунизация”. В качестве объектов политики централизации политического контроля со стороны партии и аппарата планирования в этот процесс были вовлечены все народы, включая русских. В нерусских регионах процесс сопровождался сокращением сферы применения местных языков. Поскольку русский был языком политики советизации, она неизбежно должна была выглядеть как русификация, и столь же неизбежно именно так и воспринималась. На практике, однако, обучение в начальной школе продолжалось на местных языках, сохранилось некоторое количество изданий на них. Не делалось никаких попыток полностью искоренить национальные культуры, как это было при царе. Напротив, ликвидация неграмотности, организация всеобщего начального образования, переселение миллионов сельских жителей в города привели к очень заметному росту местного национального сознания, хоть Сталин и лишил национальные республики политической и экономической власти. На деле новые нации обретали форму под чудовищным давлением, а старые боролись за сохранение своей культуры. Более того, партия старалась способствовать возникновению национальных элит, способных возглавить свои республики. Сталинские чистки в конце тридцатых годов грубо прервали политику коренизации, но не прекратили ее окончательно, так что после его смерти шло формирование национальных партийных элит. Кандидаты отбирались номенклатурной системой и становились ее частью. Позднее эти люди стали передаточным звеном в системе функционирования власти между авторитарным центром и национальным сознанием у себя дома.

Если политика Сталина была направлена на создание единой советской нации с русскими языком и культурой, то следует признать, что здесь он достиг определенных успехов. Но в то же время и наследие революции, и непредсказуемые последствия политики, проводившейся самим Сталиным, одновременно приводили к возникновению противоположных тенденций, что создавало для наследников Сталина парадоксальное положение, чреватое возможностью взрыва.

Источник

Атеизм, как отрицающее религию мировоззрение, не будучи формально провозглашённым в СССР элементом государственной идеологии, активно поддерживался партийными и государственными органами до 1988 года, когда произошла политическая и идеологическая либерализация режима. Известно высказывание Ленина о борьбе с религией: «Мы должны бороться с религией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс».

Помимо пропаганды атеизма («научно-материалистического мировоззрения»), государственными органами в 1920-е — 1930-е осуществлялись массовые аресты и преследование духовенства и религиозных проповедников. Вплоть до 1939 года политика ликвидации организованной религиозной жизни проводилась в административном порядке органами государственной власти, в частностиНКВД; впоследствии религиозная политика становится более дифференцированной.

1917—1928 годы

27 октября (по ст. ст.) 1917 года II Всероссийским Съездом Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов был принят Декрет о земле, согласно которому, принадлежавшие Церкви земли, среди прочих, переходили «в распоряжение Волостных Земельных Комитетов и Уездных Советов Крестьянских Депутатов впредь до разрешения Учредительным Собранием вопроса о земле».

Одним из первых постановлений большевистского правительства был подготовленный наркомом юстиции левым эсером И. З. Штейнбергом и заведующим отделом законодательных предположений Наркомюста Михаилом Рейснером декрет СНК Российской Республики, принятый 20 января (по ст. ст.) и официально опубликованный 23 января1918 года, — Об отделении церкви от государства и школы от церкви, которым церковь (речь шла преимущественно о Православной российской церкви, так как только она до того имела статус государственного института в Российской империи) была отделена от государства и от государственной школы, лишена прав юридического лица и собственности, а религия объявлялась частным делом граждан. Декрет узаконивал принимавшиеся с декабря 1917 года распоряжения и акты, упразднявшие функции православной церкви как государственного учреждения, пользующегося государственным покровительством.

Важным инструментом разгрома православной церкви стало искусственное инспирирование расколов, наиболее крупным из которых был «обновленческий», с последующим (с 1927 года — см. сергианство) установлением полного контроля над структурами патриархии со стороны 6-го (антирелигиозного) секретного отдела ОГПУ, возглавлявшегося Евгением Тучковым (1892—1957).

27 апреля 1923 года была опубликована инструкция наркоматов юстиции и внутренних дел, датированная 15 апреля того же года, «О порядке регистрации религиозных обществ и выдачи разрешений на созыв съездов таковых», которая позволяла учреждать религиозные объединения в форме «обществ», которые имели несколько больше прав, чем «двадцатки», существовавшие с 1918 года, — в частности они могли иметь свой устав. Наличие устава отличало «общество» от «двадцатки», которая такого устава не имела и подлежала регистрации с заключением договора с местным советом. Для регистрации религиозного общества требовалось 50 человек и оно могло управлять более чем одним молитвенным зданием. 16 августа 1923 года, опираясь на решения Хll съезда РКП(б), генеральный секретарь ЦК партии И. В. Сталиниздал циркулярное письмо всем губкомам с требованием запретить закрытие церквей и аресты религиозного характера.

В период с 1923 до 1929 года политика государства претерпела некоторое смягчение, в особенности в отношении мусульманских и иудейских организаций («религиозный нэп» по терминологии некоторых исследователей, восходящей к словам Льва Троцкого). Политика же в отношение протестантских групп («сектантов») и ранее была сравнительно благожелательной: делами протестантов ведал Оргкомсект при ВЦИК под руководствомП. Г. Смидовича; в отличие от православной церкви протестантским организациям разрешали выпуск различных периодических изданий, давали право иметь свои учебные заведения, организовывать союзы молодёжи, крестьяне-протестанты с конца 1919 года стали создавать первые колхозы, получавшие от государства кредиты и льготы.

В 1925 году на основе Общества друзей газеты «Безбожник» была основана (существовала до 1947 года) массовая общественная организация «Союз воинствующих безбожников» (до июня 1929 года — «Союз безбожников»), во главе которого сталЕмельян Ярославский (Губельман); функционировало издательство «Безбожник».

В 1928 году Главнауки было принято решение считать главным критерием, по которому определяли принадлежность «сооружения» к памятникам — момент его постройки. Сооружения, построенные:

до 1613 г. — были объявлены неприкосновенными;
в 1613—1725 гг. — «в случае особой необходимости» могли подвергаться изменениям;
в 1725—1825 гг. — сохранялись только фасады;
после 1825 г. — к памятникам не причислялись и государством не охранялись.

1929—1942

К 1937 году количество культовых зданий сократилось на 58 % от их дореволюционного количества.

Война и послевоенный период

В ходе войны 1941—1945 годов политическое руководство СССР окончательно отказалось от планов скорейшего уничтожения религии и церкви и перешло к политике частичного возрождения религиозной жизни в стране под жёстким государственным контролем.

14 сентября 1943 года при СНК СССР был созданы Совет по делам русской православной церкви (СДРПЦ); 19 мая 1944 года — Совет по делам религиозных культов (СДРК), на которые возлагались задачи осуществления взаимодействия между правительством и, соответственно, Московской Патриархией и «религиозными объединениями мусульманского, иудейского, буддийского вероисповеданий, армяно-григорианской, старообрядческой, грекокатолической, католической и лютеранской церквей и сектантских организаций». Советы должны были разрабатывать проекты соответствующих законодательных актов и постановлений правительства, наблюдать за исполнением законодательства о культах; Советы имели в республиках, областях и краях своих уполномоченных.

С 1 января 1946 года тариф на электроэнергию для всех религиозных учреждений был резко снижен: с 5,5 руб. до 1,65 руб. за кВт-час.

Со второй половины 1948 года началось определённое ужесточение антирелигиозной политики.

Период правления Хрущёва

В ноябре 1958 года ЦК КПСС принял постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым „святым местам“. С 1959 года началось закрытие действующих храмов. В январе 1960 года ЦК КПСС принял закрытое постановление — „О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах“. С марта 1961 г. года постановлением Совета министров СССР открытие и закрытие церквей целиком передавалось на усмотрение областных исполкомов, которым также разрешалось ограничивать колокольный звон. Запрещалось совместное богослужение священников соседних церквей в дни праздников, участие детей и подростков в хорах певчих и церковных службах, не разрешалось строительство жилых домов для священников на средства общины, ограничивалось проведение крестных ходов, запрещалась благотворительность.

1964—1991 годы

В 1964 г. был создан Институт научного атеизма. В 1965 году СДРПЦ и СДРК были объединены в Совет по делам религий (СДР) при Совете Министров СССР; впервые было опубликовано положение о СДР. Совет имел право сам принимать решения о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий, проверять деятельность религиозных организаций.

В Перестройку происходит постепенный пересмотр политики государства по отношению к церкви.

Конфессии в СССР

Православие

Как крупнейшая в Российской империи конфессиональная группа, имевшая в ней государственный статус, Российская Православная Церковь воспринималась большевистским режимом не только как идеологический враждебный религиозный институт, но и как внутренний политический противник, очаг контрреволюции. До осени 1939 года политическое руководство СССР ставило задачу полной ликвидации православной церкви, распавшейся при активном содействии органов ГПУ-НКВД на различные легальные и нелегальные группировки (см. статьи Обновленчество и Катакомбная церковь); бо?льшая часть духовенства и подавляющая часть епископата к 1939 году были либо физически уничтожены, либо находилась в местах лишения свободы.

В Патриархию пошёл поток жалоб с мест в связи с угрозой закрытия церквей и монастырей из-за отсутствия средств. Во время встречи с председателем Совета по делам Русской православной церкви Георгием Карповым 20 февраля 1959 года Патриарх Алексий I протестовал против налога на свечное производство и выпадов в прессе против церкви и духовенства, на что Карпов ответил, что постановления отменяться не будут и их надо исполнять в полном объёме; по вопросу о открытии «13 — 15 церквей», что, по словам Патриарха, было ранее обещано Никитой Хрущёвым во время их встречи 17 мая 1958 года, Карпов «напомнил патриарху о том, что, Н. С. Хрущёв не обещал открывать новые церкви, а заявил, что, когда будет прислано письмо, правительство рассмотрит этот вопрос».

Католицизм

Управление Католической церковью в России принял на себя епископ Ян Цепляк, который также протестовал против национализации церковных зданий и изъятия предметов культа из церквей. При нём в архиепархии при приходах были организованы тайные воскресные школы, некоторое время функционировала подпольная семинария. В 1920 году Цепляк некоторое время находился под арестом; также арестовывался в декабре 1922, когда были закрыты и опечатаны все католические церкви и часовни Петрограда. В марте 1923 года были арестованы 15 католических священнослужителей Петрограда во главе с Цепляком и экзархом Фёдоровым. 21-26 марта 1923 года в Москве проходил процесс над ними, по итогам которого архиепископ Цепляк и прелат Будкевич были приговорены к расстрелу (для Цепляка приговор был заменён впоследствии на 10 лет заключения), трое священников и экзарх Федоров — к десяти годам заключения, а ещё 8 священников — к трем годам заключения.

Протестантизм

Лютеранство

Однако к началу «безбожной пятилетки» ситуация значительно изменилась. Приходы постепенно закрывались, многие прихожане-крестьяне оказались среди подлежащих раскулачиванию и были депортированы, а с начала 1930-х годов начались уже и этнические чистки. Ситуацию усугубляло то, что информация о репрессиях активно использовалась в антикоммунистической пропаганде в Германии и Финляндии, что в свою очередь позволяло советским властям считать немцев и финнов неблагонадёжными. К 1937 году в СССР не осталось ни одного лютеранского пастора. В 1938-39 годах были закрыты последние приходы, в которых уже не было пасторов.

В 1940 году в состав СССР вошли Латвия и Эстония, где лютеране составляли значительный процент населения, за недолгий предвоенный период существенных изменений в церковной жизни в этих странах не произошло. Ситуация изменилась после вывода немецких войск. В 1944 году глава Церкви Латвии Гринбергс и около 60 % пасторов покинули страну, а среди оставшихся многие были репрессированы. В результате Церковь потеряла до 80 % своего клира. Лишь в 1954 году деятельность Церкви была вновь легализована. В 1967 году в Церкви Латвии было около 90 пасторов и около 400 000 человек считали себя её прихожанами, но церковная жизнь сводилась к проведению воскресных богослужений. В подобном положении оказалась и Церковь Эстонии. На территории РФ официально зарегистрированных немецких лютеранских общин не было вплоть до периода перестройки. Финны-лютеране смогли зарегистрировать в 60-70-х годах три прихода в Северо-Западном регионе.

Баптизм

В отличие от лютеран, евангельские христиане и баптисты (ЕХБ) в царской России (в отношении которых до начала XX века в России обычно использовался термин «штундисты»; указанные конфессии циркуляром МВД от 3 сентября 1894 годавыводились из-под действия положения 1883 года — «Высочайше утверждённого мнения Государственного совета о даровании раскольникам всех вероисповеданий права богослужения» — и определялись как последователи «особо вредных течений») до издания Высочайшего указа от 17 апреля 1905 года подвергались преследованию со стороны властей и РПЦ, что обусловило их благоприятное отношение к установлению равенства религий после Февральской и Октябрьскойреволюций 1917 года.

Лидер евангельских христиан Иван Проханов писал в своей автобиографии: В основе политики большевиков в отношении религиозных организаций была свобода для всех, за исключением тех групп и священства, которые участвовали в политической оппозиции новому режиму <…> Таким образом низвержение православной церкви было значительным достижением, главной базой религиозной свободы… В практической повседневной жизни мы, евангельские христиане, видели факты, подтверждающие в общем благоприятное отношение советской власти к религиозным группам… Когда наши проповедники и миссионеры показывали удостоверения, выданные Советами в Петрограде, им немедленно оказывалась помощь, и в аренде, по возможности крупных залов, и в разрешении печатать объявления о приглашении людей на богослужения, в развешивании этих объявлений на улицах.

Уже в марте 1923 года были проведены обыски и аресты на квартирах московских баптистов, а 5 апреля 1923 года был арестован лидер евангельских христиан И. С. Проханов (автор предыдущей цитаты), он провел в тюрьме несколько месяцев. В последующие 5-6 лет репрессии периодически ослабевали, но уже не прекращались совсем.

В 1960 году из ВСЕХБ, на фоне активизации антирелигиозной кампании, произошло выделение «Инициативной группы», которая в дальнейшем реорганизовалась в Совет Церквей ЕХБ. Его члены отказались от регистрации общин в органах государственной власти, наладили подпольный выпуск духовной литературы, создали организацию помощи семьям верующих, оказавшихся в тюрьмах и лагерях. Новое церковное движение практически с момента образования начало подвергаться массовым репрессиям со стороны властей, которые заключались в конфискации молитвенных домов и религиозной литературы, создании проблем с трудоустройством, существенном ограничении доступа к получению высшего образования и т. д. Всё это сочеталось с арестами активистов СЦ, которые осуждались на достаточно продолжительные сроки тюремного заключения.

Ряд историков считает, что именно массовое (несколько десятков тысяч человек) общероссийское движение СЦ ЕХБ положило конец Хрущевской антирелигизной кампании в СССР. Государственное преследование СЦ ЕХБ прекратилось только в начале 1990-х годов.

Пятидесятники

До революции на территории России существовали небольшие группы пятидесятников-унитариев. В 1921 году в Одессе начал религиозную деятельность миссионер Ассамблей Бога И. Е. Воронаев. Созданный им Союз христиан евангельской веры вскоре распространился по всей территории Украины, а также в центральных регионах России, на Урале и Кавказе, в Сибири. К 1927 году союз насчитывал 350 общин и 17 тыс. верующих.

В 1930 году все руководство союза было арестовано и репрессировано, централизованная деятельность была фактически прекращена. В 1939-40 годах, с включением в состав СССР территорий Западной Украины, Беларуси и Прибалтики, поместные пятидесятнические общины влились в пятидесятническое движение Советского Союза. Во время Великой Отечественной войны деятельность Союза христиан веры евангельской была восстановлена. В августе 1945 года, под давлением властей, руководители пятидесятников А. Бидаш, Д. Пономарчук (оба — c Украины), И. Панько (с Беларуси) и С. Вашкевич (с Западной Украины) подписали т. н. «августовское соглашение» об объединении с евангельскими христианами и баптистами в один союз. Часть пятидесятнических общин просуществовала в союзе до распада СССР.

Иудаизм

Ислам

20 ноября (3 декабря) 1917 г. было принято Обращение Советского правительства «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором говорилось: Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России!

10-25 июня 1923 года в Уфе проходил II Всероссийский съезд мусульманских деятелей, на котором присутствовало 285 делегатов и муфтии Коканда, Ташкента и Крыма. Муфтием и председателем Диния назараты был избран Р. Фахретдин. Этот съезд показал, что уфимский муфтият является Центральным духовным управлением мусульман не только своего округа, но и большей части мусульман СССР. 30 ноября 1923 года НКВД РСФСР утвердил Устав ЦДУМ, по которому его полномочия распространялись на на Европейскую часть РСФСР и Сибирь, включая Казахскую АССР. 21 августа 1925 года НКВД и Наркомпрос РСФСР издали инструкцию, по которой преподавание мусульманского вероучения могло впредь производиться только в мечетях только лицам достигшим 14-летнего возраста или окончившим начальную советскую школу.

Во второй половине 1920-х годов усилились давление и пропаганда, направленные против всех религиозных учреждений, в том числе и исламских. В 1930 году только в Татарстане из 12 000 мечетей было закрыто более 10 000, от 90 до 97 % мулл имуэдзинов были лишены возможности осуществлять свои обязанности.

С 1944 г. управление духовными делами мусульман СССР осуществляли четыре независимых друга от друга центра — Духовные управления мусульман (ДУМ) Средней Азии и Казахстана (Ташкент), Закавказья (Баку), Северного Кавказа (Буйнакск(ныне Махачкала), Европейской части СССР и Сибири (Уфа)

В 1960—1980-х годах ДУМам разрешили издавать Коран, выпускать лунные календари, заниматься обеспечением мечетей предметами культового назначения; начал выходить журнал «Мусульмане Советского Востока».

В конце 1970-х начале 1980-х годов наблюдалась явная активизация мусульманских религиозно-националистических настроений в южных республиках СССР, чему способствовали война в Афганистане и исламская революция в Иране. Органы КГБотмечали, что среди таджикской и узбекской молодежи широкое распространение получило ваххабитское учение. В сентябре 1981 г. ЦК КПСС было принято постановление «О мероприятиях по противодействию попыткам противника использовать „исламский фактор“ во враждебных СССР целях», дополненное в апреле 1983 г. постановлением «О мерах по идеологической изоляции реакционной части мусульманских священнослужителей».

Буддизм

С конца 20-х гг. началась интенсивная насильственная атеизация. Под предлогом участия лам в антисоветских мятежах, что в какой-то степени действительно имело место, большевистская власть на местах по приказу из центра стала закрывать, а затем и разрушать дацаны и хурулы, арестовывать лам, лишать сана. Ко времени завершения этой компании в 1939—1940 гг. значительная часть монастырей и храмов Бурятии и Калмыкии были разрушены. Сохранились здания лишь нескольких из них, да и то потому, что их можно было как-то использовать. Имущество буддийских храмов (живопись, скульптуру, книги) в основном уничтожали, сжигали, частично свезли в музеи. К концу 30-х гг. буддийская культура в Бурятии и Калмыкии официально перестала существовать. Считалось, что с религией покончено, какие-либо её проявления назывались «пережитками» и жёстко преследовались.

Религиозное диссидентство

Значительная часть православного духовенства и верующих в СССР вплоть до средины 1940-х годов стояла на антисоветских позициях и примыкала к подпольным церковным группам (см. статью Истинно-православная церковь); впоследствии, ввиду нормализации отношений между государственной властью и руководством Московской Патриархии, которая перешла на позиции полной и безусловной лояльности коммунистическому режиму, в рамках РПЦ появились отдельные лица и группы, выражавшие недовольство таким положением. Первым известным православным диссидентом был Краснов-Левитин, который начиная с 1958 года издавал в самиздате статьи, описывающие преследования и притеснения верующих в СССР.

Диссидентские настроения, после 1920-х, были весьма распространены среди баптистов; многие баптистские лидеры и активисты были приговорены к наказаниям в виде лишения свободы. В мае 1960 года Георгием Винсом, вместе с другими баптистами, была создана «Инициативная группа», которая в дальнейшем преобразовалась в Совет Церквей ЕХБ, члены которого отказывались от регистрации своих общин в государственных органах.

Материал создан: 22.09.2015

Источник

Религия в СССР — положение религии и конфессиональных групп в РСФСР и СССР (1918—1991).

Помимо пропаганды атеизма («научно-материалистического мировоззрения»), государственными органами в 1920-е — 1930-е осуществлялись массовые аресты и преследование духовенства и религиозных проповедников. Вплоть до 1939 года политика ликвидации организованной религиозной жизни проводилась в административном порядке органами государственной власти, в частности НКВД^[2]; впоследствии религиозная политика становится более дифференцированной.

Содержание

1 Периоды
- 1.1 1917—1931 годы
- 1.2 1932—1941. Безбожная пятилетка
- 1.3 Война и послевоенный период
- 1.4 Период правления Хрущёва. Хрущёвские гонения
  - 1.4.1 Критика религии в советском «оттепельном» кинематографе
    - 1.4.1.1 Мультфильмы
- 1.5 1964—1991 годы
2 Конфессии в СССР
- 2.1 Православие
- 2.2 Католицизм
- 2.3 Протестантизм
  - 2.3.1 Лютеранство
  - 2.3.2 Баптизм
  - 2.3.3 Другие протестантские организации
- 2.4 Иудаизм
  - 2.4.1 Караизм
- 2.5 Ислам
- 2.6 Буддизм
- 2.7 Шаманизм
- 2.8 Новые религиозные движения
3 Религиозное диссидентство
4 См. также
5 Примечания
6 Литература
7 Ссылки

Периоды

1917—1931 годы

В рамках политики СССР по отношению к частной собственности 26 октября 1917 г. издан Декрет о земле, согласно которому, принадлежавшие Церкви земли, провозглашаются народным достоянием^[3].

2 ноября 1917 г., согласно Декларации прав народов России, отменяются любые религиозные привилегии и ограничения^[4].

Согласно декрету «О расторжении брака» (16 декабря 1917 г.)^[5] и декрету «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» (18 декабря 1917 г.)^[6]^[7] брак объявляется частным делом, а соблюдение или несоблюдения религиозных обрядов больше не оказывало влияние на юридические отношения между супругами, а также между родителями и детьми.

Пример «революционной» пропаганды: карикатура Д. Моора «Мимо нашего села», где с девками пляшут пьяные священники и монахи. 1917

Правившая в СССР Коммунистическая партия с 1919 года открыто провозглашала в качестве своей задачи содействовать «отмиранию религиозных предрассудков»^[8].

Одним из первых постановлений большевистского правительства был подготовленный наркомом юстиции левым эсером И. З. Штейнбергом и заведующим отделом законодательных предположений Наркомюста Михаилом Рейснером декрет СНК Российской Республики, принятый 20 января (по ст. ст.) и изданный 23 января 1918 года^[9], — Об отделении церкви от государства и школы от церкви^[10], которым церковь (речь шла преимущественно о Православной российской церкви, так как только она до того имела статус государственного института в Российской империи) была отделена от государства и от государственной школы, лишена прав юридического лица и собственности, а религия объявлялась частным делом граждан. Декрет узаконивал принимавшиеся с декабря 1917 года распоряжения и акты, упразднявшие функции православной церкви как государственного учреждения, пользующегося государственным покровительством^[11].

<…>Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны!) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо во всяком случае будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимо…Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…

— Владимир Ильич Ленин «…Надо именно теперь проучить эту публику…»

В период с 1923 до 1929 года политика государства претерпела некоторое смягчение, в особенности в отношении мусульманских и иудейских организаций («религиозный нэп» по терминологии некоторых исследователей, восходящей к словам Льва Троцкого^[15]). Политика же в отношение протестантских групп («сектантов») и ранее была сравнительно благожелательной: делами «сектантов» ведал Оргкомсект при ВЦИК под руководством П. Г. Смидовича; в отличие от православной церкви протестантским организациям разрешали выпуск различных периодических изданий, давали право иметь свои учебные заведения, организовывать союзы молодёжи, крестьяне-сектанты с конца 1919 года стали создавать первые колхозы, получавшие от государства кредиты и льготы^[15].

до 1613 г. — были объявлены неприкосновенными;
в 1613—1725 гг. — «в случае особой необходимости» могли подвергаться изменениям;
в 1725—1825 гг. — сохранялись только фасады;
после 1825 г. — к памятникам не причислялись и государством не охранялись.

Данный критерий был принят Главнаукой и с 1928 г. стал нормативным актом, действующим на территории РСФСР и СССР^[16]. Руководствуясь этим критерием, на местах был инициирован массовый снос храмов — общее их количество уменьшилось с 79 тысяч в 1917 до 7,5 тысяч — в 1991 году^[17].

Принятое 8 апреля 1929 года на основании Декрета СНК РСФСР от 20 января 1918 «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях»^[19], с позднейшими изменениями от 23 июня 1975 года^[20], до 25 октября 1990 года, когда Постановлением Верховного Совета РСФСР^[21] был введён в действие Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий»^[22], служило нормативно-правовым документом, регулировавшим статус религиозных обществ (объединений) в СССР. Постановление запрещало религиозным объединениям заниматься благотворительностью, организовывать паломничество верующих к святым местам и подобное; деятельность служителей культа ограничивалась местожительством членов нанимавшего их общества (группы). Вне церковных стен деятельность духовенства ограничивалась посещением больных и умирающих, на всё другое требовалось специальное разрешение местного Совета.

Инструкция НКВД от 1 октября 1929 года «О правах и обязанностях религиозных объединений»^[23] относила служителей культа к категории лишенцев.

В 1930—1931 года вышел ряд секретных циркулярных писем и постановлений правительства и Наркомфина об упорядочении налогового обложения религиозных объединений и духовенства, о трудоустройстве лиц, снявших с себя сан^[26]. Было увеличено налоговое обложение церковнослужителей. В случае неуплаты налогов их имущество конфисковывалось, а сами они выселялись в другие районы СССР^[27].

1932—1941. Безбожная пятилетка

Основная статья: Богоборчество

В 1932 году постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР из ведения НКВД функции общего надзора за деятельностью религиозных организаций, их регистрации, выдачи разрешений на проведение съездов и другие были переданы Центральной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК, созданной 1 июня 1930 года, и комиссиям по вопросам культов при местных исполкомах. Однако и далее служители культа регистрировались в НКВД^[28]. Центральная комиссия при Президиуме ВЦИК должна была осуществлять общее руководство и наблюдение за правильным применением законов о культах на всей территории РСФСР, разработку проектов законодательных актов, общий учёт религиозных объединений, рассмотрение жалоб верующих граждан. С 1934 года Комиссия действовала при Президиуме ЦИК СССР; рассматривала многочисленные жалобы на закрытие культовых учреждений, отмечала рост «большого количества грубых нарушений советского законодательства о культах» на местах^[29]. В апреле 1938 года комиссия была упразднена; к тому времени религиозные вопросы перешли в исключительную компетенцию НКВД^[30].

К 1937 году количество культовых зданий сократилось на 58 % от их дореволюционного количества^[31].

Война и послевоенный период

14 сентября 1943 года при СНК СССР был созданы Совет по делам русской православной церкви (СДРПЦ); 19 мая 1944 года — Совет по делам религиозных культов (СДРК)^[33], на которые возлагались задачи осуществления сношений между правительством и, соответственно, Московской Патриархией и «религиозными объединениями мусульманского, иудейского, буддийского вероисповеданий, армяно-григорианской, старообрядческой, грекокатолической, католической и лютеранской церквей и сектантских организаций». Советы должны были разрабатывать проекты соответствующих законодательных актов и постановлений правительства, наблюдать за исполнением законодательства о культах; Советы имели в республиках, областях и краях своих уполномоченных.

Хотя Положения «О порядке открытия церквей» от 28 ноября 1943 года и «О порядке открытия молитвенных зданий религиозных культов» от 19 ноября 1944 года^[34] предполагали многоступенчатость и длительность процедуры открытия новых культовых учреждений, открытые на занятой немцами территории учреждения культа, как правило, не закрывались после восстановления советского режима на данной территории.

Со второй половины 1948 года началось определённое ужесточение антирелигиозной политики.

Период правления Хрущёва. Хрущёвские гонения

7 июля 1954 года ЦК КПСС принял Постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения», которое, отмечая оживление деятельности «церкви и различных религиозных сект», увеличение количества граждан, отправляющих религиозные обряды, призывало партийные, комсомольские организации, Министерство просвещения, профсоюзы проводить антирелигиозную работу «систематически, со всей настойчивостью, методом убеждения, терпеливого разъяснения и индивидуального подхода к верующим людям»^[35]. Проведение в жизнь Постановления было приторможено ввиду разногласия в руководстве, вследствие чего 10 ноября 1954 года было принято новое Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения»^[36], которое осуждало методы клеветы, оскорблений, административного вмешательства в деятельность религиозных организаций, «вместо развёртывания систематической кропотливой работы по пропаганде естественнонаучных знаний и идейной борьбы с религией»^[37].

Активизация антирелигиозной борьбы началась после XX съезда, на котором Хрущёву удалось окончательно утвердить свою власть в стране. Секретное постановление ЦК КПСС «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам „О недостатках научно-атеистической пропаганды“» от 4 октября 1958 года обязывало партийные, комсомольские и общественные организации развернуть пропагандистское наступление на «религиозные пережитки»; государственным учреждениям предписывалось осуществить мероприятия административного характера, направленные на ужесточение условий существования религиозных общин. 16 октября 1958 года Совет Министров СССР принял Постановления «О монастырях в СССР» и «О повышении налогов на доходы епархиальных предприятий и монастырей»^[38]^[39]. Кампания шла под лозунгом восстановления ленинской законности и борьбы со сталинизмом.

Секретное Постановление 16 марта 1961 года „Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах“ требовало восстановления в полной мере Постановления 1929 года, обязывая местные советские органы обеспечить строгий контроль за его выполнением, своевременно принимать меры к ликвидации нарушений этого законодательства духовенством и религиозными объединениями; все постановления 1940-х годов признавались утратившими силу^[42]. Секретная инструкция по применению законодательства о культах в марте 1961 года обращала особое внимание на то, что служители культа не имеют права вмешиваться в распорядительную и финансово-хозяйственную деятельность религиозных общин^[43]. В инструкции впервые были определены не подлежавшие регистрации „секты, вероучение и характер деятельности которых носит антигосударственный и изуверский характер: иеговисты, пятидесятники, адвентисты-реформисты“^[44].

В массовом сознании сохранилось приписываемое Хрущёву высказывание того периода, в котором он обещает показать последнего попа по телевизору в 1980 году^[45]^[46].

Критика религии в советском «оттепельном» кинематографе

1959 — Иванна
1960 — Чудотворная
1960 — Тучи над Борском
1960 — Люблю тебя, жизнь
1961 — Анафема
1962 — Армагеддон
1962 — Исповедь
1962 — Конец света
1962 — Грешница
1962 — Грешный ангел

Мультфильмы

Небесная история

1964—1991 годы

В 1965 году СДРПЦ и СДРК были объединены в Совет по делам религий (СДР) при Совете Министров СССР; впервые было опубликовано положение о СДР. Совет имел право сам принимать решения о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий, проверять деятельность религиозных организаций.

Новые Уголовные Кодексы от 1961 года и Указы Президиума ВС РСФСР от 18 марта 1966 года «Об административной ответственности за нарушение законодательства о религиозных культах», «О внесении дополнений в статью 142 УК РСФСР», «О применении статьи 142 УК РСФСР», устанавливали три вида ответственности за нарушение религиозного законодательства: дисциплинарную, административную и уголовную; уклонение руководителей религиозных объединений от регистрации и другие нарушения ими законодательства о культах наказывались административным штрафом (до 50 руб.), уголовная ответственность (до 3-х лет лишения свободы) предусматривалась за посягательства на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов, принудительное взимание сборов, изготовление и массовое распространение обращений, писем, листовок, призывающих к неисполнению законодательства о религиозных культах. Подчёркивалось, что «к мерам административной, а тем более уголовной ответственности следует прибегать лишь в отношении злостных нарушителей законов»^[47]. Это не мешало, например, арестовать и осудить в 1969 г. Б. В. Талантова.

Опубликованный 23 июня 1975 года Указ Президиума ВС РСФСР «О внесении изменений и дополнений в постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. „О религиозных объединениях“»^[48] уточнял процедуру регистрации религиозных обществ, сохраняя многоступенчатость процедуры. Полномочия по открытию и закрытию храмов переходили от местных Советов к СДР; окончательное решение оставалось за ним без ограничения сроков.

Конституция СССР 1977 года сохраняла фактическое неравноправие граждан в зависимости от их отношения к религии: атеисты могли свободно пропагандировать свои убеждения, а верующие имели лишь право «отправлять религиозные культы» (статья 52-я). Распространение научного атеизма с марксистской подкладкой вменялось в обязанность преподавателям в школах и вузах, в комитетах партии на местах существовали штатные должности пропагандистов. Вместе с тем, в отсутствии идеологической конкуренции уровень подготовки такого рода кадров был невысок.

Конфессии в СССР

Православие

Как крупнейшая в Российской империи конфессиональная группа, имевшая в ней государственный статус, Российская Православная Церковь воспринималась большевистским режимом не только как идеологический враждебный религиозный институт, но и как внутренний политический противник, очаг контрреволюции. До осени 1939 года политическое руководство СССР ставило задачу полной ликвидации православной церкви, распавшейся при активном содействии органов ГПУ-НКВД на различные легальные и нелегальные группировки (см. статьи Обновленчество и Катакомбная церковь); бо́льшая часть духовенства и подавляющая часть епископата к 1939 году были либо физически уничтожены, либо находилась в местах лишения свободы^[49]^[50]. Характерна статья, написанная известным советским антирелигиозником Николаем Никольским для первого издания Большой советской энциклопедии (Т. 46, 1940):

<…> Великая Октябрьская социалистическая революция нанесла православной церкви последний удар. Но церковь пробовала бороться. Церковники открыто поддерживали контрреволюцию, орудуя в качестве агентов белых «правительств» и иностранных интервентов. <…> Когда под руководством Ленина и Сталина была разгромлена белая контрреволюция, православная церковь вступила в полосу окончательного разложения. <…> Превратившись в мелкие, замкнутые организации, не имеющие опоры в массах, обломки православной церкви, как и других религиозных организаций, вступили на путь шпионажа, измены и предательства. Такова последняя позорная страница истории православной церкви.^[51]

16 октября 1958 года Совет Министров СССР принял 2 постановления: «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей»; согласно первому постановлению, Советам министров союзных республик поручалось осуществить сокращение монастырских земельных угодий, запретить использовать наёмный труд, установить порядок использования монастырями зданий (кроме культовых), находящихся на их территории, только на основании догоров аренды, заключаемых с местными органами власти; второе резко поднимало отпускную цену на свечи, что увеличивало размер взимаемого налога с доходов свечных мастерских, устанавливало повышенные ставки налога с земельных участков, находящихся в пользовании монастырей, отменяло льготы для монастырей по налогу со строений и земельной ренте. В Патриархию пошёл поток жалоб с мест в связи с угрозой закрытия церквей и монастырей из-за отсутствия средств. Во время встречи с председателем Совета по делам Русской православной церкви Георгием Карповым 20 февраля 1959 года Патриарх Алексий I протестовал против налога на свечное производство и выпадов в прессе против церкви и духовенства, на что Карпов ответил, что постановления отменяться не будут и их надо исполнять в полном объёме; по вопросу о открытии «13 — 15 церквей», что, по словам Патриарха, было ранее обещано Никитой Хрущёвым во время их встречи 17 мая 1958 года^[52]^[53], Карпов «напомнил патриарху о том, что, Н. С. Хрущёв не обещал открывать новые церкви, а заявил, что, когда будет прислано письмо, правительство рассмотрит этот вопрос»^[54].

Католицизм

До революции Католическая церковь латинского обряда в России была организована в Могилёвскую архиепархию с центром в Санкт-Петербурге, которая насчитывала 1160000 верующих, 331 приход и 400 священников^[56]. После Февральской революции был создан экзархат русских католиков византийского обряда. Экзархом стал священник Леонид Фёдоров.

Управление Католической церковью в России принял на себя епископ Ян Цепляк, который также протестовал против национализации церковных зданий и изъятия предметов культа из церквей. При нём в архиепархии при приходах были организованы тайные воскресные школы, некоторое время функционировала подпольная семинария. В 1920 году Цепляк некоторое время находился под арестом; также арестовывался в декабре 1922, когда были закрыты и опечатаны все католические церкви и часовни Петрограда. В марте 1923 года были арестованы 15 католических священнослужителей Петрограда во главе с Цепляком и экзархом Фёдоровым. 21-26 марта 1923 года в Москве проходил процесс над ними, по итогам которого архиепископ Цепляк и прелат Будкевич были приговорены к расстрелу (для Цепляка приговор был заменён впоследствии на 10 лет заключения), трое священников и экзарх Федоров — к десяти годам заключения, а ещё 8 священников — к трем годам заключения^[57].

В 1926 году Папа Пий XI назначил епископа Мишеля д’Эрбиньи Апостольским делегатом на всей территории СССР. При этом о епископском посвящении д’Эрбиньи и о целях его поездки в СССР не объявлялось. В ходе своих визитов в СССР в 1926 году епископ д’Эрбиньи восстановил разрушенную в ходе репрессий 1919—1923 годов структуру Католической церкви, назначил Пия Эжена Невё, Антония Малецкого, Болеслав Слосканса и Александр Фризона Апостольскими администраторами и тайно хиротонисал их во епископы. О произошедшем стало известно властям, д’Эрбиньи был выслан, остальные епископы арестованы и либо высланы, либо расстреляны. Похожая судьба ждала и большинство католических священников. К 1935 году на территории СССР насчитывалось не более 16 католических священников, к концу тридцатых годов на территории РСФСР оставалось только два действующих католических храма — св. Людовика в Москве и Лурдской Богоматери в Ленинграде, прочие церкви были закрыты^[56]. Они получили статус «церквей при французских посольствах», и их деятельность как «церквей для иностранных дипработников» тщательно контролировалась властями. Такая ситуация сохранялась до 90-х годов.

Протестантизм

Лютеранство

Однако к началу «безбожной пятилетки» ситуация значительно изменилась. Приходы постепенно закрывались, многие прихожане-крестьяне оказались среди подлежащих раскулачиванию и были депортированы, а с начала 1930-х годов начались уже и этнические чистки. Ситуацию усугубляло то, что информация о репрессиях активно использовалась в антикоммунистической пропаганде в Германии и Финляндии, что в свою очередь позволяло советским властям считать немцев и финнов неблагонадёжными. К 1937 году в СССР не осталось ни одного лютеранского пастора. В 1938-39 годах были закрыты последние приходы, в которых уже не было пасторов^[59].

В 1940 году в состав СССР вошли Латвия и Эстония, где лютеране составляли значительный процент населения, за недолгий предвоенный период существенных изменений в церковной жизни в этих странах не произошло. Ситуация изменилась после вывода немецких войск. В 1944 году глава Церкви Латвии Гринбергс и около 60 % пасторов покинули страну, а среди оставшихся многие были репрессированы. В результате Церковь потеряла до 80 % своего клира. Лишь в 1954 году деятельность Церкви была вновь легализована. В 1967 году в Церкви Латвии было около 90 пасторов и около 400 000 человек считали себя её прихожанами, но церковная жизнь сводилась к проведению воскресных богослужений^[60]. В подобном положении оказалась и Церковь Эстонии. На территории РФ официально зарегистрированных немецких лютеранских общин не было вплоть до периода перестройки. Финны-лютеране смогли зарегистрировать в 60-70-х годах три прихода в Северо-Западном регионе.

Баптизм

В отличие от лютеран, евангельские христиане и баптисты (ЕХБ) в царской России (в отношении которых до начала XX века в России обычно использовался термин «штундисты»; указанные конфессии циркуляром МВД от 3 сентября 1894 года выводились из-под действия положения 1883 года — «Высочайше утверждённого мнения Государственного совета о даровании раскольникам всех вероисповеданий права богослужения»^[61] — и определялись как последователи «особо вредных течений») до издания Высочайшего указа от 17 апреля 1905 года подвергались преследованию со стороны властей, что обусловило их благоприятное отношение к падению монархии и большевистскому перевороту. Лидер евангельских христиан Иван Проханов писал в своей автобиографии:

В основе политики большевиков в отношении религиозных организаций была свобода для всех, за исключением тех групп и священства, которые участвовали в политической оппозиции новому режиму <…> Таким образом низвержение православной церкви было значительным достижением, главной базой религиозной свободы… В практической повседневной жизни мы, евангельские христиане, видели факты, подтверждающие в общем благоприятное отношение советской власти к религиозным группам… Когда наши проповедники и миссионеры показывали удостоверения, выданные Советами в Петрограде, им немедленно оказывалась помощь, и в аренде, по возможности крупных залов, и в разрешении печатать объявления о приглашении людей на богослужения, в развешивании этих объявлений на улицах^[62].

В многих городах России ЕХБ были переданы бывшие церковные здания других протестантских конфессий. Так, в 1917 году им был передан дом в Малом Вузовском переулке, ранее принадлежавший Реформатской Церкви, в котором и по настоящее время находится центральная баптистская церковь Москвы. Особым декретом от 4 января 1919 год «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям» ЕХБ было разрешено не служить в Красной Армии.

В 1928 году число членов Федеративного союза баптистов составляло около 350—400.000; Союза евангельских христиан — около 350—400 000^[63].

Ситуация начала меняться в 1929 году, когда баптистские проповедники (как и деятели евангельского христианства) стали подвергаться репрессиям как в центре страны, так и на периферии^[64]; сам Проханов весной 1928 г. выехал в Торонто на Всемирный конгресс баптистов и в СССР не вернулся. Ситуация ухудшилась с началом «безбожной пятилетки» и последовавших за ней репрессий 1937—1939 годов. Лишь с началом войны многие ликвидированные общины возобновили свою деятельность. В октябре 1944 г. с санкции властей в Москве было проведено совещание представителей общин евангельских христиан и баптистов (всего 45 делегатов) и учрежден Союз евангельских христиан и баптистов (с 1946 г. — Союз евангельских христиан-баптистов). Пятидесятники не получили разрешения на создание своего объединения. Часть из них присоединилась в 1945 г. к церкви ЕХБ на условиях Августовского соглашения (отказ от «моления на языках» на богослужениях и от обряда омовения ног перед причастием).

В 1960 году из ВСЕХБ, на фоне активизации антирелигиозной кампании, произошло выделение «Инициативной группы», которая в дальнейшем реорганизовалась в Совет Церквей ЕХБ. Члены последнего отказались от регистрации общин в органах государственной власти. Новое церковное движение практически с момента образования начало подвергаться массовым репрессиям со стороны властей, которые заключались в конфискации молитвенных домов и религиозной литературы, создании проблем с трудоустройством, существенном ограничении доступа к получению высшего образования и т. д. Всё это сочеталось с арестами активистов СЦ, которые осуждались на достаточно продолжительные сроки тюремного заключения. Государственное преследование СЦ ЕХБ прекратилось только в начале 1990-х годов.

Другие протестантские организации

Иудаизм

Однако в течение нескольких лет хедеры и иешивы ещё продолжали подпольную деятельность. В 1922 году Йосеф Шнеерсон, глава любавичских хасидов (6-ой Ребе), создал Комитет раввинов, действовавший в полулегальных условиях. В 1923 году антирелигиозная деятельность в отношении иудаизма была в значительной мере приостановлена: к концу 1920-х годов число синагог увеличилось по сравнению с 1917 годом; в Ленинграде в 1927 году было 17 синагог и молитвенных домов против 13 в 1917 году^[65]. С 1925 года предоставлять финансовую помощь на религиозное образование начала американская организация Джойнт. В целом 1920-е годы оказались наиболее либеральным периодом для религиозной еврейской жизни в СССР^[66]. Осенью 1927 года, после ареста и приговора, было позволено эмигрировать в Ригу Шнеерсону, который по переезде в 1924 году в Ленинград образовал там центр Хабада, противодействовавший политике ассимиляции евреев.

Ситуация изменилась в конце 1920-х; в средине 1930-х власти разрешали оставлять одну синагогу в крупных городах со значительным еврейским населением. К 1 декабря 1933 года было закрыто 257 синагог, что составляло 57 % от существовавших в первые годы советского режима.

Караизм

Ислам

20 ноября (3 декабря) 1917 г. было принято Обращение Советского правительства «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором говорилось:

Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России!

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. ^[67].

10-25 июня 1923 года в Уфе проходил II Всероссийский съезд мусульманских деятелей, на котором присутствовало 285 делегатов и муфтии Коканда, Ташкента и Крыма. Муфтием и председателем Диния назараты был избран Р. Фахретдин. Этот съезд показал, что уфимский муфтият является Центральным духовным управлением мусульман не только своего округа, но и большей части мусульман СССР. 30 ноября 1923 года НКВД РСФСР утвердил Устав ЦДУМ, по которому его полномочия распространялись на на Европейскую часть РСФСР и Сибирь, включая Казахскую АССР. 21 августа 1925 года НКВД и Наркомпрос РСФСР издали инструкцию, по которой преподавание мусульманского вероучения могло впредь производиться только в мечетях только лицам достигшим 14-летнего возраста или окончившим начальную советскую школу.^[70]

Мусульманское духовенство активно содействовало проведению советской внешней политики^[72]. В 1926 году состоялся I Всемирный мусульманский конгресс. СССР на нём был представлен руководством Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ). Делегация мусульман из СССР на конгресс была отправлена по инициативе советского дипломата Карима Хакимова.^[71]

Во второй половине 1920-х годов усилились давление и пропаганда, направленные против всех религиозных учреждений, в том числе и исламских. В 1930 году только в Татарстане из 12 000 мечетей было закрыто более 10 000, от 90 до 97 % мулл и муэдзинов были лишены возможности осуществлять свои обязанности.^[70]

С 1944 г. управление духовными делами мусульман СССР осуществляли четыре независимых друга от друга центра — Духовные управления мусульман (ДУМ) Средней Азии и Казахстана (Ташкент), Закавказья (Баку), Северного Кавказа (Буйнакск (ныне Махачкала), Европейской части СССР и Сибири (Уфа)

В конце 1970-х начале 1980-х годов наблюдалась явная активизация мусульманских религиозно-националистических настроений в южных республиках СССР, чему способствовали война в Афганистане и исламская революция в Иране. Органы КГБ отмечали, что среди таджикской и узбекской молодежи широкое распространение получило ваххабитское учение. В сентябре 1981 г. ЦК КПСС было принято постановление «О мероприятиях по противодействию попыткам противника использовать „исламский фактор“ во враждебных СССР целях», дополненное в апреле 1983 г. постановлением «О мерах по идеологической изоляции реакционной части мусульманских священнослужителей».^[73]

Буддизм

Шаманизм

Новые религиозные движения

Религиозное диссидентство

Значительная часть православного духовенства и верующих в СССР вплоть до средины 1940-х годов стояла на антисоветских позициях и примыкала к подпольным церковным группам (см. статью Истинно-православная церковь); впоследствии, ввиду нормализации отношений между государственной властью и руководством Московской Патриархии, которая перешла на позиции полной и безусловной лояльности коммунистическому режиму, в рамках РПЦ появились отдельные лица и группы, выражавшие недовольство таким положением. Первым известным православным диссидентом был Краснов-Левитин, который начиная с 1958 года издавал в самиздате статьи, описывающие преследования и притеснения верующих в СССР.

Диссидентские настроения, после 1920-х, были весьма распространены среди баптистов; многие баптистские лидеры и активисты были приговорены к наказаниям в виде лишения свободы^[75]. В мае 1960 года Георгием Винсом, вместе с другими баптистами, была создана «Инициативная группа», которая в дальнейшем преобразовалась в Совет Церквей ЕХБ, члены которого отказывались от регистрации своих общин в государственных органах.

В феврале 1964 года выпускники Ленинградского университета Игорь Огурцов, Евгений Вагин, Михаил Садо и другие создали подпольную организацию «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа» (ВСХСОН), целью которой было изменение существующего строя путём вооруженного государственного переворота; идеологические установки ВСХСОН в значительной мере совпадали с настроениями христианской демократии^[76]. Руководитель ВСХСОН Игорь Огурцов и его единомышленники были арестованы и приговорены к длительному тюремному заключению.

См. также

Совет по делам религий
История Русской церкви#Второй патриарший период
Список храмов, упразднённых советской властью

Примечания

Литература

Бычков С. С. Русская Церковь и императорская власть (очерки по истории Православной Российской Церкви 1900—1917 годов). — 1-е. — Москва: Русское рекламное издательство, 1998. — Т. I. — 320 с. — 3000 экз. — ISBN 5-94892-006-2
Бычков С. С. Большевики против русской церкви. Очерки по истории русской церкви (1917—1941 гг.). — 1-е. — Москва: Sam&Sam, 2006. — Т. II. — 1500 экз. — ISBN 5-94892-006-2

Ссылки

Игумен Дамаскин (Орловский)История Русской Православной Церкви в документах Архива Президента Российской Федерации
Евреи в Советском Союзе — статья из Электронной еврейской энциклопедии
В. Задворный, А. Юдин. История Католической Церкви в России. Краткий очерк. — М.: Издание колледжа католической теологии имени св. Фомы Аквинского, 1995.
Церковь и государство в СССР.1917-1953. Документы

СССР в темах
	Герб • Флаг • Гимн • Государственный строй • Конституция • Съезд народных депутатов • Административное деление • География • Города • Столица • Население • Языки • История • Экономика • Валюта • Культура • Религия • Кинематограф • Литература • Музыка • Праздники • Спорт • Образование • Наука • Транспорт • Туризм • Почта (история и марки) • Интернет • Вооружённые силы • Внешняя политика Верховный Совет • Съезд Советов • Центральный исполнительный комитет • КПСС • Руководители • Распад Портал «СССР»

СССР в темах

Герб • Флаг • Гимн • Государственный строй • Конституция • Съезд народных депутатов • Административное деление • География • Города • Столица • Население • Языки • История • Экономика • Валюта • Культура • Религия • Кинематограф • Литература • Музыка • Праздники • Спорт • Образование • Наука • Транспорт • Туризм • Почта (история и марки) • Интернет • Вооружённые силы • Внешняя политика
Верховный Совет • Съезд Советов • Центральный исполнительный комитет • КПСС • Руководители • Распад
Портал «СССР»

Источник