Карлос кастанеда путь воина духа инструкция к жизни читать

ВСТУПЛЕНИЕ

Истинного жизненного пути этого необычного человека не знает никто. Вместо его подлинной биографии всем интересующимся предлагают различные, причем зачастую взаимоисключающие, версии его жизни; фрагменты его личных воспоминании, почерпнутые из его же книг; осколки немногочисленных интервью, процеженные сквозь сито самоцензуры; высказывания людей, так или иначе близких ему и находившихся в его тени.

Мы идем вслед за его почитателями. И потому в предлагаемом жизнеописании будет много версий, поскольку вся биография Кастанеды была, по высказыванию его подруги, одной большой неточностью. И потому в поисках истины мы обратимся ко всем, кто был рядом с маэстро, и — по возможности подробнее — расспросим их о нем. Ведь кроме рассказов очевидцев и участников давних событий теперь уже никто не сможет представить сколько-нибудь достоверных фактов об одной из загадочных и противоречивых личностей XX века.

Автор книги благодарен всем, чьи материалы попали в качестве фрагментов на эти страницы и послужили основой для создания образа Карлоса Кастанеды. Особая признательность издательству «София», на протяжении ряда лет печатавшему книги Кастанеды для русскоязычного читателя, и личная благодарность Олегу Вавилову.

НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ К КАСТАНЕДЕ, ИЛИ КРАСНЫЙ ОЛЕНЬ УИЧОЛЕЙ

В те далекие уже годы, когда наша экспедиция отправилась на первое свидание с миром шаманов-брухос, пустынь и кактусов, о Карлосе Кастанеде в России знало буквально несколько десятков людей.

Мексика и весь ее духовный мир вообще, знакомые нашим соотечественникам главным образом по бесконечным телесериалам и кактусам-канделябрам за окном туристского автобуса, на самом деле были им совершенно неизвестны.

Да и нам, участникам телеэкспедиции, тоже, скажем честно, она тогда была знакома лишь с одной, внешней стороны. Мы знати, что здесь расположен самый крупный мегаполис мира. Что сюда, в Мексику влекомые неведомым таинственным зовом, тянутся со всех сторон света киты, бабочки-монархи, фламинго и черепахи. Что здесь на сотню обычных людей приходится по нескольку белых и черных брухос — шаманов. Что тут чаще, чем в других странах, наблюдают НЛО и чупакабр…

Но, исколесив страну вдоль и поперек, поняли, что не знали главного — ее духовной сути, которая во многом зиждется на старинных обычаях и верованиях. Без этого нет Мексики и не могло быть феномена Кастанеды.

Незадолго до поездки в штат Веракрус я побывал в Мехико в доме у известного знатока местных культов, писателя и общественного деятеля, хорошо знавшего Кастанеду, — доктора Виктора Бланко.

Трудно себе представить, что мы, проговорив много часов, почти не упоминали Кастанеды, настолько он был мало известен мне и настолько понятен был Виктору Бланко. Он лишь мимоходом заметил, что много рассказывал Карлосу о верованиях индейцев яки и уичолей и передал будущей знаменитости десятки исследований по этнологии коренного населения приграничных районов Мексики и США, а тот потом дарил ему свои книги, причем первые были сделаны в виде бесед с вождем индейцев яки доном Хуаном, — да вот они все, стоят на полках в кабинете Виктора…

Обряд изгнания дьявола

Тогда же он и посоветовал мне съездить в Нансиягу:

— Многие люди давно научились бороться с силами зла своими идущими от прадедов методами. Элвис Пресли, например, закрывался от сглаза и колдунов, которых очень — не без оснований — боялся, прикрывая сложенными руками нижнюю чакру, энергетическую точку, которую считал у себя наиболее уязвимой. В Веракрусе же черной магии противопоставляют магию белую, сочетаемую с терапевтическим воздействием целебных грязей, минеральных источников и окуриваний. Поезжай; одно дело — увидеть все это у меня дома, как в музее, и другое — почувствовать на себе силу колдовства…

И я поехал…

И вот штат Веракрус, район озера Катемако. Городок Сан-Андреас-де-Тускла. Заповедник Нансияга, край нехоженой сельвы и черных шаманов. Сеньор Хильберто Перейра, один из самых могущественных шаманов Веракруса, принимает меня на своей фазенде. Дон Хильберто встречает гостя в обычном для такого случая одеянии, чтобы последовательно провести обряд белой и черной магии.

Дон Хильберто предельно краток:

— В нашем штате работают более четырехсот шаманов, и большинство из них занимается черной магией. Воздух здесь буквально пронизан проклятиями, насылаемыми одними на других. Нужны сильные талисманы, чтобы защититься. Вы получите их.

Я еще не знал, что наша экспедиционная видеокамера, до тех пор безупречно служившая долгие месяцы, давно уже не работает, — механическое повреждение. Видимо, задели обо что-то, продираясь сквозь сельву. Она вроде бы вначале снимала, но потом, уже в Мехико, просматривая кассеты, с ужасом обнаружили, что изображения нет — одни цветные квадратики — брак… Целый день съемки пошел насмарку. Не подозревая об этом, мы начали снимать обряды белой и черной магии сеньора Хильберто.

Каково же было наше изумление, когда, просматривая кассету, на которой были засняты оба обряда, мы увидели только одну «черную» церемонию! Камера снимала как ни в чем не бывало! Будто и не было поломки. А от белой магии не осталось и следа. И мне пришлось возвращаться сюда и снимать еще раз, но только уже белую магию.

И еще одна странная деталь — весь сеанс черной магии сопровождался каким-то странным гулом, будто исходившим из недр земли. Звукооператором он предусмотрен не был. Откуда он взялся, до сих пор остается загадкой.

…Честно говоря, я не настаивал на проведении этого ритуала. Более того, был против. Ведь он связан с убийством человека, лик которого — а проще, фотография — помещен в куклу, с которой и манипулирует шаман. Но дон Хильберто сказал, что ему все равно надо проводить этот обряд именно сегодня, и ему, шаману, безразлично, будем мы снимать или нет.

Он не жалел ни самого несчастного, чем-то провинившегося перед высшим судом, ни его жену, призывая все возможные черные силы покарать их. Он насылал на них и их родственников раннюю смерть, несчастья и болезни. Любопытно, что в своих молитвах дон Хильберто использовал как католические, так и местные индейские приемы вызова черных сил. Сам он, как выяснилось, не ведает различий между ними, ему все равно, кто ему помогает, — ведь он обращается к этакому универсальному, всеобщему центру-распределителю черных сил.

— Какая разница, во что верят люди, — черные и светлые силы у всех одни и те же… — только и пробормотал дон Хильберто в ответ на мою просьбу «прокомментировать» свои действия…

Хижина шамана наполняется духами, которые слетаются со всех сторон, они внемлют его призывам и устремляются по сторонам света искать свою жертву. Она где-то неподалеку, в соседней деревне.

Перед началом церемонии те-маскаль

Заповедник Нансияга, поздний вечер, подготовка к празднику очищения те-маскаль.

В этот вечер окрестные селения отряжают сюда своих представителей на всю ночь.

Дело нешуточное: в краю, где колдовские чары столь сильны, что влияют даже на работу кинооператоров, где невидимые заклятья шаманов так и роятся в воздухе, необходимо получить мощную защиту от злых духов.

— Церемония те-маскаль, — говорит руководитель центра сеньор Карлос Санчес, — проводится для очищения людей от вредоносного воздействия черных шаманов. Мы начинаем с востока, — и Карлос поворачивается в сторону озера. — Приветствуем ветры востока, влияющие на наше сознание. — Карлос уже стоит лицом к лесу. — Приветствуем ветры юга, несущие нам энергию, ветры запада, сообщающие нам силы, и ветры севера, дающие бодрость духа и тела. Оматагуяси! Слово благодарности богам и добрым духам за то, что они позволили провести этот обряд очищения. На языке индейцев хопи оно означает «спасибо».

Почему — хопи, Карлос объяснить так и не смог. Каким образом индейское словечко перекочевало из Аризоны, из пустыни Сонора, где приобретал свой первый опыт Кастанеда, на берега Мексиканского залива, — неизвестно…

Всех участников церемонии окуривают дымом от горящих веток эвкалипта, чтобы не дать возможность злым духам забраться в тело прямо во время обряда.

ТЕ-МАСКАЛЬ, «ЧРЕВО МАТЕРИ-ЗЕМЛИ»

Красивые девушки, участницы те-маскаля, впадают в некое экстатическое состояние — то ли от дыма, курящегося вокруг них, то ли от завораживающих звуков раковины. Они начинают свое ритуальное движение по берегу озера, очищая по дороге все предметы — камни, тропинки, хижины на сваях, фигурки божков и деревянный настил пристани… Вокруг все должно быть освобождено от злых чар. Готовится главное действо — «чрево матери-земли», где участники должны провести время в полной темноте, наедине со своими мыслями и еще слушать своего учителя — Карлоса. Входить в это каменное сооружение, пол которого выстлан циновками, можно только на четвереньках, а фотографировать вообще нельзя.

Когда жар от раскаленных камней, сложенных кучкой в центре, станет нестерпимым, участники обмажут себя целебной грязью. Желательно делать это не реже одного раза в неделю, чтобы в организм не забрались «чужие»…

Наконец открываются двери, и очищенные выбираются наружу. Сейчас им предстоит омовение в кишащем крокодилами озере. Люди чувствуют внутреннюю свободу — все злобные силы покинули их. Надо отметить, что ни одна рептилия не приблизилась к купающимся в озере людям.

Оматагуяси! Карлос объяснил, что между участниками обряда и пресмыкающимися, вообще-то не отличающимися кротким нравом, будто бы заключено некое «негласное соглашение» о ненападении именно в эту ночь…

Раз в году индейские общины, живущие в окрестностях мексиканского вулкана Попокатепетль, что в 56 километрах к западу от столицы, объединяются для проведения одного из самых таинственных ритуалов — праздника святого Грегорио. Виктор Бланко не раз говорил мне о странной взаимосвязи между данной церемонией и появлениями НЛО в этом краю, а также случаями проявления сейсмической активности.

— Поезжай туда и лично познакомься с духом дона Грегорио. Он якобы покровительствует жителям штата Пуэбло, которые его почитают. По разным хроникам, дон Грегорио много раз являлся жителям в виде угрюмого великана в сомбреро. Может, и тебе повезет…

Обряд те-маскаль

На полпути в Пуэбло ко мне в машину подсаживается сеньор Антонио Аналько, шаман-градозаклинатель из селения Сантьяго-Халитцинтла. Он умеет видеть будущее во снах, но, главное, знает все местные обычаи. Вот что он мне рассказал, пока мы ехали вместе:

— До испанцев жители областей, что соседствовали с вулканом, считали Попокатепетля полубогом. С марта по июль проводили различные церемонии в его честь и молили о дожде. Когда пришло христианство, братья-францисканцы начали настоящую войну с идолопоклонством. Именно тогда вулкан был «окрещен» именем дона Грегорио — потому что начало сельскохозяйственных праздников совпадало по времени с днем почитания великомученика Георгия — 12 марта.

Дух вулкана является мне во сне и выражает свои пожелания и указания, которые обычно выполняются на следующий же день начала праздников. Стать шаманом-градозаклинателем может не каждый человек. Избранными считались только те, кто выжил после удара молнии или кто общался с доном Грегорио во снах. А я как раз и был таким… Сегодня мы постараемся попасть на церемонию общения с духом вулкана. Вон он, уже виден справа…

Вулкан Попокатепетль

Серая шапка Попокатепетля закопалась в белых тучках, а вокруг до горизонта — пронзительная синь неба. На дороге уже видны паломники — сотни мужчин, женщин, детей и стариков несут дону Грегорио свои дары, среди которых чаще всего можно увидеть местную текилу, тропические фрукты и драгоценности.

Все эти люди в конце концов доходят до места, которое называется на местном наречии «Пупок» и представляет собой пещеру, расположенную у самого жерла вулкана. Это святилище используется шаманами уже много веков с одной и той же целью.

Заходя в пещеру, шаман подносит дары, а народ в это время читает молитвы. Затем начинаются жертвоприношения дону Грегорио — чаще всего в его честь режут индюков. Говорят, что в древности вместо них приносили в жертву людей.

Затем настает время «танца шелковых ленточек» — ритуала, во время которого участники оплетают разноцветными ленточками палку двухметровой высоты и танцуют с ней. По окончании танца шаман «читает» переплетение ленточек, чтобы понять указания святого Грегорио. Вся церемония завершается запуском в воздух разных шутих и фейерверков — чтобы вызвать дождь…

Мы загнали машины на узенькую дорожку, упирающуюся в живописную деревушку, притулившуюся к скалам. Наша компания по её тесным улочкам едва протиснулась: они были забиты молодыми людьми, одетыми в короткие штаны: верхняя часть их тела, расписанная серебристой краской, оставалась голой. Лица были закрыты ритуальными масками. У них были с собой хлысты, цепи и палки, и большей частью они толпились около скромных домиков из соломы и глины. Когда мы попытались расспросить некоторых из этих странных личностей, то в ответ только разобрали, что они — «посеребренные».

На главной площади играл оркестр. Атмосфера праздника накалилась сотнями «посеребренных», которые, танцуя, принимались размахивать руками, как будто дрались на мечах. Так они образовали два круга. Каждый из них представлял собой квартал селения: нижний и верхний. Мы оказались свидетелями неведомого доселе действа, которое предшествовало дню святого Грегорио. Юноши несли хлысты и продолжали демонстрировать свое фехтовальное искусство. Порой кончик хлыста мелькал угрожающе близко от наших лиц. Некоторые из молодых людей приближались к нам со своим оружием, издавая горловые звуки, будто изображали зверей, изготовившихся к атаке, но дальше двух или трех легких тычков и прикосновений открытой ладонью дело не заходило.

Тем временем все больше и больше «посеребренных» включалось в круговое движение. И вдруг наступил полнейший хаос: удары, крики, стычки и летающие камни. Мы оказались посреди сражения нижнего и верхнего кварталов. Несколько минут спустя вмешалась полиция и развела неприятелей. Однако праздник продолжался…

Происхождение этих странных персонажей скрывается в глубокой тайне. Антонио сам не знает, откуда идет этот культ. Некоторые утверждают, что «посеребренные» олицетворяют собой град как своими нарядами, так и поведением. Однако в этом толковании ничего не говорится ни о смысле раскраски (которая вовсе не напоминает цветом белый град), ни о происхождении масок.

Стоит упомянуть, что мастерство владения хлыстом у «посеребренных» поистине уникально. Пожалуй, его можно было бы связать с желанием устрашить град и сымитировать щелканьем хлыста гром. Другая гипотеза говорит о возможной связи с внеземным разумом. Отсюда и серебристый цвет тел, и гротескные маски. Но если все это содержание ритуала, то как объяснить агрессивные действия его участников?

Вернувшись в Мехико, я обратился за ответом к Виктору Бланко. Но он только развел руками…

…Пыльная буря настигала нас. Крошечные песчинки уже стучали по стеклам кабины, розоватая мгла скрыла половину горизонта, а впереди все бежала и бежала булыжная дорога с бесконечными кактусами и пальмочками юкка по правую и левую стороны. Пустыня Вирикута, штат Сан-Луис-Потоси, родина уичолей и пейотов… Одно из самых загадочных и притягательных мест Мексики. Именно сюда в последние десятилетия стремятся попасть приверженцы учения Карлоса Кастанеды, читатели его книг.

Где-то впереди, за цепью гор, за длинным тоннелем, лежит городок с подходящим для этих мест названием — Реал-Каторсе, Четырнадцатая Реальность, получивший название, во-первых, за неимоверные когда-то залежи золота и серебра и, во-вторых, из-за плантаций особенных кактусов, которые, приготовленные особым образом, воздействуют на психику людей. Там нам предстояло провести ночь перед ритуальным походом в пустыню.

Западные отроги Сьерра-Мадре простираются с севера на юг, параллельно мексиканскому побережью Тихого океана. На западе, между хребтами и морем, лежат тропические равнины, к востоку находится большая пустыня. Горные цепи разделены узкими долинами и каньонами, а в районе штата Найярит горы Сьерра-Мадре пересечены вулканическим разломом, что еще больше затрудняет ориентацию и создает запутанный лабиринт скал. Так называемая Страна уичолей расположена как раз на этом неприветливом и величественном пространстве…

СТРАНА УНМОЛЕЙ

Кто такие уичоли? Во-первых, это двое индейцев, что, привалившись спинами к кабине, расположились в кузове «шевроле», поднимающего пыль в двухстах метрах впереди нашей машины. Отец и сын Аполлонио едут с нами аж от самого Мехико, чтобы приобщить нас к магическому и таинственному обряду поиска в пустыне кактуса пейота (или пейотля) и его приготовления и поедания.

Во-вторых, это древнейшее население Центральной Америки, сохранившееся сегодня в отдаленных деревушках, находящихся на откосах горных хребтов. Их основное занятие — земледелие, немного — животноводство, а торговля художественными изделиями пополняет их доходы в городах. Каждый поселок уичолей состоит из семей, соединенных родственными узами. Кровное родство — основа их социальных связей. «Государство» уичолей делится на районы, имеющие свои церемониальные центры, вокруг которых и группируются населенные пункты.

С точки зрения лингвистики уичоли, как и их соседи кора и тепеуано, принадлежат к юто-ацтекской семье народов. Индейцы тараумара из штата Чиуауа, майя из штата Синалоа, хопи, папаго и пима с юго-запада США — их языковые родственники.

Уичоли называют себя висрарика, именно под этим именем они были известны соседям. Буквальный перевод этого слова означает «люди, живущие в местах с колючими растениями».

Можно предположить, что их предки произошли от различных этнических групп. Древние обитатели нагорий, уичоли смешались с племенами охотников и собирателей, а в XVI веке — с группами беженцев, которые спасались в неприступных горах от испанского вторжения.

Конечно, все это я узнал не от самих уичолей, отца и сына Аполлонио, — они не умеют ни читать, ни писать и нисколько не стараются скрыть этого. Зато они свято хранят свои устные традиции, старательно передавая их от поколения к поколению.

Как всегда напутствуя меня перед очередным путешествием в глубинку страны, Виктор Бланко говорил, что уичоли жили и при дворе императора Монтесумы, считаясь признанными среди ацтеков колдунами, без которых не принималось ни одно государственное решение. Они владели техникой внушения, могли очистить человека от сглаза и порчи, предсказать его будущее, заряжали его необходимой для того или иного действа энергией, говорят, даже умели перемещаться в пространстве и времени…

— Да и правильно ли называть их людьми, этих мексиканских «энергетических ниндзя»? — спрашивал Бланко. — Недаром Карлос Кастанеда, мой старый друг, так интересовался ими. В маши дни они, конечно, живут в иных условиях, под воздействием других религий и других политических веяний и знаний, но они есть… И ты их увидишь. Дон Аполлонио Каррильо, ставший на время вождем нашей группы, родился в семье потомственных шаманов. Рано лишившись матери, воспитывался у деда — знаменитого брухо, который и передал внуку по наследству все духовные знания и священные традиции племени. Особый дар целительства и склонность к шаманству дон Аполлонио почувствовал еще в детстве. Сегодня этот небольшого роста «дедушка» в белом с красным национальном уичольском костюме с нарисованными оленями, безмятежно трясущийся в кузове старенького «шевроле», — один из признанных вождей своего племени, целитель-курандеро. В свое время он получил титул маракаме — верховного колдуна уичолей. В 57 лет он считается лучшим «охотником за пейотами».

На подступах к Вирикуте

Нам удалось добраться до гор раньше, чем кавалькаду настигла песчаная буря. Синяя цепочка хребта, маячившая на горизонте и, казалось, недостижимая, появилась вдруг перед самым нашим носом и нависла над головой. Камешки с обочины грунтовки с противным шелестом сыпались в пропасть, когда мы в течение часа взбирались к долгожданному 2,5-километровому туннелю, связывающему город Реал-Каторсе с остальным миром. Туннель был вырыт еще в прошлом веке золотодобытчиками. Имеются тут, в горах, и серебро, и платина. Надо заметить, что индейцев уичолей все это не интересовало. Они не гнули спины на испанцев, не нанимались строить дороги и копать котлованы под новые здания. Все века, последовавшие за испанским завоеванием, и особенно в XX веке, уичоли продолжали упорно отвергать изменения, угрожающие их традициям, религиозным представлениям и жизненному восприятию. Это культурное сопротивление связано с многовековой мудростью, передаваемой от поколения к поколению, в которой главный элемент — равновесие сил природы.

Все пространство между побережьем Найярита и пустынями Центрального плато для уичолей до сих пор святое. Это как бы огромный храм под открытым небом, в котором они заключили свой магический пакт с окружающей средой. Эта святая для них земля совпадает с тропиком Рака, началом вулканического разлома и последним кольцом так называемого Пояса кукурузы великих доколумбовых культур.

Мифологическая родина уичолей — Вирикута, та самая пустыня, которую мы только что пересекли, где родилось Солнце и сформировался мир; отсюда боги начали свой путь по направлению к горам, следуя за солнцем.

Что мы, собственно, только что и сделали.

Городишко, притулившийся к скалам, уже засыпал, когда наша пропыленная экспедиция вползла на его идущие под углом 45 градусов узенькие улочки. Назавтра нас ожидало большое путешествие в пустыню.

…Наутро, загрузившись в допотопный «лендровер», мы тронулись в путь. Предстояло спуститься в пустыню не туннелем, а другой, более короткой дорогой. Дон Аполлонио уверил всех, что путешествие будет весьма приятным. По дороге, сидя в тряском и раскаленном металлическом кузове грузовичка, он пытался толковать мне зависимость между пейотом (или пейолем), оленем и кукурузой — тремя участниками некоего космогонического действа, которое привело к созданию Страны уичолей. В незапамятные времена эти три персонажа сражались с хаосом и темнотой. Это учение, как сказал шаман, представляет собой совокупность откровений, выражаемых колдунами маракаме.

Наш разговор неожиданно был прерван испуганными возгласами тех, кто сидел рядом с водителем.

Как оказалось, тот был не совсем в себе. Видимо, живя в краю пейотов, нельзя не подпасть под их чудодейственную силу. И водитель отдал им должное, с трудом вписываясь четырьмя колесами во все повороты дороги.

Но дону Аполлонио и его сыну такие серпантины были привычны. Только раз они попросили остановиться возле источника, чтобы умыться, а затем старик снова занял место на крыше и продолжил рассказ. Я, стараясь не следить глазами за узкой полоской щебенки, что отделяла нас от пропасти, слушал рассказ уичоля о том, как боги открывают маракаме свои секреты. Но до сознания долетали только отдельные фразы: уж больно крутые виражи закладывал наш водитель.

Маракаме черпают силу из сновидений и состояния транса…

Быть маракаме — это одновременно большая честь и тяжелая обязанность… Чтобы преодолеть все препятствия, маракаме должен обладать силой и ловкостью… Используя всякие увертки, колдун создаст игру для посвященных… Упражнения, развивающие воображение, укрепляют характер и обостряют чувства… И во всем этом ему помогает пейот.

Все время, что мы ехали, сын шамана, Аполлонио-младший, стоял на задней подножке джипа, готовый в любой момент спрыгнуть. Он оказался самым мудрым уичолем.

…И вот наконец мы внизу. Слава всем индейским духам и богам! И час, и два несемся по пыльной пустыне к одному лишь шаману известной точке на карте. Она, эта карта, существует только в голове у дона Аполлонио, поскольку ни на одном плане вы не найдете тайные плантации пейота, известные избранным.

Позади последний поселок. Слева и справа — снова бескрайние дали с теми же кактусами и «пальмочками» юкка^[1], возле которых любят прятаться плантации кактусов-пейотов. Отпускаем джип до позднего вечера и, вытянувшись в цепочку, вползаем в пустыню. Жарко. Под ногами камни, колючки цепляют за одежду, доставая кожу.

ВЕЧНОЗЕЛЕНАЯ ЮККА

…Шли около часа. Горы, опять замаячившие на горизонте, основательно приблизились. Наконец шаман издал крик радости — он нашел заветное место! Все разбрелись на поиски своих пейотов. И вскоре каждый из нас нашел свой кактус, присел возле него, вырезал кусочек, помыл и отправил в рот.

Тем временем дон Аполлонио готовился к ритуалу и попутно разъяснял мне его предназначение.

Церемониальный календарь уичолей делится на две большие фазы, совпадающие со временем засухи — зимой и весной — и периодом дождей — летом и осенью. Ритуалы, проводимые в сухую пору, посвящены трем важнейшим богам: Отцу Солнцу, Дедушке Огню и Прадедушке Оленьему Хвосту.

Цветущая юкка в мексиканской пустыне

— Отец Солнце — это источник всех жизненных сил, — рассказывал шаман, разрезая кактусы, смахивая пыль орлиным пером и смачивая их водой. — Он, в свою очередь, нуждается в энергии, чтобы преодолеть жизненные препятствия, поджидающие его во время ночных похождений. Поэтому он должен получать пищу и находиться под постоянным наблюдением.

Татевари, Дедушка Огонь, объединил предков и привел их в Вирикуту, землю пейота. На вершине холма Эль-Кемадо (Обожженного) он показал им вход в бездонный колодец, именно там предки попробовали пейот и воспели акт творения. И именно там земная поверхность совпадает с подземным миром и образует пятую сторону света.

Хорошо бы было найти эту особую переходную зону между двумя мирами, коль она находится где-то рядом. Я заикнулся об этом, но дедушка Аполлонио сразу же категорически отверг идею отправиться в другую реальность, сославшись на дела в этом мире.

Итак, церемониальный цикл периода засухи завершается праздником Хикури неирра, или Торжеством пейота. В это время приносятся в жертву кактусы и кровь оленя, которая удобрит землю. Индейцы призывают Отца Солнце и богинь воды, чтобы те договорились между собой. Таким образом начинает действовать некий космический механизм, который делает возможным переход от одного ритуального цикла к другому.

…Узкими горными тропами возвращаются уичоли в свои поселения, радостные от того, что сумели вручить богам свои дары, которые обеспечат вечный ход времен.

Отправив в рот кусочки пейота, я, честно говоря, ничего не ощутил и стал внимательно разглядывать кактус, в общем-то и на кактус не похожий. Он скорее напоминает молодой гриб-дождевик со сморщенной шляпкой и увесистым корнем, которому приходится глубоко ввинчиваться в сухую почву пустыни. Чтобы вырыть гриб… прошу прощения, кактус из земли, нужно основательно поработать ножом. Нескольких кусков, поочередно проглоченных, должно, по идее, хватить для начинающего «пейотиста», видавшему же виды «кактусисту» бывает мало и пяти штук…

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ БУДУЩИХ ПЕЙОТИСТОВ

Священный кактус произрастает только в одном месте планеты — на священной земле уичолей, в пустыне Вирикута, штат Сан-Луис-Потоси. Его латинское название Phophora Williamsy дано по имени его первооткрывателя американца Джона Уильямса. Пейот (пейотль), или по-уичольски «хикури», — эффективное лечебное природное средство, панацея от десятков болезней, а также сильный биостимулятор, источник энергии.

Во время приема пейота следует воздерживаться от всякого рода алкалоидов, а также от секса и еды.

Максимальная доза: 5–8 плодов пейота средней величины с перерывами в 15–30 минут между приемом каждого. Принимая пейот, следует тщательно пережевывать его мякоть, запивая небольшим количеством воды.

Посаженный в доме живой пейот считается хранителем и защитником домашнего очага. Его следует поместить в горшок с песком и поливать один раз в 15 дней.

До 1968 года пейот продавался в специализированных магазинах Мексики, а затем указом президента был запрещен к вывозу из штата Сан-Луис-Потоси как нелегальный наркотик и редкий, вымирающий вид лекарственных растений. Нарушение этого указа карается в стране тюремным заключением сроком от пяти до семи лет.

…Прошло несколько минут, и я стал замечать, что краски вокруг стали ярче. Зрение мое, далекое от совершенства, неожиданно как бы улучшилось. Горы, виднеющиеся вдали, немного приблизились и прояснились. Лица товарищей подобрели и разгладились. Сильно захотелось есть и говорить.

Я съел еще пару долек пейота… Нет, видений не было. Наверное, я все-таки недобрал необходимую для галлюцинаций дозу.

Возвращение было бодрым. После «кактусовой встряски» ноги сами несли нас к краю пустыни. Тяжелая аппаратура казалась невесомой, бутылки с водой — легкими, как орлиные перья. Воздействие кактуса было, несомненно, положительным.

Пустыня Вирикута, столь настороженно встретившая нашу группу накануне, провожала нас во всем блеске своих красок, заигравших с утроенной силой от съеденных пейотов.

В пустыне Вирикута

А совсем недалеко от города младший Аполлонио, опять же стоявший на подножке балансировавшего на краю пропасти джипа, закричал, что видит тамац-каюмари — Красного оленя.

Никто не усомнился в его видении.

Более того, именно в тот момент у меня возникло стойкое желание узнать побольше о человеке, завладевшем умами многих юношей и девушек в Европе и Америке; человеке, чье первое прикосновение к теме произошло, помимо пустыни Соноры, и где-то здесь, в этих безлюдных районах Мексики. Но чем больше я узнавал о нем, тем запутаннее и сложнее становились его образ и его путь к мировой славе. И чем больше фактов о Кастанеде появлялось в нашем распоряжении, тем непонятнее становилась его биография. А потом выяснилось, что написать ее, в строгом значении этого слова, вообще невозможно. Ее мыслимо было сложить лишь из кирпичиков его книг, и все равно оказывались незаполненными многие отдельные фрагменты жизни, не покрытые ничьими воспоминаниями. Да, непостижим был этот человек, оставшийся для всех нас синонимом неразгаданного и таинственного.

Поэтому рассказывать о нем мы станем с помощью его книг и тех его приверженцев, кто оказывался в разное время рядом с ним, слушал его и записывал его мудрые мысли. Только так можно будет понять его непростую жизнь.

ТВОРЦЫ НАРКОТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. ПОКОЛЕНИЕ «ДЕТЕЙ-ЦВЕТОВ»

Вообще, с точки зрения специалиста по мифологиям и примитивнььм религиям, учение дона Хуана в изложении Кастанеды не представляет собой какого-то открытия. Откровением стало другое — яркая литературная подача этого учения. И стоит отметить, что американский книжный рынок предложил произведение Кастанеды «Учение дона Хуана» как нельзя вовремя.

Надо сказать, что опыт постижения иной реальности с помощью наркотиков-галлюциногенов не нов, он уже освещался в литературе XX века и до Кастанеды. В конце 1950-х годов с мескалином (именно это соединение передает волшебные свойства пейоту-лофофоре) и ЛСД экспериментировал перебравшийся в Калифорнию английский писатель Олдос Хаксли, его «Врата восприятия» стали одной из настольных книг «контркультурной» молодежи. Впрочем, Хаксли больше известен как автор классической антиутопии «О дивный новый мир», а причина его пристрастия была вполне прагматичной и невеселой: писатель медленно умирал от рака.

Еще один творец наркотической революции 1960-х — гарвардский профессор психологии Тимоти Лири. Однако он в отличие от Хаксли расширял сознание из чисто научного любопытства: ученый был уверен, что психоделики смогут нужным образом трансформировать человеческую психику — и даже покончить с войнами. Впоследствии Лири увел с собой «по грибы» таких кумиров молодежи того времени, как Уильям Берроуз и Джек Керуак. А сам, перейдя на ЛСД и став гуру поколения «детей-цветов», был изгнан из университета и попал «под колпак» ФБР (в последние годы жизни он стал страстным пропагандистом киберпанка и Интернета).

Между прочим Лири утверждал, что в 1963 году познакомился с Кастанедой, но от предложения последнего стать его учеником отказался.

К концу 1960-х наркотики, в том числе синтетические, настолько широко распространились в студенческой среде Америки, что власти нескольких штатов забили тревогу и наложили на «расширителей сознания» запрет. Однако остановить наркотическую революцию было уже невозможно.

Севшему на иглу поколению требовались новые маяки. Таким образом, Карлос Кастанеда оказался в нужном месте и в нужное время со своим народным целителем доном Хуаном, полагавшимся исключительно на природные средства: кактусы, грибы и траву jimson weed, известную в России как «дурман обыкновенный».

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

Первые переводы книг Кастанеды появились в России в конце 1970-х годов. «Россия, — писал в 1998 году „Русский журнал“, — гигантская плавильня. Мы откинули от Кастанеды Америку 60-х, приплюсовали к нему Рериха и мадам Блаватскую и, не спросив автора, кажется, включили Кастанеду в поиски русской идеи». Большой знаток «грибной» тематики писатель Виктор Пелевин связывает воодушевление первых советских читателей Кастанеды с эффектом запретного плода: «Этот восторг понятен — многие из нас помнят, каково было читать самиздатовскую ксерокопию Кастанеды в Москве, увешанной портретами черных магов из Политбюро, или закупать оптовые партии декоративного кактуса Lophophora Williamsi у ошалевших кактусоводов с Птичьего рынка под подозрительным и растерянным взором патрульного милиционера».

Вожделенный объект поисков — пейотль

Популярности сочинений Кастанеды способствовало и то, что шаманские откровения поданы в них под соусом этнографии. Эта солидная наука, занимавшаяся в основном изучением жизни примитивных народов, в конце 1960-х — начале 70-х годов под именем «этнологии» превратилась в Америке в предмет всеобщего ажиотажного интереса. Следует отметить, что книги Кастанеды написаны достаточно простым языком (чтобы расширить круг их читателей) — они заумны ровно настолько, чтобы воспринявший их мог легко сойти за интеллектуала.

Антропологи и этнологи всегда относились к творчеству «подсевшего на кактусовую иглу» коллеги более чем прохладно. В ответ последователи Кастанеды обвиняли академический мир в зависти к его писательской славе. Специалисты считали его в худшем случае шарлатаном, высосавшим из пальца все свои встречи с доном Хуаном, а в лучшем — недостойным беллетристом, падким до коммерческого успеха.

ОБВИНЕНИЯ КАСТАНЕДЫ

Ученые вылавливали ошибки и натяжки в книгах Кастанеды десятками. Этнологи указывали на то, что он перепутал философию и магические ритуалы племен яки и уичолей; ботаники и микологи («грибники») отмечали, что магические кактусы и грибы на севере Мексики не произрастают (после чего Кастанеда благоразумно перенес место действия на юг страны — в указанный специалистами гористый штат Оахака). Лингвистов смущало подозрительное отсутствие в текстах ученика мага-яки хотя бы одного слова на языке этого племени, а дотошные библиографы обнаружили странные текстуальные совпадения с популярными в начале XX века сочинениями йога Рамачараки, аутентичность которых тоже весьма сомнительна…

Но, как и следовало ожидать, все эти придирки многомиллионную толпу ревностных последователей Кастанеды не разочаровали. Рецензент «Нью-Йорк таймс» высказался так: «Ученым, изучающим культуру других народов, даже если они относятся к этим народам с искренним сочувствием, и в голову не приходит, что изучаемые традиции могут их самих научить чему-то полезному. Когда же читаешь книги Кастанеды, понимаешь, что уроки индейского мага дона Хуана сообщают нам какой-то уникальный опыт, новую информацию о реальности».

Впрочем, для многих представителей богемы Кастанеда никогда и не был ни ученым-этнографом, ни носителем высшего магического знания. К нему относились скорее как к гениальному постмодернисту, мистификатору и автору модной нынче металитературы в духе Борхеса или Эко. Кстати, тот же Пелевин в квазинекрологе, опубликованном «Общей газетой», назвал творчество американского автора «удивительной красоты и силы поэзией».

Книги Кастанеды можно рассматривать и как описание некоего мистического опыта, и как увлекательную беллетристику, и даже как практическое пособие по психоделической флоре. В любом случае автору не откажешь в одном: в умении напустить тумана и сопроводить эту маскировку вполне убедительными разъяснениями.

Впрочем, подобным туманом Кастанеда окутал всю свою жизнь. Он, например, категорически запрещал записывать свои редкие интервью на аудионосители (но не возражал против стенографисток). «Запись на пленку, — говорил писатель, — означает фиксацию вас во времени. Единственное, что не позволит себе маг, — это оставаться застывшим».

В 1973 году многочисленные последователи Кастанеды бросились в пустыню Сонору на поиски дона Хуана, но следов его не обнаружили. Кастанеда объяснил это очень просто: учитель, оказывается, просто «растворился», «сгорел изнутри», что означает не смерть, а всего лишь переход в высшее энергетическое состояние. Вместе с тем к собственной смертности Кастанеда относился достаточно реалистично. «Я-то всего лишь несмышленый идиот, — заявил он в интервью журналу „Тайм“, — и умру просто, как все люди. Мне хотелось бы достичь той же степени цельности, какой обладал дон Хуан, и покинуть мир тем же способом, что и он, но у меня нет уверенности, что получится».

УХОД ИЗ ЖИЗНИ

Весьма туманны и обстоятельства последней акции проводника в новую реальность — ухода из жизни. Ученик дона Хуана умер от рака печени 27 апреля 1998 года в собственном доме, расположенном в фешенебельном пригороде Лос-Анджелеса — Вествуде. Первые некрологи появились лишь 19 июня — информацией с прессой поделилась Дебора Друз, доверенное лицо писателя. Она же сообщила журналистам, что никаких ритуальных церемоний не было, тело покойного, согласно его последней воле, было кремировано в другом пригороде Лос-Анджелеса — Калвер-Сити, а прах отправлен в Мексику. В то же время процветавшая коммерческая организация Cleargreen Inc., созданная писателем для пропаганды своих идей, объявила, что «Карлос Кастанеда, как и его учитель дон Хуан Матус, покинул этот мир в полном и ясном сознании. Поскольку в повседневной реальности нет терминов, адекватно описывающих подобное состояние, то, согласно требованиям этого мира — юридическим и прочим, Карлос Кастанеда официально объявлен умершим».

Чуть позже в «Нью-Йорк таймс» выступил тот самый Кит Томсон, чье интервью наделало шуму пятью годами раньше. Он сказал, в частности, следующее: «Имея дело с такими личностями, следует быть готовым к любым неожиданностям… Если и существует какая-то сноска к странице истории, посвященная Кастанеде, то в ней должно быть особо отмечено, что он был одним из самых знаменитых, очаровательных и непримиримых обманщиков столетия. И я никогда не буду знать наверняка, того ли Кастанеду я повстречал пять лет назад или это был совсем иной Карлос».

Вполне возможно, что и умер «не тот» Кастанеда. Кроме того, пророки обычно воскресают. Правда, порой этого приходилось ждать даже не века — тысячелетия.

ПЕЙОТЛЬ — «КАКТУС ПРИВИДЕНИЙ»

Пейотль в основном жуют, но в некоторых селениях делают желе или заваривают, как чай. На вкус кактус очень горький, и многие стараются уменьшить горечь, добавляя грейпфрутовый сок. Уичоли перед приемом пейотля молятся своим оленьим богам. Побочные явления кроме горечи выражаются в сильных рвотных позывах в течение получаса после приема внутрь. Начинающему для экспириенса достаточно нескольких кусочков кактуса, «продвинутым» нужно съесть 6–8 штук с перерывом в 15–30 минут.

В США есть несколько компаний, специализирующихся на продаже пейотлей. Они официально признаны мексиканскими властями наркотиком, срок за его хранение — от 5 до 7 лет. Только уичолям в силу их национальных традиций позволено его собирать. Остальных граждан, особенно иностранных туристов, могут задержать и потребовать взятки.

Для уичолей же пейотль — инструмент для связи с богом. У них в пустыне имеется восточный конец земли, называемый ими Вирикута. Это мифическая родина Солнца, последний приют предков, место первой охоты на оленя и пункт ежегодного паломничества за пейотлем. Поразительная вещь — уичоли живут отсюда за много километров, а испокон веков каждый год в мае — июне (точные сроки определяет уичольский вождь), в конце сезона засухи, отправляются через всю страну за пейотами. Собственно, коренных индейцев здесь никогда и не было — заходили с севера апачи или их родня, а чтобы основать поселения, на такое решились только испанцы и лишь после того, как обнаружили здесь серебро.

АВЕНТИН РОССИ ПЕЙОТЛЬ: «ОТКРЫВАЮЩИЙ ДВЕРИ В АД»

Чтобы «выйти» из привычного бытия и увидеть другие вселенные, индейцы в Северной Мексике и юго-западных Соединенных Штатах использовали пейотль. Культ пейотля — один из древнейших на Земле, его возраст исчисляется тысячелетиями, а само название дано давно уже исчезнувшими ацтеками. Приверженцы этого культа убеждены: «Пейотль можно употреблять всю жизнь, но постичь знание пейотля невозможно. Пейотль всегда учит чему-нибудь новому».

Пейотль называют «кактусом, открывающим привидения».

Пейотль — это кактус, едва-едва поднимающийся над землей. Его еще называют лолофорой. На верхушке этого кактуса вырастают бутоны, содержащие психотропное вещество мескалин. Бутоны пейотля режут на маленькие кружочки («пуговки») и сушат на солнце несколько дней. Потом толкут и заливают кипятком, чтобы

получить подобие чая.

Характер интоксикации при его употреблении, в общем, типичен для большинства галлюциногенов: обострение восприятия, яркие цветные иллюзии в виде геометрических фигур (что нашло отражение, кстати, в традиционной мексиканской живописи). Но также при этом происходят прояснение цветов и форм, активная познавательная деятельность, открывающая в увиденных вещах их новые смыслы сознания. И параллельно — огромный рост внутренней энергии, мощная активизация ресурсов организма. Подобное сочетание эстетических, физических и интеллектуальных переживаний создает впечатление благодатной мудрости и всезнания.

Шествие уичолеи на плантацию пейотлей

Но, в отличие от наркотиков, пейотль не вызывает привыкания, не разрушает личность, не приводит к деградации или потере социального статуса. По крайней мере у индейцев, которые относятся к пейотлю как к священному растению и используют его строго «по правилам» в сугубо священных целях. А вот употребление кактуса ради развлечения может привести к психологическим травмам.

Помимо сакрального значения пейотль у индейцев имел чисто бытовое применение как лекарство от всех болезней. Оказывается, пейотль обладает антибактериальным действием, а вытяжки из него подавляют большинство болезнетворных бактерий, в том числе и различные штаммы золотистого стафилококка.

Американцы никогда не понимали индейцев-аборигенов, и в 1960-е годы на волне борьбы с наркотиками употребление пейотля было законодательно запрещено в Техасе и ряде других штатов. Тем самым была сделана попытка уничтожить многовековой культ, целый пласт уникальной индейской культуры да и просто самих индейцев, которым трудно доставать лекарства, а кактус был всегда рядом. Но использование пейотля продолжалось — переживет оно и антинаркотическую политику.

Культ пейотля — это особый и сложный церемониал, отработанный в мельчайших деталях в течение сотен и сотен лет. Церемония происходит лишь раз в год, и ей предшествует многодневный пост. Употребление пейотля связано с тотемным животным — оленем, его еще называют «младшим братом бога-оленя». Верхом на священном олене можно добраться до высших сфер космоса.

Ритуал ежегодного употребления пейотля начинается с длительного путешествия в горы. Отряд паломников возглавляет шаман, который общается с Татевари — богом пейотля. Татевари — это «первошаман», давным-давно возглавивший первое паломничество к священному кактусу. В пути паломники соблюдают строжайшие нравственные правила.

Обнаружив первый кактус, шаман после театрализованного представления «убивает» его стрелой и оплакивает убиение брата божества. Затем кактус обрезают со всех сторон, и каждый из паломников получает кусочек священного растения. Как только будет собрано достаточное количество пейотля, участники действа отправляются в обратный путь, по дороге охотясь на оленей (чье мясо не употребляется в обычное время).

На месте основного ритуала разжигается грандиозный костер, куда участники после исповеди бросают свои веревочки с узелками. Затем, как бывает при всех празднествах, начинается обильный пир с поглощением огромного количества оленины и торжественным питьем «из священной плоти брата бога». Празд-иичная ночь проходит в неистовых плясках, громком песнопении и исступленном веселье. Весь праздник продолжается три дня, на четвертый день едва живые участники возвращаются домой и снова начинают неделю поститься.

БОРЬБА ЦЕРКВИ С «ДЬЯВОЛЬСКИМ» РАСТЕНИЕМ

Пейотль был первым энтеогенным^[2] растением, обнаруженным европейцами в Америке. Европа познакомилась с этим кактусом во времена конкисты, приблизительно в 1577 году. Участник конкисты писал: «Индейцы едят корень, который называют пейотль и которому поклоняются, словно это божество».

Первое описание употребления пейотля появилось в XVI веке благодаря францисканскому монаху Бернардину де Саагуну, написавшему в книге «Общая история Новой Испании»: «…сей дьявольский корень вызывает у тех, которые едят или пьют его, ужасные или смешные видения». Францисканцу вторил лейб-врач испанского короля Филиппа II Франсиско Эрнандес: «Этому корню приписывают удивительное действие… Тот, кто его принимает, приобретает божественную способность предсказывать будущее».

Немудрено, что священный кактус стал для церкви «дьявольским» растением, внушавшим ужас до такой степени, что список обязательных вопросов на исповеди пополнился и таким: «Пил ли ты или давал другим пить пейотль, чтобы раскрыть секреты или находить утерянную или украденную вещь?»

Однако неприятие церкви только подстегнуло интерес европейцев к загадочному кактусу, и именно благодаря этому мир узнал, что значит «видеть» посредством пейотля.

Известный писатель Олдос Хаксли как-то согласился испытать на себе мескалин и стал «подопытной крысой» своего друга и по совместительству психолога Хэмфри Осмонда (кстати, именно ему принадлежит введение в обиход слова «психоделия»). Описания этого опыта нашли отражение в книге «Двери восприятия» — «библии» для хиппи.

Вот что описывает Хаксли: «…Я видел то, что видел Адам в день своего сотворения, — миг за мигом чудо обнаженного бытия… Я, казалось бы, обнаруживал качественный эквивалент дыхания… непрерывный ток от красоты к красоте, еще более возвышенной, от глубокого к еще более глубокому смыслу. На ум пришли такие слова, как Благодать и Преображение…»

Еще более любопытные описания оставил сам Карлос Кастанеда, тоже испытавший на себе силу пейотля: «Собака начала пить. Я… увидел, что собака стала прозрачной. Вода тоже была сияющей прозрачной жидкостью… Я видел, как она проходит по горлу собаки в тело… Собака становилась радужной. Сильный свет исходил от ее тела… Высшее счастье переполнило меня…»

Впрочем, не зря пейотль называют «кактусом привидений». Некоторым это растение открывает двери в ад. Например, на французского писателя Жана-Поля Сартра мескалин оказал поистине дьявольское воздействие. Беллетрист очень живо описал зонтик, который превращался в труп, и ботинки, становящиеся скелетами. Раки и моллюски ему корчили рожи, а дома смотрели косо и скрежетали зубами. Это состояние Сартр обозначил как «предел галлюцинаторного психоза».

Церковь все же достигла некоторых успехов в искоренении «языческих» заблуждений у индейцев. Те из индейцев, кто принял христианство, начали связывать магическую силу пейотля с дьяволом и при виде данного кактуса старались осенить себя крестным знамением.

Однако полностью уничтожить культ пейотля церковникам не удалось. Эта борьба церкви с кактусом приняла весьма неожиданную форму: в 1911 году в Оклахоме была создана Церковь коренных американцев, куда вошли многие приверженцы пейотля, употреблявшие галлюциногенный кактус вместо христианской просфоры.

ПЕЙОТИСТЫ — ТУЗЕМНЫЕ ХРИСТИАНЕ

Своего рода продолжательницей такого «индейского христианства» стала ныне существующая на территории США и Канады «Туземная американская церковь», объединяющая ни много ни мало 250 тысяч противников алкоголя и борцов за высокие моральные принципы и проповедующая пейотизм — употребление кактуса в культово-церемониальных целях.

Вероучение этой церкви — непередаваемая смесь индейских религий и христианских догматов. Пейотист принимает таинство-пейотль так же, как обычный христианин — таинство-вино и таинство-хлеб, и делает он это, чтобы получить силу ана. Пейотль используется для обретения духовного знания.

Более всего специфику пейотизма раскрыл один из священников этого современного течения Леонард Крой Дог: «Сила пейота — это познание бога через пейот. Бог — это Вакан Танка, Великий Дух. У нас есть Библия и Трубка… И тебя, мой друг, мы ни разу не спросим, во что ты веришь. В конце концов это не имеет значения. Иисус и Вакан Танка равны. Бог и Женщина — Белая Бизониха, Христос и этот камень в моей сумке, свет керосиновой лампы и Святой Дух — все едино. Понимаешь? Ешь пейот, и тогда все поймешь».

ИНДЕЙСКИЕ КУЛЬТЫ СВЯЩЕННЫХ РАСТЕНИЙ

Многие племена и народы Центральной Америки владели своей священной, скрытой последние пять сотен лет и скрываемой сегодня культурой священных растений — энтеоге-нов. Слово «энтеоген» (дословно с греческого «становление божественным изнутри») происходит от устарелого термина, который описывает религиозное причастие с использованием вызывающих видения веществ и является родственным современному слову «энтузиазм». Это специальный термин, берущий под свое крыло огромный сонм растений, так или иначе изменяющих внутренний мир человека, расширяющих восприятие действительности.

Психотропные компоненты энтеогенных растений содержатся в алкалоидах, смолах, глюкозидах и эфирных маслах, которые присутствуют в листьях, коре, стеблях, цветах, соке, корнях или семенах этих растений. Наиболее богаты энтеогенами Мексика и Южная Америка.

ОТ АЯХУАСКИ ДО ОЛОЛИУКИ

Центральная Америка, и Мексика в частности, уникальны тем, что на этой территории произрастает самое большое число видов энтеогенных растений, известных современной науке. Многие из этих растений традиционно использовались индейцами. К таким растениям относятся кактус пейотль (Lophophora wiliamsii), определенные виды галлюциногенных грибов (Psilocybe mexicana и др.), семена ололиуки (Turbina corymbos и Ipomoea violacea) и так называемые листья пастушки Марии (Salvia Divinorum). К этому списку можно прибавить получаемый из сока лианы Banisteriopsis Caapi энтеоген «аяхуаска», распространенный в тропических лесах Южной Америки.

Традиции употребления священных растений среди индейцев пришли из глубокой древности. Эти растения используются уже на протяжении сотен, а может быть, и тысяч лет. Например, пейотль был известен тольтекам примерно за 1900 лет до прибытия европейцев. В Мексике энтеогенные грибы использовались в ритуалах за много веков до испанской конкисты. Есть сведения, что церемониальное употребление этих грибов уходит далеко в доколумбовые времена. Так называемые каменные грибы найдены в Сальвадоре, Гватемале и прилегающих горных районах Мексики. Самые старые экземпляры датируются археологами более 500 годами до н. э. Ацтекская настенная роспись в Тео-тиуакане, на которой изображена Богиня-Мать, олицетворяющая вьюнок пурпурный, или ололиуки, священное растение ацтеков, датируется примерно 500 г.

Ритуальное использование священных растений имеет своей целью не временное повышение жизненного тонуса, а полную трансформацию личности. Человек отправляется в зрительное путешествие не для того, чтобы «сбежать» в мир «фантазий», но чтобы «увидеть» и «познать» конечные тайны бытия, скрытые от непосвященного взгляда. И каждое такое путешествие, как считали индейцы, было «санкционировано» свыше. Священные растения устраняют барьеры между человечеством и миром богов и духов, и именно благодаря им люди обретают мудрость и знание. Боги — знают; священные растения — говорят. Для последователей культов священных растений сверхъестественное всегда рядом. Например, индейцы хиваро, живущие в Эквадоре, говорят, что привычный для человека мир — это «ложь». Для них существует только одна конечная реальность — мир сверхъестественного.

Растения повсеместно использовались знахарями для распознания колдовства, лечения болезни и предсказания будущего. Навыки предвидения, которые давали человеку различные энтеогены, были чрезвычайно важны для индейцев. Те верили, что съевший эти священные растения должен был получить второе зрение и силу пророка. Благодаря этому он мог узнать личность вора, найти пропавшие предметы, предсказать исход сражения или атаку враждебного племени. Знахари и жрецы были теми, кто постоянно использовал священные растения.

К моменту испанского вторжения в Новый Свет у ацтеков была специальная высшая каста, состоявшая из тысяч жрецов, в обязанность которых входило объяснение намерений и желаний богов. Жрец следовал традициям и изучал историю, а также владел общими знаниями.

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЕ ЛЕКАРИ

Ацтекские жрецы применяли такие энтеогены, как ололиуки и священные грибы, чтобы лечить пациентов, которые нуждались в их помощи. Для определения причины недуга и способа лечения использовались галлюцинаторные видения. Часто применяли стимуляцию чувствительности, когда музыка, благовония и танцы становились частью ритуального действа. Помимо энтеогенных растений у ацтеков была впечатляющая фармакология, связанная с другими растениями, включая целые ботанические сады.

Как мы уже поняли, для человека Запада священные растения — это «галлюциногены», для индейца же они — волшебное лекарственное средство. Многие свойства, приписываемые индейцами растению ололиуки, подтверждены в лабораториях. Индейцы уичоли столетиями называли пейотль лекарством, но лишь недавно биологи обнаружили в этом кактусе антибиотик — горденин. Интересен факт, что, по индейским верованиям, для того чтобы исцелить человека от болезни, целитель может давать галлюциногенное снадобье больному, может употреблять его сам, или же оба, и целитель, и больной, употребляют снадобье. Другими словами, понятие лекарства в индейском мировоззрении отличается от европейского, его может принимать как сам больной, так и врач.

СВЯЩЕННЫЙ ГРИБ ТЕОНАНАКАТЛЬ

Первые письменные свидетельства об использовании энтеогенных грибов во время праздников, религиозных церемоний и магических целительских практик встречаются у испанских летописцев и естествоиспытателей XVI века, которые прибыли в Мексику вскоре после ее завоевания Эрнаном Кортесом.

Хроника монаха Бернардино де Саагуна сообщает об употреблении индейцами во время религиозных праздников волшебного гриба теонанакатль. В переводе с ацтекского языка науатль означает «плоть богов». Священные грибы играли такую важную роль в жизни ацтеков, что индейские племена, обложенные данью императора, зачастую платили ее энтеогенными грибами. Бернардино де Саагун писал, что для ацтеков их ритуальные грибы — то же, что гостия в христианстве, с помощью этой горькой пищи «они получали своего бога через причастие».

Сегодня священные грибы ритуально употребляют масатеки, индейцы нахуа, живущие в штате Пуэбла, а также тараски из Мичоакана.

Грибы упоминаются в важных документах средневековой истории и в описаниях обычаев майя, живших в горной местности. Хронист де Бореги пишет, что в доиспанские времена глиняные и каменные грибы использовались в священных церемониях майя вместе с ритуальным употреблением энтеогенных грибов для возбуждения галлюцинаторных ощущений. Он утверждает, что доказательством их связи с религией может служить присутствие многих этих плоских глиняных грибообразных предметов в могильниках наряду с предметами роскоши — резными украшениями из раковин и нефритовыми бусами.

ТОТ, КТО ЗНАЕТ

Для христианских миссионеров опьяняющее и вызывающее видения действие этих грибов казалось делом рук дьявола. И они пытались всеми доступными средствами искоренить их употребление. Но это удавалось им лишь отчасти, поскольку индейцы вплоть до наших дней продолжали тайно использовать теонанакатль, который они считали священным. В современной форме грибного культа старые религиозные представления и обычаи смешались с понятиями христианства и христианской терминологией. Так, о грибах часто говорят как о крови Христа, поскольку они растут там, куда кровь Христа упала на землю. Согласно другому представлению, грибы вырастают, где капля слюны изо рта Христа смочила землю, и поэтому Иисус Христос сам говорит посредством этих грибов.

Для масатеков психоделический опыт, производимый грибами, нераздельно связан с излечением от болезни. До недавнего времени грибы были единственным лекарственным средством, к которому индейцы прибегали в случае возникновения недуга. Их медицинская ценность никоим образом не является просто магической, а имеет и химическую основу. Согласно верованиям индейцев, при сифилисе, раке и эпилепсии с применением грибов достигалось улучшение, излечивались опухоли. Индейцы эмпирически обнаружили, что они особо эффективны для лечения желудочно-кишечных расстройств и болезней кожи.

Божественные грибы подавались во время особых церемоний. Грибная церемония придерживается формы консультации. Ищущий совета или больной, или его семья за скромную плату обращаются с вопросом к «знающему мужчине» или «знающей женщине», к асабио или асабии, или же иначе, к курандеро или курандере. Курандеро (лекарь) можно перевести и как шаман-целитель, поскольку его действия подобны как действиям врача, так и священника, которых редко можно встретить в этих отдаленных краях. На языке племени масатеков знахарь называется «котакине», что означает «тот, кто знает». Он ест грибы во время церемонии, которая всегда происходит ночью. Другие присутствующие на церемонии также могут получить грибы, но большая доза всегда принадлежит курандеро.

ГРИБ ДАЕТ ОТВЕТ

Ритуал выполняется под аккомпанемент молитв и взываний, в то время как грибы быстро окуриваются над чашей, где варится копал (благовонная смола). В полной темноте, иногда при свечах, в то время как все присутствующие тихо лежат на циновках, курандеро, сидя или стоя на коленях, молится и пост перед своего рода алтарем с распятием, образом святого или другим предметом поклонения. Под воздействием священного гриба курандеро дает советы, находясь в состоянии провидения, в котором могут находиться и пассивные наблюдатели.

В монотонной песне курандеро гриб теонанакатль дает ответы на поставленные вопросы. Он рассказывает, будет ли больной жить или умрет, какие травы следует употреблять при лечении. Он раскрывает, кто убил какого-либо человека или кто украл лошадь; или позволяет узнать, что происходит у далеко живущих родственников.

Из многих высказываний индейцев можно заключить, что они верят в то, что Бог дал им священный гриб, поскольку они бедны и не имеют врачей и лекарств; и, поскольку они не умеют прочесть Библию, Бог может напрямую разговаривать с ними.

ОДА ПЕЙОТЛЮ

Знаменитый кактус пейотль был первым энтеогенным растением, обнаруженным европейцами в Америке. Его употребление более всего характерно для индейцев уичолей, живущих в Мексике, в горах Сьерра-Мадре. Этот кактус также используют индейцы кора, тараумара, кайова и команчи, а кроме того, так называемая Церковь коренных американцев, которая ныне насчитывает около 250 тысяч членов.

Европа познакомилась с пейотлем в 1577 году во время конкисты в Центральной Америке. По словам одного испанца, побывавшего в те времена в Новом Свете, индейцы «едят корень, который называют „пейотль“ и которому поклоняются, словно это божество».

Пейотль в древней индейской культуре использовался для культовых целей «людьми знания» — жрецами. Его применение вызывало у жрецов различные видения, и эти видения затем интерпретировались и передавались народу как священные пророчества. С древних времен пейотль играет важную роль также и в индейской народной медицине. Он применялся наружно в качестве болеутоляющего, противовоспалительного и антисептического средства в виде кашицы, наносимой на раны, места ожогов, укусов змей, на части тела, где наблюдались ревматические боли. При приеме внутрь пейотль стимулировал сердце и кровообращение, придавал силу и выносливость, снижал температуру тела и успокаивал кашель.

Культ пейотля у индейцев, несмотря на многовековые усилия церкви, так до конца и не был искоренен, и даже в начале XX века пережил в несколько измененной и адаптированной к тогдашним условиям форме своеобразного ренессанса, когда в 1911 году в Оклахоме была создана так называемая Церковь коренных американцев, вскоре получившая большое число приверженцев среди использовавших пейотль североамериканских и мексиканских индейских племен. Истоки индейского христианства прослеживаются с 1885 года в среде кайова и команчей в Оклахоме.

Пейотист принимает таинство-пейотль так же, как белый христианин ест таинство-вино и таинство-хлеб, и делает он это, чтобы получить силу апа (Хана). Пейотль используется для получения духовного знания. Один команч однажды сказал: «Белый человек говорит об Иисусе. Мы говорим с Иисусом». Пейотистский принцип: «единственный способ учиться у пейотля — принимать его самого».

Пейотль учит различными способами: открывает дар говорения и понимания других языков, дает сакральное видение (визуальное, слуховое либо их сочетание), либо дает мистическое знание (этот способ, или путь учения пейотля, редок и доступен лишь немногим продвинутым членам церкви; они редко получают видения и склонны смотреть на них как на развлечения).

Существует устойчивое убеждение: «Пейотль можно употреблять всю жизнь, но постичь знание пейотля невозможно. Пейотль всегда учит чему-нибудь новому».

Каждый год группы уичолей, обычно состоящие из 10–15 человек, совершают паломничество — хикури — в место сбора пейотля. Каждую группу возглавляет шаман, который общается с Татевари, богом пейотля. Татевари — архетипический «первошаман», который некогда возглавлял первое паломничество к пейотлю. Все последующие шаманы стремятся следовать его примеру. Расстояние между Сьерра-Мадре и пустыней в штате Сан-Луис-Потоси, где растет этот кактус, составляет около 300 миль, и хотя в прошлом такие паломничества всегда совершались пешком, теперь считается допустимым добираться туда на машине — при условии, что по пути будут совершаться должные приношения, моления и очистительные ритуалы. Место назначения, пустыня Вирикута, считается мифической прародиной индейцев уичолей.

Эта традиция установилось очень давно — в мифические времена, когда Великий шаман Огонь, которого также называют Татевари, в первый раз повел богов-прародителей на поиски пейотля. Говорят, что бог Огонь приблизился к ним, когда они сидели, образовав круг, в храме уичолов, и каждый жаловался на свои недуги. Боги стали просить его определить причину болезней. И тогда Великий шаман Огонь сказал: они страдают потому, что никогда не охотились на божественного Оленя в Вирикуте, как это делали их предки, и поэтому лишены целительных сил, присущих его чудодейственной плоти. Тут же было решено, взяв луки и стрелы, последовать за Татевари в далекую страну Оленя — пейотля, дабы «отыскать свои жизни».

Когда шаман, возглавляющий паломничество, находит пейотль, он объявляет, что «видел следы оленя». Затем он «поражает» кактус стрелой из лука — будто это олень, которого он выследил на охоте. Затем все собирают пейотль и делят «добычу» между участниками паломничества.

ВОСПОМИНАНИЯ ШАМАНА

Очень интересное описание ритуального употребления священного кактуса дал священник культа пейотля Леонард Кроу Дог: «Я ювипи — шаман по старым традициям сиу. Я не умею ни читать, ни писать. В тринадцать лет я начал с четырех пуговок пейотля. Через два года я съедал по двенадцать штук на каждом обряде. У меня нет книжных знаний, и я плохо говорю по-английски, однако я постараюсь объяснить все, как смогу. Сила пейота — это познание бога через пейота. Бог — это Вакан Танка, Великий дух. Иисус и Вакан Танка равны. Бог и Женщина — Белая Бизониха, Христос и этот камень в моей сумке, свет керосиновой лампы и Святой Дух — все едино. Понимаешь?

Пейотль привел меня во множество прекрасных мест, к разным хорошим людям. Он помог мне жениться, мои дети крещены в Туземной американской церкви. Пейотль открыл для меня три двери: он позволил мне познать самого себя, понять окружающих людей и понять мир. Церемония длится от заката до восхода солнца, так что располагайся поудобнее.

Это церемония поклонения кресту в огне. Существует также поклонение Луне, при проведении в стиле навахо. Разница заключается в том, что при поклонении Луне большую роль играет Водяная женщина, которая символизирует Землю и все, что растет на ней. Поклонение Луне — это более по-индейски и меньше содержит в себе от Библии.

Проповедник — он руководит церемонией, как священник, человек огня, барабанщик, человек-кедр и помощник, который разносит священный пейотль. Сегодня наш проводник — Красный медведь, и поэтому я свободен и могу тебе обо всем рассказывать. Для нас все имеет символическое значение. Сначала мы устанавливаем алтарь — мексиканское одеяло — и кладем на него Библию на языке лакота. На церемонии мы пользуемся только „Откровениями Иоанна“. Они очень индейские, полны видений, природы, земли, камней. Многое мы понимаем очень хорошо, возможно, лучше, чем вы. Над Библией мы кладем орлиное перо. Оно символизирует Великого духа, Святой Дух. Этот дух, как и орел, имеет острое зрение. Ты не сможешь его обмануть.

Слева находится кожаная сумка с пеплом кедра, который рассыпают над огнем. Это наш священный дым. Огонь олицетворяет растения, зеленых жителей нашей Земли, все, что еще не заасфальтировано вами под ваши скоростные дороги. Эта зелень хочет жить для того, чтобы мы, люди, могли жить дальше. Справа — опахало пейотля из перьев. Это опахало извлекает из воздуха хорошие песни пейоты. Оно символизирует все крылатые создания, которые летают в воздухе. Еще у нас есть посох пейотля, через который текут силы, помогающие нам проводить эту встречу. Жезл пейота — это также посох жизни, и наши молитвы обвиваются вокруг него.

Теперь помощник приносит нам священный пейотль. Мы его измельчили. Возьми четыре полные ложки. А теперь погрузись в себя. Позволь ему потрудиться над тобой. Пейотль требует времени. В течение часа или двух может ничего не произойти. Но вдруг ты заметишь изменения. Предметы уже не те, что были раньше. Человек, сидящий рядом с тобой, неожиданно удаляется на миллионы миль, или барабан на другом конце комнаты может оказаться у тебя на коленях. Черта, разделяющая материальное и духовное, исчезает. Огни, голоса, шорохи сливаются воедино.

В тебе рождается новое восприятие — радостное и горячее, как огонь, и горькое, как пейотль. Люди рассказывали мне, будто они уходят из себя далеко, высоко в воздух, они видят собственные тела далеко внизу на земле. Время и пространство растут и уменьшаются совершенно необъяснимым образом — все части жизни, бытия, учения, понимания спрессовываются в секунды благодати, или время застывает, вообще не движется, минута становится целой жизнью. Подумай, что ты можешь начать с такой минуты».

СЕМЕНА «СВЯТОЙ ДЕВЫ»

Ололиуки — это ацтекское название семян одного вьющегося растения, которые использовались в доколумбовые времена ацтеками и соседними народами в религиозных церемониях. Современные индейцы называют эти семена «семенами Святой Девы». Ололиуки до сих пор применяются некоторыми индейскими племенами, такими как сапотеки, чинантеки, масатеки и миштеки, которые до самого недавнего времени жили в отдаленных горах Южной Мексики в настоящей изоляции, почти не подвергаясь влиянию христианства.

Испанский ботаник и летописец Эрнандес, посланный в Новый Свет королем Филиппом II, писал о жрецах, которые ели семена ололиуки для вступления в контакт со своими богами и получения от них посланий. В состоянии галлюцинаторного бреда у них возникали тысячи видений. Сила предвидения, заключенная в растениях, особенно важна была для жрецов. Колдуны же направляли эту силу во вред людям, которым они были не по нраву. Считалось, что в семенах растений обитает дух, и если съесть растение, то можно стать обладателем силы провидца. «Ололиуки, которое другие зовут коашиуитль, или трава змея, вьющееся растение с зелеными листочками в форме сердца… Цветы белые, довольно большие… Семена округлые… Когда индейские жрецы хотят посетить богов, чтобы получить от них знания, они едят это растение, чтобы опьянеть. Тысячи сказочных образов и демонов предстают перед ними…» — замечает Эрнандес.

Семена ололиуки, используемые в наше время в основном сапотекскими шаманами, как правило, с целью лечения болезней или обретения силы предсказывать будущее, перед ритуальным употреблением измельчают на камне и готовят из них нечто вроде муки, которую затем перемешивают с водой. Далее этот напиток процеживают через ткань и пьют. Если семена употребить неизмельченными, то эффекта не будет: они пройдут по пищеварительному тракту, не вызвав никаких галлюцинаций.

ВЫЗОВ ДУХА

Жрецы часто собирали семена ололиуки и использовали их при изготовлении мазей, которые втирались человеку, чтобы успокоить боль и сделать его бесстрашным. Предполагалось, что прием внутрь слишком большого количества ололиуки может привести к безумию.

Растения считались настолько священными, что сборщики, прежде чем пуститься на их поиски, подвергали себя духовному очищению.

Одно заклинание для вызова духа ололиуки записал и оставил нам хронист Хакинто де ла Серна: «Приди вновь, приди сюда, Зеленая женщина. Вот зеленый жар и коричневый жар. Ты унеси алый жар и желтый жар. Я посылаю тебя к семи пещерам. И я приказываю тебе: не откладывай это до утра или до следующего дня — раньше или позже ты будешь вынуждена сделать это! Кто есть бог, сильный и всемогущий? Кто способен разрушить работу рук твоих? Это я, тот, кто приказывает тебе, я — владыка очарования».

ПРИНЦ ЦВЕТОВ

Семена ололиуки хранились в специально предназначенных для этого ящичках, и в священных нишах ацтекских жилищ им делались жертвоприношения. И это, несмотря на недовольство испанцев, пытавшихся искоренить эту практику. Испанцы, завоевав ацтеков, наложили запрет на ритуальное использование вьюнка пурпурного; но ацтеки продолжали употреблять эти семена и, дабы избежать разоблачения и преследования, прятали их в тайниках. В этой связи большой интерес представляет ацтекская настенная роспись в святилище Теотиуакана. Раньше предполагали, что на ней изображено мужское божество дождя Тлалок, но теперь считают, что это Богиня-Мать, которая часто ассоциируется с богиней плодородия Ксочикетцаль и является воплощением вьюнка пурпурного.

С индейским культом ололиуки также связан ацтекский бог цветов Ксочипилли, «божество-покровитель священных галлюциногенных растений» и «цветистых снов». Xochi или xochitl на языке науатль означает «цветок», в то время как pilli означает «принц» или «ребенок». Ксочипилли — принц цветов, маиса, любви, игр, красоты, песен и танцев. Ксочипилли — бог измененного состояния сознания, вызванного цветком, но он же — бог измененного состояния сознания, вызванного песней. Шочитль (цветок) порождает куикатль (песня) и наоборот. Вместе оба они — связующее звено между существованием сверхъестественного на земле и земной жизнью человека.

ШАЛФЕЙ ПРОРОКОВ

Листья этого растения использовались среди масатеков в медицинских и религиозных целях. Масатеки, говорящие по-испански, называют шалфей предсказателей hojas de Maria Pastora («листья пастушки Марии»), и это также перевод масатекского названия: ska Pastora — «трава Пастушки».

Шалфей предсказателей, по мнению масатеков, всего лишь самое значимое из нескольких растений, принадлежащих к семейству Labiatae, которых они считают членами одной «семьи». Шалфей предсказателей известен как la hembra, «женщина».

Большинство этнографических отчетов сообщает о том, что масатеки делают из растения настой, перетирая листья и отжимая сок листьев в воду. В паре сообщений говорится о том, что листья предварительно были измельчены на плоской каменной поверхности. Есть описание подготовки дозы складыванием листьев попарно в стопку и сворачивание из них «сигары», которую затем жуют и глотают.

Существует полумагическая болезнь, известная как «panzon de barrego (sic), или „распухший живот“, которая предположительно вызывается проклятием брухо (злого колдуна). Внутренности жертвы распухают из-за „камня“, установленного внутри нее. Употребление шалфея убирает этот „камень“, и живот уменьшается до нормальных размеров.

АЯХУАСКА — ЛОЗА ДЛЯ ДУШИ

В монтанья, влажном тропическом лесу Перу. Колумбии и Бразилии, растет дикая лоза — банистериопсис, ставшая основой народного целительства у местных крестьян и городских метисов.

Напиток, приготовленный из лианы банистериопсис, известен среди индейцев хиваро под названием «натема». В других местах его называют «каапи», «йаге» или «аяхуаска» — последнее название означает «лоза души». Ее кору заваривают и делают некое зелье, которое позволяет вступать в непосредственный контакт со сверхъестественными мирами, что вызывает видения.

Как правило, питье из лианы банистериопсис используется, чтобы вернуть души больным пациентам или узнать у духов, кто навел на человека порчу. Аяхуаска наиболее эффективно используется при лечении тех недугов, которые, как считается, имеют магическое происхождение. Народные целители, или аяхуаскерос, несколько раз в неделю собирают группы пациентов. В находящихся за пределами городов изолированных лесных центрах они проводят ритуальное исцеление, используя напиток, приготовленный из аяхуаски.

МЕТОДЫ ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

Аяхуаскеро играет центральную роль в излечении болезней. Прежде, чем начать лечение, он устанавливает источник недуга. Целитель должен выяснить причину заболевания независимо от его внешних симптомов. Заболевший человек находит аяхуаскеро, который берется его исцелить. Они сообща изучают содержание визуальных ощущений под действием снадобья, чтобы установить личность, ответственную за недуг.

В качестве дополнения к употреблению снадобья, аяхуаскеро используют проверенные временем амазонские целительские техники, включая свист, пение, заговоры, высасывание предмета из пораженной части тела и окуривание пациента табачным дымом. Аяхуаскерос, так же как и местные целители, значительную часть своего времени уделяют вечерним консультациям. Они ходят по домам и дают своим больным советы, успокаивают и убеждают их.

Шаман аяхуаскеро

Два или три раза в неделю после десяти часов вечера аяхуаскеро собирает своих пациентов, как правило в джунглях, за чертой города. Целитель и его подопечные садятся в кружок и пьют отвар, приготовленный из дикой лозы (кипячение происходит в течение нескольких часов). Иногда после отвара может использоваться местный табак (nicotiana tabacum), обладающий наркотическими свойствами. Целитель проносит по кругу чашу со снадобьем, сопровождая свои действия особым мелодичным свистом. Каждый из пациентов получает дозу, зависящую от веса тела, характера болезни и общего состояния здоровья.

Через 20–30 минут, когда начинает ощущаться действие напитка, целитель переходит к непрерывной череде песен, которые, по-видимому, важны для возбуждения и регуляции видений у пациентов. Когда наступает ночь, целитель обходит круг сидящих и общается с каждым по очереди. При этом он аккомпанирует себе щакапой — трещоткой, сделанной из связанных между собой сухих листьев и издающей звуки, похожие на шелест. В процессе церемонии аяхуаскеро обкуривает тела больных табачным дымом. Если пациент чувствует боль в какой-нибудь части тела, целитель может прибегнуть к высасыванию из нее воображаемой иглы (или шипа), которая, как все здесь считают, была внедрена врагом или злым духом. Во время беседы каждый пациент получает рекомендации, и проходит ритуал изгнания духов.

УМЕНИЕ ВЛАЖНОГО ЛЕСА

Длительное время аяхуаска использовалась только народными целителями, пока в первом десятилетии XX века некто Раймундо Иринью Сьерра не основал религиозный культ аяхуаски, который он назвал Санто Дайме. Как утверждает Иринью, учение Санто Дайме было передано явившейся ему Святой женщиной, когда он впервые принимал аяхуаску. Это произошло в Акре, одном из уголков Бразилии. Религия Санто Дайме — это духовный труд, направленный на самопознание и переживание Бога или Внутреннего Верховного Я. Для осуществления этой задачи последователи культа употребляют священный энтеоген, напиток, известный во всем мире как аяхуаска и нареченный учителем Иринью именем Санто Дайме.

Адепты культа почитают Бога, Иисуса Христа, святых, ангелов и духовные сущности многих верований, особенно христианства, а также духов местной и африканской вер. Религиозный календарь состоит из двух основных разделов: гинбриос — чтения гимнов и песнопения и фетиос — приготовления. В среднем гинбриос длится двенадцать часов и заключается в пении и танце вокруг стола в форме шестиконечной звезды в сопровождении разнообразных музыкальных инструментов и барабанов. Фетиос включает в себя этапы приготовления причастия, в этот период все члены общины трудятся вместе над приготовлением напитка, который принимается на протяжении всего года.

Озарения Санто Дайме приходят в форме видений. Видения дали начало словам и музыке гимнов, которые по сей день поют, выполняя ритуалы. Гимны Санто Дайме, открытые в начале 1930-х годов, позже оказали огромное влияние на христианские доктрины и на новое Евангелие, проникнутое светом Санто Дайме. Они проповедуют любовь к природе и посвящаются всему растительному миру и планете в целом, как отклик священного сценария нашей Матери-Земли. На базе культа религии Санто Дайме был организован Институт социума и окружающей среды Раймундо Иринью Серры. В настоящее время учение Санто Дайме имеет легальный статус в Бразилии. К «Учению влажного леса» проявляют интерес в Голландии, Германии, Японии и во многих других странах. (Маргарет Раньян Кастанеда. Магическое путешествие с Карлосом [Перев. с англ. С. Алексеева.] Киев: «София», Ltd., 1998).

Рассказывает жена Карлоса Кастанеды:

Карлосу Кастанеде снился один и тот же сон. Среди ястребов появилась ворона, кружившая по знойному мексиканскому небу. Это был знак, метафора, последнее звено, соединяющее его с прошлой жизнью, в которой он был настоящим, а не персонажем из собственных книг, — и в одно поразительное мгновение Карлос понял, что это его последнее звено, которое предстоит разорвать, прежде чем он станет человеком знания. И, пока он пребывал на грани сна и яви, подробности его ученичества стирались из памяти под натиском прилива…

Алкалоидные грезы в грязных хижинах, жевание пейота, галлюцинации, трансовый бег, первые лекции о видении, легендарная встреча с доном Хуаном.

…И внезапно Кастанеда вновь вернулся к началу. Все, чему он учился ранее, опять оказалось новым и неизведанным, в том числе и главное правило: разорви все узы! Не существует совпадений или снов, а есть только мимолетные и непостижимые образы, раскалывающие твой череп.

Как изложить на бумаге все эти необъяснимые видения, причем сделать это так, чтобы их смог понять любой обыватель?

Нельзя сказать, что его книги — это результат его ночных кошмаров. Напротив, Кастанеда долгие годы изучал в библиотеках колдовство и индейскую культуру, много путешествовал по мексиканским пустыням и посвятил четверть жизни сбору информации о лекарственных растениях, расспрашивая о них местных жителей. Другую четверть жизни он посвятил исследованию их странной палеолитической философии.

И вот теперь, весной 1974 года, издав три книги и подготовив четвертую, он стал на Западе не просто культовым героем или легендой, он стал… Кастанедой — Человеком Силы.

Всего этого он достиг посредством трансформации основных идей восточной философии в чисто шаманистские суждения — но в этом и была заключена определенная опасность. Смысл всегда один и тот же: за пределами реального мира, которым ограничено обычное человеческое «я», существует иная реальность.

Чтобы осознать это, надо прочесть его книги, его удивительные истории о том, как однажды, будучи студентом Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, Карлос случайно встретился со старым индейцем, которого он называл доном Хуаном и который открыл ему уникальное видение мира, разделяемое сообществом центрально- и южноамериканских магов, считавшихся давно исчезнувшими. Однако они существовали — студент Кастанеда жил среди них и писал о них. Двенадцать лет — с 1960 по 1972 год — Карлос находился в ученичестве у дона Хуана, постепенно проявляя себя в роли индейского травника, лекаря, колдуна, воина и брухо.

В первые годы ученичества Карлоса дон Хуан использовал три наркотика — пейотль, грибы и дурман. Эти наркотики должны были сорвать с него оболочку культуры и в конечном итоге лишить Карлоса безопасного и надежного восприятия мира.

Карлос описал свой ученический опыт в четырех книгах, опубликованных с 1968 по 1974 год.

Итак, имеется парень из Лос-Анджелеса, который, по его собственным словам, вел какое-то странное метафизическое существование в мексиканской пустыне и вернулся оттуда, чтобы рассказать об этом. В своих четырех книгах, которые с самого начала были не столько антропологическими, сколько философскими, он изложил беседы, ритуалы, галлюцинации, рассуждения и объяснения самого шамана — то есть целую систему. Сам Карлос признавал, что вся его работа дает лишь поверхностное представление о том, как старый седой брухо из племени яки видит мир. Главное, писал Карлос, — это понять, что наш мир «здравого смысла» является результатом социального консенсуса. В этом состояла главная идея феноменологии, которой Карлос увлекался во время своей учебы в университете.

В своей первой книге «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки» Карлос описал митоты — церемонии употребления пейотля, во время которых участники не просто смотрели, а видели. То есть они использовали абсолютную телесную осознанность для того, чтобы посмотреть на мир свежим взглядом и увидеть его таким, каков он есть сам по себе, а не таким, каким он предстает в результате поучений, вдалбливаемых в человека с момента рождения.

В том же «Учении» Карлос описывает свою первую встречу с доном Хуаном, сначала в Аризоне, а затем в Соноре (Мексика).

Через несколько месяцев Карлос и дон Хуан отправились в дом индейца, где Карлос впервые попробовал пейотль и испытал вызываемые им «парящие» галлюцинации. Чтобы стать «человеком знания», надо было изучить жаргон магов и предпринять определенные шаги, которые предписывались древней тради-дней. Существовал специфический

вид сатори^[3], называемый видением, в котором мир приобретал новое, экзистенциальное значение. В системе брухо союзники находились на периферии и были готовы в любой момент помочь ученику — дать совет, придать сил и так далее. Кроме того, существовала и такая сила, как мескалито, — то есть защитник и учитель, вызывающий необычные состояния сознания и уводящий за пределы привычной реальности.

Карлос преуспел в распространении этих примитивных религиозных идей, сделав это ловко и интересно. Он подробно излагает долгие философские беседы со своим индейским учителем. Именно эти беседы придавали глубину и многозначительность всем шаманским ритуалам и методикам, которые могли показаться постороннему взгляду довольно бесхитростными. Из мира своих галлюцинаций Карлос вернулся с максимально подробными записями первобытных представлений об аде.

Однажды в одном приграничном городке дон Хуан объяснил Карлосу, что «человек знания» имеет четырех врагов. Как и большинство его объяснений, оно было сложно сконструировано и при этом лишено обычной земной логики.

Первым врагом «человека знания» является страх перед неизвестным. По мере начала обучения учеником овладевает второй враг — ясность разума. Как объяснил дон Хуан, с одной стороны, ясность разума может рассеять страх, с другой — ослепить посвященного невероятными психическими возможностями, позволяя ему покидать чувство реальности. В процессе этой смены появляется ощущение личной силы — тайного вида той древней силы, которая может сделать ученика жестоким и капризным. У тех, кто способен справиться с этим и использовать свою силу для понимания алогичного космоса, остается последний враг, который стоит у них на пути. Этот враг называется старостью.

И, как учил дон Хуан, справиться с этим врагом до конца невозможно.

Вторая книга, называвшаяся «Отдельная реальность: продолжение бесед с доном Хуаном», включала новые сведения о старом индейце, его приключениях и методиках. Кроме того, там появился дон Хенаро — супермен из племени масатеков. Если дон Хуан предпочитал беседы в стиле Сократа, то доп Хенаро — творческую гимнастику. Эта книга была посвящена второй стадии ученичества Карлоса, которая проходила с апреля 1968 по октябрь 1970 года. В конце книги дон Хенаро попытался отучить Карлоса от пристрастия к западной логике и рационализму, продемонстрировав нарушение аристотелевских законов относительно свойств пространства и времени. В одно мгновение он покрыл десять миль — переместился с открытого пространства на отдаленный горный выступ, находившийся в десяти милях от первого места. Это было невероятно!

Однажды в полдень, под руководством дона Хуана и с помощью маленькой дозы дурмана, Карлос почувствовал, как отрывается от земли и летит над пустыней.

Когда он вернулся назад, то первым делом спросил у дона Хуана, действительно ли он летал или это были галлюцинации? По мнению индейца, вопрос был абсурдным, ибо в этом и состоит самая суть колдовства. Это был полет человека, отведавшего дурмана, а все те произвольные различия, которые проводятся в западном мире, были для шаманов такими же неуместными, как различия между сном и бодрствованием.

В начале своего ученичества Карлос употреблял наркотики, а потому мог объяснить все происходящее именно их воздействием. Однако в конце своей тетралогии о доне Хуане он начал испытывать все эти экстраординарные феномены — огни, цвета, союзники, необъяснимые звуки, — обладая ясным и незамутненным сознанием. Для него стало совершенно очевидно, что индейцы — эти дети пустыни — были не только прародителями сложных первобытных религиозных систем, но и обладали совершенно уникальным взглядом на мир. И этот взгляд был весьма перспективным, имел всемирное значение и мог совершить такую же интеллектуальную революцию в мировоззрении, какую совершили идеи Ницше, Дарвина, Эйнштейна.

В своей третьей книге «Путешествие в Икстлан» Карлос возвращается к своим «полевым» заметкам, которые он сделал во время двух первых лет ученичества. Большую часть этой книги кроме трех последних глав, представляет собой тот материал, который ранее был исключен, поскольку не имел непосредственного отношения к галлюцинациям. Спокойные собеседования, изучение шаманского словаря и целая серия эзотерических уроков пришли позже, когда он уже осознал пределы использования наркотиков. В «Путешествии в Икстлан» описываются лекции мага, в которых он излагает свои представления о смерти и рассказывает о различных методиках просветления.

Последние три главы содержат новый материал, представляющий собой рассказ о третьей стадии ученичества, начавшейся в мае 1971 года. Карлос по-прежнему много пишет о доне Хуане и доне Хенаро, уделяя особое внимание изумительной пантомиме последнего и поразительным физиопсихическим фокусам. Позже Карлос встретился с койотом и сумел на время отказаться от своего культурного менталитета, чтобы фактически пообщаться с животным. Дон Хенаро предупредил Карлоса об опасности, объяснив, что его путешествие в Икстлан — это всеобъемлющая и пугающая метафора того, что может случиться с душой, не готовой к более глубокому погружению в тайны шаманства.

Когда дон Хенаро был молодым, то выбрал обряд перехода в виде борьбы с союзником. По его словам, он встретил союзника на равнине, но оказался недостаточно силен и был заброшен им в ад, где люди обычно появляются лишь в качестве призраков. Но Хенаро постоянно двигался, направляясь к своему дому в Икстлане и совершая путешествие, которое, как он говорил, никогда нельзя будет довести до конца. Суть этой весьма мистической истории состояла в том, что однажды Карлос обнаружит себя лицом к лицу с союзником и вынужден будет вступить с ним в борьбу. Если он окажется готов к этому — то есть его личная жизнь будет в порядке и сил хватит, — то он обнаружит себя живьем в реальном, но отдельном мире магов.

Кому же и нести эту психическую ношу, как не Карлосу Кастанеде? Ведь он один из немногих европейских рационалистов, который глубоко проник в практику индейской магии.

Еще в студенческие годы он прекрасно понимал, что ритуалы мексиканских брухо не возникли вдруг в 1960 году. Они были по-настоящему первобытными, насчитывая в своей истории две, а то и три тысячи лет и восходя к культу пейотля и грибов у ацтеков и тольтеков — шаманов Сибири и Южной Америки.

ВРЕМЯ И МЕСТО: ЯКИ

Яки — племя североамериканских индейцев, живущих в районе пустыни Сонора, включающем в себя северную часть мексиканского штата Сонора и юго-восточную часть американского штата Аризона. Яки называют себя yoeme («люди»). Родную землю они именуют Hiakim (существует мнение, что из этого слова происходит имя Yaqui). Общая численность — около 16,5 тысячи человек (1993). Говорят на языке яки сонорско-ацтекской подсемьи юто-ацтекских языков. Как второй язык распространен испанский, реже — английский.

Яки — это еще и майо-кахиты. Первоначальные контакты между кахитами и испанцами случились в середине XVI века и характеризовались вооруженными конфликтами, которые продлились практически столетие.

В 1877 году мексиканское правительство начало программу отправки индейских повстанцев на работу в шахты за немало километров от их родных мест. Сотни семей яки, изгнанные с собственных территорий, коим грозило насильное переселение в трудовые лагеря, бежали через американо-мексиканскую границу в Аризону. Те, кто остался в Соноре, обнаружили пристанище в горах, откуда и делали набеги на мексиканские поселения…

В настоящее время религиозные представления яки-майо считаются словно кристаллизацией старого сплава деталей аборигенной индейской культуры и испано-католической культуры XVI и XVII веков.

ВРЕМЯ И МЕСТО: СОНОРА — «КАКТУСОВАЯ ПУСТЫНЯ»

Пустыня Сонора является субтропической пустыней и расположена на западе Северной Америки, в Соединенных Штатах Америки и Мексике. Она охватывает в США южную часть Аризоны, юго-восточную часть Калифорнии, а в Мексике — большую часть штата Сонора.

По сравнению с другими пустынями мира это пустыня с очень сочной и разнообразной растительностью. Разнообразие растительного мира в пустыне Сонора — самое большое среди всех пустынь мира.

На просторах пустыни Сонора

Есть в пустыне Сонора уголки, где растут очень редкие кактусы. Например, на юго-западе штата Аризона, почти на границе с Мексикой, находится биосферный заповедник, который называется Национальный памятник «Кактус — органная труба». Там можно увидеть некоторые виды редких кактусов, которые в Аризоне имеют очень ограниченный ареал распространения.

Из-за обилия кактусов Сонору часто называют «кактусовой пустыней».

Кактусы пустыни Сонора представлены большим числом видов; им свойственно и большое разнообразие форм. Наряду с высокими колоннообразными кактусами, такими как канделябровидный кактус, встречаются шарообразные, валикоподобные и многочисленные виды опунций.

ОПЫТ, ПОЛУЧЕННЫЙ В СОНОРЕ: ВИЗУАЛИЗАЦИЯ РУК

Эта техника была разработана великим мистиком Г. Гурджиевым за семьдесят лет до того, как Карлос Кастанеда описал ее в своей книге как полученную от дона Хуана, шамана индейского племени яки в Соноре. Суть ее весьма проста. Объект, на котором вы фокусируете внимание, не играет роли, важно лишь, чтобы он был хорошо вам знаком. В данном случае это ваши руки. В течение дня не забывайте неоднократно смотреть на них, а в любой свободный момент закрывайте глаза и представляйте себе их мысленный образ. Чем чаще вы будете это делать, тем лучше.

Ученики Гурджиева отмечали, что проходит от трех до четырех месяцев упражнений, пока появится хоть какой-нибудь эффект, но зато этот метод работает стопроцентно. Для того чтобы повысить эффективность метода визуализации, можно попробовать выполнять подготовительные упражнения.

Прежде всего успокойте свой разум и расслабьте тело. Затем представьте, что у вас появилась пара невидимых рук. Попытайтесь смоделировать ощущения, которые должны в них возникать, ведь вы знакомы с ощущением своих настоящих рук. Погладьте свое тело этими воображаемыми руками — от ступней, по ногам и далее по всему телу.

Теперь используйте их в упражнениях на расслабление, представляя при этом, как ваши невидимые руки проникают прямо в мышцы, напрягая и расслабляя их. Переместите центр своего сознания в эти воображаемые руки и поглаживайте ими все мышцы своего тела. Одновременно с их движением ваше внимание будет концентрироваться на тех зонах, где они находятся в данный момент.

Когда вы научитесь без усилий представлять себе невидимые руки, начните использовать их для того, чтобы втягивать ими в себя энергию и направлять ее через ступни и ноги в энергетические центры организма, называемые чакрами. Представьте, что вы захватываете ими энергетические потоки и с некоторым усилием направляете их через свое тело. Полезно синхронизировать эту работу с дыхательным циклом: во время вдоха вы втягиваете в себя энергию, а во время выдоха сохраняете ее в своем теле. Повторяйте это упражнение по меньшей мере несколько минут перед сном, и уровень вашего осознания сновидений значительно повысится.

КАРЛОС КАСТАНЕДА. «УМЕНИЕ ДОНА ХУАНА», ИЛИ УЗНАВАНИЕ МАСТЕРА

— Летом 1960 года я, в ту пору студент факультета антропологии при Калифорнийском университете, предпринял несколько поездок на юго-запад с целью сбора информации о лекарственных растениях, используемых местными индейцами. В одну из этих поездок я ожидал автобус на станции в приграничном городишке, болтая с приятелем, который сопровождал меня в качестве гида и помощника. Вдруг он наклонился ко мне и прошептал, что вон тот старый седой индеец, который сидит у окна, здорово разбирается в растениях, а в пейотле особенно.

Приятель окликнул старика, потом подошел к нему и пожал руку. Поговорив с минуту, он жестом подозвал меня и исчез. Старик остался невозмутимым. Я представился; он сказал, что зовут его Хуан и что он — к моим услугам. Я сообщил ему, что собираю сведения о лекарственных растениях.

Наконец, после нестерпимо затянувшейся паузы дон Хуан поднялся и выглянул в окно. Подошел его автобус. Он попрощался и уехал.

Приятель, который нас познакомил, после разъяснил, что дон Хуан не был уроженцем Аризоны, где мы встретились: он родился в мексиканском штате Сонора, в племени индейцев яки.

Я приложил усилия, чтобы разузнать, где живет дон Хуан, и после не раз приезжал к нему в гости.

Прошел целый год, прежде чем он начал мне доверять. В один прекрасный день он сообщил, что обладает особыми знаниями, которые передал ему «бенефактор», — так он называл своего учителя. Теперь дон Хуан, в свою очередь, избрал меня своим учеником и предупредил, что мне предстоит сделать очень серьезный выбор, так как обучение будет долгим и трудным.

Рассказывая о своем учителе, дон Хуан часто употреблял слово «диаблеро». Этим словом, которым, кстати, пользуются только индейцы Соноры, называют оборотня, который занимается черной магией и способен превращаться в животных — птицу, собаку, койота или любое другое существо.

Как-то раз, во время очередной поездки в Сонору, со мной произошло любопытное приключение, иллюстрирующее отношение индейцев к «диаблеро». Я вел машину ночью в компании двух друзей-индейцев. Вдруг дорогу пересекло животное, похожее на собаку. Один из моих попутчиков предположил, что это громадный койот. Я притормозил и свернул к обочине, чтобы получше рассмотреть странное существо. Еще несколько секунд оно стояло в лучах фар, а затем скрылось в кустарнике. Это был, без сомнения, койот, только вдвое больше обычного. Под конец возбужденной перепалки мои друзья сошлись на том, что животное было, во всяком случае, очень необычное, а один из них высказал предположение, что это был диаблеро. Я решил воспользоваться этим случаем и расспросить местных индейцев об их поверьях, связанных с диаблеро.

…Как ты думаешь, Хенаро, что это было за животное? — задал я вопрос древнему старику.

— Собака с какого-нибудь местного ранчо, что же еще?

— А мог это быть диаблеро?

— Диаблеро? Ты ненормальный. Они не существуют.

— Ты хочешь сказать, что теперь не существуют или они вообще не существуют?

— Когда-то существовали, это да. Это всем известно. Кто ж этого не знает. Но люди их очень боялись и всех поубивали.

— Кто же их убил, Хенаро?

— Да все племя. Последний диаблеро, которого я знал, был С. Он своим колдовством извел десятки, если не сотни, людей. Терпение наше кончилось, как-то ночью мы собрались все вместе и взяли его врасплох, да и сожгли живьем.

— А давно это было?

— Году в сорок втором.

— Ты что, сам это видел?

— Да нет, но люди до сих пор об этом говорят. Говорят, от него даже золы не осталось, а ведь дрова для костра специально были сырые.

Хотя дон Хуан сказал, что его учитель был диаблеро, он никогда не говорил, где получил от него знания, и никогда не упоминал его имени. О себе самом дон Хуан не рассказывал почти ничего. Все, что я смог из него вытянуть, — это то, что он родился на юго-западе в 1891-м, почти всю жизнь прожил в Мексике; в 1900-м его семью вместе с тысячами других индейцев Соноры мексиканские власти выселили в Центральную Мексику; в общей сложности в Центральной и Южной Мексике он прожил до 1940-го. Таким образом, поскольку он много путешествовал, осознания сложились в результате многих влияний. И хотя сам он считал себя индейцем Соноры, я сомневаюсь, укладываются ли его познания в круг традиционных представлений сонорских индейцев.

Заросли кактусов пустыни Сонора

— Мое ученичество у дона Хуана началось в июне 1961-го. До этих пор, как бы ни проходили наши встречи, я неизменно воспринимал его с позиции наблюдателя-антрополога. Во время этих первых бесед я втайне делал заметки, чтобы потом с их помощью восстановить по памяти весь разговор. Вначале ученичество проходило в Аризоне, а потом, когда дон Хуан перебрался в Мексику, у него в Соноре. Распорядок встреч установился сам собой — я попросту приезжал на несколько дней при каждом удобном случае. Летом 1963 и 1964 годов мои посещения были особенно частыми и продолжительными. В сентябре 1965 г. от дальнейшего обучения я отказался.

Я вернулся к своим записям и оказался перед проблемой, как их упорядочить и свести в какое-то внятное целое. Постепенно вырисовалась следующая структура: использование галлюциногенных растений; применение в магии рецептов и процедур; приобретение «предметов силы» и обращение с ними; использование лекарственных растений; песни и легенды (фольклор).

Попытка уяснить все, что я испытал, означала необходимость осмыслить стройную систему подтвержденных опытом конкретных представлений. Уже после первой пейотной церемонии («сессии»), в которой я принимал участие, для меня стало очевидным, что в учении дона Хуана есть внутренняя логика. Решившись однажды меня обучать, он затем передавал мне свои знания в строгой последовательности. Именно этот порядок был для меня непостижим.

Я пришел к выводу, что для любого начинающего, будь он индеец или кто угодно, магическое знание представляется непостижимым благодаря необычайному характеру испытываемых явлений. Лично для меня, как для человека западной культуры, они были столь ошеломляющими, что истолковать их в привычных терминах повседневной жизни было заведомо невозможно, и это означало, что обреченной будет также любая попытка их классификации.

Так для меня стало очевидным, что знание дона Хуана имеет смысл рассматривать лишь с его собственной точки зрения. В попытках согласовать наши представления я пришел к выводу, что всякий раз, пытаясь разъяснить мне свое знание, он использовал собственные понятия. Поскольку для меня эти понятия и концепции были изначально чуждыми, усилия увидеть мир его глазами ставили меня в нелепое положение.

Я заметил, что сам дон Хуан особую роль отводил использованию галлюциногенных растений. Именно это я положил в основание собственной систематизации магического опыта.

Дон Хуан использовал три вида галлюциногенных растений, каждый в отдельности и в зависимости от обстоятельств: пейот (lophophora willamsii), дурман (datura inoxia, или d. meteloidcs) и гриб (по всей вероятности, psilocybe mexicana).

Галлюциногенные свойства этих растений были известны индейцам задолго до появления европейцев. У индейцев они находят, сообразно свойствам, различное применение: их используют при лечении, при колдовстве, для достижения экстатических состояний или, скажем, просто ради удовольствия. В контексте же учения дона Хуана употребление дурмана и гриба связывается с приобретением особой силы, мудрости или, проще говоря, знания того, как следует жить.

К БИОГРАФИИ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ
Маргарет Раньян Кастанеда. «Магическое путешествие с Карлосом»

— Основная загадка Кастанеды основывалась на том факте, что даже его ближайшие друзья не были уверены в том, что он из себя представляет. В начале 1970-х годов, по мере того как его книги начали приобретать все большую популярность, сам Карлос становился все более мрачным и загадочным.

До тех пор пока в мартовском номере журнала «Тайм» за 1973 год не была опубликована статья о Карлосе, в которой рассказывалось о его перуанском происхождении, все полагали, что он родился в тех странах, о которых сам рассказывал, — Бразилии, Аргентине или Италии — каждому он говорил что-то иное. Статья в «Тайм» оказала на последователей Кастанеды довольно забавное воздействие.

То, что в его биографии имелись странные неточности, говорило в пользу Карлоса. В конце концов разве не учил его дон Хуан «стирать свою личную историю», разве в число шаманских методик не входит способ «затемнять» прошлое?

Внезапно Карлос оказался своего рода «магистром оккультных наук», властителем дум тех тысяч самых обыкновенных наркоманов, которые искали какую-то иную альтернативу. О нем стали распространять самые фантастические мифы и легенды, например, что он бессмертен. Тем временем Кастанеда появлялся на встречи, неделями пропадал в мексиканской пустыне и не подпускал к себе даже самых близких друзей.

Но, что бы он ни делал, все играло на миф о нем.

Карлос Сесар Сальвадор Аранья Кастаньеда родился в Кахамарке (Перу) 25 декабря 1926 года. Он был сыном часовщика и ювелира по имени Сесар Аранья Бурунгари, который владел небольшим магазинчиком в нижней части города.

Когда Карлос родился, его мать, Су сана Кастаньеда Новоа, была хрупкой шестнадцатилетней девушкой с миндалевидными глазами. Семья отца приехала в Перу из Италии и имела родственников в Сан-Паулу (Бразилия), однако самые близкие родные жили в Кахамарке.

Патриархом семьи Кастаньеда был дед Карлоса — невысокий, рыжеватый итальянский иммигрант. Он был весьма неглуп, а его морщинистое лицо имело несомненное сходство с доном Хуаном, как его Карлос описывал в своих книгах. Дед любил рассказывать маленькие житейские истории, весьма многозначительные. Кроме того, он постоянно что-нибудь изобретал.

Прибыв в 1951 году в Соединенные Штаты, Карлос очень тщательно отбирал те факты своей биографии, о которых рассказывал друзьям. Кое о чем он все-таки проговаривался, особенно в разговорах со мной — своей женой. Мы поженились в мексиканском городе Тихуана в январе 1960 года.

Карлос рос привлекательным маленьким мальчиком, курчавым, темноволосым, с темно-карими глазами и изящными ручками и ножками. Он был коренастым и невысоким, причем последнее обстоятельство его сильно заботило. Став студентом в Лос-Анджелесе, Карлос часто говорил своим сокурсникам о том, как бы ему хотелось подрасти. Увы, его рост так и не превысил пяти с половиной футов.

В детстве он прислуживал в католической церкви. А в своих книгах он вообще воздерживался от обсуждения традиционной религии.

В 1932 году он поступил в подготовительный класс начальной школы. После занятий, а иногда и на выходных Карлос вертелся в отцовском магазине. Карлос живо интересовался работами с медью и золотом, сам принимал в них участие, однако между ним и его отцом имелась большая разница. Карлос видел, что Сесар работает в поте лица, а затем продает изделия своих рук, не думая ни о чем, кроме денег, которые за них можно получить. Однако когда сам Карлос изготавливал какое-нибудь кольцо или браслет, особенно с использованием золота и крученых серебряных нитей, то ему хотелось оставить его у себя или, на худой конец, подарить кому-нибудь, кто смог бы оценить его мастерство. Отец был ремесленником, сын — художником.

Сам Карлос редко носил драгоценности, зато время от времени дарил свои изделия друзьям и знакомым, считая, что эти поступки возводят его в ранг художника.

— У меня есть дядя-холостяк, который оставил мне в Бразилии дом из 52 комнат, — рассказывал мне Карлос, — говорит Маргарет. — Он сделал это потому, что однажды в молодости я сделал и подарил ему маленькое колечко. Он жил в своем доме один, но после того, как я выказал ему свое уважение, разрешил мне переехать к нему. Этот дом всегда будет моим, разве что я не надумаю продать его или сделать с ним что-нибудь еще, — Карлос объяснил, что унаследовал дом в 1960 году, а позднее превратил его в школу для девочек.

Драгоценности, искусство, керамика и архитектура — все это буквально пронизывает историю Перу, так что не было ничего удивительного в том, что молодой Карлос поддался вполне понятному увлечению. Спустя несколько лет, уже учась живописи и скульптуре в Национальной школе изящных искусств в Лиме, Карлос проводил немало часов в музеях и частных коллекциях, изучая ранние археологические находки. Там были представлены образцы религиозного культа племен, живших в Амазонии и чтивших богов-ягуаров; керамика моче, выполненная в реалистичной манере; коричневые кирпичи с арабесками; изящные полированные изделия культуры чиму. Карлос внимательно рассматривал макеты строений и храмов, выстроенных инками.

Многие из представленных предметов когда-то принадлежали шаманам — например, вазы, изображавшие воинов с маленькими квадратными щитами и булавами, которые хватали побежденных противников за волосы. Иногда там были изображены целители, изгоняющие злых духов или высасывающие яд из ран. Но самыми интересными были длинные ряды кувшинов культуры Чавин, особенно те из них, которые были расписаны ягуарами и кактусами Сан-Педро. Большинство сюжетов имело в своей основе древние мифы и магические ритуалы.

— Еще в детстве Карлос слышал рассказы курандерос о воинах, духах и тому подобных вещах, — продолжает Маргарет. — Народные целители пользовались в Кахамарке огромным успехом. Индейцы, нищие метисы и северные горцы безоговорочно верили во всемогущество колдовства. Карлос проявлял определенный интерес к курандерос, не раз наблюдая за тем, как они покупали и продавали свои волшебные растения. Обычно они сидели за самодельными деревянными прилавками, на которых стояли стеклянные кувшины, называемые сегурос, заполненные растениями и запечатанные для лучшей сохранности духа.

Волшебный настой из кактуса Сан-Педро активизировал «внутренний глаз», который был способен проникать в самую глубинную причину болезни. Был ли это рак, простуда или одержимость, курандеро мог справиться с чем угодно, поскольку опирался на старые традиции.

Курандерос из северных районов Перу всегда были более знающими и образованными, чем их коллеги с юга. Им были ведомы почти все свойства используемых наркотиков. Например, они знали о том, что активным алкалоидом, содержащимся в кактусе Сан-Педро, является мескалин, причем в килограмме кактуса его содержится примерно 1,2 грамма. Это не такой могучий наркотик, как пейот, произрастающий в Центральной и Северной Америке и содержащий целых 38 алкалоидов. В 1920 году кактус Сан-Педро был впервые описан и классифицирован в академической литературе. Курандерос знали это на протяжении многих веков.

Одним из современных перуанских курандеро был Эдуарде Кальдерон Паломино, портрет которого висит над столом Дугласа Шарона в его кабинете в УКЛА. Паломино был учителем Шарона в те годы, когда он жил в высокогорных районах страны. Шарон прошел свой собственный курс обучения задолго до того, как встретился с Карлосом. В беседах между собой они отметили огромное количество совпадений между учениями Эдуарде и дона Хуана. Это было очень любопытно, поскольку наводило на мысль о том, что или дон Хуан придерживался широко распространенной традиции, или был воспитан не столько в традициях индейцев яки (которые не используют галлюциногены), сколько в традициях старых курандерос. Одно можно было сказать наверняка: Эдуарде был живым магом с перуанского побережья, который прекрасно знал о том, на что похож вечер в обществе кактуса Сан-Педро. Все это очень напоминало опыт самого Карлоса.

Он знал народных целителей, был знаком с их методами лечения, изгнания духов или обретения нового видения мира, сильно отличающегося от общепринятого. Но тогда он еще не принимал этого.

Однажды в августе 1961 года, находясь в доме одного из друзей дона Хуана, Карлос понял, что почти ничего не знает о галлюциногенах, а слово «мескаль» ему вообще ни о чем не говорило. А ведь тем вечером собравшиеся в доме люди пускали по кругу именно мескаль. Хозяин хижины — темнолицый и неповоротливый индеец лет пятидесяти — интересовался Южной Америкой и стал расспрашивать Карлоса, употребляют ли там мескаль. На это Карлос лишь покачал головой и заявил, что ни о чем подобном не слышал.

Ничто не указывает на то, что молодой Карлос был когда-либо допущен в святая святых перуанской магии. Все в окрестностях Кахамарки знали, что старые курандерос упорно изнуряют себя поисками Сан-Педро, но никто не понимал, зачем они это делают. Все видели лишь внешние проявления действия этого кактуса — песнопения, экстатические танцы, дикую жестикуляцию, что входило в набор приемов народного целителя. Но для того, чтобы проникнуть в суть удивительной системы магов, надо было пройти стадию ученичества, причем не важно где — в Перу или Мексике.

КОММЕНТАРИЙ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ ПО СЛУЧАЮ ЮБИЛЕЯ КНИГИ УЧЕНИЕ ДОНА ХУАНА»

Книга «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки» была впервые опубликована в 1968 году. По случаю тридцатилетней годовщины этого события мне хотелось бы привести несколько пояснений в отношении книги. Она стала результатом антропологической полевой работы, проведенной мною в штате Аризона и мексиканском штате Сонора. Во время подготовки дипломной работы на факультете антропологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе мне довелось познакомиться со старым шаманом, индейцем из племени яки из мексиканского штата Сонора. Его звали дон Хуан Матус.

Профессор, доктор Клемент Мейган, открыто поддержал мой интерес к полевой работе. Он и является тем человеком, которого я должен поблагодарить за то, что он вдохновил меня на проведение антропологических исследований.

Во время этих событий мне посчастливилось попасть на курс лекций профессора Гарольда Гарфникеля с факультета социологии УКЛА. Он наделил меня самой неординарной этнометодологической парадигмой, в рамках которой практические действия повседневной жизни человека оказывались весьма серьезной темой философских размышлений. В сущности, моя работа вышла за рамки и антропологии, и социологии, и философии. Я следовал собственным логическим правилам и законам явления.

Описание смысла моей полевой работы сводится к тому, что индейский маг из племени яки дон Хуан Матус познакомил меня с системой познания шаманов Древней Мексики.

Для меня, образованного западного человека, непостижимой была сама мысль о том, что система познания — так, как она определяется в философских рассуждениях нашего времени, может не оказаться единообразным, всеохватывающим свойством всего человечества.

Однако маги линии дона Хуана различают систему познания современного человека и систему познания шаманов Древней Мексики. Дон Хуан считал, что эти две формы представляют собой два принципиально различных мира повседневной жизни. В какой-то момент цель моей работы сместилась от простого накопления антропологических данных к усвоению новых процессов познания мира шаманов.

…В тот миг я даже не подозревал, что дон Хуан не просто излагает мне привлекательную интеллектуальную концепцию, — он описывал кое-что из того, что он сам называл энергетическими фактами. В его понимании энергетические факты представляли собой те выводы, к которым приходили он сам и другие шаманы в результате использования того, что они называли видением. Видение является актом непосредственного восприятия текущей во Вселенной энергии. Способность такого восприятия энергии представляет собой одну из кульминационных точек шаманизма.

…Конечным результатом, которого добиваются от своих учеников шаманы, подобные дону Хуану Матусу, является такое осознание, какого, несмотря на всю его простоту, достичь очень трудно: осознание того, что мы действительно являемся существами, которым предстоит умереть. По этой причине подлинная битва человека заключается в борьбе не со своими собратьями, а с Бесконечностью.

Согласно описанию магов, наша жизнь зарождается в Бесконечности и заканчивается там, откуда мы появились, — в Бесконечности.

Для магов Вселенная представляет собой Вселенную высшего разума. Окончательный вывод, который вошел в их систему познания, заключается в том, что самоосознающая вибрирующая энергия в высшей степени разумна. Они увидели, что в космосе именно масса намерения отвечает за все многообразие Вселенной и всевозможные видоизменения, которые в ней происходят. Эти процессы протекают не по вине произвольных обстоятельств или слепых случайностей, а благодаря намереванию вибрирующей энергии на уровне потока самой энергии.

Дон Хуан подчеркивал, что в повседневном мире человеческие существа пользуются намерением и намереванием таким же образом, каким истолковывают мир. К примеру, дон Хуан указал мне на тот факт, что мой обыденный мир подвластен не моему восприятию, а моему истолкованию собственного восприятия. В качестве примера он использовал понятие «вселенная», которое в то время имело для меня особую важность. Он сказал, что Вселенная представляет собой не то, что я воспринимаю органами чувств, так как ни зрение, ни слух, ни вкус, ни обоняние и осязание не могут дать мне ни малейшего намека на то, что такое Вселенная, Вселенная возникает только в моем намеревании, и для того, чтобы создать ее в нем, мне приходится сознательно или неосознанно пользоваться всеми своими познаниями цивилизованного человека.

Когда шаманы Древней Мексики увидели точку сборки, они открыли еще один энергетический факт: воздействие проходящих сквозь точку сборки энергетических полей превращается в чувственные данные, после чего эти данные истолковываются в систему познания мира повседневной жизни. Шаманы приписали царящее среди человеческих существ единообразие системы познания тому факту, что у всех представителей человеческого рода точка сборки находится в одном и том же положении относительно светящихся энергетических сфер: на высоте лопаток и на расстоянии вытянутой руки за пределами границы светящегося шара.

Наблюдения за точкой сборки в процессе видения привели шаманов Древней Мексики к еще одному открытию: в состояниях обычного сна, предельной усталости или болезни, а также при употреблении психотропных растений точка сборки меняет свое положение. Маги увидели, что при смещении точки сборки к новому положению сквозь нее начинает проходить другой пучок энергетических полей; точке сборки приходится превращать эти энергетические поля в чувственные данные, а затем истолковывать их, что приводит к возникновению иного, но не менее подлинного мира восприятия.

Шаманы придерживались той точки зрения, что каждый возникающий в таком процессе мир является полноценным миром, отличающимся от мира обыденной жизни, однако очень схожим с ним, поскольку в новом мире человек тоже может и жить, и умереть.

Для таких шаманов, как дон Хуан Матус, самое важное упражнение по развитию намеревания заключалось в волевом перемещении точки сборки, позволяющем достигать предопределенных положений в общей совокупности того конгломерата энергетических полей, который мы собой представляем. Это означает, что за тысячелетия проб и ошибок шаманы линии дона Хуана обнаружили, что в светящемся шаре существуют определенные ключевые позиции, куда можно перемещать точку сборки, в результате чего массированный поток энергетических полей приводит к появлению совершенно достоверного иного мира. Дон Хуан заверил меня, что возможность путешествия в любой из таких миров и в каждый из них представляет собой энергетический факт и является врожденным даром любого человеческого существа.

Другой проблемой был для шаманов Древней Мексики тот энергетический факт, что все мы постоянно подвергаемся толчкам, рывкам и испытаниям со стороны самой Вселенной.

Для шаманов Древней Мексики хищный характер Вселенной означал, что намеревание Вселенной заключается в том, чтобы непрестанно подвергать осознанность испытаниям. Они увидели, что Вселенная сотворяет миллиарды органических и неорганических существ. Подвергая все эти существа внешнему давлению, Вселенная принуждает их совершенствовать свою осознанность — таким путем Вселенная пытается прийти к осознанию самой себя. Следовательно, окончательным вопросом в системе познания шаманов является вопрос осознанности.

Развитие всех составляющих системы познания магов позволило дону Хуану и всем шаманам его линии прийти к довольно странным выводам, которые на первый взгляд кажутся уместными только для этих магов и обстоятельств их собственного существования, однако при внимательной оценке оказываются применимыми к каждому из нас. По словам дона Хуана, кульминацией поисков шаманов является нечто такое, что он сам считал окончательным энергетическим фактом не только для магов, но и для всех людей на свете. Он называл это окончательным путешествием.

Окончательное путешествие заключается в возможности того, что индивидуальное осознание, развитое до уровня приверженности системе познания шаманов, может преодолеть обычную границу функционирования организма как целостной единицы, то есть избежать смерти.

Шаманы Древней Мексики понимали такое высочайшее осознание как возможность того, что сознание человеческих существ способно превзойти все познанное и выйти на уровень текущей во Вселенной энергии.

Шаманы, подобные дону Хуану Матусу, определяли свою задачу как стремление превратиться в неорганическое существо, то есть в самоосознающую энергию, проявляющуюся как целостная единица, но лишенную организма. Они называли этот аспект своей системы познания полной свободой — в этом состоянии осознанность оказывается освобожденной от ограничений общественной жизни.

Таковы общие выводы, которые я извлек из необъятной системы познания шаманов Древней Мексики. Спустя годы после выхода в свет книги «Учение дона Хуана: Путь знания индейцев яки» я осознал, что дон Хуан Матус вызвал настоящий переворот в моей системе Познани я.

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ТОТ СВЕТ. Барбара Майерхоф
«Охота за пейотлем: священные будни индейцев уичолей»

Относительно недалеко от места, где обитают уичоли, находится пустыня Вирикута, которую туземцы наделяют мифологическими свойствами. Уичоли считают, что их предки вышли из этой пустыни, т. е. там, по их поверьям, жили первые люди. Вместе с тем, согласно туземным представлениям, это своего рода рай, т. е. сакральное пространство, в сущности, принадлежащее потустороннему миру. Ежегодно совершаются паломничества в Вирикуту под предводительством шамана, которые могут рассматриваться как путешествия на тот свет. Непосредственной целью такого паломничества является собирание пейотля.

Тайная плантация кактусов пейотлей

Существенно, что паломничества эти характеризуются резкой и отчетливо отмеченной сменой поведения — иными словами, ритуальным антиповедением. Попадая в Вирикуту, люди воспринимаются как божества (в частности, они принимают имена богов) — вообще как обитатели потустороннего мира; соответственно, они ведут себя наоборот, что и отвечает представлению о потустороннем мире. Цель антиповедения представляется при этом совершенно ясной: люди ведут себя обратным образом, чтобы приобрести черты сверхъестественности и войти в иной мир. Сами информанты могут связывать ритуальное антиповедение с эсхатологическими представлениями. По их словам, «когда мир кончится, все будет иначе, противоположно тому, что сейчас. Все изменится».

Антиповедение туземцев в Вирикуте непосредственно связано с тотальным переименованием, когда слова заменяются словами с противоположным значением — например, «да» начинает обозначать «нет», и наоборот.

Характерны слова шамана, поясняющие это тотальное переименование в Вирикуте и прямо связывающие его именно с сакральностью этого места: «Собирая пейот, мы меняем имена вещей, потому что, когда мы вступаем в Вирикуту, все настолько священно, что все наоборот»; «сейчас мы изменим все, все значения, так, как это было в древнее время…»

Такая трансформация не ограничивается языковой сферой, но прямо отражается на поведении. Например, старик превращается в ребенка, и его не только называют ребенком, но и обращаются с ним как с маленьким — так, ему не разрешают собирать дрова для костра, поскольку малышу это не по силам, и т. п.

Так же меняются и эмоции. Поскольку в принципе естественно радоваться, попадая в обетованную землю, и горевать, оставляя ее, паломники, напротив, рыдают, когда вступают в Вирикуту, и ликуют, когда покидают это место.

Необходимо подчеркнуть, что все это происходит совершенно осознанно: паломники, перед тем как отправиться в путешествие, учатся вести себя противоположным образом. Шаман (маракаме) учит паломника: «Смотри-ка, когда ты говоришь доброе утро, ты имеешь в виду добрый вечер — все [там] наоборот. Ты говоришь прощайте, я ухожу, а в действительности ты приходишь. Вы не пожимаете друг другу руки, вы пожимаете нош. Ты протягиваешь правую ногу, чтобы ее пожала нога твоего товарища. Ты говоришь добрый день, тогда как это только утро».

Так же, сообщает информант-уичоли, «обстоит дело с Татевари [божество огня, имя которого принимает шаман — предводитель паломников], с Таяупа, нашим Отцом Солнцем. Мы зовем шамана Татевари. Он Татевари — тот, кто ведет нас. Но там, в Вирикуте, говорят иначе. Его зовут «красный». А Тая-упа — он сияющий. Так все меняется. Наш товарищ, который стар, называется ребенком. Наш товарищ, который молод, называется стариком».

Замечательно при этом, что в домашних условиях все эти наименования и ритуалы могут казаться смешными постольку, поскольку они воспринимаются в перспективе обычной, повседневной жизни. По словам того же информанта, «когда мы возвращаемся из Вирикуты с пейотлем, совершается обряд, и все меняется назад. А те, кто оставались дома, накидываются на нас и спрашивают: «Как это вы называли вещи? Почему вы зовете руки руками, а когда уходили, называли их ногами?» Но это оттого, что вещам вернули их прежние названия. И все они хотят знать, как там назывались вещи. Им рассказывают, и начинается хохот. Вот как это бывает».

НЕОБЫЧНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Карлос Кастанеда. «Учение дона Хуана»

Для дона Хуана ценность растений определялась их способностью вызывать поток необычного восприятия. С их помощью он вводил меня в переживание этого потока с целью раскрытия мира магии, удостоверения его реальности. Я назвал этот поток переживаний «состояниями необычной реальности», т. е. такой реальности, которая отличается от повседневной.

Дон Хуан считал, что переживание необычной реальности — единственный способ практического освоения магии и приобретения силы. По его убеждению, именно этой главной цели подчинены все прочие компоненты учения.

Этим, кстати, определялось его отношение ко всему, что не было с нею непосредственно связано. В моих записях полно его замечаний по самому разному поводу. К примеру, как-то он заметил, что некоторые предметы несут в себе определенное

количество силы. Сам он не испытывал к предметам силы особого почтения, но сказал, что к их помощи нередко прибегают слабые брухос.

— Существуют определенные предметы, которые наделены силой, — сказал он. — Таких предметов, которыми с помощью дружественных духов пользуются маги, множество. Эти предметы — орудия, не просто орудия, а орудия смерти. И все же это только орудия. У них нельзя чему-либо научиться. Собственно говоря, они относятся к разряду предметов войны и предназначены для сражения. Ими орудуют для убийства. Сила предмета зависит от его хозяина, от того, кто он на самом деле такой. Предмет силы, которым пользуется слабый брухо, — почти шутка; и наоборот, орудия сильного брухо получают от него свою силу.

— Ну хорошо, а какие предметы силы самые простые? Какие обычно предпочитают брухос?

— Тут не может быть «предпочтения». Все это предметы силы, все до одного.

— А у тебя самого есть какие-нибудь, дон Хуан?

— Для этих разновидностей силы существуют ограничения, — вновь заговорил он. — Но мое уточнение, я уверен, для тебя пустой звук. У меня самого, можно сказать, жизнь ушла на то, чтобы понять, что один «союзник» стоит всех предметов силы с их детскими тайнами.

— Что, «союзник» такой же сильный, как предметы силы?

Он презрительно фыркнул. Я видел, что испытываю его терпение.

— Что для тебя действительно необходимо — это постараться заполучить «союзника». И вот когда это тебе удастся, тогда ты поймешь то, что я говорю сейчас. Предметы силы — это детские забавы.

— Пойми меня правильно, дон Хуан, — запротестовал я. — Конечно, я не прочь заполучить «союзника», но мне хотелось бы вообще знать побольше. Ты ведь сам говорил, что знание — это сила.

— Нет, — отрезал он. — Сила зависит от знания, которым ты владеешь. Какой смысл знать то, что бесполезно?

ЧЕЛОВЕК — ВОИН НА ПОЛЕ ЖИЗНИ

Когда в 1968 году вышел первый из десяти романов Кастанеды о дон Хуане, якобы познавшем высшее откровение, этот роман стал мировым бестселлером. Но, кроме того, он еще был и диссертацией ученого-антрополога, что придавало роману — в общем-то действительно о магии — блеск гиперреализма.

Антропология — это всего лишь «более западный» аналог этнографии, науки об особенностях жизни. А особенности жизни широкая публика всегда понимала как особенности жизни отсталых племен.

Впрочем, антропология — наука о человеке в его среде обитания. То есть не обязательно в песках и в лесах, а может быть, в городе, в деревне, где угодно… Если исходить из этой концепции, то антропология — наука всех наук хотя бы по той простой причине, что человек — мерило всех вещей.

Автор антропологического бестселлера — вполне карьера, но карьера — всего лишь маска человека. Лишь прочитав его книги, как бы о дон Хуане, мы можем составить объективное представление о Кастанеде-человеке.

В Лос-Анджелесе Кастанеда увлекся странной наукой, в которой переплетаются все человеческие увлечения, все человеческие страсти и все странности, которых у самого Кастанеды было предостаточно.

В контексте эпохи всякое творчество наполняется иными смыслами. Так было, так будет, и поэтому обратимся к 1968 году, когда к Кастанеде пришла известность.

В 1968 году роман колумбийского писателя Габриэля Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества» с легкостью пересекал границы, делая мир более связанным. Однако не случайно он был воспринят и как метафора вечным и, может быть, тщетным поискам свободы.

Если верить биографической справке, то в 1968 году Кастанеде было 37 или 43. Во всяком случае, все это время он был полон сил и по возрасту интегрирован в среду вольнодумной интеллигенции. Получив грант Калифорнийского университета на антропологические исследования, он так же продолжал искать свою сверхтему, которая должна была поразить артистический мир, но пока еще растворялась в данных наблюдений.

Кастанеда прекрасно понимал, что вряд ли сможет обойти своих коллег-антропологов, десятилетиями занимающихся тем же самым. Однажды ему посоветовали: «Выбери что-нибудь одно. Например, напиши о пейотле». Пейот — галлюциногенное и лекарственное растение, часто используемое индейцами, чтобы «посетить» иные, возможно, более справедливые миры. Кастанеда так и поступил и отправился в Центральную Мексику. Несколько лет он занимался полевой работой, завершившейся необычайно интересным и необычайно странным романом «Учение дона Хуана».

Возможно, первая книга рождалась из подлинного знакомства с настоящим индейцем, и, возможно, Кастанеда на первых порах не предполагал, что его мятежное «я» будет диктовать продолжения. Во всяком случае, книга стала диссертацией вполне заслуженно: нравы индейцев, их обычаи, их философия были переданы на редкость убедительно, трехмерно, фактурно. И даже сенсационно, поскольку проповедующий плюрализм Запад всегда готов удивляться, сталкиваясь с разнообразием в реальности.

Диссертацию он защитил, а в 1973 году получил степень доктора философии и стал профессором Калифорнийского университета. С тех пор он написал еще десять книг — изданные миллионными тиражами, они были переведены на 17 языков, приобрел учеников. Однако критика всегда сомневалась, что его дон Хуан существовал на самом деле.

Для сомнений были основания. Кастанеда не предъявил миру ни одного доказательства существования своего дона Хуана и в 1973 году отправил его вместе с группой персонажей в магическое путешествие, из которого они больше не вернулись.

Мир своеобразно отмечает годовщину смерти Кастанеды. Газеты снова заполнили статьи, в которых описывается отношение научного мира к учению «великого гуру». Одна из последних статей в Liberation так и называется — «Притворщик или гениальный писатель?».

Профессиональные этнологи и антропологи всегда считали, что Кастанеда пишет развлекательные истории. Критические статьи были опубликованы в Time Magazine еще в 1972 и 1973 годах. Их писал директор департамента этнологии Национального Антропологического музея Мехико. Другой известный антрополог, Уэстон Лабарр, разоблачает Кастанеду в книге «Карлос Кастанеда: свет и тени живых духов». Он считает, что книги Кастанеды не дают информации научного характера о том, что такое «иная реальность» — одна ли она во всех обществах?

Наконец, известный антрополог Джей Файкс написал труд под названием: «Карлос Кастанеда, академический оппортунизм и психоделические шестидесятые», отнеся сочинения Кастанеды к интеллектуальному семейству, во главе которого стоит Олдос Хаксли — «Врата восприятия», а делают ему славу такие замечательные личности, как доктор Тимоти Лири.

Лири в нашей истории фигура не случайная, он тоже служил профессором Гарвардского университета. Начиная с 60-х годов экспериментировал с галлюциногенными грибами, постепенно переходя к более сильным препаратам, ЛСД, а в 1963 году познакомился с Кастанедой. Кастанеда сразу предложил, чтобы Лири стал его учеником, но Лири пошел своим путем.

Неудавшийся ученик Кастанеды вдохновил многих рок-звезд и писателей на странные идеи, но его выгнали из университета. Впоследствии президент Никсон назвал его самым опасным человеком в Америке, и оставшуюся добрую половину жизни за ним охотилось ФБР. Это ему принадлежит лозунг поколения: Turn on, tune in, drop out (Включайся, настройся, выпадай).

В биографии Лири даже есть такой эпизод: в 1970 году из калифорнийской тюрьмы Лири освобождала революционная группа под названием «Всепланетарное подполье», и в следующий раз ФБР настигло его в Афганистане только три года спустя.

Лири был рекрутирован великим психоделическим мифом, а Кастанеда его создавал. В своей книге Файкс пишет, однако, что миф компилировался не из антропологических исследований, а из лекций в Лос-Анджелесском университете из того, что Кастанеде рассказывали индейские студенты. Более того, скорее всего сознательно, в целях усугубления мистификации, Кастанеда перепутал представления племени яки и унчолей. Впрочем, артистический мир, в отличие от научного, склонен оценивать гуманистические общечеловеческие составляющие в творчестве Кастанеды выше научных. Интересную и справедливую мысль высказал Поль Райземан в литературном приложении к «Нью-Йорк таймс»: «Когда антропологи изучают культуры других народов, даже если они искрение хорошо относятся к этим народам, они никогда не считают, что эти представления могут их чему-то научить. Но, когда читаешь Кастанеду, понимаешь, что уроки индейского мага дона Хуана тоже дают уникальную информацию о реальности, и мне представляется это чрезвычайно важным».

Они были сумасбродами — Лири и Кастанеда, но главное в биографиях таких людей все же было не это, а то, что они — шестидесятники. Повсюду они поражали какой-то неуемностью и жизнестойкостью. Они возглавили контркультуру и несли прогресс, как его понимали. После всех безумств Лири, между прочим, выправился и скончался вполне достойно — в 1996-м, в Беверли-Хиллз. Его считают духовным прародителем Интернета. А Кастанеда на учении бессребреника дона Хуана оставил после себя прекрасно работающую индустрию с многомиллионным доходом.

В Россию книги Кастанеды попали десятилетием позже, чем они появились на Западе. Мы откинули от Кастанеды Америку 60-х, приплюсовали к нему Рериха и мадам Блаватскую и, не спросив автора, кажется, включили Кастанеду в поиски русской идеи.

Однако в случае с Кастанедой все было непросто. Он затягивал, его читали на всех этажах социальной иерархии как почти разрешенного, и путешествия с доном Хуаном могли привести к очень странным последствиям. Такие философские высказывания далекого индейца, как, например: «Трюк вовлеченности в негласный социальный договор в том и заключается, чтобы убедить нас, будто описание, с которым мы соглашаемся, определяет границы реального мира», заставляли задуматься даже о том, что «описание» нашего мира совершенно не совпадает с тем, что мы видим, и с тем, что нам нужно. И о том, что, может быть, следовало бы пересмотреть соглашение.

Карлос Кастанеда, крестный отец движения Новой Эры, как считают его поклонники, умер от рака печени 27 апреля 1998 года. Ему, как полагают, было 72 года. Индустрия производителей бестселлеров еще некоторое время будет эксплуатировать его «таинственный уход», утверждая, что он «сгорел изнутри», хотя он был обычным способом кремирован. Кастанеда должен остаться загадкой — так диктует бизнес.

И он таки остался загадкой, но не потому, что мог разговаривать с духами, и не потому, что дон Хуан избрал его своим преемником, а скорее потому, что он до сих пор белое пятно в литературе. Его презирают серьезные ученые, последователи готовы плыть по течению мескалито и пейотля. Но однажды бывшая жена писателя — Маргарет Раньян Кастанеда — проговорилась: «Учение дона Хуана дало начало психической революции — и я подумала: «Какое совпадение!» Карлос всегда говорил о начале революции. Он хотел помочь всем угнетенным мира, особенно странам Латинской Америки».

Сила убеждения, философии Кастанеды — дона Хуана (человек — воин на поле битвы жизни), если соприкоснуться с ней, огромна, и философия старого индейца — яки он или унчоли, неважно — вполне пригодна, чтобы сопротивляться.

(По материалам Кароль Сигмам, «Русский журнал».)

МАНИФЕСТ ХИППИ
Кристоф Бурсейе. «Карлос Кастанеда: истина лжи»

«Учение дона Хуана» становится манифестом поколения хиппи. Разве Кастанеда не описывает в нем психоделические «поездки», во время которых он пробовал запрещенные грибы? Очевидно, что книга обязана своим успехом множеству фанатов, оголтело накинувшихся на «растения силы», воспетые доном Хуаном.

Будущий автор «Диких сердцем» Барри Гиффорд живет в Беркли. В марте 1968 года он присутствует на презентации книги Кастанеды: «В зале на Тегеран-авеню собралось много народу, одних привлекал психоделический аспект книги, других — то, что это рассказ об индейце. В то время университет в Беркли просто бурлил. Студенты протестовали против войны во Вьетнаме, курили травку, пробовали ЛСД. Этажом ниже того помещения, в котором мы находились, в пиццерии подавали зелье QG бандам «ангелов преисподней»^[4]. В соседнем здании репетировала группа «Гретфул дид». А здесь, в этом зале, Тимоти Лири и многие другие ждали Кастанеду. По рукам ходили косячки и промокашки, пропитанные ЛСД. Пришел Кастанеда. Он казался старше, чем мы себе представляли. Затянутый в строгий темно-серый костюм, Кастанеда выглядел как профессор. Ему предложили косячок, он отказался. Похоже, он был не в духе».

Но, как бы там ни было, новое произведение вышло в уважаемом университетском издательстве. Кастанеда не гнушается рекламной кампании. Он раздает автографы на книгах, а также дает несколько интервью. Кроме прочего, беседует с Теодором Рожаком на волнах радиостанции КПФА. Рожак — фигура известная. Этот профессор государственного калифорнийского колледжа в Хейворде горячий поклонник контркультуры. В 1969 году он опубликует восторженную похвалу движению хиппи «Создание контркультуры».

Если послушать первые интервью, создается впечатление, что Карлос заранее подготовил ответы. Он тщательно избегает вопросов о личной жизни, красочно описывает встречи с доном Хуаном, то и дело цитирует собственную книгу.

Отвечая в магнитофонной записи на вопросы Джейн Хеллисоу из издательства Калифорнийского университета, он впервые подробно рассказывает о народе яки.

В книге этническая принадлежность дона Хуана кажется само собой разумеющейся. На кассете же, предназначенной для прослушивания по радио, Кастанеда подробно останавливается на печальной истории племени, которое вело постоянную борьбу с завоевателями, пока в конце концов его представители не были рассеяны по всей стране: «Яки — христиане, провозгласившие себя католиками. Они добровольно позволили католическим миссионерам посетить их в 1773 году, но после восьмидесяти лет колонизации убили всех миссионеров, и те больше никогда не возвращались. Яки вступили в войну с мексиканцами. Война длилась долго. И вот наконец в 1908 году, в начале века, Мексика решила положить конец этой бессмыслице. Их подвергли осаде, на них послали много солдат, чтобы вывезти индейцев и посадить на корабли, уходившие на юг, в Оахаку, Веракрус и на Юкатан. Яки разбросали по всей стране, потому что это было единственным способом их остановить. Они воины. Эти люди очень и очень воинственны. Они ненавидят мексиканцев и называют их йори, что значит «свиньи» или что-то в этом роде».

«Индейская» тема кажется наиболее важной. В шестидесятые годы многие дети-цветы желают порвать с западной цивилизацией, где правят деньги. Некоторые подбивают индейцев к бунту. Как государство может называть себя демократическим, если оно построено на могиле уничтоженного народа? Кастанеда становится членом движения за возвращение к «природному» сознанию. Разве в книге индеец дон Хуан не «преподает свою науку» восхищенному представителю западной цивилизации? Словно по мановению волшебной палочки угнетенный становится учителем угнетателя.

Обучение не имеет официального статуса, зато, по словам автора, он постоянно видится с доном Хуаном. Кастанеда едет в Мексику, чтобы ему первому вручить экземпляр книги. Он также дважды навещает дона Хенаро.

Очень скоро выясняется, что издательству Калифорнийского университета повезло, объем продаж книги растет с головокружительной быстротой.

Летом Карлос сообщает своему издателю Джиму Квебеку, что уже начал писать вторую книгу. Квебек принимает это к сведению. По его совету Кастанеда назначает встречу с литературным агентом Недом Брауном и становится его постоянным клиентом.

БОЛЬШОЙ ДРУГ И ВЕРНЫЙ ЛГУН

Карлоса Кастанеду можно смело причислить к величайшим загадкам XX столетия. Достоверно о нем известно только то, что он — автор десяти книг-бестселлеров и основатель компании Cleargreen, которая ныне владеет правами на творческое наследие Кастанеды. Все остальное — не более чем предположения, если не сказать домыслы.

Кастанеда тщательно сохранял «тайну личности», практически не давал интервью и категорически отказывался фотографироваться (однако по стечении обстоятельств несколько фотографий Кастанеды все же существует). Он даже отрицал, что когда-либо был женат, хотя Маргарет Раньян, автор книги воспоминаний об этом человеке, утверждает, что Кастанеда был ее супругом. Кастанеда любил мистификации. Его знакомый, Жозе Бракамонте, охарактеризовал Карлоса так: «Большой лгун и верный друг».

Карлос каждый раз с упоением придумывал себе новую родину, новых родителей и т. д.

Чаще всего Карлос говорил всем, что родился в Бразилии, в Сан-Пауло, в Рождество 1935 года в очень респектабельной семье, а отец его был академиком. Он любил туманно намекать, что Освальдо Арана (или Аранья), дипломат, революционер, известная фигура того времени, приходился ему дядей. Кому-то другому он поведал, что родился в 1931 году, еще кому-то — что это случилось в Бразилии, но не в Сан-Пауло, а в городке Жуэри и т. д.

В историях, которые рассказывал о себе Кастанеда, сочетаются вымышленные и подлинные факты. В некоторых интервью Кастанеда упоминает свою бабушку и деда, у которых он какое-то время жил, когда был ребенком.

Бабушка имела иностранное происхождение, возможно, турецкое, и была очень крупной и некрасивой, но доброй женщиной, и Карлос ее любил. А вот дед Карлоса, по всей видимости, был фигурой действительно неординарной. Он был выходцем из Италии, рассказывал маленькому Карлосу всевозможные истории и все время что-то изобретал.

Позже, во время духовного обучения в Мексике, дон Хуан потребовал, чтобы Карлос сказал «прощай» своему деду. То, что дед умер, не имело значения — он продолжал оказывать влияние на Карлоса, на его взгляды и жизнь.

Карлос вспоминает, что прощание с дедом было одним из самых тяжелых потрясений в его жизни. Он представил деда в мельчайших деталях и сказал ему «прощай»…

В 1951 году Карлос эмигрировал в США, а в 1960 году произошло событие, коренным образом изменившее жизнь самого Кастанеды и тысяч его последователей, — Кастанеда встретил дона Хуана Матуса, индейца из племени яки. Дон Хуан стал духовным учителем Кастанеды и в течение двенадцати лет передавал своему подопечному сокровенные знания своего племени.

Основной задачей дона Хуана было разрушить все уже сформировавшиеся в мозгу Кастанеды рамки и заставить его увидеть не узкую полоску реальности, а весь огромный и бесконечно разнообразный мир. Поначалу для снятия блокировок в мозгу юного Карлоса пришлось прибегать к очень жестким мерам и применять растительные психотропные средства, что и дало повод противникам Кастанеды обвинять его в пропаганде наркотиков. Обвинителям были предоставлены контраргументы:

а) психоделики — это не наркотики, они не вызывают привыкания;

б) переживания, испытываемые под воздействием мескалина и т. п., Кастанеда описывает только в самых первых книгах, и эти описания способны скорее оттолкнуть читателя от подобных экспериментов, чем привлечь, — сам автор никогда добровольно на его повторение не шел;

в) в последующих книгах Кастанеда неоднократно подчеркивает, что психотропные средства могут послужить лишь первоначальным толчком и не более того, добиваться же устойчивых результатов по управлению состояниями сознания следует совершенно иными методами, о которых он и рассказывает.

С разрешения дона Хуана Кастанеда стал записывать его слова; так родилась первая из известных во всем мире книг Карлоса Кастанеды — «Учение дона Хуана: путь знания индейцев из племени яки», опубликованная в 1968 году Эта книга мгновенно стала бестселлером — как и девять последующих. Все они представляют собой запись бесед дона Хуана с Кастанедой, а цепь событий в них обрывается в 1973 году, когда дон Хуан таинственно исчез — «растаял подобно туману».

До сих пор люди спорят, был ли дон Хуан реальным человеком, или он был придуман Кастанедой. М. Раньян пишет, что имя Хуан Матус так же распространено в Мексике, как имя, скажем, Петя Иванов — в России. В своих курсовых работах Кастанеда сначала просто упоминал пожилого индейца, который согласился его учить. Имя дон Хуан Матус всплыло позже.

Если верить Кастанеде, скромный старик-индеец был самым настоящим магом-шаманом, последним представителем уходящей в глубь веков линии тольтекских магов. Более того, дон Хуан обнаружил у Кастанеды соответствующие склонности и на протяжении 13 лет обучал его искусству древней магии.

Стремление Кастанеды ускользнуть от любой определенности прямо вытекает из основного требования, предъявляемого к тольтекским магам школы дона Хуана Матуса — его духовного учителя: быть текучим, гибким, неуловимым, никому не позволять ограничивать себя тесными рамками шаблонного поведения и стереотипных реакций. По терминологии магов-тольтеков или воинов, как они предпочитают себя называть, воин-маг должен «стирать свою личную историю».

Так что мы, возможно, никогда не узнаем, был ли дон Хуан реальным человеком. Если его ученик столь преуспел в стирании личной истории, то учитель уж точно постарался не оставить никаких следов пребывания на этой планете.

Кастанеда заявлял, что дон Хуан не умер, а «сгорел изнутри», однако у него не было и тени сомнения относительно его собственной смертности. «Я хотел бы обрести целостность, чтобы покинуть этот мир таким же способом, которым это сделал он, но нет никакой гарантии», — заявлял он. Легенда гласит, что и сам Кастанеда ушел из нашего мира схожим образом — как бы растворился в воздухе.

ЗИГЗАГИ ЕГО ЖИЗНИ

Под руководством дома Хуана Матуса, индейца из племени яки и мексиканского шамана, более 13 лет Карлос Кастанеда проходил классическую подготовку шамана. О его жизни известно в основном из книг Кастанеды, а на достоверность описанных в них событий, в свете обязательного для тольтека «стирания личной истории», полагаться нельзя. Миллионы благодарных последователен по всему миру покупают книжки и кассеты с магическими пассами. Несмотря на «научную» спорность материала, представленного в его книгах, Кастанеда защитил звание магистра антропологии в Калифорнийском университете.

Карлос Кастанеда

Попыток его разоблачения предпринималось немало. Люди искали дона Хуана Матуса, анализировали тексты писателя в поисках противоречий, нелепостей и плагиата. Матус, по словам бывшей супруги мага Маргарет, — это сорт португальского газированного вина, которое они вместе употребляли в молодости.

Сын Кастанеды, Адриан Вашон, оспорил в суде подлинность завещания, подписанного нагвалем за 4 дня до его смерти.

Он и его мать утверждали, что подпись под завещанием размыта и не похожа на подпись Кастанеды. Суд был назначен на октябрь 1998 года (в Лос-Анджелесе), но чем закончилось дело — неясно. Адвокат писателя отрицал все претензии к качеству завещания, утверждая, что Карлос Кастанеда сохранял ясность сознания до самой смерти.

Имущество Карлоса Кастанеды было оценено в 1 миллион долларов (довольно скромно для автора, чьи книги разошлись общим тиражом около 8 миллионов на 17 языках). Все оно было отдано в учрежденный незадолго до его смерти Фонд Орла. Оценочный общий капитал фонда — 20 миллионов, так что где там доля Карлоса — тоже неясно.

Кастанеда рассказывал о желании своего отца стать писателем. И добавлял: «В этом я похож на своего отца. До встречи с доном Хуаном я целые годы просидел, затачивая карандаши и мучаясь головной болью, стоило мне захотеть что-то написать. Дон Хуан объяснил мне, как это глупо. Если хочешь что-то сделать, делай это безупречно. Весь смысл в этом».

«Тогда я по-настоящему понял, что жизнь не удалась. И сказал себе: если уж делать что-то, так совершенно новое». В 1959 году решил поменять имя и стал называться Кастанедой. Такова его «легенда».

Но разве можно скрыть свою подлинную биографию, когда за дело берутся неуемные журналисты?

Слово «Кастанеда» означает «каштановая роща», и сам Кастанеда немного напоминал каштан: крепкий, но мягкий в общении латиноамериканец ростом 165 сантиметров, весом около 65–70 килограммов. Коротко стриженные темные волосы; черные блестящие глаза. Одевался всегда в консервативной манере, стараясь ничем не выделяться, независимо от того, что на нем — темный деловой костюм или спортивная майка. Карлос говорил, что не курит и не пьет спиртное, не употребляет марихуану и даже кофе не любит. Его единственный эксперимент с наркотиками был проведен по настоянию дона Хуана. По словам писателя, это было первым и последним знакомством с ними.

Дон Хуан Матус ввел своего ученика, Карлоса Кастанеду, в мир познавания магов, живших в Мексике в древние времена. Карлос Кастанеда много написал о своем ученичестве у дона Хуана, в течение которого дон Хуан преподал ему путь воина. Для дона Хуана воин — это существо, живущее жизнью, до краев наполненной исследованием бесконечных возможностей человеческого осознания, которые обычно никогда не исследуются; существо, отправляющееся, когда приходит время, в определяющее путешествие осознания, » переход к тотальной свободе».

Покидая этот мир одиноким воином, в полном сознании, Карлос Кастанеда оставляет позади богатое знание, открытое каждому, кто желает отправиться в бесконечные слои осознания, которые доступны человеческим существам.

ШАГИ В МИР

В 1956 году Карлос знакомится с Маргарет Раньян, будущей женой. Маргарет в курсе увлечений в интеллектуальной молодежи Тихоокеанского побережья — это пси-факторы, экстрасенсорика, разнообразные мистические учения и прочее. Сама она увлекается учением мистика Годдарда Невилла, выступавшего с лекциями на темы поиска самости и практики контролируемых сновидений. Они обмениваются книгами, обсуждают лекции, ходят на концерты, увлекаются кино, проводят опыты по экстрасенсорике. Постепенно вокруг них складывается узкий круг друзей, объединенных общими интересами.

Большое впечатление на Кастанеду произвела книга английского писателя Олдоса Хаксли «Врата познания» — о влиянии галлюциногенов на сознание человека. Эту тему Кастанеда развил в своей курсовой работе второго курса. В ней же он особенно подчеркнул роль языковой традиции, которая, с одной стороны, облегчает коммуникацию между людьми и помогает сохранять накопленные знания, а с другой — «сужает» сознание: слова принимаются за реальные объекты, а не за их символы, и постепенно вся широта мира сводится к набору общих суждений.

В кругу Кастанеды обсуждались также идеи Невилла о возможностях программирования сновидений и «контролируемого воображения». Поднимались темы о существовании светящейся сферы вокруг человека с «пробужденным» воображением. Проговаривалась мысль о том, что в условиях современного мира пропаганду нового учения лучше вести не от лица адепта — носителя учения, а от лица посвященного в его мистерии ученика. Многие из этих идей позже получили глубокое истолкование в сочинениях Кастанеды. Кроме того, молодые американские интеллектуалы были всерьез увлечены изучением образа жизни и обрядов индейских шаманов, к которым в родной для Кастанеды Кахамарке среднее сословие относилось с пренебрежением.

Профессор Клемент Мейган, курировавший Кастанеду по антропологии, поощрял сбор интервью у представителей изучаемых народностей. Тема его полевых интервью — использование растений, содержащих галлюциногены, в индейских ритуалах. Он отдаляется от друзей, пропускает деловые встречи и все больше времени проводит в Аризоне и Мексике. По реакции профессора Мейгана на собранный материал ему становится ясно, что он вышел на весьма интересное и малоизученное направление.

Объем полевых записей становился все обширнее, большую часть времени Кастанеда проводит за пишущей машинкой. Обучение оплачивать нечем, и он оставляет университет. После многочисленных переделок к 1965 году у Кастанеды была готова внушительная рукопись — книга под названием «Учение дона Хуана: путь знания индейцев из племени яки». Она была роздана для отзывов и рекомендаций к публикации. В университетской среде отношение к книге разделилось — появились как ее сторонники (во главе с профессором Мейганом), так и те, кто опасался, что личный, «неакадемичный» подход может дискредитировать объективность научных традиций университета.

Но представители обоих лагерей сходились в оценке сочинения как неординарного.

…Три года ушло на уточнение позиций профессуры по поводу публикации книги Кастанеды. Наконец весной 1968 года она вышла в университетском издательстве University of California Press под типовой обложкой университетских учебных пособий. В течение короткого времени она стала бестселлером и продавалась лучше, чем какое-либо другое издание, — за первые 2 года было продано 300 тысяч книг. По договору с держателем авторских прав — издательством УКЛА — «Учение дона Хуана» выпускали также крупные издательства «Боллентайн» и «Саймон и Шустер».

В первой книге Карлоса Кастанеды речь идет о том, как однажды, будучи студентом, Кастанеда в поисках объекта для исследовательского интервью встречается с доном Хуаном — старым индейцем брухо, магом, целителем и мастером древнего ритуала.

Студент-антрополог соглашается и подробно описывает последовавшие события и свои ощущения. Он рассказывает о «митотах» — церемониях употребления пейота и грибов, во время которых у участников появлялась способность взаимодействовать с магической реальностью, полной неких дружественных или враждебных сил.

Первая книга Карлоса Кастанеды снискала фантастический успех, была переведена на 17 языков и до сих пор является одним из супербестселлеров. Споры по поводу ее жанра не утихают: один считают ее уникальным эзотерическим учебником, другие — не менее уникальной литературно-философской мистификацией, третьи — сюрреалистической аллегорией и т. д.

В это время Карлос увлекается философией, посещает лекции по феноменологии, знакомится с работами Гуссерля, Парсонса, Витгенштейна.

ВДАЛЬ ОТ РЕАЛЬНОСТИ

Вторая книга «Отдельная реальность: продолжение бесед с доном Хуаном» также носит характер художественнодокументального отчета о встречах с индейцем брухо. Появляются новые персонажи — коллега дона Хуана — дон Хенаро. Он отучает Кастанеду от пристрастия к западной логике и рационализму, демонстрируя нарушение аристотелевских законов пространства и времени. Дон Хенаро парит над полом, в одно мгновение перемещается на горный выступ, удаленный на расстояние 10 миль, отплясывает на краю водопада. Читатель вправе думать, что индейцы манипулируют сознанием Кастанеды. Под этим углом зрения можно рассматривать и описанные в книге превращение и полет самого Кастанеды в виде вороны. Дон Хуан продолжает знакомить его с системой шаманских взглядов на мир, с понятиями «воина» и «охотника», живущих одновременно в двух мирах, с понятием «видения», т. е. способность ощущать за реальными событиями этого мира Великое Ничто, с правилом «контролируемой глупости» — принципа жизни в мире людей.

Вышедшая вскоре третья книга «Путешествие в Икстлан» содержит более систематизированное, чем в предыдущих, изложение основных принципов учения дона Хуана. Последние три главы содержат материал о третьей стадии ученичества, начавшейся в мае 1971 года. Кастанеда понимает, что тот, кто ступил на путь воина — «путь с сердцем», — уже никогда не сможет повернуть вспять. Дон Хуан продолжает открывать аспекты этого пути — искусство быть недостижимым, принцип стирания личной истории, выстраивание отношений со своим «союзником» и борьба с ним, концепцию смерти как советчика, необходимость принятия ответственности за свои поступки и т. д.

За эту книгу в 1973 году Карлос Кастанеда получает звание доктора философии по антропологии. Теперь он — популярная личность, у него берут интервью и приглашают выступать с лекциями перед студентами.

В основе четвертой книги «Сказки о силе» (1974) — данные о конечной стадии ученичества в 1971–1972 годах. Кастанеду готовят к обряду инициации. В пустыне дон Хуан открывает ему свои тайны и дает подробные объяснения о стратегии мага. На этом этапе ученичества Кастанеда чувствует, что его собственное сознание раскалывается. Он убеждается, что привычная картина мира (или тональ) — лишь крохотный островок в бесконечном, непознаваемом и не поддающемся никаким формулировкам мире волшебства — так называемом нагвале. Тональ и нагваль — центральные понятия учения дона Хуана: тональ — мир заданный и разумный, нагваль — мир магических возможностей, воли и превращений. Между ними существует трещина, и путь воина предполагает умение существовать и действовать в обоих мирах. После обряда инициации Кастанеда и два других ученика, навсегда простившись с учителями, совершают прыжок с вершины горы в пропасть — в трещину между мирами. Предполагается, что в ту же ночь дон Хуан и дон Хенаро навсегда уходят из этого мира. Так в книгах Кастанеды заканчивается рассказ о периоде его непосредственного обучения у дона Хуана.

Сразу после появления первых книг о доне Хуане возник вопрос о степени достоверности его образа — реальное ли он лицо, и существовал ли прототип, или же он — плод художественного вымысла. В пользу возможности существования реального прототипа говорит тот факт, что коллега Кастанеды по университету Дуглас Шарон задолго до того, как познакомиться с Кастанедой, также прошел курс ученичества у перуанского курандеро Эдуардо Кальдерона Паломино. В беседах между собой Кастанеда и Шарон отмечали огромное количество совпадений между учениями Эдуардо и дона Хуана.

В то же время при анализе сочинений Кастанеды становится ясно, что многие изложенные им взгляды и теории связаны с экзистенциализмом, феноменологией и современной психотерапией. Это обстоятельство наводит на мысль, что фигура дона Хуана могла быть выдумана человеком с университетским образованием.

Жизнь Кастанеды все больше становилась похожа на образ жизни современного гуру. Он отдаляется от прежних друзей и окончательно погружается в изучение шаманских практик. Пишет книги, выступает с лекциями, поддерживая ореол таинственности вокруг своей фигуры. Некоторые темы из его книг порою перекочевывают в реальную жизнь. Так, иногда после разговора с каким-то человеком он мог утверждать, что на встрече присутствовал не он сам, а его «дубль».

В произведениях, написанных Кастанедой в 1970—90-х — «Второе кольцо силы», «Дар Орла», «Огонь изнутри», «Сила безмолвия», «Активная сторона бесконечности», «Искусство сновидения», — идет дальнейшее описание учения дона Хуана и рассказывается о перипетиях судьбы современного мага. Последняя книга «Колесо времени» — своего рода авторский конспект важнейших понятий и комментариев к произведениям Кастанеды.

Во «Втором кольце силы» (1977), спрыгнув со скалы в пропасть, Карлос остается в живых и возвращается в Мексику, чтобы выяснить, насколько реален был тот невероятный прыжок. Здесь он встречается с группой женщин-магов — учениц дона Хуана — и в поединке с ними обнаруживает в себе магическую способность выходить из своего тела в виде могущественного дублера. Карлос после контактов с женщиной-воином Ла Гордой принимает на себя ответственность лидера новой партии нагваля.

В «Даре Орла» (1981) бывший ученик пытается возглавить новый отряд магов, но конфликты между ним и другими учениками возрастают. С помощью Ла Горды (Флоринды Доннер) он понимает, что из-за особенностей своего энергетического устройства не может быть их лидером. Пути магов расходятся, но с ним остается Ла Горда. Они уезжают в Лос-Анджелес, где практикуют совместные путешествия в сновидениях и в состоянии повышенного осознания пытаются вспомнить годы ученичества, отрабатывая магические принципы.

КАРЛОС КАСТАНЕДА:
ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ

— Хотя я и антрополог, эта работа является неантропологической.

Однако она уходит своими корнями в антропологию культуры, потому что много лет назад она была начата как полевые исследования именно в этой области.

Со временем мои поиски постепенно перешли в нечто иное как следствие их собственной инерции и моего собственного роста. На исследование лекарственных растений наложилось изучение системы верований, которая пронизывала границы по крайней мере двух различных культур.

Два человека стали скорее моими учителями, чем просто информаторами, хотя я и продолжал необоснованно рассматривать свою задачу как антропологическую.

Я пишу скорее о событиях, которые происходят в моей жизни как прямой результат принятия чужого набора идей и процедур. Иными словами, система верований, которую я собирался изучать, поглотила меня, и, для того чтобы продолжать свой критический обзор, я должен платить ежедневно необычайной ценой — своей жизнью как человека в этом мире.

Благодаря этим обстоятельствам я столкнулся теперь с особой проблемой, необходимостью объяснить, что же такое то, что я делал. Я очень далеко отошел от того, чем я был раньше — средним западным человеком и антропологом, — и я должен прежде всего напомнить, что данная работа не плод фантазии. То, что я описываю, чуждо нам и поэтому кажется нереальным.

По мере того как я вхожу глубже в путаницу магии, то, что раньше казалось примитивной системой верований и ритуалов, оказывается теперь огромным сложным и запутанным миром. Для того чтобы познакомиться с этим миром и написать о нем, я должен пользоваться самим собой все более сложно и все более утонченно. То, что со мной происходит, не является более чем-то таким, что известно антропологам о системе верований мексиканских индейцев. Соответственно, я оказываюсь в трудном положении.

— Все, что мне остается делать при подобных обстоятельствах, так это представить все так, как оно происходило. Я могу заверить читателя в том, что не веду двойной жизни и что в своем повседневном существовании я следую принципам системы дона Хуана, — говорит Кастанеда.

После того как дон Хуан Матус и дон Хенаро Флорес, два мага из мексиканских индейцев, которые меня обучали, объяснили мне свое учение так, что сами остались удовлетворены, они попрощались и покинули меня.

Я понял, что с этих пор моей задачей становится закрепить самому то, чему они меня научили.

В ходе этой задачи я вернулся в Мексику и обнаружил, что дон Хуан и дон Хенаро имели еще девять учеников магии: пятерых женщин и четырех мужчин. Старшую звали Соледад, затем была Мария Елена по прозвищу ла Горда (толстая). Остальные три женщины — Лидия, Роза и Жозефина — были моложе и их называли «сестренками»; четыре мужчины по старшинству были: Элихио, Бениньо, Нестор и Паблито — последних трех звали Хенарос, поскольку они были учениками дона Хенаро.

Я уже знал раньше, что Нестор, Паблито и Элихио, которого там больше не было, были учениками, но я считал, что четыре девушки были сестрами Паблито и что Соледад была их матерью. В течение нескольких лет я был знаком с Соледад и называл ее донья Соледад в знак уважения, потому что по возрасту она была ближе к дону Хуану. С Лидией и Розой я был также знаком, но наши встречи были слишком короткими и случайными, чтобы я мог понять, кем они были в действительности. Жозефину и Горду я знал только по имени. Я встречался с Бениньо.

По непонятным для меня причинам все они, казалось, ждали моего возвращения в Мексику. Они сообщили мне, что ждут, чтобы я занял место дона Хуана как их лидер, их иагваль. Они рассказали мне, что дон Хуан и дон Хенаро исчезли с лица земли так же, как и Элихио. Эти люди считали, что эти трое не умерли, а вошли в другой мир, отличный от мира нашей повседневной жизни, однако такой же реальный.

Женщины, особенно Соледад, яростно спорили со мной с самой первой нашей встречи. Тем не менее они были тем инструментом, который меня активизировал.

Контакт с ними вызвал мистическое брожение в моей жизни. С того самого момента, как я с ними встретился, в моем мышлении и понимании произошли разительные перемены. Все это произошло, однако, не на сознательном уровне. Если я что-нибудь и нашел после своего первого визита к ним, то это еще большую, чем когда бы то ни было, путаницу в голове. Однако в самой глубине этого хаоса я встретился с удивительно твердой опорой. В своей стычке с ними я обнаружил в себе такие ресурсы, об обладании которыми я и не подозревал.

Горда и три сестрички были ясновидящими. Они добровольно давали мне всякие указания и показали мне свои собственные достижения. Дон Хуан описывал искусство сновидения как способность использовать свои обычные сны, превращая их в контролируемое сознание при помощи особой формы внимания, которое он и дон Хенаро называли «вторым вниманием».

Я ожидал, что трое Хенарос будут обучать меня своим достижениям в другом аспекте учения дона Хуана и дона Хенаро, искусству «красться» или искусству «сталкера». Искусство сталкера было представлено мне как ряд приемов и установок, которые позволяют наилучшим образом выходить из любой сложной ситуации. Но все, что они рассказали мне об искусстве сталкинга, не имело ни смысла, ни силы по сравнению с тем, чего я ожидал.

Я прекратил свои расспросы для того, чтобы дать каждому возможность почувствовать себя со мной легко и расслабленно, но все эти мужчины и женщины отстранились, считая, что, раз я не задаю больше вопросов, значит, я наконец стал вести себя как нагваль.

Каждый из них стал требовать от меня совета и руководства. Для того чтобы все это выполнить, я должен был сделать полный обзор всего того, чему дон Хуан и дон Хенаро обучили меня. Я был вынужден войти еще глубже в искусство магии.

СБОРКА И СТАЛКИНГ

В книге «Огонь изнутри» Кастанеда вспоминает свои встречи с доном Хуаном — его концепцию мелких тиранов, рассматривающую любые негативные ситуации как средство обучения. Продолжая работать над собой, он избавляется от чувства собственной важности и обретает целостность. Дается объяснение новых терминов учения дона Хуана — «точка сборки», «положение точки сборки», «сталкинг», «намерение» и «позиция сновидения», «преодоление барьера восприятия».

В «Силе безмолвия», размышляя о встречах с доном Хуаном, его ученик говорит об устройстве мира и мире мага, о модальности времени и овладении намерением. Он убеждается, что магия нужна для того, чтобы мы знали: сила — в кончиках наших пальцев, нужно только осознать свое могущество, которым реально владеет каждый. Появляются новые термины —

«проявление», «толчок», «уловка», «нисхождение духа», «требование» и «управление намерением».

«Искусство сновидения» строится на описании концепции дона Хуана о контролируемом сновидении. Сновидения — единственный фиксируемый разумом в мистических образах выход в мир нагваля. В отличие от фрейдистов, которые занимаются символическим истолкованием сновидений, индейский маг предлагает в этот мир внедряться и воспринимать как некую иную реальность, которой возможно управлять.

«Активная сторона бесконечности» посвящена жизни и работе в Лос-Анджелесе. Кастанеда пытается соотнести проблемы друзей и коллег и учение дона Хуана. Речь идет о практике внутреннего безмолвия, способе «остановить мир», возможности увидеть течение энергии во Вселенной и подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую людей как целое в виде конгломерата энергетических полей.

Помимо увлекательного изложения учения дона Хуана в многотомной эпопее Кастанеды отчетливо прослеживается сюжет духовного ученичества — перипетии взаимоотношений ученика и учителя. Стадии ученичества, фигура учителя и его власть вызывают живой интерес у последователей как способствующие превращению «обычного» человека в творческую личность.

В 1993–1995 годах сподвижницами Кастанеды была разработана современная версия «магических пассов», «открытых» шаманами Древней Мексики. Из них был составлен комплекс упражнений психоэнергетического тренинга, названный тенсегрити (от анг. tension — «напряжение», «растяжение»; и integrity — «целостность»). Цель тенсегрити — тренинг перераспределения энергии, ему в книгах Кастанеды дои Хуан обучает своих ближайших учеников: Тайшу Абеляр, Флоринду Доннер-Грау, Кэрол Тиггс и Карлоса Кастанеду. С предисловием Кастанеды выходят книги по тенсегрити, видеокассеты, проводятся семинары, в которых активное участие принимают сподвижницы Кастанеды, впервые появившиеся в 1970-е годы в его сочинениях как женщины-маги. Тайша Абеляр и Флоринда Доннер пишут книги — «женский» вариант Кастанеды, повествующие об их собственных судьбах и опыте ученичества у дона Хуана. Все они принимают активное участие в продвижении «мистического продукта» Кастанеды в виде книг, видеокассет и семинаров тенсегрити.

Учение дона Хуана, как и имя Кастанеды, все больше коммерциализируются и превращаются в раскрученный бренд и торговую марку. Кастанеда основывает компанию Cleargreen, учреждает Фонд Орла, который владеет правами на его наследие.

Коммерческие проекты Кастанеды 1990-х годов несколько снизили «градус духовности», связанный с его сочинениями. В то же время подразумеваемая, но не декларируемая связь Кастанеды с движением New Age — Новый век, или Новая эра — стала очевидна. Нью Эйдж представляет собой популярное общественное движение, имеющее свою философию и эстетику — причудливую смесь религиозных, космических, экологических теорий, приправленных психотерапией и традиционными, в основном восточными, психотехниками.

ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ЛИЧНОЙ ИСТОРИИ

Поскольку под влиянием дона Хуана Карлос Кастанеда, по его собственным словам, поставил перед собой цель стереть личную историю (как один из элементов духовной практики, известной как «путь воина») и в течение долгих лет целенаправленно держал в тайне многие аспекты своей жизни и окутывал туманом свою деятельность, его биография стала объектом многочисленных спекуляций и противоречащих друг другу версий, что вызывает сложность для составления точной биографии, так как, по всей видимости, невозможно в данном случае найти источник, которому можно полностью доверять.

Существует несколько видов источников сведений о Карлосе Кастанеде:

во-первых, естественный первоисточник — это те сведения, которые предоставил сам Кастанеда в книгах, статьях и некоторых интервью;

во-вторых, это информация из книг и статей в различных СМИ, авторы которых прямо или косвенно утверждали, что почерпнули сведения из задокументированных источников;

в-третьих, сами документы (реально существующие либо вымышленные);

в-четвертых, субъективные воспоминания лично знавших Карлоса Кастанеду либо утверждавших, что знают его.

Необходимо отметить и позицию Карлоса Кастанеды, который долгие годы сознательно не реагировал на многочисленные противоречивые публикации в прессе относительно его жизни, деятельности и даже якобы смерти. Другая характерная черта, относящаяся к стиранию личной истории, — запрет Кастанеды на видеосъемки, фотографирование и использование диктофона во время интервью и публичных лекций. Кастанеда объяснял это тем, что, согласно этнической эзотерике дона Хуана, человек знания (то есть воин, или маг, в его терминологии) не может позволить себе быть статичным, так как суть его противоположна застывшим формам.

РАННИЕ ГОДЫ
(АВТОРИЗОВАННАЯ ВЕРСИЯ)

Согласно самому Карлосу Кастанеде, первоначально его звали Карлос Аранья (Carlos Aranha; по-порт. aranha — «паук») (впоследствии, в 1959 году, при получении американского гражданства он принял фамилию матери — Кастанеда, а не отца — Аранья). Он родился в обеспеченной семье 25 декабря 1935 года в Сан-Паулу, Бразилия. На момент рождения возраст его матери составлял 15 лет, а отца — 17. (Впоследствии обстоятельства собственного зачатия Карлос охарактеризовывал как «скучное совокупление».) Его передали на воспитание одной из сестер матери. Она умерла, когда ему было шесть лет. Маленький Карлос отличался несносным поведением и часто попадал в неприятности.

Когда ему было примерно 10–12 лет, Карлоса Аранью отправили в интернат в Буэнос-Айрес. В год пятнадцатилетия (1951) его отослали в США. По всей видимости, родители нашли ему принимающую семью в Сан-Франциско, в которой он жил, пока не закончил обучение в школе (Hollywood High School). Получив диплом о среднем образовании, он поехал в Милан учиться в Академии изящных искусств. Однако изобразительное искусство ему не давалось, и вскоре он возвратился в Калифорнию.

В период между 1955 и 1959 годами он посещал различные курсы по литературе, журналистике и психологии в City College в Лос-Анджелесе. В это же время он работал помощником у одного психоаналитика, где его задачей было упорядочивание сотен магнитофонных аудиозаписей, сделанных в ходе терапевтических процедур. «Их было примерно четыре тысячи, и при прослушивании жалоб и рыданий я обнаружил, что в них отражаются и все мои страхи и страдания», — писал потом Кастанеда.

1959-й становится годом получения им гражданства США. При заполнении документов он берет имя Карлос Кастанеда. Он принимает решение записаться в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и примерно через два года завершает обучение по специальности антропология.

В январе 1960 года Кастанеда заключает брак с Маргарет Раньян, но в июле того же года они расходятся. Официально же развод был оформлен лишь 17 декабря 1973 года.

Карлос Кастанеда остается при университете. В 1968 году он получает степень магистра за работу » Учение дона Хуана» (1968), а в 1973-м — степень доктора философии по антропологии за свою третью книгу — «Путешествие в Икстдан» (1972).

ВЕРСИЯ ЖУРНАЛА «ТАЙМ»

Как мы уже знаем, в марте 1973 года журнал «Тайм» публикует обширную статью о Карлосе Кастанеде. Впоследствии Кастанеда опровергал напечатанные в ней сведения, предполагая, что неверная, с его точки зрения, информация была дана в погоне за сенсацией. По версии журнала, в 1951 году некто Карлос Сезар Аранья Кастанеда действительно приехал в Сан-Франциско, о чем свидетельствуют записи иммиграционной службы. Однако датой его рождения было 25 декабря 1925 г. (а не 1935-го, как утверждал Кастанеда), и он считался гражданином Перу.

По сведениям «Тайм», отец его был ювелиром и часовщиком по имени Сезар Аранья Бурунгарай, а мать, Сюзана Кастанеда Навоа (в одном из интервью Кастанеда сказал, что это имя — плод фантазии журналиста), умерла, когда ему было двадцать четыре. Карлос Кастанеда три года учился в средней школе Кахамарки, а затем в 1948 году вместе с семьей переехал в Лиму. Там он окончил Национальный колледж Св. Девы Марии Гваделупской. Затем он обучался живописи и скульптуре в Национальной школе изящных искусств Перу. Вероятно, именно по причине авторитетности журнала «Тайм» на фоне недостатка официальной информации о Карлосе Кастанеде в тот период данная версия получила большое распространение и многократно копировалась другими изданиями.

УЧЕНИЧЕСТВО У ДОНА ХУАНА

В рамках подготовки магистерской диссертации на факультете антропологии Калифорнийского университета Карлос Кастанеда решил провести полевое исследование. Его интерес к полевой работе был открыто поддержан профессором Клементом Мейганом.

Другие ученые считали, что Кастанеда должен сперва накопить необходимый багаж академических знаний. По словам Кастанеды, в решении провести полевую работу он руководствовался тем, что время, отпущенное на изучение традиций коренных американских культур, стремительно истекало и можно было попросту опоздать. Местом проведения данной полевой работы оказались штат Аризона, США, и штат Сонора, Мексика, а результатом многолетней работы — знакомство с Хуаном Матусом и книга «Учение дона Хуана».

Летом 1960 года, планируя написать статью о лекарственных растениях североамериканских индейцев, Карлос Кастанеда начал свою работу. Он отправился по предложению своего друга в путешествие по юго-западу США и в Ногалесе, Аризона, впервые встретил человека, известного в его книгах под именем дона Хуана Матуса, шамана из племени яки. Вскоре он отправился к дону Хуану в Сонору и в течение нескольких лет с перерывами, в период с 1961 по 1965 год, проходил у него обучение. Осенью 1965 года в связи с психологическим стрессом Кастанеда прекратил ученичество и вернулся в Лос-Анджелес. В 1968 году издательство Калифорнийского университета опубликовало первую книгу, «Учение дона Хуана», благодаря которой год спустя он получил степень магистра. Книга сразу же стала бестселлером, как и все последующие работы автора. Ее многомиллионные тиражи сделали Кастанеду миллионером.

В 1968 году Кастанеда вернулся в Сонору и возобновил обучение у дона Хуана. В 1971 году его ученичество дало плоды в виде книги «Отдельная реальность», а в 1972-м он опубликовал книгу «Путешествие в Икстлан», за которую получает докторскую степень. В данной работе смещаются акценты с использования «растений силы» на учение шамана по повышению осознания, называемое им «магией», или «путем воина».

Постепенно Карлос Кастанеда окутывает свою биографию туманом. Уменьшается число интервью, начинается этап «стирания личной истории». В 1974 году вышла последняя книга, описывающая непосредственный опыт общения с доном Хуаном, — «Сказки о силе», в которой, как выяснилось в последующее время, дон Хуан уходит из этого мира, или «сгорает в огне изнутри». В последующих книгах Карлос Кастанеда работает со своими воспоминаниями с целью разобраться в сложной системе мировоззрения Хуана Матуса.

ПОЗДНИЕ ГОДЫ

В период с 1977 по 1997 год вышли оставшиеся восемь книг Карлоса Кастанеды. С первой половины 1970-х по конец 1980-х годов Карлос Кастанеда практически полностью отгородился от общества, сложив заботы о социальном контакте на посредников. В этот период и до конца жизни, будучи продолжателем шаманской линии дона Хуана, он вел активную магическую практику вместе со своей группой. В состав группы входили Флоринда Доннер-Грау, Тайша Абеляр, Кэрол Тиггс, Патрисия Партин (она же «Синий разведчик») и еще несколько человек.

С начала 1990-х годов он вел более открытый образ жизни, начал читать лекции в Калифорнийском университете, обучать — сначала бесплатно — небольшие группы, а затем устраивать платные семинары и лекции в США и Мексике.

В 1998 году вышли две последние книги Карлоса Кастанеды — «Колесо времени» и «Магические пассы». Первая суммирует наиболее важные моменты учения дона Хуана в форме афоризмов с комментариями, последняя представляет описание системы магических пассов, которой, по его словам, он обучился во время ученичества у дона Хуана и которую обозначил заимствованным термином «тенсегрити».

В апреле 1998 года ученики и сотрудники основанной им компании Cleargreen заявили, что он не умер, но, как и предписывает его учение, сгорел в «огне изнутри».

Вскоре после его смерти исчезли и другие члены его отряда. Много позже труп, найденный в пустыне, был опознан по ДНК как Патрисия Партин.

В настоящее время ученики продолжают начатые им самим лекции и семинары по обучению тенсегрити по всему миру, в том числе и в России.

ВОЗРОЖДЕНИЕ СЛАВЫ
Кристоф Бурсейе
«Карлос Кастанеда: истина лжи»

В 1992 году Кастанеда создает предприятие «Клиагрин инкорпорейтед», которое официально нанимает четырнадцать человек и ставит себе целью пропаганду языка жестов под названием «тансегрити». Этот поступок он объясняет так: «В конечном счете я принял то, что дон Хуан называл моим предназначением».

Карлос — единственный наследник линии нагвалей. Ему надлежит передать знание. Но каким образом? «Прежде всего, я задал себе ключевой вопрос: как поступить с магическими пассами, которые являются наиболее практической и действенной частью знания дона Хуана? Я решил обратиться к магическим пассам и обучить им тех, кто захочет этому научиться».

Тансегрити означает обучение «магическим пассам». «Я назвал этот новый комплекс движений «тансегрити», взяв архитектурный термин, означающий «особенность несущих строительных конструкций, состоящих из сплошных деталей под напряжением и прерывистых деталей под давлением, составленных таким образом, когда каждая деталь выполняет свою функцию максимально эффективно и с наименьшими затратами», — пишет Кастанеда.

Несмотря на то что это слово есть в словаре и им может пользоваться кто угодно, английский термин tansegrity сразу становится торговой маркой под покровительством одной из фирм, которую контролирует Карлос, — «Лауган продакшнз». Справедливо и то, что многословный писатель и архитектор Ричард Бакминстер Фуллер (1895–1983) тоже использовал этот термин, знаменитую теорию которого изложил в книге «Синергетика, исследование геометрии мысли». Его последователи протестуют против вмешательства Кастанеды.

Но какой смысл вкладывает в это слово Карлос? Мы знаем, что вместе с учениками с начала 1970-х годов он увлекается боевыми искусствами. Вероятно, Говард Ли, тренер Кастанеды, сыграл главную роль в разработке комплекса движений, заимствованных из разных традиций.

Начиная с 1992 года Кастанеда занимается их распространением с помощью рекламы. Он приказывает колдуньям устраивать пропагандистские конференции: Флоринда Доннер, Тайша Абеляр и Кэрол Тиггс — его главные распространители. Он также организовывает платные семинары по тансегрити, в основном их ведет особая группа колдуний — чакмулы.

Первый семинар состоялся в июне 1993 года в знаменитом центре «Нового века» в Аризонском институте «Рим». Его участники знакомятся с пока неразвитым тансегрити. Позднее движения станут более отточенными по мере того, как фигуры примут более четкие очертания. В конечном итоге получилось около ста пятидесяти различных пассов.

До сих пор Кастанеда был практически недосягаем, а его речи — путаными и бессвязными и воспринимались с трудом, теперь же в прессе то и дело появляются многочисленные закодированные и загадочные интервью, а реклама семинаров не сходит со страниц крупных журналов.

Легальная система прекрасно служит удовлетворению новых амбиций. Помимо «Клиагрин» создается и исчезает множество других предприятий. Одно из них распоряжается правами на аудио- и видеопродукцию. Это «Лауган продакшнз инкорпорейтед», которым управляют Мэрленн Симко (Тайша Абеляр), Кэтлин Полмани (она временно сменила псевдоним Кэрол Тиггс на Муни Аранья) и Реджин Тол (Флоринда Доннер).

Начало пропаганды тансегрити совпадает с выпуском новой книги «Искусство сновидения», вышедшей в издательстве «Харпер Коллинз» в 1993 году.

Хотя до сих пор Кастанеда опасался употреблять чересчур избитый термин, теперь он открыто заявляет о своей принадлежности к «шаманизму»: «Чтобы дать определение своему знанию, я по настоянию дона Хуана избегал термина антропологической классификации — шаманизм. Я всегда пользовался словом, которое употреблял дон Хуан, — магия. Однако, по зрелому размышлению, я пришел к выводу, что это понятие омрачало и без того таинственный феномен, с которым он познакомил меня во время обучения».

Желая внести ясность, автор начинает популяризацию учения дона Хуана. Прежде всего он формулирует основополагающий принцип этой науки: «Все является энергией. Вся Вселенная есть энергия. Социальной основой нашего восприятия должна стать физическая уверенность в том, что энергия содержится во всем и повсюду».

Воин может не только видеть энергию, но и использовать ее как двигатель: «Он может пользоваться энергией как толкателем, чтобы подобно ракете перелететь в неожиданные пространства».

Карлос предлагает своим последователям изменить восприятие, чтобы достичь того состояния бодрствования, которое он иносказательно именует «сном». В этом параллельном мире исчезают привычные установки, здесь правит игра, и все кажется возможным. Его адепты уже довольно ловко меняют повседневную жизнь. Именно этот необычный способ постижения жизни так притягивает внимание и в то же время озадачивает.

Карлос предоставляет слово дону Хуану, в который раз воскресшему из мертвых. Тот снова упоминает о происхождении линии нагваля: «Маги прошлого познали свой апогей три тысячи лет назад».

Карлос сомневается, что их генеалогия имеет столь глубокие корни, чем вызывает гнев индейца: «Дон Хуан покачал головой то ли ошеломленно, то ли с возмущением: «Когда сталкиваешься лицом к лицу с непостижимым, там, — сказал он, указывая вокруг себя, — ты не теряешь времени на жалкую ложь». Тратить время на ложь? Это не про Карлоса…

Как обычно, книга полна счастливых предчувствий… Нужно бояться, словно чумы, «лабиринта светотени». Дон Хуан заявляет, что «маги упорядочивают хаос». Это напоминает один из девизов масонов Ordo ab chao («Порядок из хаоса»).

Дон Хуан вновь проявляет себя тонким эрудитом. Вчера он цитировал Сан Хуана де ла Круса, Сесаро Вальехо, Хуана Рамона Хименеса. Теперь он интересуется англо-саксонской культурой и просит Карлоса прочесть ему вслух стихи Дилана Томаса.

Если «Искусство сновидения» задумано с целью привлечь как можно больше внимания к содержанию книги, то речь идет о совершенно необычном произведении. Все признаки эзотерики налицо, однако Кастанеда умудряется наперекор всему сохранять особый тон, свойственный ему одному.

В то время как «Искусство сновидения» знаменует его возвращение на авансцену, Карлос совершает удивительный поступок. 27 сентября 1993 года в Лас-Вегасе он женится на Флоринде Доннер. А 29 сентября там же заключает брак с Кэрол Тиггс. Таким образом, его многоженство закреплено юридически.

Осенью 1993 года он устраивает по поводу своего нового явления публике грандиозную конференцию в книжном магазине «Феникс» в Санта-Монике перед горсткой приглашенных. Все организовано первоклассно. Без приглашения приблизиться к Карлосу невозможно.

Маргарет Раньян и Карлтон Джереми тоже хотят присутствовать на этой встрече. С помощью Дэвида Кристи, директора издательства «Милления-иресс», им удается туда попасть.

Карлос появляется перед слушателями в джинсах и ковбойских сапогах. Это очень расстроило Маргарет. Куда девался строгий тесный костюм? Оратор шестидесятых явно постарел.

Нескончаемая речь Карлоса, насыщенная «случаями из жизни», забавными историями, желчными замечаниями и мыслями вслух, длилась три часа. Он прекрасно пародировал и без конца высмеивал разных самозваных гуру, заполонивших западное побережье Соединенных Штатов.

Если во время первых конференций маленький человечек в сером с трудом мог удержать внимание публики, разочарованной его чересчур скромным видом, то с тех пор он сильно изменился: «Он мог бы сделать карьеру в Лас-Вегасе», — с улыбкой заметил Ричард Дженнингс, который примкнет к группе в 1995 году.

Карлос стал настоящим шоуменом и в скором времени будет привлекать огромные аудитории. Однако его пространные одухотворенные речи постепенно внушают сомнение. Этот человек всего лишь манипулятор. Он также поэт и мыслитель, а его откровения кружат голову. «Сейчас без четверти полночь», — часто повторяет он своим приближенным.

Завершив блестящую, остроумную речь, мэтр покидает магазин через служебный вход. Маргарет и Карлтон Джереми устремляются вслед за ним. Чтобы привлечь его внимание, сын стучит по стеклу уже отъезжающего автомобиля. Несмотря на прошедшие годы, Карлос узнает молодого человека. Он выходит и какое-то время разговаривает один на один с юношей, которого знал ребенком. Затем он подходит к Маргарет и нежно обнимает ее. Та ведет себя странно. Протягивает ему экземпляр «Искусства сновидения» и просит подписать. Непонятно, почему эта женщина, бывшая жена, ведет себя как поклонница. Карлос отказывается дать автограф: «Я слишком устал». И, наконец, уезжает. Сцена заняла не более десяти минут.

Автор «Силы безмолвия» отныне продолжит платные выступления перед большими аудиториями. Случайность ли это? Возрождение славы вызывает новую волну критики. Антрополог и специалист по индейцам племени уичолей, Джей Кортни Файкс, бросается в бой. В книге «Карлос Кастанеда, академический оппортунизм и психоделические шестидесятые», он, в свою очередь, развивает идею о том, что писатель — всего лишь ловкий выдумщик. В том числе он приводит точные слова Джейн Раш, которая встречалась с Кастанедой в УКЛА: «Карлос Кастанеда — величайший духовный манипулятор двадцатого века». Десять лет назад эти слова вызвали бы жаркий спор. Но старые насмешки отдают нафталином. У Файкса нет твердых аргументов, и его замысел терпит неудачу. Пользовался ли Кастанеда ранее опубликованными трудами? Выдумал ли он дона Хуана? Какая разница… У Карлоса теперь другие заботы.

Но почему он так настойчиво выставляет себя напоказ? Зачем понадобились реклама и пропаганда тансегрити? «Карлос нуждался в постоянном возбуждении. Ему необходим был ежедневный эмоциональный всплеск», — вспоминает Эми Уоллес. Быть может, он соскучился в своем добровольном заточении? Или решил выйти из подполья, чтобы привнести остроты в жизнь, которая больше его не устраивала? По мере того как он старел, Карлос приходил к мысли, что должен оставить послание миру. Стать лидером — последний этап на пути к власти.

Сфера влияния Кастанеды не перестает шириться и напоминает тайную разветвленную сеть. В группе установлена строгая иерархия. Карлос — единственный судья успехов своих учеников. Он благоволит, лишает любви и выгоняет по своему усмотрению, он часто суров, жесток и уничтожающе язвителен. Будущий воин должен подвергаться систематическим унижениям. «Мы прежде всего хищники», — внушает отныне пропагандист сверхчеловеческих возможностей. Следует искоренять добрые чувства — снисходительность к самому себе, слащавость и «опасную жалость». Маг находится за пределами добра и зла: «Больше всего на свете я боюсь принять помощь матери Терезы», — шутит Карлос. В беседе с Кончей Лабарта, опубликованной в испанском журнале о неведомом «Мас Айя», Флоринда Доннер. Тайша Абеляр и Кэрол Тиггс подчеркивают, что отказались от дороги с открытым сердцем. Необходимо освободиться от власти добрых чувств. Любовь? Пустое слово. «Колдуньи» ссылаются на учение дона Хуана. «Старый нагваль сказал нам, что в основном мы, человеческие существа, никогда не учились любить. Мы учились только чувствам, доставляющим удовольствие, применимым исключительно к собственному «я». Бесконечность прекрасна и не знает жалости».

РАССКАЗЫВАЕТ ЭМИ УОЛЛЕС (11.02.2004 г.)

Отказ от иллюзий — основное правило кастанедовского учения. Три женщины подчеркивают необходимость уничтожить «модели поведения, ведущие к хаосу, такие как постоянное беспокойство из-за романтической любви, ежедневное утверждение и защита собственного «я», вечная загруженность делами, но главное — чрезмерная забота о самом себе».

С 1993 года в танцевальной студии по адресу Стюарт-стрит, 1711, Кастанеда организует еженедельные внутренние сессии под названием «воскресная группа». Речь идет о группе внутри группы. Эта закрытая ячейка насчитывает не более тридцати пяти человек. Кастанеда присутствует регулярно. Он произносит трехчасовые монологи, прерываемые сеансом тансегрити. В дальнейшем собрания происходят в разных местах. В одном из репетиционных залов на бульваре Санта-Моника Кастанеде часто мешает барабанщик с тамтамом, который отбивает священный ритм в соседнем помещении.

«Воскресная группа» состоит только из людей «первого круга». Каждый мечтает получить туда приглашение.

Но избранных очень мало. Вскоре возникают соперничество и зависть. Тем более что учитель все время ухаживает за «своими» протеже и без конца меняет фавориток.

Карлос очень требователен к внешнему виду. Когда адептов приглашают в дом в Вествуде, они должны быть нарядно одеты. Порой можно поклясться, что они собрались на свадьбу Правила в одежде все время меняются.

Писатель продолжает видеться с Эми Уоллес. Он управляет ее жизнью. Однако у Эми бунтарский характер, завербовать ее нелегко. Когда у нее умирает дядя, она идет на похороны. Это мятежный поступок. Карлос требует от учеников порвать все семейные узы и бежать от свадеб и похорон, словно от холеры или чумы. Но Эми Уоллес упорно сопротивляется. Когда Карлос узнает, что она ходила на похороны, он не сдерживает своего гнева.

И все же их любовная связь не прекращается. Эми Уоллес по-настоящему становится близка с тем, кого она считает внимательным отцом, страстным любовником и суровым учителем. Двери вествудского дома для нее открыты. В его комнате она видит настоящую Вавилонскую библиотеку, где собраны все издания книг Карлоса.

Страстно увлекшись новой реальностью, Эми Уоллес пытается стереть свое прошлое. И все же она сильная личность и плодовитый писатель. В 1990 году она публикует эротический роман «Желание» из жизни торговцев жемчугом. Однако Карлос приказывает ей немедленно наняться в официантки. Эми повинуется беспрекословно и отказывается от комфортной жизни. Разве она не дочь знаменитого писателя?

Эми Уоллес влюблена. Она попадает в зависимость. Если Карлос не звонит, она любыми средствами пытается с ним связаться. При встрече он оскорбляет ее, изредка занимается с ней любовью в отелях. Чем больше она ему поклоняется, тем меньше он ее уважает.

ТОЧКА СБОРКИ

В создании картины мира, по дону Хуану, ведущую роль играет положение точки сборки — особого (ограниченного) места энергетического тела человека, через которое он воспринимает энергетические сигналы внешнего мира и положение которой возможно изменить. Степень подвижности и положение точки сборки определяют разные типы внимания:

Первое внимание соответствует повседневному стабильному описанию мира; жестко фиксированная точка сборки.

Второе внимание соответствует вниманию, натренированному на восприятие нескольких различных описаний мира; точка сборки принимает несколько положений.

Третье внимание соответствует высшему состоянию развития внимания, при котором происходит полное осознание энергетических полей и свободное перемещение точки сборки в различные положения.

По словам дона Хуана, необходимым условием для развития внимания является достижение состояния безупречности и остановки внутреннего диалога, отвечающего за фиксированные конструкции восприятия, в повседневной жизни. Чтобы достичь состояния безупречности, человеку следует избавиться от веры в собственное бессмертие, чувства собственной важности и жалости к себе (оборотной стороны чувства собственной важности). Инструментами достижения целей на пути воина для человека являются сталкинг и искусство сновидения.

ВЛИЯНИЕ КНИГ КАСТАНЕДЫ НА КУЛЬТУРУ И ОБЩЕСТВО

Работы Карлоса Кастанеды оказали сильное влияние на творчество Ричарда Баха, Пауло Коэльо и многих других писателей. В произведениях Виктора Пелевина и Макса Фрая также присутствует заметное влияние идей Кастанеды. Упоминание Кастанеды можно найти в творчестве таких российских музыкантов, как Борис Гребенщиков («Аквариум»), Гарик Сукачев («Неприкасаемые»), Егор Летов («Гражданская оборона»), Армен Григорян («Крематорий»), Илья «Черт» Кнабенгоф («Пилот») и Александр Васильев («Сплин»). Альбом Джона Андерсона Toltec посвящен тематике произведений Кастанеды. Также к этим темам прикасались Смоки Мо, Ассан (группа Кгес) и Дельфин.

Популярность ведет и к некоторым заблуждениям: многие люди слышали о Кастанеде в основном по первым двум книгам и ошибочно считают, что все его работы посвящены описанию приема психоделиков; известны случаи, когда книги Кастанеды обвиняли в пропаганде наркотиков.

После выхода в свет трудов Кастанеды появился и ряд критиков, среди которых был, например, Ричард Де Милль, а также компиляторов и подражателей (Кен Орлиное Перо, Виктор Санчес, Теун Марез и др.), которых сам он не признавал.

Существует множество последователей Карлоса Кастанеды, воспринявших книги Кастанеды не только как поэтическую метафору, но и как руководство к действию. Они следуют «пути воина», описанному Карлосом Кастанедой. Некоторые из этих последователей присоединились к обучению на семинарах и классах, начатых лично Кастанедой и женщинами его «партии», в частности Тайшей Абеляр, а теперь проводимых его учениками. В настоящее время издаются работы ряда авторов, имеющих сходную тематику, но принципиально иной подход к магии. Самые известные из них — Армандо Торрес («Правило трехзубчатого Нагваля») и Мануэль Тэренс («Американское путешествие»).

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ВМЕСТО «МАШИНЫ СТИРАНИЯ»?

Книги Кастанеды, написанные в форме скрупулезного изложения его магических приключений, уже кажутся подлинной автобиографией. Автобиографией тем более правдоподобной, что автор, с одной стороны, сам не устает поражаться невероятности излагаемого им в качестве личного опыта, с другой же — настаивает на принадлежности к ученому кругу антропологов, способных вести полевой дневник.

И все-таки: кто он, что известно о нем кроме сведений, которые Кастанеда и его окружение находили нужным сообщать публике? И какова степень правдивости предоставлявшейся ими информации? Эти вопросы отнюдь не праздны. Некрологи, опубликованные мировой прессой в 1998 году, точностью не отличаются. Фотография — фальшивая, год и место рождения перевраны, подлинное имя указано неточно. Машина стирания личной истории, запущенная Кастанедой, продолжала исправно работать после его смерти.

О нём пишутся воспоминания. Разборов его творчества — восторженных и ядовитых — тоже хватает. Но лишь теперь, с появлением книги француза Кристофа Бурсейе, можно говорить о наличии настоящей биографии Карлоса Кастанеды. Определение «настоящая» в данном случае требует некоторого уточнения. Главная трудность, с которой столкнулся исследователь, заключалась в отсутствии каких бы то ни было иных источников относительно магической стороны жизни героя, кроме его собственных сочинений.

Тем не менее имеется достаточно свидетельств, позволяющих восстановить общую канву его «внемагического» существования, и эти свидетельства часто расходятся с тем, что предпочитал рассказывать о себе Кастанеда. «Истина лжи» делится на шесть больших глав, каждая из которых соответствует одному из периодов его жизни.

Кастанеда любил рассказывать, что его отец был именитым профессором литературы, а мать умерла молодой. В «Отдельной реальности» он с удовольствием развивает драматический потенциал этой трогательной выдумки. Здесь есть история о том, как начиная с шести лет полусирота Карлос был вынужден скитаться по дядьям и теткам, борясь за их внимание во враждебном окружении двадцати двух кузенов. Разве что реальность выглядела несколько иной.

Воспоминания друзей о товарище исполнены добродушного юмора: Карлос зарабатывал на жизнь игрой (карты, скачки, кости), любил напустить тумана вокруг себя (комплекс провинциала?), был весьма чувствителен к слабому полу, который охотно отвечал ему взаимностью. Не красавчик, он обладал даром шармера: бархатные глаза, загадочная улыбка с посверкивающим золотым зубом.

Последней лимской пассией юного донжуана стала Долорес дель Розарио, перуанка китайского происхождения. Пообещав доверчивой студентке жениться на ней, он бросил ее, узнав, что она беременна. Судя по всему, именно это событие явилось решающим толчком к его отбытию в Штаты. В сентябре 1951 года двадцатичетырехлетний Карлос Арана после двухдневного морского вояжа прибыл в Сан-Франциско, чтобы уже никогда не вернуться на родину.

Бедняжка Долорес, родив внебрачное дитя, девочку Марию, во избежание еще большего позора в католической стране, отдала ее на воспитание в монастырь. Для сбежавшего папаши это послужило еще одним красивым автобиографическим сюжетом: впоследствии он будет говорить, что главной причиной его отъезда были любовные преследования некоей китаянки-опиоманки.

Согласно позднейшим рассказам «магического воина», первые месяцы его американской жизни прошли в Нью-Йорке, после чего он служил в элитном спецназе, участвовал в рискованных операциях и даже был ранен штыком в живот. Никаких фактических свидетельств, подтверждающих эту героическую версию, нет. Въедливый биограф уточняет, что в США Кастанеда попал именно через Сан-Франциско, а с 1952 года жил в Лос-Анджелесе, где представлялся как «Аранья». Мнимый бразилец итальянского происхождения — именно тогда возникает эта версия — аттестовал себя в качестве племянника Освальдо Араньи, популярнейшего бразильского политика того времени.

В 1955 году Кастанеда-Аранья познакомился с Маргарет Раньян. Она была старше его на пять лет, что не помешало им по уши влюбиться друг в друга.

Эпоха хиппи еще не настала, однако уже тогда в Калифорнии царила атмосфера увлечения всякого рода пророками и мессиями. Маргарет проповедовала идеи Невила Годдарда, одного из местных гуру. Следуя примеру возлюбленного, она поступила в LACC, где изучала русский язык и историю религий. Русская тема в жизни пары на этом не исчерпывается: Карлос, в свою очередь, высоко ценил Достоевского, обожал советское кино и восхищался Никитой Хрущевым.

В 1956 году в «Колледжиан», журнале LACC, вышла первая публикация, подписанная именем «Карлос Кастанеда». Биограф сообщает об этом сочинении со слов бывшего преподавателя Кастанеды на писательских курсах. Судя по всему, это было поэтическое произведение, из которого тому особенно запомнилась строка о «странном шамане ночи».

Публикация получила премию. Кастанеду все более влекла литература, что нашло выражение и в новой семейной легенде: к истории про дядюшку, национального бразильского героя, прибавилась байка о непрямом родстве с Фернандо Пессоа.

На какие средства он существовал в то время? Вполне вероятно, на деньги, посылаемые семьей из Перу. Некоторое время Кастанеда подрабатывал художником в компании по производству детских игрушек.

Роман с Раньян был бурным, с взаимными изменами и примирениями. Застав Маргарет с очередным любовником, элегантным арабским бизнесменом, Карлос потребовал объяснений. Ничего не знавший об отношениях пары, тот заявил, что собирается жениться на Маргарет. В ответ Кастанеда сам предложил ей руку и сердце, В январе 1960 года они расписались где-то в Мексике и — развелись в сентябре того же года. Близкие отношения на этом не закончились.

12 августа 1961 года Маргарет родила мальчика, Карлтона Иеремию, отцом которого значился Карлос Аранья Кастанеда. Дитя, без сомнения, явилось прототипом мальчугана, о котором с нежностью вспоминает автор донхуановского цикла, — как о едва ли не единственном существе, связывавшем его с обыкновенным миром. Отцовство носило формальный характер. Решившийся к тому времени на стерилизацию, Карлос был более неспособен иметь детей; биологическим отцом ребенка стал один из их общих знакомых с Раньян.

Незадолго до того Маргарет познакомила его с книжкой Андрийи Пухарича «Священный гриб». Откровенно сомнительное сочинение, оно тем не менее вызвало бурный восторг у «продвинутых» друзей Раньян, не оставив равнодушным и ее возлюбленного.

В книге «Кислотные воспоминания» Тимоти Лири насмешливо описывает визит Кастанеды в мексиканскую гостиницу «Каталина», где знаменитый пропагандист ЛСД и его адепты обосновались в 1963 году, после того как он был изгнан из Гарварда. (Название гостиницы станет у Кастанеды именем злой магини.)

Перепутав Лири с его ближайшим соратником Ричардом Альпертом, незнакомец вначале представился перуанским журналистом Арана, желающим взять у Альперта интервью. Не сумев расположить к себе таким образом собеседника, он открыл тому душераздирающую «тайну»: оказывается, они с Альпертом были братьями-близнецами. Потерпев фиаско, Кастанеда обратился к местной знахарке, попросив ее помочь в магической битве со злым волшебником по имени Тимоти Лири. Та, будучи знакомой с гарвардским экс-профессором, отказалась. На следующее утро Кастанеда вновь появился в «Каталине» — уже со спутницей, якобы знаменитой целительницей.

Он нашел Лири, зачем-то вручил ему два церковных подсвечника и кожаный мешочек и — предложил заключить пакт: Лири принимает его в качестве ученика, а Кастанеда делится с ним информацией относительно «пути воина». Уставший от всякого рода безумцев, постоянно осаждавших его, Лири выпроводил назойливого визитера ни с чем.

Большой интерес у Кастанеды вызывал профессор Гарольд Гарфинкель, читавший курс по феноменологии. Ученик Эдмунда Гуссерля, отца новой дисциплины, Гарфинкель развивал идею общественного консенсуса, вследствие которого даже самое невероятное событие может быть признано подлинным, реальным. Похожий тезис будет последовательно развиваться в книгах Кастанеды: в них обыкновенный человек воспринимает реальность не непосредственно, а через навязанные ему культурной традицией образы.

В своих воспоминаниях его жена М. Раньян сообщает о том, что Карлос зачитывался Э. Гуссерлем и даже получил в подарок от Гарфинкеля некий объект из слоновой кости, принадлежавший немецкому мэтру Как Кастанеда рассказывал Раньян, он передарил вещь дону Хуану — дабы закрепить союз философии и магии. Таинственный старец долго изучал ее и в конце концов поместил в коробку с «предметами силы».

Несмотря на поддержку Мейгана и Гарфинкеля, работа над исследованием, посвященным магической доктрине индейцев яки, замедлилась. Необходимость зарабатывать на жизнь, теперь уже не только свою, но и сына, заставила Кастанеду покинуть в 1964 году университет; он работал кассиром в магазине женской одежды, таксистом. В 1966-м Раньян решила переехать в Вашингтон, стремясь таким образом положить конец их связи, вконец измотавшей обоих.

Кастанеда остался один; несмотря на боль расставания с малышом и его матерью, разлука позволила ему вернуться к учебе, закончить первую книгу и заняться ее публикацией. В сентябре 1967-го он подписал контракт с издательством своего университета. «Учение дона Хуана: путь знания индейцев из племени яки» вышло в июне 1968-го. Отказавшись от двух вариантов модной психоделической обложки, Кастанеда настоял на том, чтобы книга имела вид научного труда. Выход книги был отмечен им покупкой строгого серого костюма.

Его официальный имидж заметно контрастировал с содержанием «Учения»: низкорослый господин в аккуратном костюме, исследователь-антрополог, всем своим поведением подчеркивавший дистанцию между собой и аудиторией, которая собиралась на его выступления.

Состоявшая в основном из хиппующей молодежи публика недоумевала, когда он отказывался от косяка, пущенного по кругу под звуки репетировавшего рядом «Грейтфул Дэд», или требовал вывести из зала собак, приведенных с собой волосатыми «детьми цветов».

Успех книги спровоцировал нешуточную академическую полемику. Научная среда разделилась на два противоположных лагеря. Сторонники Кастанеды воспринимали ее как новое слово в антропологии, сочетавшее в себе научную трезвость и высокую поэзию. Противники настаивали на том, что автор — в лучшем случае талантливый литератор. «Уважаемый господин Кастанеда, — обращался к нему авторитетнейший антрополог Роберт Гордон Уоссон, — меня попросили сделать критический разбор «Учения дона Хуана» для «Экономик Ботэни». Я прочитал его и был впечатлен качеством письма, а также галлюциногенными эффектами, пережитыми Вами». И все же: «Прав ли я в своем заключении: Вы никогда не пробовали [галлюциногенных] грибов и даже никогда не видели их?» Далее следовал жесткий разбор книги, заставлявший всерьез усомниться в ее правдивости. Уоссон, в частности, указывал на то, что эти грибы просто-напросто не растут в пустыне Сонора, а способ их потребления, описанный Кастанедой, отдает явной фантазией. Наконец, он ставил под сомнение существование дона Хуана.

Несмотря на упреки в научной недобросовестности, авторитет Кастанеды рос, как стремительно росли тиражи его книг. Вторая книга, «Отдельная реальность. Дальнейшие беседы с доном Хуаном» (1971), вышла в «Саймоне и Шустере», одном из крупнейших американских издательств. Тогда же ее автор получил приглашение вести семинар в университете Ирвина, городке, расположенном на юге Калифорнии. Семинар назывался «Феноменология шаманизма», длился год и стал единственным случаем, когда Кастанеда согласился выступить в роли университетского преподавателя.

В ходе семинара он занимался главным образом пересказом собственных магических приключений. Однажды он организовал поход в «место силы» в районе каньона Малибу. Студентам было сообщено, что это место увидел во сне дои Хуан. Там Кастанеда исполнил серию таинственных телодвижений, намечавших «линии мира». Остальные как могли подражали сей хореографической фантазии, напоминавшей одновременно барочный танец и упражнения в восточном боевом искусстве. Наиболее преданные члены семинара, главным образом женщины, вошли в группу учеников, составивших впоследствии интимное окружение «нагваля Карлоса».

К разряду других трюков, которыми Кастанеда любил огорошить знакомых, относились уверения в том, что он мог одновременно пребывать в двух

местах. Один из журналистов вспоминал, как, столкнувшись с Кастанедой в нью-йоркском кафе, попытался завязать с ним беседу, на что получил многозначительный ответ: «У меня мало времени, так как я вообще-то нахожусь сейчас в Мексике». И это не единственное свидетельство подобного рода.

НИТИ СВЕТА

Вторая его книга вышла в июне 1971 года под названием «Отдельная реальность. Продолжение бесед с доном Хуаном». Карлос Кастанеда становится проповедником контркультуры, проводником, учителем и мессией поколения с «новым сознанием».

Во Франции его книга вышла под названием «Видеть. Учение колдуна яки». Подзаголовок довольно интригующий. Похоже, Карлос не обратил никакого внимания на замечания Роберта Гордона Уоссона и спокойно щеголяет эпитетом «яки».

В длинном предисловии Кастанеда оправдывает свой литературный проект и вновь пытается выдать его за научный труд. Неуловимый маг неожиданно обретает социальный статус. Корни фамилии «Матус» действительно относятся к народу яки. В 1926 году мятежный генерал Луис Матус взял в заложники бывшего президента Мексики Альваро Обрегона. Он погиб в бою, когда правительственные войска пошли на штурм. Кроме того, в печальной истории индейцев яки был еще одни талантливый полководец, который с 1824 по 1833 год вел жестокую войну с испанскими завоевателями, его звали — Хуан де ла Крус Бандера. Таким образом, имя Хуан Матус близко каждому, кто изучал трагическую судьбу народа яки.

«Учение дона Хуана» кончается на пессимистической ноте. Карлос из страха отказывается от пути знания, на который встал:

«Когда я прервал свое обучение, то думал, что это навсегда…» Но за какие-то несколько месяцев все изменилось. «Однако в апреле 1968 года вышла моя книга, посвященная этому учению, и я решил, что обязан показать ее дону Хуану. Я приехал к нему, и наши отношения учителя и ученика таинственным образом возобновились».

Отныне учение дона Хуана сосредоточено на понятии «видеть»: «Очевидно, в его системе знания существовала семантическая разница между «смотреть» и «видеть», как между двумя различными способами восприятия. «Смотреть» означало обычный способ ощущения мира, в то время как «видеть» представляло собой сложный процесс, путем которого «человек знания» мог постигать сущность вещей».

Хуан словно перефразирует слова Аристотеля из «Метафизики»: «Подобно тому как глаз ночной птицы моргает при дневном свете, так и взгляд смертного ослеплен наиболее очевидным». Все зависит от взгляда. Нужно отринуть явное, чтобы проникнуть в суть вещей.

Наркотик позволяет перевести взгляд из осязательного мира в мир сущностей. «За время второго цикла моего ученичества дон Хуан ясно дал понять, что употребление курительной смеси являлось необходимым условием для того, чтобы «видеть», — пишет Кастанеда.

Хуан Матус делает загадочное пояснение: «Только курение даст тебе необходимую скорость для того, чтобы заметить этот текучий мир».

Понятие скорости здесь определяет временный характер явления. Но есть ли время в мире сущностей? Означает ли это, что необходимо отделить себя от будущего? Карлосу придется усвоить новый взгляд: «Задачей дона Хуана как практика, делающего свою систему доступной для меня, было разрушить ту особенную уверенность, которая присуща мне, как любому человеку, в том, что наш здравомыслящий взгляд на мир является окончательным».

Хуан не обсуждает реальность мира. Он только предлагает изменить его восприятие. Такова конечная цель того, кого старый индеец отныне называет «воином».

Это понятие является ключевым. В «Колесе времени» в 1998 году Кастанеда объясняет грозный термин: «Чтобы дать определение воину, шаманы Древней Мексики воспользовались фундаментальной идеей отношения к смерти как к спутнику или свидетелю наших поступков. Дон Хуан говорил, что, если в какой бы то ни было форме принять эту идею, возникнет мост над пропастью, разделяющей нашу повседневную жизнь и нечто впереди, не имеющее названия. Дон Хуан утверждал, что единственный, кто может пройти по этому мосту, это воин: безмолвный в своей борьбе, неукротимый, потому что ему нечего терять, стойкий и деятельный, потому что ему предстоит обрести все».

Когда магия превращается в реальность

Мы приобщаемся к тайне кастанедовского слова: двое мужчин беседуют в ветхой хижине где-то в Мексике; так что же держит читателя в таком напряжении до последней страницы?

Автор чуть ли не извиняется за использование литературных приемов: «Каждая из глав, на которые разбита книга, представляет собой очередной урок дона Хуана и всякий раз заканчивается оборванной нотой. Таким образом, драматический тон в конце каждой главы не мое литературное изобретение, это было свойственно разговорной манере дона Хуана».

Хуан Матус, таким образом, преображается в чудесного рассказчика, которого можно было бы сравнить с рабби Нахманом из Вроцлава…

Хотя в «Отдельной реальности» говорится о посвящении, Карлос хочет представить эту книгу только как репортаж: «Основной упор я сделал на то, что касается социальной науки», — говорит он во введении.

По правде говоря, непонятно, каким образом книга касается «социальной науки». Речь идет попросту о погружении в другой мир. Хуан не пользуется символами, а предлагает постичь простое:

«Дымок поможет тебе видеть людей, как нити света.

— Нити света?

— Да, нити, как белые паутинки. Очень тонкие волокна, идущие от головы к пупку. Человек становится похож на яйцо из живых нитей. Его ноги и руки напоминают светящиеся шелковые волоски, излучающие свет во все стороны».

Есть что-то наивное и обезоруживающее в этом описании человека как клубка шелковых ниток. Но оно соответствует нехитрому взгляду индивида, который хочет поделиться своим видением.

Метафоры дона Хуана часто приводят в замешательство. «У царя Эдипа, возможно, был третий глаз», — писал Гельдерлин.

Свет не всегда нужен. Хуан больше предпочитает то, что называет «темнотой дня»: «Он сказал, что «темнота дня» — лучшее время, чтобы видеть».

Странный индеец без роду и племени делает замечания и критикует тибетскую «Книгу мертвых»: «Не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, будто она похожа на жизнь».

Карлос спрашивает: «Как, по-вашему, тибетцы видят?»

— «Вряд ли. Во всяком случае, то, о чем они говорят, это не смерть».

Несмотря на грандиозный коммерческий успех, «Отдельная реальность» сеет недовольство. Как относиться к этому не поддающемуся классификации произведению, которое претендует на звание научного труда, чтобы сильнее околдовать читателя?

Пока недоумение растет, ширятся ряды противников. С раздражением и сарказмом обсуждают они коммерческие ужимки писателя, умеющего, по всей видимости, набить себе цену.

Профессор университета Дьюка и знаменитый антрополог Уэстон Лабарр числится в рядах оппозиции. Его суждение для нас небезынтересно. Лабарр считается крупнейшим американским специалистом по психотропным растениям. Карлос восхищается его работой и зачитывается его книгами. А каково же мнение Лабарра о книге перуанского студента? Мягко говоря, оно еще более безжалостное, чем у Роберта Гордона Уоссона.

Он яростно нападает на сам замысел кастанедовских книг и высмеивает их претензию на научность. «Учение дона Хуана» он разносит в пух и прах: «Приложение, заявленное как «структурный анализ», выявляет резкую смену стиля и, по всей видимости, было добавлено по просьбе творческой комиссии, чтобы залатать дыры жалкого и несуразного этнографического труда. Однако эта набившая оскомину попытка разыграть Леви-Строса не могла удовлетворить ни читателей, ни комиссию».

Об «Отдельной реальности» Уэстон Лабарр отзывается с ядовитой иронией: «По-видимому, существует немало людей, которые ценят дешевые поделки вроде книг Хейердала и Десмонда Морриса. Подобной публике, без сомнения, понравится это новое изделие».

Между тем Кастанеду охотнее, чем когда-либо, признают в университетских кругах. «Отдельная реальность» бьет рекорды продаж. В УКЛА ежедневно приходят сотни писем читателей, Хайнес-холл осаждают толпы любопытных, желающих увидеть человека, как никогда, окруженного ореолом гуру.

Теперь Кастанеду печатает крупное издательство «Саймон и Шустер», умеющее преподнести товар. В частности, весной 1971 года оно организует серию публичных конференций, которые в основном проходят в университетских аудиториях. Чаще всего собираются полные залы. Карлос теперь знаменит как рок-звезда, его охраняет солидная служба безопасности.

Маргарет Раньян присутствует на публичном выступлении своего бывшего мужа в университете Вашингтона: «Там были все, студенты социологии и антропологии с горсткой профессоров, а также знатоки, задававшие тон, разношерстная непринужденная публика, доктор философии рядом со студентом-биологом, они сидели на полу в грязных джинсах или подпирали стены».

Это пестрое собрание не хочет упустить ничего. Для них Карлос окончательно переселился в Пантеон контркультуры, где уже обитают Алан Уотте, Тимоти Лири, Аллен Гинсберг, Уильям Берроуз… Разве Джон Леннон не сказал: «Йоко — мой дон Хуан»? О Кастанеде ходят самые невероятные слухи. Говорят, что на голове у него копна рыжих волос, а ходит он всегда босиком.

Но вот входит автор… и публика столбенеет. Неужели этот робкий приземистый господин в приталенном сером пиджаке и есть Карлос Кастанеда? Каждый ожидал увидеть что-то среднее между Сидящим Быком^[5] и Джимом Моррисоном^[6]. А этот скромный служащий, который покашливает на трибуне, совсем не похож на звезду.

Вступительная речь звучит сухо, холодно и механически. Никакой поэзии, никаких чувств, бесцветный отчет судмедэксперта.

Карлос Кастанеда разъезжает по Америке. Каждое его выступление собирает полные залы. Но, когда он сходит со сцены, аудитория остается в недоумении.

Его популярность непрерывно растет. Многие знаменитости хотят познакомиться с живым символом «новой культуры». Он соглашается встретиться с Джанис Джоплин, Шопом Коннери, Клинтом Иствудом и Стивом Маккуином. Все говорят о его обаянии и чувстве юмора. Новый статус успешного писателя чрезвычайно ему подходит. После долгих лет безденежья он наконец пожинает плоды победы.

С этого времени его имидж заметно поменялся. Антрополог в сером костюме превратился в скрывающегося от людей руководителя эзотерической группы, нагваля, вставшего во главе линии магов после того, как в 1973 году дон Хуан покинул этот мир. Широкая публика с готовностью приняла новые правила игры. Журналисты сравнивали Кастанеду с великими невидимками американской литературы — Сэлинджером и Пинчоном.

Слухи делали из него жертву автомобильной катастрофы, отшельника, живущего в Бразилии, пациента психбольницы при Лос-Анджелесском университете, участника сверхсекретной правительственной программы по контролю над нами… В 1984 году Федерико Феллини задумал экранизацию «Учения дона Хуана», предложив Алехандро Ходоровскому участвовать в написании сценария. Великий итальянец упорно искал выхода на Кастанеду и даже в приступе отчаяния отправился в Лос-Анджелес, надеясь на личную встречу. Тщетно.

Все это время Кастанеда предпочитал общаться с внешним миром через учениц, знакомым читателям в основном под вымышленными именами. Согласно завещанию, составленному в 1985 году, его состояние должно было быть разделено между Мери Джоан Баркер, Марианной Симко (Тайша Абеляр), Региной Таль (Флоринда Доннер) и Патрицией Ли Партин (Нури Александр).

24 августа 1985 года он неожиданно устроил встречу с читателями в «Фениксе», известном книжном магазине Санта-Моники. Кастанеда признавался, что с его стороны это был жест отчаяния. Эпоха психоделической революции закончилась, породив вполне респектабельный «нью эйдж». Его книги по-прежнему хорошо распродавались, однако шумные дебаты вокруг них сменились молчанием критики, и былого электрического контакта с читателем уже не существовало.

Затянувшаяся игра в невидимку кончилась в 1992 году. Выход Кастанеды из тени был организован с большой помпой, сопровождаясь длинными интервью и выступлениями, на которых, впрочем, строжайше запрещалось фотографировать и делать магнитофонные записи. Главное внимание он уделял новому проекту, получившему название «Тенсегрите». Термин был заимствован из архитектурного словаря, обозначая свойство строительной конструкции, каждый элемент которой максимально функционален и экономичен.

На деле кастанедовское «Тенсегрити» представляло набор причудливых движений, или «магических пассов». Проект, вполне отвечавший тогдашнему всеобщему увлечению аэробикой и китайской гимнастикой, был на ура воспринят в нью-эйджевской среде. Желающие просветлиться могли сделать это, записавшись на дорогостоящие курсы или/и приобретя видеокассеты с упражнениями.

Периодически устраивавшиеся семинары собирали многочисленную аудиторию, напоминая по степени экзальтации рок-фестивали старых добрых времен. Вдоволь наплясавшись под руководством кастанедовских учениц, публика выслушивала многочасовые рассуждения главного «тенсегриста».

Постоянно сменяя гнев на милость, а милость на гнев, приближая одних и отдаляя других, он практиковал то, что называлось в их кругу «грубой любовью». Апофеозом «грубой любви» стал «Театр Бесконечности», устраивавшийся в ходе воскресных собраний для приближенных. Участницы встреч под руководством Нури Александр пародировали друг друга перед восседавшим в центре зала Кастанедой. Избавлению от «эго» должен был способствовать и полный разрыв связей с близкими.

В 1997 году у Кастанеды обнаружили рак, который стремительно прогрессировал по всему организму. Кроме того, он страдал диабетом, ему отказывали ноги. В последние месяцы жизни он почти не вставал с постели, смотря по видео старые фильмы о войне.

Идея «окончательного путешествия», подобного тому, которое совершил дон Хуан, витала в воздухе: члены группы предыдущего нагваля спрыгнули вместе с ним со скалы в мексиканской пустыне, чтобы раствориться в бесконечности и стать чистым осознанием. В переводе на нормальный человеческий язык это означало коллективное самоубийство.

Согласно первому варианту, группа «нагваля Карлоса» должна была арендовать корабль и затопить его вместе с собой в нейтральных водах. Книги по навигации были заказаны через Интернет; Тайша Абеляр, Нури Александр и Фабрицио Магальди отправились во Флориду, чтобы присмотреть судно. Согласно второму варианту, «путешественники» убивали себя с помощью огнестрельного оружия, которое также спешно закупалось.

27 апреля 1998 года в три часа утра лечащий врач Кастанеды констатировал его смерть. Тайная кремация состоялась на Спэлдингском кладбище Калвер-сити неподалеку от Лос-Анджелеса. Прах был передан ближайшему окружению. В тот же день телефоны Флоринды Доннер, Тайши Абеляр, Талии Бей и Кили Ландал были отключены навсегда. Официально о смерти было заявлено лишь 19 июня.

В феврале 2003-го в калифорнийской Долине Смерти, в местечке, где Микеланджело Антониони снимал «Забриски Пойнт», были найдены останки четырех тел. Местный шериф припомнил, что неподалеку оттуда в мае 1998 года стоял пустой брошенный автомобиль. Трупы были настолько объедены диким зверьем, что не поддавались идентификации.

На месте полицейские обнаружили необычный предмет: французскую пятифранковую монету с вмонтированным в нее лезвием. Вещица была слишком уникальной, чтобы те, кто знал истину, могли ошибиться. Принадлежавшая Патриции Ли Партин (Нури Александр) монета, скорее всего, была передана ею одной из тех, что отправились в «окончательное путешествие».

ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ

Вышедшее в 1972 году «Путешествие в Икстлан» знаменует новый поворот событий. Карлос все больше удаляется от «научности», вто время как «мистико-поэтическое» начало занимает еще более значимое место.

Большая часть книги посвящена так называемой новой редакции встреч, произошедших между 1960 и 1962 годами. Ее особенность в том, что она совершенно не похожа на две предыдущие. Напрашивается вывод, что в 1972 году Кастанеду уже не волнует, поверят ли ему. Он заново пересказывает историю обучения, которую описывал раньше, но преподносит ее под другим соусом. Есть в этом как бы негласное признание в том, что история вымышленная.

Автор снова и снова оттачивает своих персонажей, как ему вздумается, не заботясь о хронологии. Но разве разрушение времени не пронизано философским смыслом? Разве еще недавно дон Хуан не говорил, что необходимо выйти за пределы будущего? Время воина не имеет ничего общего с движением стрелки часов.

Кастанеда пересказывает историю по-другому. Может ли выход за пределы будущего помочь понять сущность времени?

В «Колесе времени», опубликованном в 1998 году, Кастанеда подчеркивает свой статус ученика: «Дон Хуан Матус предписал мне очень строгие правила поведения в повседневной жизни».

В чем состоят эти строгие правила, которые отмечают новый этап посвящения? «Прежде всего я должен был стереть историю своей жизни любыми возможными средствами. Затем избавиться от привычек и всякой повседневной рутины. Наконец, он попросил меня расстаться с чувством собственной значимости».

Дон Хуан просит Карлоса «забыть прошлое», отдаться неведомому. Часто повторяемая ложь находит здесь эзотерическое оправдание. Стирание прошлого в конечном счете позволяет уничтожить собственное «я».

В «Путешествии в Икстлан» дон Хуан требует, чтобы Карлос молчал о своей «личной жизни». Он берет его в свидетели. Что мы знаем о старом индейце? Ничего или почти ничего. Но такая таинственность не случайна: «Мало-помалу я окружил свою жизнь туманом. Теперь никто не может знать наверняка, кто я и что я делаю». А вскоре дон Хуан оправдывает и ложь: «Мне нет дела до лжи или правды <…>. Ложь может быть ложью лишь для того, у кого есть прошлое».

Цель воина — уничтожение собственного «я». Уничтожение «я» и остановка мира приводят на путь силы. «Уничтожить свое прошлое не значит лгать», — замечают Бернар Дюбан и Мишель Маргери в книге «Кастанеда, путь воина». «Это значит пренебречь самим понятием правды, потому что «поиск истины» — путь не воина, а философа, раба своего рассудка».

Выйдя за пределы осязаемого мира, мы достигаем состояния сна наяву. Это означает «сознательно» существовать в мире сновидений. Может ли воин действительно контролировать бессознательное настолько, чтобы переделывать сны? Вот что писала Анапе Нин: «Я должна следовать своим путем, который является методичным, изнурительным, естественным способом соединить сновидение с творческим началом жизни, поиском развития чувств, видения, воображения как подвижных элементов и вместе с ними создать новый мир, новый вид человеческого существа. Я стремлюсь к целостности не через пассивный сои, вызванный наркотиком, а через сон активный и динамичный, соединенный с жизнью, связанный с ней в гармоничное целое, в котором наслаждение цветом, составом и видением является творчеством в реальности, и мы можем насладиться этим сполна, наяву».

В интервью Гвинет Кревенс, вышедшее в «Харпере мэгэзин» в феврале 1973 года, Карлос с удовольствием говорит о бессознательном способе создания книг: «Я вижу книги во сне. Вечером я ложусь рано, и мне снится то, о чем я буду писать. Тогда я просыпаюсь и могу проработать до утра. У меня в голове все выстроено в безупречном порядке, и мне нет нужды переписывать». Общие точки соприкосновения с сюрреалистами здесь явно налицо.

В «Путешествии в Икстлан» есть любопытный эпизод, где дон Хуан говорит о будущей смерти своего ученика: «Лучшее, что ты сделаешь в жизни, придется на ее конец. Ты предпочитаешь умирающее, старое солнце, желтоватое и мягкое. Ты не любишь жару, а любишь свечение. Поэтому, когда явится за тобой смерть, ты будешь танцевать на этом холме до конца дня. А твоя смерть будет сидеть здесь и смотреть на тебя. Заходящее солнце осветит твой лик, не обжигая, как сегодня. Закончив танец, ты устремишь взор к солнцу, потому что никогда больше не увидишь его ни во сне, ни наяву. И твоя смерть укажет на юг, в бесконечность».

Значительная часть «Путешествия в Икстлан» посвящена «неделанию». Неделание означает отказ от приобретенных навыков: «Сотни и сотни раз дон Хуан шептал мне на ухо, что ключом к силе является «неделание» того, что я умел делать. Например, глядя на дерево, я сразу сосредоточивался на листве и никогда не смотрел на тень листьев или пространство между листьями».

И вот когда рассказ уже подходит к концу, внезапно начинается вторая часть.

Теперь основной собеседник Карлоса — дон Хенаро. Он рассказывает о дальней поездке в Икстлан, во время которой пережил опасные встречи с «союзниками»: «Когда и как вы приехали в Икстлан?» — спросил Карлос. Хуан и Хенаро расхохотались: «Так вот что для тебя конечный результат! — сказал дон Хуан. — Скажем так, у путешествия Хенаро никогда не будет конца. Он и сейчас на пути в Икстлан».

Значит, мы постоянно находимся на пути в Икстлан?

СТРАТЕГИЯ СТИРАНИЯ

Однажды в Мексике Кастанеда встречает Алехандро Ходоровского. Но стоит ли удивляться этому внезапному появлению? Режиссер, писатель и исследователь языка таро, Ходоровский также относится к породе людей, способных заинтересовать Карлоса. Вот как он описывает место встречи: «Это был мясной ресторан, куда я зашел с одной мексиканской актрисой». Кастанеда сидел за несколько столиков от них в компании мужчины и женщины. Женщина узнала мексиканскую актрису и предложила запросто пообщаться: «Не крупного, но плотного сложения, с кудрявыми волосами и немного приплюснутым носом, Кастанеда имел крестьянскую внешность. Его можно было принять за официанта. Но, стоило ему заговорить, он превращался в блестяще образованного принца. Мы побеседовали о совместном фильме про дона Хуана. Потом у него сильно разболелся желудок. Я вызвал такси, и Карлос уехал в отель».

Журналисты дерутся за встречу с ним. Пресса уделяет Кастанеде немало внимания. В частности, «Нью-Йоркское книжное обозрение» посвящает ему в октябре 1972 года большую статью. Профессор антропологии Карлтон-колледжа Пол Райсман пишет, что произведения Карлоса Кастанеды выходят за пределы традиционной антропологической науки: «Результатом для нас является весьма плодотворное сотрудничество, и, учитывая этот аспект работы, я полагаю, есть основание называть это наукой»^[7]. Знакомя читателя с секретным языком дона Хуана, Карлос создает антропологическое произведение.

Пол Райсман защищает не только истинность слов дона Хуана, но и научность подхода Карлоса. Эта твердая позиция не у всех вызывает одобрение.

В ноябрьском номере «Нью-Йоркского книжного обозрения» за 1972 год Джойс Кэрол Оутс отвечает Райсману: «Мнение Пола Райсмана о трех произведениях Карлоса Кастанеды, хотя и высказанное умно и учтиво, меня совершенно ошеломило. Возможно ли, чтобы эти книги не были вымыслом?»

В декабре полемика разгорается с новой силой, когда Кастанеда дает ответ в журнале «Психология сегодня»: «Заявление о том, что я выдумал такого человека, как дон Хуан, просто поразительно. Вряд ли европейская интеллектуальная традиция, на которой я воспитан, могла способствовать созданию подобного персонажа» К Карлос не без юмора настаивает на своем «европейском» происхождении, которое «все объясняет». Но мы-то знаем, что на самом деле он родом из индейской Кахамарки.

Вспомним: в первой книге Карлос описал дона Хуана как достойного представителя народа яки. Позднее он называет своего героя одиноким кочевником. А теперь развивает новую теорию: «Я знаю троих колдунов и семерых учеников, но их еще больше. Если вы прочтете историю завоевания Мексики испанцами, то узнаете, что инквизиция пыталась уничтожить колдунов, потому что считала их порождением дьявола. Однако они существуют уже много веков. Большинство тех приемов, которым обучил меня дон Хуан, очень древние».

Значит, в конечном итоге дон Хуан принадлежит к «тайному» сообществу, ведущему начало из глубины веков, вне племенной жизни? Эта новая идея, высказанная в то время, когда Карлос негласно формировал группу своих последователей, наводит на мысль, что с 1972 года он ориентируется на эзотерическую субкультуру. Миф о загадочном братстве, существовавшем вне индейской нации, слишком напоминает многочисленные слухи вокруг «Высших неизвестных» или «розенкрейцеров».

По поручению журнала «Психология сегодня» 14 августа 1972 года с Кастанедой побеседовал Сэм Кин. По этому случаю график Ричард Оден сделал попытку зарисовать лицо Карлоса. С согласия художника Кастанеда частично стер портрет. И на страницах «Психологии сегодня» мы видим исчезающее лицо. Этот прием частичного стирания совсем не нов. В книге «Ученица колдуна» Эми Уоллес вспоминает, что Роберт Раушенберг поступил так же, нарисовав портрет Виллема де Кунинга.

Показываясь и прячась, появляясь и исчезая, говоря неправду и делясь сокровенной истиной… Карлос играете людьми в прятки. ^[8]

Круг его последователей растет с каждым днем. Восторженные ученики идут по следам учителя, приобщаясь к чудесному.

3 октября 1972 года Кэтлин Полманн подает заявление о смене имени на Элизабет Остин. Позднее она назовет себя Кэрол Тиггс. В том же году Беверли Мэдж Эмс сменит имя на Беверли Эванс. Теперь каждый готов стереть свое прошлое.

ВЗГЛЯД ХУАНА. ПРИСУТСТВИЕ ДУХА
К. Кастанеда. «Путешествие в Икстлан»

— Передо мной стоял старик-индеец.

— Мне говорили, сэр, что вы большой знаток растений, — сказал я.

— Что ж, я в самом деле собираю растения, вернее, они мне позволяют себя собирать, — мягко произнес он.

— Не позволит ли благородный господин (кабальеро) задать ему несколько вопросов?

Старик медленно кивнул. Его молчание меня ободрило, и я добавил, что для нас обоих, вне всякого сомнения, было бы полезно как-нибудь встретиться и потолковать о пейоте.

Но тут он поднял голову и взглянул мне прямо в глаза. Это был жуткий, устрашающий взгляд, хотя в нем не было ни гнева, ни угрозы. И все же этот взгляд буквально пронзил меня насквозь. Я словно онемел, моя болтовня мгновенно оборвалась. На этом мы расстались.

Суббота, 17 декабря 1960 г. Чтобы отыскать дом дона Хуана, мне пришлось буквально провести опрос местного индейского населения, на что ушел не один час и не один доллар. Дон Хуан сидел на деревянном ящике из-под молочных бутылок. Он вроде бы узнал меня и помахал рукой, пока я вылезал из машины.

Я покаялся в том, что блефовал тогда, хвастая своими познаниями относительно пейота, на самом деле не зная ровным счетом ничего. Дои Хуан неотрывно смотрел на меня.

— И теперь я действительно довольно много знаю о пейоте, — заключил я.

Дон Хуан рассмеялся, усмотрев, очевидно, в моих словах что-то забавное.

Он спросил, не хочу ли я отправиться с ним в небольшой поход по пустыне. Я с готовностью заявил, что такая прогулка, безусловно, доставит мне удовольствие.

— Только это будет не прогулка, — предупредил он. Тогда я сказал, что в отношении работы с ним настроен весьма серьезно. Мне нужна любая информация об использовании лекарственных растений, и я готов заплатить ему за то время и усилия, которые он на меня затратит.

— И сколько ты собираешься мне платить?

В его голосе проскользнула нотка алчности.

— Сколько ты сочтешь нужным.

— Тогда за мое время ты будешь платить мне своим временем, — произнес он.

— Растения — очень занятные существа, — сказал дон Хуан, не глядя на меня, — они живые и все чувствуют.

Едва он это произнес, как сильный порыв ветра пронесся по пустынному чапаралю. Кусты громко зашелестели.

— Слышишь? — спросил дон Хуан. — Листья и ветер со мной соглашаются.

Он сложил правую ладонь лодочкой и приставил к уху как бы для того, чтобы лучше слышать.

Мы прошли еще немного, но дон Хуан по-прежнему не показывал мне и не собирал никаких растений. Он просто скользил сквозь кустарник, слегка прикасаясь к ветвям.

Мы вернулись к его дому, а потом поехали в город.

Так цветет пейотль

В ресторане я хотел угостить дона Хуана пивом, но он отказался, сказав, что вообще не пьет, даже пива.

На моем лице, видимо, было написано недоверие, так как дои Хуан объяснил, что в молодости пил довольно много, но однажды взял и бросил.

— Люди, как правило, не отдают себе отчета в том, что в любой момент могут выбросить из своей жизни все, что угодно. Вот так.

И дон Хуан щелкнул пальцами, как бы демонстрируя, насколько просто это делается.

На этом наша первая встреча закончилась. У дверей ресторана я попрощался со своим «информатором». Я сказал, что мне еще нужно заехать к друзьям и что хотел бы снова встретиться с ним в конце следующей недели.

Я догнал его и спросил, не возражает ли он против того, чтобы я взял с собой фотоаппарат и сфотографировал его самого и его дом.

— Исключено, — ответил дон Хуан, нахмурившись.

— А магнитофон хоть можно?

— Боюсь, что с магнитофоном дело обстоит точно так же.

Мне стало досадно. Я разозлился и заявил, что не нахожу в его отказе никакой логики.

Дон Хуан отрицательно покачал головой.

— Забудь об этом, — властно сказал он. — И, если хочешь иметь со мной дело, никогда больше не вспоминай.

Я сделал слабую попытку настаивать, объясняя, что фотографии и магнитофонные записи необходимы мне в работе. Дон Хуан сказал, что во всем, что мы делаем, по-настоящему необходимо лишь одно — «дух».

— Без духа человек ни на что не годен, — заявил он. — А у тебя его нет. Вот это должно тебя беспокоить, а вовсе не фотографии.

— Что ты име…

Он не дал мне договорить, взмахом руки прервав на полуслове, но, отойдя на несколько шагов, обернулся.

— Приезжай обязательно, — сказал он вполголоса и помахал рукой на прощание.

СКАЗКИ О СИЛЕ
Кристоф Бурсейе
«Мятежник и смутьян»

Среди всех книг Карлоса Кастанеды «Сказки о силе» считаются самой напряженной, лиричной и самой насыщенной. Некоторые считают ее своего рода апофеозом.

На первых страницах дон Хун порицает употребление психотропных растений. Кастанеда пользовался ими потому что был «заторможен» и не мог самостоятельно выйти за пределы чувственного мира.

Разговор очень быстро переходит на темы высоких материй: «Тебе известно, что в этот самый момент ты окружен вечностью?» — спрашивает дон Хуан. Имеется в виду, что необходимо ощутить тысячи граней реальности. «Мы — светящиеся существа, — сказал он, ритмично покачивая головой, — а для светящихся существ важна только личная сила».

Эта пресловутая сила не имеет ничего общего с честолюбием. Она состоит в повышении уровня сознания:

«Изменить наше представление о мире — вот ключевой момент магии».

Чтобы изменить видение, надо помимо прочего «прекратить внутренний диалог». В этом приеме нет ничего нового. Он напоминает способ, который советуют великие христианские мистики. Остановить поток мыслей, сосредоточиться на пустоте, достичь безмолвия души и очутиться один на один с пустыней… Здесь дон Хуан соперничает с писателем Сан-Хуаном де ла Крусом, которым зачитывается Кастанеда.

Знание не может возникнуть благодаря дедуктивному рассуждению. Оно раскрывается по мере визуализации. Или лучше сказать, оно возникает из глубины словесного ритма: «Знание — это ночная бабочка», — говорит дон Хуан, выводя формулу, под котором подписались бы Гераклит и Рене Шар: «Мы — восприимчивые существа. Мы являемся сознанием, а не предметами, в нас нет твердости. Мы ни к чему не привязаны. Мир предметов и твердых тел нужен лишь для того, чтобы облегчить наш путь на земле».

Твердый мир — иллюзия.

Старик рисует карту реальности, впервые употребляя термины «тональ» и «нагваль».

Тональ означает «бытие» в том смысле, который ему придает философ Хайдеггер. Это все, что существует, — я, Бог, локомотив, город, небо, булыжник. Этот мир упорядочен: «Тональ устанавливает правила, следуя которым он постигает мир». Тональ — это бытие, но в то же время и сознание бытия, внешнее проявление, воплощение.

А что же такое нагваль? «Нагваль — та часть нас, для которой не существует слов». Нагваль — за пределами бытия, это бессознательное, невыразимое, невидимое. Является ли нагваль существом? Кастанеда стирает разницу между субъектом и объектом. Нагваль — одновременно часть каждого человека и нечто необъяснимое, скрытое в дальнем уголке видимого. Это запредельный мир, сущность, ничто.

Пара тональ — нагваль упоминается впервые. Являются ли эти термины выдуманными?

В книге «Смертельный цветок» Кристиан Дюверже объясняет, что ацтекские слова с корнем «тона» означают жару, солнце. Например, слово «тоналли» значит солнечное тепло, лето. Как подчеркивают Венсан Барде и Зено Биану в книге «Опыт шаманов и современность»: «Очень может быть, что загадочный тональ, о котором говорит дон Хуан, соответствует ацтекскому тоналли».

Конечно, если понимать это как символ. Летняя жара подразумевает проникновение солнечных лучей, то есть связь с космосом. Можно ли в данной связи считать тоналли одним из воплощений божественного слова?

Нагваль также окружен тайной. Не существует ли некой родственности между термином «нагваль» и словом «науатль», границы которого изо всех сил пытается очертить Жорж Бодо в книге «Письменность до Колумба»? «Говоря о языке, культу ре или литературе науатль, мы подразумеваем древних мексиканцев». Науатль — языковое пространство, в котором в том числе существует народ ацтеков. Сегодня мы знаем, что слово «ацтек» датиру ется девятнадцатым веком. Однако многие исследователи, говоря об ацтеках, употребляют термин, производный от науатль — науа.

Таким образом, возможно, слово «нагваль» относится к языку науатль так же, как и к цивилизации науа.

Однако в своей книге «Учение дона Карлоса» Виктор Санчес предлагает другую версию. По его мнению, диптих тональ — нагваль отсылает нас к слову «Ометеольт»: «В пантеоне науа Ометеольт (от «теольт» — боги и «оме» — два), бог двойственности — одновременно мужчина и женщина, день и ночь и т. д. Его воплощением является Тонакатекутли — владыка всего земного, первое существо, кто своим дыханием разделил небесную воду и земную».

И все-таки описание Кастанеды отличается от доколумбовой космологии. Ометеольт и тоналли не раскрывают тайну острова тональ, окруженного океаном нагваль. Способность видеть позволяет достичь нагваля. Но маг прежде всего должен расчистить путь сквозь абсурдность.

Дон Хуан подчеркивает роль, выпавшую дону Хенаро.

Хуан выступает своеобразным учителем Карлоса. Его задача — чистить, прочищать и соединять тональ.

Что же касается Хенаро, он хозяин другого мира. Благодетель, указывающий путь к нагвалю.

Последняя часть книги полностью посвящена эксперименту по выходу из тела. В этой связи дон Хуан говорит об «объяснении магов»: «Тайна или секрет объяснения магов состоит в том, чтобы расправить крылья восприятия».

Карлос решается на опасный эксперимент. Раздевшись донага, он бросается в пропасть.

Через несколько секунд он вновь очутился на скале. Но, чтобы «развернуть крылья восприятия и коснуться одновременно тоналя и нагваля, снова нужно прыгнуть.

Таким образом, каждый прыжок ведет его все дальше и дальше по пути к нагвалю. Карлос готовится к заключительному прыжку. Последний прыжок будет совершен с Хуаном и Хенаро. Но оба учителя не вернутся.

Час последнего прыжка совпал с сумерками, «трещиной между мирами»: «Дон Хуан и дон Хенаро отдалились и, казалось, слились с темнотой. Паблито взял меня за руку; и мы попрощались. Затем странный порыв силы погнал меня вместе с ним к северному краю плато. Я чувствовал его руку, когда мы прыгнули, а потом я был один».

Карлос больше не может рассчитывать на своего учителя. Ему придется самому расчищать путь к нагвалю.

«Сказки о силе» — это в конечном счете рассказ о воскресении. Старик умер. Карлос подхватит эстафету и, в свою очередь, станет магом. Отныне он сирота.

Книга вышла в октябре 1974 года. 27-го Эльза Фест публикует в «Нью-Йорк таймс» статью под заголовком «Дон Хуан для Карлоса Кастанеды то же, что Карлос Кастанеда для нас»: «Перед публикацией «Сказок о силе» в Беркли рассказывали историю о том, как Карлос Кастанеда ездил недавно к Йоги Чену, старому китайцу, проповеднику эзотерического буддизма, считавшемуся чем-то вроде местного святого. Говорят, Кастанеда поведал Йоги Чену, что пытается создать собственного двойника».

Если Эльза Фест принадлежит к числу горячих поклонников Кастанеды, то Джойс Кэрол Оутс на страницах «Психологии сегодня» отзывается о нем совсем иначе. Не умаляя литературного таланта Кастанеды, писательница по-прежнему продолжает сомневаться в реальности дона Хуана: «Я думаю, что Кастанеда скорее пытается преподать своим читателям некие главные истины и использует все средства, чтобы объяснить необъяснимое».

Эпиграфом к книге стали слова Сан-Хуана де ла Круса:

«Одинокая птица должна соблюсти пять условий:

Прежде всего летать по возможности выше;

К обществу ничьему не стремиться,

Даже подобных себе;

Клюв ее пусть направляется в небо,

Пусть не имеет она определенной окраски;

И, наконец, пусть ноет очень тихо».

ТРОПОЙ СЕРДЦА — ТРОПОЙ ЛЮБВИ
Владимир Антонов. «Бог говорит. Учебник религии»

Кастанеда описывает период общения с доном Хуаном Матусом, длившийся примерно три десятка лет. За это время развивался не только Кастанеда, но и сам дон Хуан. То есть по книгам Кастанеды можно видеть и ранний, и поздний личный духовный поиск дона Хуана, включавший и ошибки. Поэтому духовную концепцию школы следует видеть не в том, что говорил и делал дон Хуан на протяжении этих десятков лет, а в том, к чему он пришел к концу своей земной жизни.

Со временем Кастанеда обнаружил, что дон Хуан владеет знаниями не только о свойствах растений, но и о древнем искусстве магии индейцев тольтеков. Более того, дон Хуан и сам оказался магом-чудотворцем. Кастанеда вдруг впервые в жизни столкнулся с тем, что совершенно выходило за рамки его привычных мирских и религиозных представлений.

Таинственные церемонии привлекают много народа

Дон Хуан постепенно стал посвящать его в тайные знания своей школы.

В чем состояла мировоззренческая концепция школы?

Вселенная состоит из двух «параллельных» миров, которые называются «тональ» (т. е. мир материальных предметов) и «нагваль» (мир нематериальный).

Человек общается с миром материи через так называемое «первое внимание», т. е. то внимание, которое обеспечивается органами чувств физического тела.

Для того чтобы познать нагваль, требуется развить «второе внимание», т. е. ясновидение.

Есть еще и «третье внимание», при помощи которого постигается Творец и Его Проявление, о котором дон Хуан говорил, как об «Огне».

Согласно мифологии, которую разделяли предшественники дона Хуана, миром правит вселенский божественный Орел. Это было их представлением о Боге. Причем хоть оно и столь сказочно, но вместе с тем монотеистично.

Этот Орел питается душами людей, покинувшими свои физические тела. Но Орел также дарует некоторым людям возможность «проскочить» после смерти тела мимо своего клюва и обрести бессмертие, если они обрели при жизни в теле необходимые для этого навыки, развили в должной мере себя как сознания, достигли соответствующей силы.

В этой концепции существовал элемент устрашения, принуждающего к усилиям по совершенствованию себя. Но дон Хуан, подобно Иисусу, восстал против отношения к Богу, основанному на страхе. Он сказал, что навстречу Богу надо идти «тропой сердца» — т. е. тропой любви. Интересно, что дон Хуан пришел к этому пониманию независимо от влияния других духовных традиций. Он не знал ни учения Кришны, ни учения Иисуса Христа, не читал ни суфийских, ни даосских книг. Новый Завет он явно не читал, иначе бы наверняка его цитировал.

Человек, решивший претендовать на бессмертие, должен сначала стать «охотником». Но не тем охотником, который убивает дичь, а охотником за знаниями, идущим «тропой сердца», — т. е. бережливым, любящим и Землю, и тварей, населяющих ее.

Пройдя стадию «охотника», он мог затем стать «воином» — т. е. тем, кто «выслеживает» Силу (Бога), стремясь «прокрасться» к Ней и познать Ее.

Дон Хуан учил Кастанеду и других своих учеников, в основном водя их по пустыне и горам, — в натуральных условиях прямого общения с многообразным окружающим миром.

Так Кастанеда, вначале гордившийся своей ученостью и цивилизованностью, все больше убеждался в том, что истинная мудрость принадлежит не ему, а старику-индейцу, великому Подвижнику и Учителю, прожившему жизнь охотника и воина в гармонии с окружающим его естественным миром.

После освоения учениками основ этики и мудрости дон Хуан приступал к обучению их психоэнергетическим методикам.

Здесь необходимо отметить, что в школу дона Хуана набиралось лишь очень ограниченное число учеников — единицы. А критерием отбора служило наличие у них уже развитых энергоструктур организма — чакр.

Это позволяло начинать психоэнергетическую тренировку не с прочистки и развития меридианов и чакр, а прямо с работы над главной силовой структурой организма — хара (нижний дань-тян).

После проведения работы с хара следовал этап деления «кокона» на две части: верхний и нижний «пузыри восприятия». Почему «пузыри»? Потому что эти части «кокона» видны ясновидящим наподобие плавательных пузырей некоторых рыб. Почему «восприятия»? Потому что из них можно воспринимать соответственно тональ и нагваль.

Деление «кокона» на два «пузыря восприятия» рассматривалось как важный переходный рубеж перед дальнейшими этапами психоэнергетического совершенствования. Причем надо было освоить концентрацию сознания в обоих «полюсах» разделенного «кокона».

Дальнейшая работа ведется по развитию нижнего «пузыря». Но это лишь после должного утончения сознания, или, как это называлось в школе Хуана Матуса, после очищения светимости «кокона».

Дальше — динамический аспект нирваны, когда «кристаллизованное» сознание активно действует в тонких зонах. 14 в этом состоянии можно коснуться сознанием любого существа в пределах Земли и вокруг нее, нужно лишь иметь информацию об этом существе.

Затем в школе Хуана Матуса учениками осваивалось

состояние ниродхи, известное во всех развитых школах буддхи-йоги. Это состояние дон Хуан обрисовывал опять же в специфичных для его школы эндемических терминах. Речь здесь шла о «накате». То есть ученикам объяснялось, что существуют постоянно накатывающиеся на все живые существа энергетические волны, от которых мы защищены своими «коконами». И есть возможность использовать силу этих волн, чтобы переноситься с их помощью в неведомые миры. Эти неведомые миры — суть иные пространственные мерности. Чтобы это произошло, надо было позволить волнам «наката» затопить «кокон». Тогда человек превращался в «ничто», наступала смерть его «я».

И только после достижения состояния исчезновения в Брахмане оказывалось возможным познать ишвару — и исчезнуть в Нем навсегда, победив свою смерть. То есть, как понял дон Хуан, следовало не «проскочить мимо клюва Орла», а, наоборот, влиться во вселенского Бога-Силу.

Обратим внимание, что с помощью Огня можно достичь и дематериализацию физического тела. Это и сделал Хуан Матус со своими спутниками.

Итак, мы сейчас рассмотрели принципиальные этапы работы в школе буддхи-йоги Хуана Матуса. Они оказываются общими для всех школ буддхи-йоги, независимо от того, на какой точке поверхности Земли эти школы находятся, связаны они или не связаны между собой, а также независимо от того, на каких языках говорят в этих школах и какими терминами пользуются. Это происходит так, потому что Бог по одним законам ведет всех тех людей, которые посвятили свои жизни Ему и преуспели в этом.

А теперь рассмотрим более подробно конкретные методы работы школы Хуана Матуса — те, которые подробно описаны Кастанедой и которые мы можем приложить к себе.

Их можно разбить на две группы: подготовительные и основные.

Первым из подготовительных методов является «перепросмотр». Это суть то же самое покаяние, которое присутствует и в основных религиях. Ученикам надо было — преимущественно в условиях «затвора» на протяжении нескольких дней — вспомнить все ошибки в своей жизни и пережить те ситуации заново, но уже правильно.

Еще нужно было уничтожить «ощущение собственной важности» и «ощущение жалости к самому себе» — как те качества, которые приводят к наибольшим потерям человеком энергии.

Принципиальное значение имеет умение быть ничем, умение не защищаться, когда кто-то несправедлив, но быть защищенным — так учил дон Хуан. А состояние защищенности возникает тогда, когда «меня нет», а есть только Бог.

Еще одним из важнейших подготовительных элементов работы в школе Хуана Матуса была «расчистка тоналя», что в этике индуистской йоги называется исполнением апариграхи.

Еще дон Хуан учил разрушать шаблоны материальной жизни, например склонность к неукоснительному соблюдению режима дня. Для чего? Для обретения свободы. Разрушение неразумных шаблонов поведения, мышления, привитых воспитанием и традициями морали, должно в итоге привести к «потере человеческой формы», т. е. к состоянию, когда человек научается действовать нерефлекторно или потому, что так принято действовать, а в соответствии с объективной целесообразностью. «Потеря человеческой формы» — не кратковременный механический акт, как фантазировали некоторые ученики дона Хуана, а длительный процесс, сопровождающий постепенное сближение человека с Богом. Завершение этого процесса происходит тогда, когда подвижник научается смотреть глазами Творца на все те ситуации, в которых оказывается его тело.

Но достижение «потери человеческой формы» вовсе не означает, что человек начинает вести себя в обществе «не так, как все». Ведь, во-первых, неизбежные конфликты с другими людьми помешали бы ему делать его главное дело. Во-вторых, поведение, принимающее «вызывающие» формы, во многих случаях являлось бы нарушением главного закона объективной этики — непричинения вреда другим существам. Поэтому ученикам школы предписывалось исполнять общепринятые нормы поведения, иногда втайне посмеиваясь над ними и играя в так называемую контролируемую глупость.

Большинство людей нашего времени приучено отгонять от себя мысли о своей смерти. И даже тогда, когда мы сталкиваемся с фактами ухода из земной жизни других людей, мы отнюдь не стремимся представить и себя на их месте. Мы убеждаем себя, что если со мной такое и случится, то лишь очень не скоро.

Дон Хуан предлагал представить себе, что персонифицированная смерть каждого из нас — всегда с нами. И если быстро оглянуться через левое плечо, то можно заметить ее как мелькнувшую тень. Смерть и сейчас сидит на одной циновке с тобой и ждет твоей ошибки, говорил он Кастанеде. И никто не знает, когда он умрет, в какой момент. Поэтому у нас не должно оставаться незаконченных дел.

Еще один важнейший пункт работы с учениками — это овладение «ментальной паузой», или, как еще говорят, остановкой «внутреннего диалога».

Это совершенно необходимое условие для овладения нагвалем. Потому что нагваль осваивается путем медитации, а медитация есть состояние «не-ума». Т. е. для того, чтобы погружаться в нагваль, надо научиться останавливать, выключать на время ум.

С целью освоения «ментальной паузы» дон Хуан применял следующие приемы:

1. Психоделики. Но сразу же отметим, что, во-первых, дон Хуан применял этот метод лишь в самом начале их совместной работы, а потом сам от него отказался. Во-вторых, Кастанеда впоследствии жаловался, что хоть он и глубочайше благодарен дону Хуану за все, сделанное им, но тем не менее его печень и поныне в рубцах. Так что подражать в использовании психоделиков не следует, тем более что в нашем распоряжении есть иные, гораздо более эффективные и безвредные способы освоения «ментальной паузы».

2. «Пристальное созерцание». Нужно долго и пристально смотреть глазами на какой-то объект, как то: ущелье в горах, бегущая вода и т. д. В результате «первое внимание» выключалось, оставляя место «второму вниманию».

3. Длительное подвешивание тела на сооружениях типа качелей.

В результате перечисленных тренировок человек достигал состояния, называемого в китайской йоге «у-вэй» — «недеяние», т. е. «недеяние» на физическом плане, когда останавливается ум (на санскрите «манас») и появляется возможность для направленной медитации, для активности сознания (на санскрите «буддхи»). Ведь манас и буддхи одновременно действовать не могут, работает или то, или другое.

И еще один уникальный прием, который был разработан в данной школе предшественниками дона Хуана, — это преднамеренное взаимодействие с людьми-тиранами. Прием использовался, чтобы отработать «безупречность воина», т. е. способность соблюдать этические принципы и выдерживать стратегию объективно обоснованного поведения в экстремальных ситуациях. Когда-то и сам дон Хуан был послан его учителем на обучение к свирепому надсмотрщику-тирану. В Мексике найти такого считалось среди воинов большой удачей.

Теперь перечислим методы психоэнергетической работы, применявшиеся в школе дона Хуана:

1. Очищение внутренней светимости (т. е. утончение сознания).

2. Использование «мест силы» — энергетически значимых для человека зон, в частности, благоприятных для освоения тех или иных медитаций.

3. «Сновидение», которому в работе школы уделялось очень большое внимание. Многие, прочитав книги Кастанеды, безуспешно пытаются приспособить для таких тренировок ночной сон. Нет, этого делать не надо. «Сновидение» — это аналог слова «медитация». Просто из-за незнания общепринятых в других странах терминов индейцам приходилось подбирать свои слова для обозначения некоторых ключевых приемов, явлений и объектов духовной практики. Так родился и термин «сновидение», поскольку медитативные образы действительно могут иметь иногда сходство с образами сновидений.

4. Обучение действию в экстремальных магических ситуациях, умышленно создаваемых руководителем. Для этого использовались этические пороки учеников. Например, если в ком-то была готовность к корыстному нападению на других людей, то ему предлагалась заведомо для руководителя проигрышная магическая схватка, которая оказывалась полезной для всех ее участников.

5. Еще применялся прием смещения «точки сборки» за счет энерговоздействия руководителя (это называлось «удар нагваля»).

6. Практика медитативного выравнивания энергетических «эманаций» внутри «кокона» по внешним «эманациям» высших пространственных мерностей.

7. Работа с хара, развивающая именно силовой аспект.

8. Использование «олли» (т. е. духов). Это делалось в двух вариантах.

Первый — это «приручение» духов, которые должны были, по замыслу, становиться помощниками и защитниками мага. Такие «олли» были у дона Хуана и его друга дона Хенаро в начале их духовного поиска.

Второй вариант работы с «олли» — это охота за ними. Не будем особо удивляться тому, что такая тенденция появилась среди индейцев, живущих в постоянном общении с дикой природой.

Итак, ученикам объяснялось, что в какой-то момент им обязательно придется встретиться с неким «олли», который вызовет на поединок. В этом поединке можно проиграть, поддавшись страху, но можно и победить. В последнем случае человек приобретает силу этого духа.

Ученики готовились к такой схватке, которая могла состояться в любой момент, воспитывая в себе алертность (т. е. собранность) и другие необходимые каждому бойцовские качества.

На основе этой учебной игры ученики, в частности, проводили работу по развитию нижнего «пузыря восприятия».

… Подводя итоги сказанному, рассмотрим основные разделы этого исключительно богатого ценнейшими теоретическими и практическими разработками учения. Дон Хуан выделял три раздела: а) искусство сталкинга; б) искусство намерения и в) искусство сознания.

В истории рассматриваемой индейской духовной традиции искусство сталкинга первоначально заключалось в том, чтобы пройти, прокрасться незамеченными между непонимающими тебя людьми и прийти к своей цели.

Но в дальнейшем это направление было значительно расширено и приобрело характер прежде всего выслеживания собственных пороков.

Второй раздел — искусство намерения. «Намерение» — это то же самое, что «устремленность» к Высшей Цели. Истинный воин — это и есть человек с верно развитым «намерением».

Образ жизни воина приводил его к «полноте» самого себя, т. е. к тому состоянию, которое в индийской йоге называется «адвайтой» — «нераздвоенностью» на главное и второстепенное, «целостностью» в посвящении себя только Высшей Цели.

Третий раздел — искусство сознания — это и есть буддхи-йога.

Эти принципы и законы имеет смысл изучать и прилагать к себе и к тем людям, которые идут за нами.

ПОСТИЖЕНИЕ МУДРОСТИ ТОЛЬТЕКОВ

— Обстоятельства, при которых произошло мое первое знакомство с учением дона Хуана, — пишет в своей книге «Мудрость тольтеков» Норберт Классен, — сделали «магию» для меня не только помощницей в жизни, но и моим жизненным путем. В то время у меня был рак крови, и я подвергался многолетнему сложному лечению. И тут оказалось очень кстати тольтекское учение о жизни воина, который воспринимает все на своем жизненном пути как вызов, вместо того чтобы жаловаться на судьбу и погрузиться в жалость к самому себе. Оно придало мне мужества без оговорок начать мою собственную борьбу против болезни и в конце концов выйти из нее победителем.

Книги Кастанеды предлагают множество различных таинственных техник, которые позволили мне самому бросить взгляд на мир и переживания магов. Я экспериментировал, в частности, со сновидением и уже очень скоро получил удивительные результаты в этой необыкновенной области обычно не используемых возможностей нашего человеческого сознания. Я начал понимать, что стерильное, рациональное осознание реальности в наше время скрывает от нас существенные аспекты собственно человеческого бытия, и все более концентрировался на практическом познании мудрости тольтеков.

С течением времени я нашел нескольких спутников, которые точно так же открывали себя впечатлениям необычной реальности, куда указали нам путь книги Кастанеды. Спустя несколько лет после моего первого контакта с книгами Кастанеды я начал изучать философию в университете, что дало мне глубокое понимание тольтекского учения.

Оказалось, что знания тольтеков вовсе не являются чем-то столь чужеродным в истории философии, как это кажется на первый взгляд, но обладают такой стройной логической последовательностью, что едва ли уступают научной строгости и последовательности западноевропейского научного описания мира. По моему мнению, восприятие этого учения как «чужеродного» происходит, скорее всего, из трудновоспринимаемого нами, европейцами, индейского контекста, из которого и вырастает это учение. К большому счастью, я нашел во время моей учебы в университете одного преподавателя философии — доктора Хорхе Миранда-Луицага, который не только является знатоком индейской философии, но и сам — потомок южноамериканских индейцев аймара. Он помог мне значительно расширить область понимания произведений Кастанеды.

Древнейшие постройки тольтеков

Все эти события и постижения привели к написанию данной книги, в которой я попытался представить оба направления моего подхода к знанию тольтеков: путь разума в форме сравнения с трудами западноевропейской философии и путь сердца, путь практики в форме подробного описания важнейших тольтекских техник. Любой другой подход был бы односторонним и недостаточным для целостного освещения тольтекского учения.

Однако сейчас, с выходом в свет книги Кастанеды «Искусство сновидения», меня постигла типичная «судьба» вторичной литературы.

Эта девятая книга преуспевающего автора, похоже, является составной частью тольтекского «великого наступления» на общественность. В это же время в Соединенных Штатах Америки вышли еще две очень важные книги по данной теме, которые впервые представляют женскую сторону тольтекского мира в его единстве. Первая — это книга Флоринды Доннер «Жизнь-в-сновидении». Вторая — книга Тайши Абеляр «Магический переход», своего рода параллельное произведение к книге Флоринды Доннер, к которой Кастанеда лично написал предисловие.

Все эти публикации показывают, что, видимо, начинается новая эра, в которую мудрость тольтеков уже не будет тщательно скрываться от общества.

Кто же такие, однако, эти тольтеки и что представляет собой их система знаний? В интервью, которое взяла у Кастанеды аргентинская писательница Грисиела Корвалан, мы читаем: «Согласно Кастанеде, слово «тольтекский» имеет очень широкий диапазон значений. О некоем человеке говорят: «Он — тольтек», как о другом «Он — демократ» или «Он — философ». То, как это слово используется, не имеет ничего общего с его антропологическим значением. «Тольтек — это тот, кто знает тайны сталкинга и сновидения. Они все являются тольтеками. Они образуют небольшую группу, которая пытается сохранить живой традицию более чем трехтысячелетней давности».

Известный исследователь Мексики Вольфганг Кордан пишет о термине «тольтек» следующее: «У народов, являющихся преемниками исторических тольтеков, как, например, ацтеки, слово «тольтек» было синонимом слов «образованный человек» или «человек искусства».

Три системы — сталкинг, сновидение и намерение — базируются на абстрактном изучении тольтеков о человеческом восприятии и человеческом сознании.

Особое значение имеет книга немецко-венесуэльской писательницы Флоринды Доннер «Сон ведьмы», потому что Флоринда Доннер рассказывает о мире магов с точки зрения женщины. Великолепная книга, которая могла возникнуть только в результате точного и чувствительного женского взгляда.

Задачей настоящего исследования является подвергнуть точной перепроверке весь комплексный феномен тольтекского нагвализма, учитывая как теоретическую, так и практическую стороны данного учения.

В первую очередь необходимо исследовать теоретические рамки, мировоззренческие основы и предпосылки — по крайней мере, в их первых приближениях. Мы можем это сделать путем сравнительного анализа тольтекского понимания мира с признанными работами западноевропейских гуманитарных наук. Предпосылки для такого «наблюдения» предлагают теория познания Эдмунда Гуссерля, глубинная психология Карла Густава Юнга и религиозные научные исследования Мирчи Элиаде. Этим мы и займемся непосредственно в первой части данной книги «Нагвализм как философия тольтеков».

Во второй части мы займемся перепроверкой практического содержания, то есть верификацией описанных Кастанедой способов действия. Для этой цели автор совместно с группой единомышленников занимался на протяжении многих лет выполнением упражнений согласно принципам тольтекского учения. Результаты данного практического исследования о возможностях человеческого сознания вошли во второй раздел книга «Практические искусства тольтеков».

Наконец, заключение составляют опубликованные до сих пор только в Мексике «Шесть основных положений учения» Карлоса Кастанеды, которые показывают с большой ясностью истинные параметры тольтекского пути.

Глубокое знакомство с миром индейских представлений помогает прийти к более широкому пониманию способа мышления и действия тольтеков. Восприятие сообщений Кастанеды о своей учебе у магов как чужеродных происходит не в последнюю очередь из-за непонимания чуждого для нас культурного контекста, в котором и развилось это учение.

Если посмотреть из такой перспективы, то мы, «цивилизованные», оказываемся на самом деле «дикими», нецивилизованными варварами. Согласно дону Хуану, мы имеем здесь дело с всеобщим человеческим заблуждением, так как искренне верим, что мир действительно таков, каким мы видим его через призму наших предрассудков. На понимании этого заблуждения и строится учение тольтеков.

Искусство сталкинга — основополагающая практическая система тольтекского учения. Поскольку оно называется также «вниманием тоналя», мы будем в дальнейшем называть его коротко — «первое внимание».

Практики данного искусства, называемые сталкерами, придерживаются во всех своих действиях определенного кодекса поведения и предписаний, которые называются «Правилом сталкинга». Вот основные мысли отдельных заповедей:

• Первое предписание правила состоит в том, что все окружающее нас является непостижимой тайной.

• Второе предписание правила состоит в том, что мы должны попытаться раскрыть эту тайну, даже не надеясь добиться этого.

• Третье предписание состоит в том, что мы сами — как часть мира — также представляем непостижимую тайну и, следовательно, равны всему остальному.

Из этих заповедей и вытекает собственно задача сталкеров: они должны активно пытаться понять мир вокруг себя.

Все вещи повседневного мира, будь то пауки, книги, животные, растения или предметы, изготовленные рукой человека, точно так же представляют собой часть мистерии бытия и одновременно — часть великой загадки, которую пытаются разгадать сталкеры. Флоринда, спутница дона Хуана, так выражает подобное положение вещей:

«Воин не знает конца тайны бытия, будь то тайна бытия камешка, муравья или его самого. Ничто не имеет приоритета, все равно и одинаково важно. Также и мы сами равны всему остальному».

Для лучшего понимания вышесказанного следует заметить, что слово «сталкер» буквально означает «выслеживающий». И дон Хуан нередко называет сталкеров «охотниками». На примере охоты поясняется также тольтекское понимание сталкинга:

для успешной охоты охотник должен иметь обширные знания об окружающем мире, об особенностях своего участка для охоты, о поведении и повадках той добычи, на которую он охотится.

Итак, сталкер нуждается прежде всего в двух вещах: с одной стороны, в знаниях о его мире (окружение, поле охоты, добыча) и, с другой стороны, ему нужны подходящие методы, чтобы охота была успешной (ловушки и иные трюки охотника).

Прежде всего сталкер исследует самого себя, потому что собственные плохие качества и способы поведения тоже не что иное, как специфические привычки.

Для достижения этой цели сталкер развивает метод контроля за собственным поведением. Он разрабатывает собственный кодекс поведения, который включает основные заповеди правила сталкинга и делает их применимыми на практике: это семь основных принципов искусства сталкинга.

Первым принципом искусства сталкинга является то, что воин сам выбирает место для битвы… Воин никогда не вступает в битву, не зная окружающей обстановки.

В этом смысле в «первом принципе» речь идет о том, что мы уже говорили об охотнике: если я хочу иметь успех, я должен сначала изучить поле моей деятельности.

Второй принцип искусства сталкинга гласит, что надо отбросить все, не являющееся существенно необходимым. Это означает, что на пути к успеху надо ограничиться необходимыми шагами во всех делах и действиях и не заниматься никакими отвлекающими или мешающими делами. Применение принципа требует не только дисциплины, но и постоянного контроля за своими действиями. К ясному взгляду на собственные способы действия, которые теряют свою сложность и запутанность, добавляется сила логического мышления, которая значительно улучшается при целенаправленном применении.

Третий принцип искусства сталкинга называется «Последняя битва на земле». Сталкер должен ясно осознавать, что каждое его действие может оказаться последним. Никто из нас не имеет гарантии, что наша жизнь продлится дальше этого мгновения. Смерть является самым великим охотником — потому что она никогда не упустит свою добычу. Поэтому смерть имеет в представлении сталкера первостепенное значение.

Четвертый принцип искусства сталкинга звучит: расслабься, будь легким, ничего не бойся! Поскольку человек осознает неумолимость смерти, ему уже нечего бояться, ведь он всегда готов к наихудшему. Он может действовать совершенно отрешенно от забот и ожиданий.

Пятый принцип — контролируемое отступление. «Встречаясь с неожиданным и непонятным и не зная, что с ним делать, воин на какое-то время отступает, позволяя своим мыслям блуждать бесцельно. Если, таким образом, в мыслях или действиях сталкера встречается препятствие, которое не может быть непосредственно преодолено, тогда используется контролируемое отступление. На применении контролируемого отступления строится на практике применение шестого принципа искусства сталкинга — уплотнение времени.

Воин сжимает время, даже мгновения идут в счет. В битве за собственную жизнь секунда — это вечность, вечность, которая может решить исход сражения. Воин нацелен на успех, поэтому он экономит время, не теряя ни мгновения. Это означает на практике не терять в жизни ни секунды времени, действовать одновременно и целенаправленно, и уверенно.

Седьмой принцип искусства сталкинга в том, что воин никогда не выдвигает себя на передний план. Применение этого принципа возможно только после усвоения шести предыдущих. Неуклонное выполнение первых шести принципов приводит, собственно, к очень высокой степени самодисциплины и контроля за своим поведением, которые необходимы, чтобы действительно овладеть седьмым принципом.

Седьмой принцип включает в себя всю последовательность правила сталкинга, а именно — что каждый равен всем остальным и всему остальному. Это «быть равным со всеми» тольтеки называют также «кротостью воина». Дон Хуан так выражает эту квинтэссенцию правила сталкера: «Воин не склоняет головы ни перед кем, но в то же время он никому не позволяет склонять голову перед ним». Выдвигать себя на первый план уже бы означало, что человек пытается возвыситься над другими, ведь многие думают, что они лучше других или важнее других или еще что-то подобное.

Попробуем обобщить воздействие всех семи принципов на практикующего. Их применение ведет — при точной установке — к высокой мере самодисциплины и контроля за собственным поведением. Далее оно ведет к улучшению способности трезво мыслить и прививает терпение и устойчивость в любом виде активной деятельности. Кроме того, развивается способность к активной импровизации в любой возможной ситуации. Мне кажется очень важным заметить здесь, что применение принципов сталкинга ни в коей мере не вредит деланию. Оно не препятствует человеку вести активную социальную жизнь. Поскольку принципы в процессе тренировки могут быть распространены на все без исключения человеческие действия, сталкеру нет необходимости отказываться от чего-то существующего в мире — поэтому сталкеры никогда не являются аскетами.

Таким способом они не только познают обычный мир и обычные человеческие возможности во всех мыслимых вариантах и аспектах, но и обучаются сдвигать свою точку сборки. Сдвиги точки сборки, происходящие при применении техник сталкинга, являются малыми сдвигами, они не ведут к восприятию других миров, а находят выражение в изменении настроения практикующего. Благодаря практике сталкинга проявляются типичные образцы настроения, которые одновременно характеризуют определенные позиции точки сборки.

Тольтеки говорят в связи с этим о «четырех настроениях сталкера»: безжалостность, искусность, терпение и мягкость. Только если четыре этих состояния настроения контролируются практикующим, то есть он может по желанию вызывать их и использовать, он может называть себя сталкером. Каждое из этих состояний настроения требует пояснения, поскольку названия могут ввести в заблуждение.

• Безжалостность — это не жестокость, в понимании сталкеров она означает полное отсутствие жалости, прежде всего жалости к самому себе, но она не мешает сталкеру всегда быть готовым помочь.

Готовность помочь означает для сталкера не желание изменить других, а, напротив, всегда принимать и поддерживать людей такими, каковы они есть.

• Искусность (хитрость) никогда не может быть коварством и предательством, она означает изобретательность, находчивость сталкера во всех ситуациях, его уловки и проделки. Но это не мешает сталкеру одновременно быть очень дружелюбным.

• Терпение никогда не может быть небрежностью или ленью; оно означает для сталкера способность ждать и одновременно способность продолжительное время заниматься одним и тем же деланием.

• Мягкость не равна глупости или слабости, она является выражением свободной от насилия целеустремленности сталкера. Они знают: посредством принуждения никогда ничего не может быть достигнуто — все равно, направлено ли это принуждение против других или против самого себя.

Семь принципов и четыре настроения сталкинга являются необходимыми для каждого практикующего основными упражнениями. Однако на этом практическая деятельность сталкера ни в коем случае не останавливается.

УМЕНИЕ ТОЛЬТЕКОВ —
ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ НАМЕРЕН УМИРАТЬ

Уже много слов сказано о феномене, который последние пол века будоражит умы людей, интересующихся проблемой совершенствования человека. Речь идет о системе трансформации человеческого существа, известной во всем мире под названием тольтекского шаманизма. Древнейшая на Земле магическая традиция шаманов-тольтеков стала известна широкой публике благодаря многочисленным трудам одного из ее последователей — шамана и писателя Карлоса Кастанеды. Здесь очень важно усвоить несколько простых основ, дающих ключ к пониманию тольтекской традиции.

Основа первая

Схема «рождение — жизнь — смерть» накрепко засела в умах современных людей, являясь «тормозом», который не позволяет им понимать любые умопостроения или учения, не укладывающиеся в нее. Однако, согласно учению тольтеков, у человеческого существа есть другой способ завершения жизни. Тольтеки не отрицают смерти, однако смерть предстает в их глазах некоей силой, встреча с которой является рубежом, порогом жизни, переступив за который можно остаться в живых, поменяв свою форму.

Схема жизни шамана-тольтека выглядит примерно так: «рождение — жизнь — встреча со смертью — освобождение». После встречи со смертью и исчезновения из нашего мира шаман не оставляет в нем ничего. Не остается и физического тела — мертвой плоти, подлежащей похоронам. Шаманы-тольтеки уходят полностью, вместе с физическим телом, поэтому хоронить после завершения жизни шамана попросту нечего. Физическое тело трансформируется в энергию и исчезает бесследно.

Когда со смертью встречается обычный человек, он умирает, его тело хоронят. Когда со смертью встречается шаман, он покидает наш мир, сохранив жизнь и обретя свободу. Его не хоронят по причине отсутствия предмета похорон — тела, а отсутствует оно потому, что шаман не умирает, а уходит. Невероятно? А никто и не призывает верить в это. Вопрос о доказательствах будет рассмотрен ниже.

Основа вторая

Шаманы считают человека со всеми его компонентами лишь зародышем другого существа — более свободного и совершенного. То, что принято называть «человеком», по понятиям тольтеков, это что-то вроде яйца или куколки, из которой может появиться совершенно иная форма жизни, нимало не напоминающая свой прежний вид.

Человека принято обозначать словом «кокон», включающим в себя все его компоненты — как физические, так и чисто энергетические. Иными словами, цель жизни человека, по убеждению шаманов, — это превращение в другое существо, которое как раз и является «законченным продуктом» природы, вершиной совершенства для нашего биологического вида. Несмотря на логичность построений, большинству людей нелегко поверить и в это. Но никто и не призывает верить… Разумеется, нелегко принять вот такой подход к себе, когда тебе с детства вдалбливали, что человек — венец творения природы. Но когда-то все были убеждены, что Земля — центр Вселенной и Солнце крутится вокруг него, а тех, кто говорил, что все наоборот, могли запросто сжечь на костре.

Основа третья

Разумеется, исход встречи со смертью определяется тем, был ли человек готов к ней должным образом. Исход этой неизбежной встречи может быть положительным (т. е. окончиться освобождением), только если при жизни человек произвел в своем коконе ряд изменений. Эти так называемые трансформационные изменения состоят частично из усилий самого человека, для чего в тольтекской традиции есть система упражнений и тренировок, частично — из передаваемых другими шаманами настроек. Настройки кокона — это некоторые энергетические изменения, которые вносятся в начинающего шамана его преподавателями — шаманами со стажем. Они наследуются в тольтекской традиции (как и во многих других учениях и оккультных школах), передаваясь новым последователям от старых. Речь не о наследовании по родственной связи (дети от родителей), а о целенаправленном волевом воздействии одного шамана на другого, чтобы сделать его кокон более совершенным. Настройки помогают ускорять процесс трансформации, а некоторые ступени тренировок вообще невозможны для людей, чей кокон не подвергался влиянию старшего шамана, т. е. настроек не имеющих. Комплекс условий и последовательность действий, которые делают возможным благоприятный исход встречи со смертью, называется «правилом». Согласно ему, тольтеки постоянно тренируются и совершенствуются, чтобы результатом их неизбежной встречи со смертью явились освобождение и уход, а не распад и похороны, как у большинства людей.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Теперь поговорим о доказательствах. Максимум того, что могут сделать шаманы, — рассказать о той возможности бессмертия, которую они реализуют, и предложить последовать за ними. Большинство людей неспособно на такой шаг, потому что тольтекская система, возраст которой около 10 тысяч лет, достаточно трудна в освоении, требует немалых усилий и грозит опасностями. Тут наступает «момент истины» — человек должен выбрать, хочет ли он бороться за бессмертие, или хочет тихо и спокойно дожить свою жизнь, чтобы умереть, как все. Большинство людей выбирает второе, и шаманы относятся к этому выбору с уважением, потому что понимают, чем он продиктован.

Если же кто-то осмелится ступить на путь воина-шамана, то он должен отделиться от остальных людей и пойти с шаманами, вбирая в себя все тяготы и преимущества этого пути. И тогда появляются доказательства. Молодой практикующий начинает меняться — частично из-за своих тренировок, частично вследствие полученных от старших шаманов настроек. Его восприятие расширяется, чувствительность растет, он получает доступ к невиданным ранее силам Вселенной.

Тольтеки не призывают верить: учение древних шаманов — это не предмет веры, не религия. Это комплекс действий по изменению себя. Либо человек делает это — и тогда получает все доказательства и силу настоящего шамана-воина, либо находит предлоги, чтобы этого не делать, — и тогда он остается на месте, а шаманы продолжают идти своей дорогой. Такой человек им неинтересен, потому что, что бы ни сделал он в своей жизни, ее исход известен заранее: он рано или поздно умрет. Понять тольтекскую дисциплину и получить доказательства возможно, но для этого надо приложить усилия и потратить время. Пройти этот путь может только тот, кто имеет твердое намерение. Намерение не умереть, а, встретившись со смертью, стать свободным и совершенным существом, как это и предписано человеку природой.

Шаманами становятся по указанию всеобъемлющей силы, пронизывающей все сущее. В христианстве это называется «Святой Дух», в брахманизме — «Брахма», у тольтеков «дух» — безликая абстрактная сила, взаимодействуя с которой шаманы добиваются трансформации. В какой-то момент эта сила приходит в движение — и, что бы там ни было, но человек, которого это касается, так или иначе встретит на своем пути обученного воина-шамана.

Если человек пытался развить себя, пытался измениться и у него это получилось — дух укажет на него, и он непременно взглянет в глаза шамана и снова, как и его предшественники тысячи лет назад, будет выбирать: прожить жизнь обычного человека и умереть или пойти трудным путем шамана, получив огромную силу и шанс обрести бессмертие.

Когда человек готов, дух указывает на него. Так было всегда, и это правило не знает исключений.

Что такое тольтекский путь воина-шамана? Читая труды Кастанеды и других последователей, стоит помнить, что все это — не описание странных магических действий и непонятных истин. Все, что написано, — это рассказы об уникальной возможности для нашего биологического вида — о возможности подлинного бессмертия и запредельного совершенства.

Эти рассказы — побуждение к действию, к тому, чтобы сформировать намерение трансформации, чтобы изменить себя и, следуя жесту духа, двинуться по пути к бессмертию и силе. Учение тольтеков — для тех, кто не намерен умирать, кому мало простой и предсказуемой человеческой жизни, кому нужна свобода. Шанс бессмертия дан всем, но воспользоваться им может лишь тот, для кого все это имеет значение.

НАРУШИВШИЙ МОЛЧАНИЕ
Кристоф Бурсейе. «Мятежник и смутьян»

Выход в ноябре 1977 года книги «Второе кольцо силы» ознаменовал возвращение писателя, молчавшего в течение трех лет. Кастанеда не изменил своей столь необычной поэтике. От книги к книге он держит марку и изображает себя скромным летописцем неощутимой реальности. В «Сказках о силе» дон Хуан увлекает нас в царство восприятия: «Мы — чувство, и то, что мы называем телом, — пучок светящихся волокон, имеющих сознание».

Что думать о подобном видении? Что его создали психотропные грибы, или речь идет о революции восприятия? В книге «Путешествие Кастанеды» Ричард де Милл говорит, что описание человека в виде яйца из световых волокон взято у английского йога Рамахарака, он же Уильям Уолкер Эткинсон. В книге «Четырнадцать уроков философии йоги и восточный оккультизм», опубликованной в 1903 году, можно найти исчерпывающее описание яйца.

Дон Хуан дает более пространное описание теории волокон: «Мы, светящиеся существа, родились с двумя кольцами силы, но можем использовать только одно из них, чтобы создать мир». Каждое кольцо представляет собой некую категорию. Одно заключает в себе разум, который позволяет создать мир, и управляет тоналем. Другое кольцо — воля, которая помогает достичь нагваля.

Таким образом, «Второе кольцо силы» посвящено нагвалю. Никого не удивляет, что уже в самом начале книги Карлос оказывается в конце дороги: «Я стоял в месте, где асфальт неожиданно обрывался».

Хуана и Хенаро теперь нет. Их заменили женщины. «Второе кольцо силы» можно назвать книгой женщин. В ней мы встречаем необычную теорию женственности. Женщины названы воинами ветра, часто не способными управлять своей силой. Подобно четырем ветрам, Карлоса окружают четыре женщины.

Что же это за женщины, которые появляются в книгах Кастанеды с 1977 года? Имеет ли автор в виду уже сложившийся круг людей? Нам известно, что некое объединение существует по меньшей мере с 1971 года.

Фигурально выражаясь, под влиянием Карлоса находится много женщин, а также несколько мужчин. Среди адептов следует выделить совсем юную девушку Патрисию Ли Патин. 23 января 1977 года она вышла замуж в Лас-Вегасе за некоего Марка Вуда Силлифента. Ей нет и двадцати. Со своей стороны, Силлифент уже несколько лет входит в число приближенных Карлоса. Он брат голливудского сценариста Стерлинга Силлифента, который также страстный поклонник Кастанеды. Стерлинг готовится к съемкам фильма «Учение дона Хуана». Похоже, начиная с 1977 года Патрисия Ли Патин очень тесно общается с Кастанедой.

К той же группе принадлежат Беверли Мэдж Эймс, Реджин Тол, а также Мэриенн Симко и Кэтлин Полманн.

Мэриенн Симко была «завербована» Мэри Джоан Баркер. Очень скоро она становится самым ярым «доктринером» среди учеников Кастанеды. Именно она познакомит Карлоса с Реджин Тол. А та приведет Кэтлин Полманн, хрупкую и нежную молодую женщину…

5 сентября 1974 года Карлос Кастанеда, Мэриенн Симко, Реджин Тол, Беверли Мэдж Эймс и Мэри Джоан Баркер открывают фирму «Герменевтике», целью которой является «производство документальной этнологии». Параллельно существует другая компания, «Тольтек артисте». Ее создатель — Трейси Крамер, новый агент Карлоса. В отличие от Неда Брауна, Крамер входит в число адептов Кастанеды. На самом деле «Тольтек артисте» — его артистическое агентство. Таким образом, Карлос заложил легальную основу для управления дивидендами, приобретения недвижимости и постоянного наращивания капитала.

24 сентября 1975 года этот мечтатель, твердо стоящий на земле, составил завещание, отписав всю недвижимость Мэри Джоан Баркер, Мэриенн Симко, Беверли Мэдж Эймс и Реджин Тол.

Символический жест. Отныне Кастанеда окружает себя «гаремом»? Каковы истинные отношения, связывающие его с этими женщинами, самой старшей из которых едва исполнилось тридцать?

Нам известно, что с 1973 года он живет в доме в Вествуде. Там же живут многие его последовательницы. Сказать по правде, состав «женской свиты» постоянно меняется.

Стоит ли попытаться всех подсчитать? В 1977 году «гвардия приближенных» состоит из Патрисии Ли Патин (будущей Нури Александер), Марка Вуда Силлифента (будущего Ричарда Раяло Уиттекера, а также Марка Остина), Трейси Крамера (будущего Джулиуса Рекорда), Беверли Мэдж Эймс (будущей Беверли Эванс), Кэтлин Эдер Полманн (будущей Кэрол Тиггс), Мэриенн Симко (будущей Таишы Абеляр), Маргареты Нието, Глории Гарвин и Реджин Тол (будущей Флоринды Доннер-Грау), не считая Мэри Джоан Баркер, его «официальной» подруги с 1960 года.

Подражая Карлосу, все стараются уничтожить собственное «я», меняя имена на псевдонимы, уничтожая личные бумаги, сжигая детские фотографии, порывая с семьей и друзьями.

Во «Втором кольце силы» Карлос долго беседует с женщиной по прозвищу Ла Горда. Но существует ли она на самом деле? Этому нет никаких доказательств. Возможно, Карлос сознательно создает собирательный образ. По его просьбе Глория Гарвин иногда отвечает на телефонные звонки от имени Ла Горды. Этот человек — настоящий пожиратель женщин. Что касается Глории Гарвин, она внесет свой вклад в написание коллективной книги под руководством Уильяма Клюлау-младшего «Четыре этюда наскальной живописи», которая выйдет в издательстве «Баллена». Ее глава будет называться «Шаманы и символы в наскальной живописи».

На страницах книги Кастанеда упоминает ребенка, которого он когда-то горячо любил. И ему на память приходят слова дона Хуана, произнесенные перед знаменитым прыжком в нагваль: «Ты любил его, ты развивал его ум, ты желал ему добра, теперь ты должен его забыть».

Может быть, этот мальчик Карлтон Джереми? Правомерно ли делать вывод, что, завещав все четырем женщинам, Кастанеда лишил его наследства?

Во «Втором кольце силы» сформулирован новый постулат: «Все мы — тольтеки». В памяти сразу возникает название фирмы Трейси Крамера «Тольтек артисте».

Каждый член «группы» Кастанеды фактически становится представителем загадочного народа тольтеков, якобы выжившего в строжайшей секретности. «Тольтек» — ключевое слово, означающее магов.

«Второе кольцо силы» знаменует переход к новому циклу. Дон Хуан исчез, осталась только группа, причисляющая себя к таинственному сообществу тольтеков.

Автор много рассуждает об «искусстве видящего сны», определяя его как «внимание». Первое кольцо силы — это внимание тоналя, которое состоит в способности «упорядочить наше восприятие повседневного мира».

Видеть сны в понимании Кастанеды — значит влиять на бессознательное, стать его повелителем. Эта теория уже была развита в «Путешествии в Икстлан».

Теория сновидения Кастанеды совершенно отличается от теории Фрейда. Согласно Фрейду, бессознательное — это то, что от нас ускользает. У Кастанеды, напротив, бессознательное — лишь предварительная ступень. Им можно овладеть с помощью искусства управления сном.

Ссылка на Фрейда может быть вполне оправдана. В «Нью-Йорк таймс» от 22 января 1978 года Роберт Блай прибегает именно к психоанализу. Почему женщин нет в первых четырех произведениях и что означает пятая книга, где женщины играют такую зловещую роль? «Во «Втором кольце силы» женщины страшные, пустые и жадные до силы: донья Соледад хочет убить Кастанеду, чтобы завладеть его «сиянием». Все женщины алчны. Сексуальные сцены, в которых мы видим, как женщина грузно наваливается на Карлоса, если не наоборот, каждый раз наводят ужас. Роберт Блай с Карлосом совершенно не церемонится. Но, возможно, он освещает здесь основной пункт. Этот мужчина, который играет с женщинами, соблазняет и бросает их, который

упивается ими и опутывает их ложью, не напоминает ли он знаменитого литературного персонажа по имени… Дон Жуан?

В начале восьмидесятых годов путь Кастанеды с каждым днем становится все более извилистым. Отныне писатель богат, его книги продаются сотнями тысяч экземпляров. В то же время автор «Путешествия в Икстлан» продолжает негласное формиро-ванне своей группы «магов», которая теперь насчитывает около пятнадцати человек.

Однако интерес к нему постепенно падает. Времена изменились, период успеха миновал. Вчера Карлос привлекал внимание и дразнил критиков. Но прошлые скандалы отныне всего лишь воспоминания, смытые волной прибоя.

Кастанеда теперь принадлежит новому модному течению «новый век». Во многих отношениях «новый век» представляет собой остатки движения хиппи. Под этим безличным термином скрывается возрождение разнообразных практик: спиритизма, гадания по кристаллу, шаманизма, ясновидения, изучение прошлых жизней, гипноз, биологическое питание…

ВИКТОР ПЕЛЕВИН О КАРЛОСЕ КАСТАНЕДЕ

Кастанеда официально не был запрещен в предперестроечном Советском Союзе…

Самый красивый трюк Кастанеды был основан на популярной вере в существование вымысла и реальности. Эта вера принимает за очевидный факт, что существует качественное различие между двумя видами книг. Если первая излагает удивительную историю, которая никогда не происходила с вымышленным персонажем, то вторая — удивительную историю, которая никогда не произойдет с вами…

Кастанеда эксплуатирует этот психический феномен, который, между прочим, он описал в своих книгах с непринужденностью и блеском, не доступной никакому другому современному пророку, по крайней мере из деловых кругов. Его работа воспринималась как документ, хотя позже его издатели скромно переместили ее в таинственную категорию «мистика». Но если западный массовый книжный рынок безоговорочно поместил дона Хуана среди явлений поп-культуры 1960-х и 1970-х годов, то в Советском Союзе он был тайным знанием для небольшой группы избранных даже десятилетие спустя. Если некоторые из западных читателей воспринимали термин «документальная литература» как маневр для увеличения продаж, то нам такой взгляд был полностью чужд.

Это уже была не просто документальная литература, это была контрреальная литература, где комбинация различных факторов создавала совокупный эффект такой силы, что некоторые читатели видели сны наяву еще час после того, как они читали об искусстве видеть грезы. А некоторые были в силах осуществить девиз дона Хуана: «знание — сила».

Было место в Москве, называемое Птичьим рынком. Однажды, когда мне едва перевалило за двадцать, я, проходя мимо длинного прилавка с растениями, увидел странный лысый кактус с табличкой Lophophora Williamsii. Название что-то напоминало. Я вспомнил, где я видел эти слова, — в предисловии к книге Кастанеды. Это было латинское название того одушевленного растения, которое дон Хуан обычно называл «мескалито». Мескалито был растением и духом одновременно.

Следующие несколько недель стали неразрешимой загадкой для кактусоводов Москвы. Казалось, крупный новый игрок ворвался в их небольшой мирок. Он действовал с неслыханным размахом и исчез бесследно после полного истощения московских запасов специфического кактуса, известного главным образом красивыми цветками и полным отсутствием шипов.

Некоторые особи пейота были тяжелыми, зрелыми и темными, другие — легкими, зелеными и малюсенькими. Одни росли из серого песка, иные были привиты к другому кактусу, образуя вместе с ним странного горбатого монстра. Я помню пол моей комнаты, превращенный сумерками и мощью моего энтузиазма в бесплодное пространство пустыни Сонора, где я так часто бывал с доном Хуаном и Карлосом во время их прогулок. Ходьба по пустыне требовала особой осторожности, поскольку ее поверхность была покрыта пластмассовыми цветочными горшками различных форм и расцветок, расставленных особым порядком, подобно армии, готовящейся к сражению. А как гласит история, если есть армия, готовая к битве, начало битвы — это лишь вопрос времени.

К сожалению, мескалито сказал мне «нет». Это растение требует очень много солнца и особую почву, чтобы произвести мескалин в количестве, достаточном для вызова его благородного духа. Несмотря на то что число съеденных мной бутонов вызвало бы у дона Хуана свист почтительного недоверия, результат был нулевым или очень близким к тому: род едва ощутимого искажения восприятия, которое было заметно лишь потому, что я страстно жаждал его и выискивал в себе его признаки. Я шел по лесу, смотрел на закат, не чувствуя ничего особенного, кроме скрипа песка на зубах. Однако мой мескалитовый трип имел один весьма неожиданный побочный эффект. Два дня спустя началась перестройка.

Что же заставляет меня возвращаться к Кастанеде? Я все знаю относительно той иронии, которой так привлекают его книги — во многих случаях она обоснованна. Моя собственная проблема с метафизической моделью Кастанеды много глубже, чем вся критика, которую я выслушал. Независимо от того, какие ошибки содержат его книги, они обладают очень редким качеством, определить которое трудно в собственных терминах Кастанеды. Они имеют душу.

Пустыня Сопора

Но все же я люблю его. Даже с синеватым ореолом. Он очень похож на тот горбатый монстр-кактус. Он не имеет голографического сертификата, что он подлинный Пейот, он не может приподнять над землей и, возможно, не имеет даже права называться кактусом. Но он дарит вам незначительный побочный эффект, который вдруг делает центр краем, а край — центром. Со всеми своими фокусами и провалами он сияет высоко над пестрой толпой многих «своим особенным голосом» на крутом маршруте от мрака до забвения. Независимо от того, какие ошибки содержат его книги, они обладают очень редким качеством, его трудно определить иначе, чем в собственных терминах Кастанеды: они имеют душу».

«ГРУППА» КАСТАНЕДЫ
Грасиела Корвалан: интервью с Карлосом

Грасиела Корвалан является профессором испанского языка в Вебстерском колледже в Сент-Луисе, штат Миссури. Когда Грасиела задумала книгу, состоявшую из серии интервью с мистически настроенными мыслителями Нового Света, она написала письмо Карлосу Кастанеде с просьбой о встрече. И вот как-то вечером Карлос позвонил ей и сказал, что принимает ее просьбу. Он объяснил также, что решил дать ей интервью, потому что она не имеет отношения к официальной прессе. Карлос назначил Грасиеле встречу в Калифорнии на территории колледжа УКЛА. Он попросил также, чтобы интервью было сначала опубликовано на испанском языке, и впервые Грасиела опубликовата его в аргентинском журнале Mutantian.

— Около часу дня я и мой друг приехали в колледж УКЛА, — рассказывает Грасиела. — Следуя указаниям Кастанеды, мы подъехали к будке охранника. Я оглянулась и увидела, что он идет по направлению к машине. Кастанеда был одет в синие джинсы и розовую куртку с открытым воротом. Я спросила его, можно ли мне во время нашей беседы использовать магнитофон.

— Нет, лучше не надо, — сказал он, пожав плечами. Мы подошли к машине, чтобы взять с собой наши блокноты и книги.

С самого начала Кастанеда задал тон нашей беседы. Также оказалось, что все вопросы, которые я с таким усердием готовила, оказались мне не нужны. В ходе нашего телефонного разговора он предупредил меня, что хотел бы поговорить с нами о том проекте, в котором он принимает участие, и о серьезности и важности его исследований. Мы разговаривали на испанском, которым он владеет очень живо и с большим чувством юмора. Кастанеда — настоящий мастер искусства разговора. Мы разговаривали с ним семь часов, и за это время ни его энтузиазм, ни наше внимание ничуть не ослабли. Часто он начинал употреблять типичные аргентинские выражения, что можно было расценить как дружеский жест по отношению к нам, ведь мы были аргентинцами.

В этот вечер Кастанеда старался вести разговор на уровне, который трудно назвать интеллектуальным в общем смысле этого слова. Хотя он, очевидно, много читает и знаком с разными течениями современной мысли, он ни разу не привел никаких сравнений с другими традициями прошлого и настоящего. Он передает нам «учение тольтеков» посредством конкретных образов, которые теряют свое значение, если пытаться трактовать их умозрительно. Таким образом, Кастанеда не только послушен своим учителям, но и полностью верен тому пути, который он выбрал, он не хочет загрязнять свое учение какими-либо чуждыми идеями.

Мы считали, что его книги, которые повлияли так сильно на нас и на многих других, имеют большое значение. Нас очень интересовало, что же было источником его учения.

Каменная ступка уичолей в виде пейотля

Он сказал нам, что дон Хуан учил его, что существует целостная совершенная энергия, которая позволяет отдавать себя всего каждый настоящий момент.

— Отдавать себя всего в каждый момент — это его принцип, его правило, — сказал он.

Я сказала, что финальная сцена «Пути в Икстлан» наполнена энергией.

— Да, энергия — это подходящее слово, — ответил он на это.

Продолжив разговор об этой книге, я сказала ему, что некоторые сцены мне показались очень гротескными, и я не могла понять этого. Кастанеда согласился со мной.

Да, поведение этих женщин действительно гротескно и ужасно, но это было необходимо, чтобы вступить с ними во взаимодействие, — Кастанеда нуждался в таком шоке.

— Без противника мы ничто, — продолжал он. — Противник должен быть человеком, жизнь — это война, мир — это аномалия. — Говоря о пацифизме, он назвал его «абсурдным», по его мнению, человек предназначен для «успехов и сражений».

Не сдержавшись, я сказала ему, что не могу согласиться с тем, что пацифизм абсурден.

— Как насчет Ганди, что вы думаете о нем? — спросила я.

— Ганди не пацифист, а один из самых великих воинов, которые когда-либо существовали, и какой воин!

Я поняла, что Кастанеда придает словам особое значение. Пацифизм, который он имел в виду, не мог быть пацифизмом слабых, тех, у которых кишка тонка, чтобы быть, и поэтому занимающихся чем-то еще, тех, кто ничего не делает, потому что у них нет цели или жизненной энергии, такой пацифизм предполагает полное самооправдание и гедонистическое отношение к жизни.

— Да, напичканные наркотиками гедонисты! — сказал он, имея в виду наше общество, в котором так мало ценностей, воли и энергии.

Кастанеда не стал более углубляться в разговор на эти темы, и мы не стали просить его об этом.

…Позже он рассказал нам о членах своей «группы», о которых мы знали из его книг. Он сказал нам, что дон Хуан был индейцем яки из штата Сонора, Паблито был индейцем племени миштеков, Нестор был масатеком (из Масатлана, провинции Синалеа), и Бениньо был из племени цоцилей. Он особо подчеркнул, что Хосефина была мексиканкой, а не индеанкой, и что один из ее дедушек был французом. Ла Горда, так же как дон Хенаро и Нестор, была из племени масатеков.

Мы хотели узнать, на каком языке он разговаривает с людьми из своей группы и на каком языке они чаще всего разговаривают между собой. Я напомнила ему, что в некоторых его книгах есть ссылки на различные индейские языки.

— Мы разговариваем между собой по-испански, — сказал он. — Кроме того, Хосефина и женщина-тольтек не индеанки. Я очень плохо говорю по-индейски, разве что могу сказать отдельные фразы вроде приветствий и других выражений.

Я воспользовалась паузой в разговоре и спросила его, доступна ли та задача, которую они выполняют, всем людям, или с ней имеют дело только избранные. Уместно ли учение тольтеков, и имеет ли ценность опыт его группы для всего человечества? Кастанеда объяснил нам, что каждый из членов группы выполняет свою особую задачу как в районе Юкатана, так и в других районах Мексики.

Когда кто-либо выполняет задание, он многому учится, открывает для себя много вещей, применимых к ситуациям повседневной жизни.

Затем мы стали говорить про любовь, про то, что часто имеют в виду под этим словом. Все его комментарии развенчивали те представления о любви, которые обычно так распространены.

— Я дорого заплатил за то, чему научился. Я тоже томился от любви. Дону Хуану пришлось изрядно потрудиться, чтобы дать мне понять, что нужно разорвать некоторые связи. Я расстался со своей девушкой следующим образом. Я пригласил ее пообедать со мной в ресторане. Во время обеда произошло то же, что и всегда, она стала кричать на меня и всячески меня оскорблять. Я воспользовался случаем и под тем предлогом, что мне нужно что-то взять в машине, ушел и не вернулся. Перед тем как уйти, я спросил ее, есть ли у нее деньги, я хотел убедиться, что она сможет расплатиться и вернуться домой на такси. С тех пор я ее не видел, — сказал он.

Кастанеда объяснил нам, что тольтеки считают секс огромной тратой энергии, которая необходима для других целей. С этой точки зрения становятся понятными его утверждения об аскетических отношениях между членами группы.

— С мирской точки зрения жизнь, которой живет «группа», и взаимоотношения между ее членами — это что-то неслыханное и неприемлемое. Я тоже никак не мог в это поверить. У меня ушло много времени на то, чтобы все это понять, но в конце концов я согласился с этим, — сказал Кастанеда.

Кастанеда уже говорил нам до этого, что человек, у которого появляются дети, теряет особую остроту. Это происходит потому, что «острота» — это особая сила, которую дети забирают у своих родителей, просто родившись на свет. Эта пустота, которая образуется в человеке, должна быть заполнена или восстановлена. Необходимо восстановить ту силу, которую вы потеряли. Он также дал нам понять, что длительные сексуальные взаимоотношения партнеров приводят к энергетическому истощению.

При взаимоотношениях всплывает разница между партнерами, это приводит к тому, что некоторые качества партнера отвергаются.

Поэтому, когда рождается ребенок, то каждый партнер инстинктивно выбирает для него то, что ему больше нравится у другого, но нет никакой гарантии, что выбор будет действительно правильным.

— С точки зрения рождения ребенка лучше случайность, — считает Кастанеда. Он попытался объяснить нам это еще более подробно, но снова предупредил, что ему самому многое в этом непонятно.

Много раз в течение этого вечера мы возвращались к теме человеческой формы и шаблона. С разных сторон изучая этот вопрос, мы все больше понимали, что «человеческая форма» похожа на тяжелый панцирь, покрывающий человека.

— Человеческая форма выглядит как полотенце, которое закрывает человека с головы до ног. За этим полотенцем находится нечто похожее на яркую свечу, которая постоянно расходуется. Когда она сгорает полностью, то человек умирает.

Затем появляется Орел и пожирает человека, — сказал Кастанеда.

— Видящими называют тех, кто может видеть человека как светящееся яйцо. Внутри этой светящейся сферы находится что-то наподобие свечи. Если видящий видит, что свеча небольшого размера, значит, жизнь человека близка к своему концу, даже если он выглядит очень сильным, — добавил он.

Неожиданно Кастанеда вспомнил игру, в которую молодые тольтеки играли часами.

— Это игры неделания, — пояснил он. — Игры, в которых нет установленных правил, а приходится вырабатывать их уже во время игры. Поскольку в такой игре нет четких правил, то поведение игроков непредсказуемо, и им нужно быть очень внимательными. Одна из таких игр состоит в том, что нужно подавать противнику ложные сигналы. Это что-то наподобие игры в перетягивание каната.

В игру неделания играют три человека, для этого необходимы веревка и две подвески. Один из участников привязывается веревкой и подвешивается на подвесках. Два других игрока должны тянуть за веревку и подавать различные обманные знаки. Все должны быть очень внимательны, если один из игроков тянет веревку, то второй тоже начинает это делать, и тот, кто висит посередине, пытается перетянуть их обоих.

Игры неделания развивают внимание, можно сказать, что это упражнение на концентрацию, так как они требуют от того, кто их выполняет, полной сосредоточенности на выбранной цели.

СЭМ КИН: ИНТЕРВЬЮ С КАРЛОСОМ КАСТАНЕДОЙ

Кастанеда в интервью с Сэмом Кином рассказал, что однажды дон Хуан спросил его, считает ли он себя равным ему. Хотя на самом деле он никогда об этом не задумывался, он снисходительным тоном сказал: «Да».

— Я думаю, что мы не равны, — сказал дон Хуан. — Потому что я охотник и воин, а ты больше похож на сводника. Я готов в любой момент подвести итог своей жизни. Твой маленький мир печали никогда не будет равен моему.

Сэм Кин: Следя за доном Хуаном на протяжении ваших трех книг, я подозревал, что он был творением Карлоса Кастанеды. Он слишком хорош, чтобы быть настоящим, — мудрый старый индеец, чье знание человеческой природы превосходит знание почти любого человека.

Кастанеда: Предположение о том, что я придумал такую личность, как дон Хуан, невероятно. Он вряд ли является таким типом персонажа, к изобретению которого могла бы привести моя европейская интеллектуальная традиция. Я даже не был подготовлен к тому, чтобы делать те изменения в моей жизни, в которые меня вовлекло общение с доном Хуаном.

Кин: Дон Хуан — не изолированный феномен. Существует ли какое-то общество магов, которое разделяет секретное знание?

Кастанеда: Конечно. Я знаю трех магов и семь учеников, и существует еще больше. Если вы прочтете историю испанского завоевания Мексики, вы узнаете, что католические инквизиторы пытались ликвидировать магию, потому что они рассматривали ее как работу дьявола. Так было повсюду многие сотни лет. Многие техники, которым меня учил дон Хуан, очень старые.

Кин: Некоторые из техник, которыми пользуются маги, находятся в широком применении в других оккультных группах. Люди часто используют сновидения, чтобы искать потерянные вещи, и они отправляются во внетелесные путешествия во сне. Но, когда вы рассказывали о том, как дон Хуан и его друг дон Хенаро заставили ваш автомобиль раствориться среди бела дня, я мог только почесать затылок. Я знаю, что гипнотизер может создавать иллюзию присутствия или отсутствия объекта. Вы думаете, что вас гипнотизировали?

Кастанеда: Возможно, что-то вроде этого. Наши обычные ожидания насчет реальности создаются социальным договором. Нас обучают, как видеть и как понимать мир. Трюк социализации — убедить нас в том, что описания, с которыми мы соглашаемся, определяют границы реального мира. То, что мы называем реальностью, — это только один из способов видения мира, способ, который поддерживается социальным договором.

Кин: Тогда маг как гипнотизер создает альтернативный мир построением различных ожиданий и манипулированием намеками, чтобы создать социальный договор.

Кастанеда: Я пришел к пониманию магии в терминах идеи Талкотта Парсонса о глоссах. Глосс — это совместная система восприятия и языка. Например, эта комната — один из глоссов. Мы насобирали вместе наборы изолированных восприятий — пол, потолок, окно, светильники, ковры и т. п., чтобы создать общность. Но мы должны были быть обучены складывать мир вместе таким способом. Ребенок познает мир с малым количеством предвзятых мнений, пока его не учат видеть вещи тем способом, который отвечает тем описаниям, с которыми каждый соглашается.

Мир является соглашением. Система глоссинга кажется похожей на нечто вроде хождения. Мы должны учиться ходить, но, раз мы учимся, мы подвергаемся синтаксису языка и режиму восприятия, который в нем содержится.

Кин: То есть магия, как и искусство, обучает новой системе глоссинга. Когда, например, Ван Гог порвал с художественной традицией и нарисовал «Звездную ночь», он в результате сказал: вот новый способ взгляда на вещи. Звезды живы и вращаются в своем энергетическом поле.

Кастанеда: Отчасти. Но есть различие. Художник обычно просто переделывает старые глоссы, которые подходят для его членства, которое состоит в том, чтобы быть экспертом по тем смысловым намекам, которые содержатся в культуре. Например, мое первоначальное членство, как весьма образованного западного человека, было в европейском интеллектуальном мире. Невозможно выйти из одного членства, не будучи введенным в другое. Можно только переделывать глоссы.

Кин: Дон Хуан ресоциализировал или десоциализировал вас?

Обучал ли он вас новой системе значений или только методу срывания старой системы, так, что вы могли бы видеть мир как восхищенное дитя?

Кастанеда: Дон Хуан и я не согласны с этим. Я говорю, что он реглоссировал меня; он говорит, что он деглоссировал меня.

Обучая меня магии, он давал мне новый набор глоссов, новый язык и новый способ видения мира. Однажды я почитал дону Хуану немного из лингвистической философии Людвига Виттгенштейна, он рассмеялся и сказал: «Твой Виттгенштейн слишком туго затянул аркан вокруг своей шеи, так что не может никуда идти».

Кин: Виттгенштейн — один из немногих философов, кто мог бы понять дона Хуана. Его замечание, что есть много различных языковых игр — наука, политика, поэзия, религия, метафизика, каждая со своим собственным синтаксисом и правилами, — могло бы позволить ему понимать магию как альтернативную систему восприятия и значения.

Кастанеда. Но дон Хуан считает, что то, что он называет видением, является постижением без всякой интерпретации; это чистое, желающее познавать, восприятие. Магия является средством для этого. Чтобы разрушить уверенность, что мир — это способ, которому вас всегда учили, вы должны научиться новому описанию мира — магии — и затем удерживать старый и новый вместе. Тогда вы увидите, что ни одно описание не является конечным. В этот момент вы проскальзываете между описаниями; вы останавливаете мир и видите. Вы оставлены наедине с чудом; настоящим чудом видения мира без интерпретации. Кин: Как вы думаете, возможно ли выбраться за пределы интерпретации при помощи психоделических средств?

Кастанеда: Я так не думаю. И в этом мои разногласия с такими людьми, как Тимоти Лири. Я никогда не принимал ЛСД, но я понял из техник дона Хуана, что психотроники используются, чтобы останавливать поток ординарных интерпретаций, расширять противоречия внутри глоссов и расшатывать убежденность. Но одни только наркотики не позволят вам остановить мир. Чтобы сделать это, вам нужно альтернативное описание мира. Вот почему дон Хуан должен был обучать меня магии.

Кин: Есть обычная реальность, которая, как мы, западные люди, убеждены, является «тем» единственным миром, и затем есть отдельная реальность мага. Каковы важнейшие различия между ними?

Кастанеда: В европейском членстве мир строится большей частью из того, что глаза сообщают уму. В магии все тело используется как рецептор. Как европейцы, мы видим мир вовне и рассказываем себе о нем. Мы здесь, а мир там. Наши глаза питают наш разум, и у нас нет прямого знания вещей. В соответствии с магией это бремя на глазах необязательно. Мы знаем всем телом.

Кин: Западный человек начинает с предположения, что субъект и объект разделены. Мы изолированы от мира и вынуждены пересекать некоторый разрыв, чтобы попасть в него. Для дона Хуана и его магической традиции тело уже находится в мире. Мы объединены с миром, а не отчуждены от него.

Кастанеда: Это верно. Магия имеет другую теорию воплощения. Проблема магии в том, чтобы настроить и привести тело в состояние готовности, чтобы сделать его хорошим рецептором. Европейцы обращаются со своими телами так, как если бы они были объектами. Мы наполняем их алкоголем, плохой нишей и беспокойством. Когда что-то идет не так, мы думаем, что бактерии проникли в тело извне, и поэтому принимаем какое-либо лекарство, чтобы его вылечить; заболевание не является частью нас. Дон Хуан не верит в это. Для него заболевание — это дисгармония между человеком и его миром. Тело — это сознание, и с ним необходимо обращаться безупречно.

Кин: Это звучит похоже на идею Нормана О. Брауна о том, что дети, шизофреники и лица с дионисийским сознанием считают вещи и других людей расширениями собственных тел. Дон Хуан намекает на нечто подобное, когда говорит, что человек знания обладает волокнами света, которые соединяют его солнечное сплетение с остальным миром.

Кастанеда: Мой разговор с койотом — хорошая иллюстрация различных теорий воплощения. Когда он подошел ко мне, я сказал: «Здравствуй, маленький койот. Как поживаешь?» И он мне ответил: «Я хорошо, а как ты?» Так вот, я не слышал слова обычным способом. Но мое тело знало, что койот что-то говорил, и я перевел это в диалог. Как у интеллектуала, мое отношение к диалогу настолько глубокое, что мое тело автоматически перевело в слова то чувство, которое животное сообщало мне.

Кин: Когда вы в том магическом состоянии сознания, в котором койоты говорят и все ясно и понятно, это выглядит так, как будто весь мир живой и что человеческие существа находятся в сообществе, которое включает в себя животных и растения. Если мы отбросим наши высокомерные предположения, что мы являемся единственной понимающей и коммуницирующей формой жизни, мы сможем понять, что все что угодно разговаривает с нами. Джон Лилли разговаривал с дельфинами. Возможно, мы почувствовали бы себя менее отчужденными, если бы могли поверить в то, что мы не единственная разумная жизнь.

Кастанеда: Мы могли бы быть способны разговаривать с любым животным. Для дона Хуана и других магов не было ничего необычного в моем разговоре с койотом. На самом деле они сказали, что мне следует выбрать более надежное животное в качестве друга. Койоты — обманщики, и им нельзя доверять.

Кип: Какие животные становятся более подходящими друзьями?

Кастанеда: Змеи становятся изумительными друзьями.

Кин: Однажды у меня был разговор со змеей. Как-то ночью мне приснилась змея в мансарде дома, где я жил, когда был ребенком. Я взял палку и попытался убить ее. Утром я рассказал сон своей подруге, и она напомнила мне, что убивать змей нехорошо, даже если они во сне. Она настаивала, чтобы в следующий раз, когда змея появится во сне, мне следует покормить ее или что-то сделать, чтобы помочь ей. Примерно через час я ехал на мотороллере по малоиспользуемой дороге, и там она ждала меня — полутораметровая змея, вытянувшаяся и гревшаяся на солнце. Я подъехал к ней, и она не шевельнулась.

Затем мы смотрели друг на друга какое-то время, и я решил, что мне следует сделать какой-то жест, чтобы дать ей знать о моем сожалении, что пытался убить ее сестру в своем сне. Я приблизился и прикоснулся к ее хвосту. Она свилась и показала, что я нарушил нашу интимность. Так что я отошел назад и просто смотрел. Примерно через пять минут она уползла в кусты.

Кастанеда: Это был очень хороший друг. Человек может научиться вызывать змей. Но нужно быть в очень хорошей форме, спокойным, собранным — в дружелюбном настроении, без сомнений и невыполненных дел.

Кин: Моя змея научила меня, что у меня всегда были параноидальные чувства по отношению к природе. Я считал животных и змей опасными. После той встречи я никогда бы не убил змею, и это стало более правдоподобным для меня, что мы можем находиться в чем-то вроде живого сообщества. Наша экосистема вполне могла бы включать коммуникацию между различными формами жизни.

Кастанеда: У дона Хуана имеется очень интересная теория. Растения, как и животные, всегда влияют на вас. Он говорит, что, если не извиняться перед растениями за то, что вы срываете их, можно заболеть или может произойти несчастный случай.

Кин: У американских индейцев были похожие верования о животных, которых они убивали. Если не поблагодарить животное за то, что оно отдает свою жизнь за то, чтобы вы могли жить, его дух может навредить вам.

Кастанеда: У нас есть общность со всей жизнью. Что-то меняется каждый раз, когда мы бездумно вредим растительной или животной жизни. Мы забираем жизнь для того, чтобы жить, но мы должны быть готовы отдать наши жизни без негодования, когда придет наше время. Мы такие важные и принимаем себя так всерьез, что забываем о том, что мир — это величайшая тайна, которая будет учить нас, если мы будем слушать.

Кин: Возможно, психотропные препараты временно отметают изолированное эго и допускают мистическое слияние с природой. Многие племена и народы, которые сохранили чувство общности между человеком и природой, также сохранили церемониальное использование психоделических средств. Вы использовали пейот, когда разговаривали с койотом?

Кастанеда: Совсем нет.

Кин: Это переживание было более интенсивным, чем подобные переживания, которые у вас были, когда дон Хуан давал вам психотропные растения?

Кастанеда: Каждый раз, когда я принимал психотропные растения, я знал, что я принял что-то и мог всегда усомниться в подлинности моего опыта. Но, когда койот разговаривал со мной, мне нечем было защищаться. Я никак не мог этого объяснить. Я действительно остановил мир и на короткое время полностью вышел из моей европейской системы глоссинга.

Кин: Как вы думаете, дон Хуан живет в таком состоянии сознания большую часть времени?

Кастанеда: Да. Он живет в магическом времени и иногда входит в обычное время. Я живу в обычном времени и иногда погружаюсь в магическое время.

Кин: Любой, кто путешествует так далеко от избитых путей договоренности, должен быть очень одиноким.

Кастанеда: Да. Дои Хуан живет и особенном мире, и он оставил обычных людей далеко позади. Я думаю, что дон Хуан превращает свое одиночество в искусство. Он удерживает и управляет своей силой, жаждой знания и одиночеством и превращает их в искусство.

Кип: Например, когда дон Хуан взял вас в горы охотиться на животных, он сознательно выстраивал аллегорию?

Кастанеда: Да. Его не интересовала охота ради спорта или ради добычи мяса. За 10 лет, которые я знаю его, доп Хуан убил только четырех животных ради моего обучения. Однажды мы поймали кролика в ловушку, которую установили, и дон Хуан полагал, что мне следовало убить кролика, потому что его время вышло. Я был в отчаянии, потому что у меня было такое ощущение, точно я сам был кроликом. Я попытался освободить его, по не мог открыть ловушку. Тогда я пнул ловушку ногой и нечаянно сломал кролику шею. Доп Хуан все время пытался научить меня тому, что я должен принимать на себя ответственность за существование в этом удивительном мире. Он наклонился и прошептал мне на ухо: «Я говорил тебе, что у этого кролика больше нет времени прыгать по этой прекрасной пустыне». Он сознательно выстроил эту метафору, чтобы передать мне знания о путях воина. Воин — это человек, который охотится и накапливает личную силу. Чтобы делать это, он должен развивать терпение и волю и обдуманно двигаться в мире. Дон Хуан использовал драматическую ситуацию настоящей охоты, чтобы учить меня, потому что сам он обращался к моему телу.

Кип: В вашей недавней книге «Путешествие в Икстлен» вы разрушаете то впечатление, полученное от ваших первых книг. Там вы сообщаете, что использование психотропных растений было главным методом дона Хуана при обучении вас магии. Как вы понимаете место психотроников в его учении?

Кастанеда: Дон Хуан использовал психотропные растения только в начальный период моего ученичества, потому что я был таким глупым и петушистым. Я держался за свое описание мира так, как если бы оно было единственной правдой. Психотропики создавали разрыв в моей системе глоссов. Они разрушали мою догматическую уверенность. Но я заплатил ужасную цену. Когда клей, который удерживал вместе мой мир, растворился, мое тело было ослаблено, и понадобились месяцы для восстановления сил.

Кин: Дон Хуан регулярно использует психотропные препараты, чтобы останавливать мир?

Кастанеда: Нет. Он может остановить его по своей воле. Он говорил мне, что для меня пытаться видеть без помощи психотропных растений было бы бесполезно. Но, если бы я вел себя как воин и принимал бы на себя ответственность, я не нуждался бы в них, они бы только ослабляли мое тело.

Кин: Это должно оказаться просто шоком для многих ваших поклонников. Вы являетесь чем-то вроде главного святого для психоделической революции.

Кастанеда: У меня имеются последователи, а у них есть какие-то странные идеи насчет меня. Однажды я шел на лекцию, которую я читал в Калифорнии, Лонг Бич и один парень, который меня знал, указал на меня своей подружке и сказал: «Эй, смотри, это Кастанеда». Она не поверила ему, потому что у нее сложилось представление о том, что я должен быть очень мистическим. Один друг собрал некоторые из историй, которые ходят обо мне. И во все сообщается, что у меня мистические ступни.

Кип: Мистические ступни?

Кастанеда: Да, что я хожу босиком, как Иисус, и у меня нет мозолей. Считается, что меня побивали камнями много раз. Оказывается, я также совершил суицид и умер в нескольких различных местах. Мои одноклассники по колледжу почти запротестовали, когда я начал говорить о феноменологии и необходимости изучать восприятие и социализацию. Они хотели, чтобы им велели расслабиться, отключиться. Но для меня важно понимание.

Кин: Слухи появляются в информационном вакууме. Мы знаем кое-что о доне Хуане, но слишком мало о Кастанеде.

Кастанеда: Это намеренно выстроенная часть жизни воина.

Чтобы проскальзывать в другие миры и обратно, нужно оставаться непредсказуемым. Чем больше вас знают и узнают, тем больше урезается ваша свобода.

Одна из самых ранних вещей, которым дои Хуан научил меня, — это что я должен стереть мою личную историю. Если мало-помалу вы создаете туман вокруг себя, то вас не будут принимать как само собой разумеющееся и у вас будет больше места для изменения.

Кин: Может быть, мы можем быть личными без того, чтобы быть историческими. Вы теперь минимизируете важность психоделического опыта, связанного с вашим ученичеством. Но похоже, что вы не обходите стороной те трюки, которые вы описываете как имущество мага. Какие элементы техник дона Хуана важны для вас?

Кастанеда: Для меня являются самыми подходящими идеи быть воином и человеком знания, с надеждой при известных обстоятельствах быть способным останавливать мир и видеть. Они дали мне мир и уверенность в моей способности управлять своей жизнью.

В то время когда я встретил дона Хуана, у меня было очень мало личной силы. Я проделал длинный путь от места, где я родился, в Бразилии. Внешне я был очень агрессивным и петушистым, но внутри я был нерешительным и неуверенным в себе.

Я всегда создавал себе оправдания.

Дон Хуан однажды обвинил меня в том, что я профессиональный ребенок, потому что я был настолько полон жалости к себе.

Я почувствовал себя как лист на ветру. Я не видел никакого пути в жизни, который бы меня реально увлекал.

Я считал, что все, что я мог сделать, — это хорошо подстроиться к скучной жизни или же найти более сложные формы развлечения, такие как использование психоделиков и марихуаны и сексуальные приключения.

Я все время глядел внутрь и разговаривал сам с собой. Внутренний диалог редко останавливался. Дон Хуан развернул мои глаза наружу и научил меня накапливать личную силу.

Я не думаю, что есть какой-нибудь другой образ жизни, если кто-то хочет жить радостно.

Кин: Похоже, что он поймал вас старым философским трюком о присутствии смерти перед глазами. Я был поражен тем, каким классическим был подход дона Хуана. Я услышал эхо идеи Платона о том, что философ должен изучать смерть перед тем, как обрести любой доступ к реальному миру, и определения Мартина Хайдеггера человека как существа, направленного к смерти.

Кастанеда: Да, но подход дона Хуана обладает особым свойством, потому что он придерживается той традиции в магии, что смерть — это физическое присутствие, которое можно почувствовать и увидеть. Один из глоссов магии таков: смерть стоит слева от вас. Смерть является бесстрастным судьей, который будет говорить вам правду и давать точный совет. Кроме того, смерть не спешит. Она возьмет вас завтра, или на следующей неделе, или через 50 лет.

Кин: В экзистенциальной традиции обсуждение ответственности обычно следует за обсуждением смерти.

Кастанеда: Тогда дон Хуан — хороший экзистенциалист. Когда нет способа узнать, есть ли у меня еще одна минута жизни, я должен жить, как если бы это был мой последний момент. Каждое действие — это последняя битва воина. Так что все должно делаться безупречно. Ничто не может быть оставлено ожидать решения. Кин: Этот мир смерти и решительности — долгий путь от психоделических утопий, в которых видение бесконечного времени разрушает трагическое качество выбора.

Кастанеда: Не бывает больших или малых решений, только решения, которые должны быть приняты сейчас.

И нет времени для сомнений или угрызений совести. Если бы я тратил свое время, сожалея о том, что сделал вчера, я ушел бы от тех решений, которые мне нужно принять сегодня.

Кин: Как дои Хуан учил вас быть решительным?

Кастанеда: Ом говорил с моим телом при помощи своих действий. Мой старый способ был оставлять все на потом и никогда ничего не решать. Казалось нечестным, когда чувствительный человек должен решать. Решения дона Хуана были неотменяемыми настолько, насколько он был в этом заинтересован. Они могли отменяться только другими решениями. Так что я подошел и прикоснулся к нему, и он поднялся и мы пошли домой. Сила влияния этого действия была огромной.

Это убедило меня, что путь воина — это энергичный и мощный способ жить.

Кип: И содержание решения не столь важно, как само действие, совершаемое из принятия решения.

Кастанеда: Это то, что дом Хуан называет «сделать жест».

Жест — это намеренный акт, который предпринимается ради силы, которая приходит после принятия решения. Например, если воин находил змею, которая была неподвижна и холодна, он мог сражаться за то, чтобы найти способ перенести ее в теплое место без того, чтобы оказаться укушенным. Воин мог бы сделать жест просто черт знает зачем. Но он выполнял бы это в совершенстве.

Кин: Похоже, что есть много параллелей между экзистенциальной философией и учением дона Хуана. То, что вы сказали о решении и о жесте, подразумевает, что дон Хуан, как Ницше или Сартр, верит, что воля, а не разум является самой фундаментальной способностью человека.

Кастанеда: Я думаю, что это верно. Что я, возможно, смогу выполнить, — это забрать контроль у своего рассудка. Мой ум находился под контролем всю мою жизнь, и эго убило бы меня скорее, чем потеря контроля. В какой-то момент моего ученичества я стал глубоко депрессивным. Я был ошеломлен ужасом и унынием и мыслями о суициде. Тогда дон Хуан предупредил меня, что это был один из трюков рассудка, чтобы удержать контроль. Он сказал, что мой рассудок заставлял чувствовать мое тело, что нет никакого смысла в жизни. Поскольку мой ум вступил в эту последнюю битву и проиграл, рассудок стал занимать надлежащее ему место, как инструмент тела.

Кип: У сердца есть свои доводы, неизвестные разуму, и так же и у всего тела.

Кастанеда: В этом все и дело. Тело обладает своей собственной волей. Или скорее воля — это голос тела. Вот почему дон Хуан последовательно облекал свои техники в драматическую форму. Мой интеллект мог легко отбросить его мир магии как нонсенс. Но мое тело было привлечено к его миру и образу жизни. И, поскольку тело взяло верх, новый и более здоровый образ жизни был достигнут. Кин: Техники дона Хуана по работе со снами заинтересовали меня, потому что они внушают возможность волевого контроля образов, видимых во сне. Похоже, что он предлагает достичь постоянного, стабильного наблюдения в пределах внутреннего пространства.

Кастанеда: Основной трюк в сновидении — удерживать образы, видимые во сне достаточно долго, чтобы тщательно их рассмотрен». Чтобы обрести этот вид контроля, вам нужно заранее выбрать какую-нибудь одну вещь и научиться находить ее в ваших снах. Дон Хуан предлагал, чтобы я использовал свои руки как точку отсчета и переходил туда и сюда между ними и образами. Через несколько месяцев я научился находить свои руки и останавливать сновидение.

Кин: Похожа ли остановка образов во сне на остановку мира?

Кастанеда: Они похожи. Но есть различия. Как только вы становитесь способны находить ваши руки по вашей воле, вы обнаруживаете, что это только техника. То, что вы получаете, — это контроль. Человек знания должен накапливать личную силу. Но этого недостаточно, чтобы останавливать мир. Необходимо кое-что оставить. Вы должны прервать болтовню, которая идет в вашем уме, и сдаться внешнему миру.

Кип: Из множества техник, которым дон Хуан учил вас, чтобы останавливать мир, какие из них вы продолжаете практиковать?

Кастанеда: Сейчас моя основная дисциплина — это разрывать мои шаблоны. Я всегда был очень зашаблоненной личностью. Я ел и спал по расписанию. К настоящему времени я избавился от такого множества моих привычных способов действия, что скоро я могу стать непредсказуемым и неожиданным даже для самого себя.

Кин: Ваша дисциплина напоминает мне дзенскую историю о двух учениках, хваставшихся чудесными силами. Один ученик заявлял, что основатель секты, к которой он принадлежал, мог стоять на одной стороне реки и писать имя Будды на листе бумаги, который держал его помощник на противоположном берегу. Второй ученик ответил, что такое чудо не впечатляет. «Мое чудо, — сказал он, — в том, что когда я чувствую голод, то я ем, а когда чувствую жажду, то пью».

Кастанеда: Это и был тот элемент вступления в мир, который удержал меня на пути, показанном доном Хуаном. Нет нужды превосходить, трансцендировать мир. Все, что нам нужно знать, находится прямо перед нами, если мы уделим внимание. Если вы входите в состояние необычной реальности, как при использовании психотропных растений, то это только для того, чтобы отступить назад и увидеть то, что вам нужно, — чудесную сущность обычной реальности. Для меня образ жизни — путь с сердцем — не интроспекция или мистическая трансценденция, а присутствие в мире. Этот мир — охотничья земля воина.

Кин: Мир, нарисованный вами и доном Хуаном, полон волшебных койотов, заколдованных ворон и прекрасных магов. Легко понять, как он мог покорить вас. Но как насчет мира современного горожанина? Где

магия там? Если бы мы все могли жить в горах, то могли бы сохранить чудо в живых.

Кастанеда. Я однажды задал дону Хуану тот же самый вопрос. Я настаивал, что мог бы остановить мир и видеть, если бы отправился жить в глуши с ним. Он посмотрел в окно на проезжающие машины и сказал: «Вот там это и есть твой мир». Сейчас я живу в Лос-Анджелесе и нахожу, что могу использовать этот мир, чтобы согласовать свои нужды. Это вызов — жить без установленных шаблонов в шаблонном мире.

Кин: Такой уровень шума и постоянное давление людских масс выглядит разрушающим тишину и одиночество, которые были бы необходимы для того, чтобы остановить мир.

Кастанеда: Вовсе нет. Вы можете использовать шум машин на шоссе, чтобы учиться слушать внешний мир. Когда мы останавливаем мир, то останавливаемый мир — это тот, который мы обычно поддерживаем своим постоянным внутренним диалогом. Раз вы можете остановить внутреннее бормотание, вы перестаете поддерживать ваш старый мир. Вот тогда начинается изменение личности. Когда вы концентрируетесь на звуках, то обнаруживаете, что мозгу трудно категоризировать все звуки, и вскоре вы оставляете эти попытки. Это так успокаивает, когда вы можете отключить разговоры, категоризирование и суждение.

Кин: Внутренний мир меняется, но как насчет внешнего? Мы можем революционизировать индивидуальное сознание, но все еще не касаемся тех социальных структур, которые создают наше отчуждение. Есть ли какое-либо место для общественной или политической реформы в вашем мышлении?

Кастанеда: Я родом из Латинской Америки, где интеллектуалы всегда говорили о социальной и политической революции и где было брошено множество бомб. Но революция лишь немного переменила окружающую жизнь. Не очень много нужно, чтобы разбомбить здание, но чтобы бросить курить или преодолеть хандру, вам нужно переделывать себя. Вот где начинаются настоящие реформы.

Дон Хуан и я недавно были в Таксоне, когда там проводилась Неделя Земли. Какой-то человек проводил лекцию по экологии и бедствиях войны во Вьетнаме. Он все время курил. Дон Хуан сказал: «Я не могу себе представить, что он заботится о телах других людей, когда ему не нравится свое собственное». Наша первая забота должна быть о самих себе. Мне могут нравиться мои знакомые, только когда я на пике энергии и не в депрессии. Чтобы быть в этом состоянии, я должен содержать мое тело в порядке. Любая революция должна начинаться здесь, в этом теле. Я могу изменить мою культуру, но только изнутри такого тела, которое безупречно настроено на этот сверхъестественный мир. Для меня настоящая образованность — это искусство быть воином, которое, как говорит дон Хуан, является единственным способом сбалансировать ужас быть человеком с восхищением быть человеком.

ЗЕМЛЯ — ЖИВОЕ СУЩЕСТВО. Маргарет Раньян
«Магическое путешествие с Карлосом»

Все то, о чем нам рассказывал Кастанеда, имеет параллели и в других мистических учениях и традициях. В его собственных книгах упоминаются «Египетская книга мертвых», «Трактат» Витгенштейна, испанские поэты, такие как Сан-Хуан де ла Крус и Хуан Рамон Хименес, а также латиноамериканский писатель Сесар Вальехо.

Некоторые из этих книг он читал дону Хуану — Карлос любил поэзию. Но ему нравились только первые четыре строчки. Он считал, что то, что следует за ними дальше, — это идиотизм. Он говорил также, что дальше стихотворение теряет свою силу, что после первой строфы идет простое повторение.

Мы спросили Карлоса, знает ли он йогические техники, или, может быть, он читал о них, а также известны ли ему описания других планов реальности, которые предлагают священные книга Индии.

— Все это удивительные вещи, — ответил он. — Более того, у меня были тесные контакты с людьми, занимающимися хатха-йогой.

— В 1976 году мой друг Клаудио Наранхо познакомил меня с учителем йоги. Мы посетили его в «ашраме», здесь, в Калифорнии. Мы общались при помощи профессора, который выполнял роль переводчика. В этом разговоре я пытался найти какие-то параллели со своим опытом путешествий вне тела. Тем не менее он не сказал ничего особенно важного. Там было много церемоний и прочего шоу, но он ничего не сказал. В конце нашего разговора этот человек взял какую-то металлическую чашку с жидкостью, цвет которой мне очень не понравился, и стал брызгать из нее на меня. Я спросил его, что это значит? Кто-то из тех, кто находился рядом, объяснил мне, что я должен быть очень счастлив, потому что он дал мне свое благословение. Я настаивал на том, чтобы мне сказали, каково же было содержимое этой чашки. В конце концов они ответили, что в ней хранятся все секреции учителя. Все, что исходит из него, — священно.

Год спустя у Кастанеды была похожая встреча с одним из последователей Гурджиева. Он встретился с ним в Лос-Анджелесе по просьбе одного из своих друзей.

— Было похоже, что этот человек решил копировать Гурджиева во всем, у него была выбрита голова, и он носил густые усы, — сказал Кастанеда, пытаясь руками изобразить размер этих самых усов. — Мы пришли к нему, и он неожиданно схватил меня за горло и несколько раз сильно стукнул. Сразу после этого он призвал меня покинуть своего учителя, потому что с ним я лишь зря теряю время. Он сказал, что за восемь или девять классов обучения он может обучить меня всему, что я должен знать.

Можете вы это себе представить? В нескольких классах он мог обучить меня всему.

Кастанеда также сказал, что этот последователь Гурджиева говорил об использовании наркотиков для ускорения учебного процесса. Их встреча длилась не слишком долго. Похоже, что друг Кастанеды понял всю нелепость ситуации и глубину своей ошибки. Его друг настаивал на этой встрече, потому что был убежден, что Кастанеде нужен более серьезный учитель, чем дон Хуан. Когда же их встреча закончилась, его друг почувствовал, что ему очень стыдно.

Я вдруг вспомнила, что читала статью Хуана Товара, в которой он упоминал о возможной экранизации книг Кастанеды.

— Да, — сказал он. — Однажды такая возможность рассматривалась.

Он рассказал нам о своей встрече с продюсером Джозефом Левином, тот произвел на него удручающее впечатление, так как он сидел на другом конце огромного стола.

— Продюсер сидел за этим столом, как на помосте, и я был где-то внизу и казался очень маленьким.

Величественное зрелище! Помню, что его пальцы были унизаны большим количеством колец с огромными камнями.

Кастанеда сказал Хуану Товару, что ему вряд ли хотелось бы видеть актера Энтони Куина в роли дона Хуана. Кажется, что кто-то даже предложил Миа Фэрроу на одну из ролей. Трудно представить себе такое кино. Это ведь не приключения и не этнография. В конце концов проект развалился. Маг дон Хуан Матус сказал мне, что такой фильм будет невозможно снять.

— Я лично, — продолжил говорить Кастанеда после небольшой паузы, — работаю над чем-то вроде журнала, это что-то похожее на учебник. Я ответственен за эту работу. Мне хотелось бы найти серьезного издателя, чтобы опубликовать его и участвовать в его распространении среди тех, кто им заинтересуется.

Он сказал нам, что предлагаемый журнал состоит из 18 частей, в которых он обобщил все учение тольтеков. Для того чтобы сделать эту работу понятной и создать теоретическое обоснование, он использовал феноменологию Э. Гуссерля.

— На прошлой неделе я был в Нью Йорке, — сказал он. — Я пришел с этим проектом к издателям Саймону и Шустеру, но получил отказ. Похоже, что они испугались. Это такое произведение, что оно вряд ли будет иметь успех. Только я один несу ответственность за то, что написано в этих 18 частях, и, как видите, я потерпел неудачу. Словно 18 раз я упал и ударился головой. Я согласился с издателями, что это действительно тяжело читать. Дон Хуан, дон Хенаро и остальные, они совсем другие, чем я. Они так непостоянны!

Кастанеда считает, что нельзя создать что-то из ничего. Чтобы что-либо написать, нужно быть инструментом, посредником. Я вижу каждую страницу во сне, и все зависит от того, с какой степенью точности я могу их скопировать. Поэтому та страница, которая оказывает большее воздействие или наиболее всех впечатляет, — это именно та, которую мне удается скопировать наиболее точно.

— На Земле есть особые места, сквозь которые можно пройти в совсем иное измерение. Тут, в Лос-Анджелесе, совсем недалеко есть одно такое место… Если хотите, я могу показать его вам, — сказал Кастанеда.

— Земля — это живое существо. Эти места — ворота, через которые она периодически получает энергию из космоса. Это как раз та энергия, которую должен накапливать воин. Может быть, если я буду абсолютно безупречен, то мне удастся приблизиться к Орлу. Может быть!

— Каждые 18 дней на Землю падает волна энергии, попробуйте подсчитать, — предложил он. — Следующий раз это произойдет 3 августа. Вы сможете почувствовать это. Волна энергии может быть большой или маленькой, что зависит от обстоятельств. Если Земля получает большое количество энергии, то эта энергия вас достигнет, где бы вы ни находились.

По сравнению с величиной этой силы Земля очень мала, и поэтому энергия достигает всех ее частей.

В этот вечер Карлос много говорил с нами о Буэнос-Айресе, его улицах, окрестностях и спортивных клубах. Он с ностальгией вспоминал Флорида-стрит с ее роскошными магазинам и и огромными толпами.

Кастанеда жил в Буэнос-Айресе в детстве. Он учился в одной из школ в деловой части города. Эту пору он вспоминает с некоторой грустью, тогда про него говорили, что в ширину он больше, чем в высоту, такие слова очень ранят ребенка.

— Я всегда с завистью смотрел на аргентинцев, они такие высокие и статные, — сказал он.

— Вы знаете, что в Буэнос-Айресе вы должны обязательно состоять членом какого-либо клуба, — продолжат Кастанеда. — Я был в клубе Чакарита, в одном из худших. — В те времена Кастанеда принадлежал к числу отстающих.

Он дал нам понять, что кроме Мексики он совсем немного путешествовал по Латинской Америке. Он несколько раз ездил по Европе в связи с бизнесом, связанным с его книгами.

ДОБРОДЕТЕЛЬ ОЖИДАНИЯ. Кристоф Бурсейе
«Мятежник и смутьян»

Похоже, в этот период писатель укрепляет структуру тайного сообщества, которое окружает и защищает его. 21 сентября 1981 года он выписывает доверенность Реджин Тол, и отныне она может от его имени совершать любые законные действия.

Соприкасаются ли духовная и светская жизни? С девушками, которые окружают Кастанеду и заботятся о нем, он часто ведет себя как отец и советчик. Пэтти Патин, она же Нури Александр — его любимица. Он следит за ее учебой и побуждает ее поступить на экономический факультет УКЛА. Другая девушка, Кэтлин Полманн, она же Кэрол Тиггс, заканчивает курсы акупунктуры.

Ученицы мага не только меняют имена на псевдонимы. Весталки должны сжечь все мосты, отречься от семьи и друзей: We don’t need frieeeeeends! («Нам не нужны друзьяя-яя!») — скандирует Карлос, подчеркивая слащавость английского слова «друг».

Реджин Тол, она же Флоринда Доннер, является вожаком группы. Эта маленькая светловолосая женщина, которая выбрала себе тотемом лягушку, изучает антропологию в УКЛА с 1970 года. В 1982 году она публикует любопытное произведение «Шабоно: путешествие в таинственный волшебный мир в сердце южноамериканских джунглей». Ее труд во многом похож по стилю на книги Кастанеды. Флоринда так глубоко проникла в жизнь индейцев, что ее саму принимают за шамана.

В 1983 году Ребекка де Холмс утверждает в своей статье в журнале «Американский антрополог», что существует подозрительное сходство между произведением Флоринды Доннер и книгой «Ионоама» Этторе Бьокка, в которой говорится о приключениях молодой женщины, когда-то похищенной индейцами Венесуэлы.

Таким образом, работа Флоринды Доннер представляется такой же спорной, как и книги Карлоса Кастанеды. Ученица идет по стопам учителя. Быть может, молодая женщина только следует по пути воина, становясь неуловимой. Всю жизнь потом она будет придумывать про себя невероятные приключения.

В 1984 году к Карлосу обращается Федерико Феллини. Он мечтает экранизировать «Учение дона Хуана» или скорее ввести его в собственный мир. Предложение совершенно серьезное. Феллини собирается лично руководить проектом. Он предлагает Алехандро Ходоровскому участвовать в написании сценария. Фильм может называться «Путешествие в Тулум». Однако Феллини сталкивается с трудностями. Неужели он думал, что Карлос с радостью ухватится за эту идею? Режиссеру даже не удается с ним повидаться. Отчаявшись, Феллини отправляется в Лос-Анджелес и тщетно пытается с ним встретиться. Но нагваль недоступен. Встреча так и не состоялась…

Уже не в первый раз Карлосом интересуются в мире кино. Недаром он живет в нескольких километрах от Голливуда, в столице киноиндустрии. В 1970-х содах с ним встречался Джозеф Левин, который уже тогда хотел снять «Учение дона Хуана». На роль Карлоса прочили Энтони Куина. В фильме должна была принять участие Мия Фэрроу. Но идея так и не осуществилась. Другие режиссеры столь же тщетно пытались добиться его согласия на экранизацию — Джим Моррисон и Дино де Лауреитис также потерпели неудачу.

А что уж говорить об Оливере Стоуне, который назвал свою киностудию «Икстлан филмз»? Кастанеда не перестает притягивать мир кино.

16 июня 1995 года Карлос основал свою издательскую организацию Cleargreen для распространения тенсегрити, в качестве места для встреч и лекций.

В 1998 году вышли две последние книги Карлоса Кастанеды — «Колесо времени» и «Магические пассы». Первая суммирует наиболее важные моменты учения дона Хуана в форме афоризмов с комментариями, последняя представляет описание системы магических пассов, которой, по словам Карлоса, он обучился во время ученичества у дона Хуана и которую обозначил заимствованным термином «тенсегрити».

ВНУТРЕННЕЕ БЕЗМОЛВИЕ
Кристоф Бурсейе: «Сила тишины»

Карлос неуловим еще больше, чем прежде. Он появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. К тому же он без конца меняет номер телефона. Избранники-однодневки очень быстро теряют привилегию общаться с ним. По правде говоря, этой парадоксальной личностью интересуется теперь только горстка преданных последователей. Публика мало-помалу забывает о Кастанеде. Книги по-прежнему неплохо продаются, но так ли широк круг читателей, каким он был в семидесятые годы? Крупные печатные издания чувствуют это и в большинстве обходят его молчанием. Прошло то время, когда каждая книга Карлоса вызывала бурные споры. «Сила тишины», вышедшая в 1987 году, тем более не вызвала никакого отклика. Эта всеобщая слепота поражает. На самом деле «Сила тишины» — одно из наиболее ярких произведений Кастанеды.

В нем описаны «новые уроки дона Хуана». Еще одно запоздалое воскрешение из мертвых может удивить. Но Карлос чужд всякой последовательности. В кратком предисловии он утверждает принцип, который вряд ли кого-нибудь поразит: «Мои книги являются точным отчетом о методе обучения». Теперь остается описать сам метод: упомянутое обучение «основано на устных правилах и манипуляциях с сознанием».

Может быть, Кастанеда изобрел новый жанр, манипулирующий сознанием читателя?

В этой книге автор считает своим долгом кое-что пояснить. Уже на первых страницах дон Хуан дает определение магии. «Чтобы воспринять «расширенную» реальность, магу необходим пучок энергетических полей, который обычно не применяется».

Маг выходит за пределы ощутимого мира, черпая силу нетронутых энергетических полей: «Магия — это состояние сознания». Роль наставника состоит не в том, чтобы научить, а в том, чтобы поставить лицом к лицу: «Нам нужен учитель, который сможет нас убедить, что нам доступна несметная сила».

На этих страницах Хуан изъясняется на удивление «отточенным», почти научным языком. Такой слог малоуместен в устах старого индейца, жителя пустыни.

Впрочем, он все же отступает от стиля и, шутя, задает провокационный вопрос: является ли Карлос Кастанеда писателем? Для него ответ ясен: «Конечно, ты не писатель, — сказал он мне, — поэтому тебе придется пользоваться магией. Писательство для тебя будет не литературной работой, а упражнением в магии».

Написание книги как магический акт есть не что иное, как манипуляция сознанием.

В одном волнующем эпизоде дои Хуан описывает смерть как черное пятно под левым плечом: «<…> Маги знали, когда человек должен был умереть, потому что они видели, как это черное пятно становится подвижной тенью того же размера и очертаний, что и человек, которому оно принадлежит».

Существует ли тайная связь между поэзией и магией? В книге «Дар орла» Кастанеда цитировал Сесара Вальехо. Он снова подчеркивает особую роль поэтов. Является ли поэзия частью магии? «Утонченный эрудит» дон Хуан цитирует Хуана Рамона Хименеса:

По словам странного индейца, поэт обладает чутьем другого мира: «Хотя поэт никогда не сдвигает свою точку сбора, он интуитивно улавливает что-то из ряда вон выходящее, поставленное на карту. Он совершенно отчетливо ощущает нечто невыразимое и величественное в своей простоте, то, что определяет наши судьбы».

Поэты и воины разными путями достигают единой цели. Иная реальность определяется благодаря своей простоте. Такой взгляд на мир не может не напомнить слова Мартина Xaйдeггepa. В работе «Разъяснения к поэзии Гельдерлина» немецкий философ говорит следующее: «Примитивный язык является поэзией в качестве основы бытия».

Изготовление снадобья для шаманского обряда

Язык поэзии — не украшение стиля. Хайдеггер видит в нем упрощение. Поэзия делает доступной простоту, а значит, и бытие. И здесь Кастанеда опять-таки гораздо ближе к немецкой философии, чем к таинственным традициям тольтеков.

Возвращаясь к «Силе тишины» в 1998 году, он замечает, что заголовок был выбран издателем: «Я хотел назвать книгу «Внутреннее безмолвие». Карлос восхищается Антоненом Арто. Но читал ли он Рильке, который писал: «Нет ничего могущественнее тишины»?

В 1988 году Кэрол Тиггс, она же Элизабет Остин, снова меняет имя и становится Муни Александер. Таким образом, ученики Кастанеды умудряются стереть свое прошлое нагромождением псевдонимов.

Нам известно, что Флоринда Доннер пользуется в группе большой свободой передвижения. В восьмидесятые годы она путешествует в Норвегию в компании Ди Эн Джо Элверс, чей псевдоним Кайли Мандол.

В 1991 году она публикует новую книгу «Жизнь в сновидении». Предисловие, как водится, написано Карлосом Кастанедой: «С конца шестидесятых до середины семидесятых годов Флоринда Доннер, Тайша Абеляр, Карол Тиггс и я были учениками дона Хуана Матуса». История бесконечно перекраивается. В нее, например, добавлен один необычный забавный эпизод. Флоринда Доннер неоднократно без тени улыбки утверждает, что встречала Карлоса в Таксоне, где он работал поваром в ресторане по приказу дона Хуана… Кастанеда, однако, не похож ни на искусного повара, ни на гурмана.

К нему по-прежнему имеют доступ только люди особо избранные. В 1988 году он часто встречается с Карм иной Форт. В 1991 году та публикует в Мадриде рассказ об этих беседах под заголовком «Разговоры с Карлосом Кастанедой». При каждой встрече присутствует Флоринда Доннер.

Популярность Кастанеды ведет и к некоторым заблуждениям: многие люди слышали о Кастанеде в основном по первым двум книгам и ошибочно считают, что все его работы посвящены описанию приема психоделиков; известны случаи, когда Кастанеду обвиняли в пропаганде наркотиков. После выхода в свет трудов Кастанеды появился и ряд критиков (среди которых, например, Ричард Де Милль), а также компиляторов и подражателей (Кен Орлиное Перо, Виктор Санчес, Теун Марез и др.), которых сам он не признавал.

Существует множество последователей Карлоса Кастанеды, которые восприняли книги Кастанеды не только как собрание поэтических метафор, но и как руководство к действию. Они следуют «Пути воина», описанному Карлосом Кастанедой. Некоторые из этих последователей присоединились к обучению на семинарах и классах, начатых лично Кастанедой и женщинами его «группы», в частности Тайшей Абеляр, а теперь проводимых его учениками.

В наши дни издаются работы ряда авторов, имеющих сходную тематику, но принципиально иной подход к магии. Самые известные из них — Армандо Торрес («Правило трехзубчатого Нагваля») и Мануэль Теренс («Американское путешествие»).

ПРЕСТУПИТЬ ИЛИ ИСЧЕЗНУТЬ? Кристоф Бурсейе
«Карлос Кастанеда: истина лжи»

В середине зимы я прилетел в Лос-Анджелес. Мне нужно было своими глазами увидеть настоящие места, где бывал Карлос Кастанеда. Что, собственно, я знал о нем? Есть ли у меня законное право написать книгу? Мне без конца приходилось довольствоваться обрывками нелепых слухов, сведениями, которые невозможно проверить, исповедями вполголоса.

Я слонялся вокруг его дома на Пандора-авеню подобно вору. Я заходил в рестораны, где бывал он. Пробовал его любимые блюда. Разговаривал с официантами. Словно неприкаянный призрак я долго бродил в одиночестве по «городу ангелов» в поисках знаков, слов, образов и символов.

Однажды я ехал по бесконечному переполненному шоссе в час, когда сумерки наполнили мир сказочной игрой красок, а тени небоскребов незаметно становились длиннее. Я вспомнил, что для Кастанеды это было особенное время, которое открывало «брешь» меж двух миров. Что делал я здесь за рулем взятой напрокат машины? Надеялся ли на чудо? Я хотел понять. Этот человек окружил себя густым туманом, но облака начинали рассеиваться. Мне казалось, что в Лос-Анджелесе пелена стала спадать.

Сначала меня охватило раздражение. Что мне, в конце концов, думать об этом обманщике, болтуне, фразере и плуте, который всю жизнь выдумывал, приукрашивал и создавал себя заново, чтобы вернее обольстить и уничтожить?

На протяжении всей жизни Карлос Кастанеда не переставал рассказывать всякий вздор. Самой блестящей из его выдумок стал дон Хуан. Очевидно, что Хуан — это сам Карлос, и этот персонаж выбран им не случайно.

Разве не был Кастанеда всю жизнь закоренелым соблазнителем, пытавшимся завоевать мир и сердца ложью и обаянием?

Разве не коллекционировал он женщин, собирая их в современных гаремах? Разве его жизнь не свидетельствует об отчаянном желании обольщать, словно перуанский эмигрант хотел во что бы то ни стало воплотить мечту янки, заставив забыть о своем чересчур «заурядном» происхождении?

Дон Хуан выступает как бы защитником Кастанеды. Похоже, писатель даже примерил на себя всю его сложность. Персонаж Мольера и Моцарта прежде всего преступник. Он соблазняет замужних дам, ломает судьбы, нарушает действующие законы и восстает против общественной морали. Он попирает приличия и переходит границы. Преступить или исчезнуть? Дон Жуан даже бросает вызов смерти. Он ужинает с ней за одним столом, пока его не уносит «каменный гость».

Соблазнитель и разрушитель устоев. Таков облик Карлоса Кастанеды. По образу литературного Дон Жуана он попрал правила и действующие законы таким образом, что его произведения совершенно невозможно отнести к какому-либо жанру. Разве не получил он степень доктора антропологии благодаря романтическому, поэтичному произведению о приобщении к тайне? Он подчинил своей власти американский университет. Он обольстил целый мир. Он преследовал женщин. Он обманывал всласть. Он продал миллионы книг, называя их «репортажами».

Должны ли мы считать его мошенником или мифоманом крупного масштаба? Ограничился ли он тем, что «задурил голову» нескольким ученикам и соблазнил их подружек? Я быстро почувствовал, что такое ограничение заведет в тупик.

Существует лишь загадка его книг. Конечно, писатель создал странного индейца яки. Но он вложил в его уста слова поразительной красоты, вплетенные в незамысловатый, ошеломляющий текст. Произведение Кастанеды подобно вратам, распахнутым в другой мир.

Чтобы понять его, бесполезно колесить по аризонской пустыне. Сам он наверняка побывал там лишь как турист. Прощайте, сон об индейце яки и его сказочный шлейф. Ключ к тайне — в Лос-Анджелесе. По этому бесконечному, призрачному городу ходят пешком в поисках себя. Нашел ли Кастанеда свой путь в этой внутренней пустыне или окончательно заблудился на переполненном шоссе?

Он стал первопроходцем и провозвестником. От него остались слова, вехи, вопросы без ответов и указатель: «Все дороги похожи. Они ведут в никуда»…

ЧЕМ ПРИТЯГАТЕЛЕН КАРЛОС КАСТАНЕДА. ТАК ГОВОРЯТ ПСИХОЛОГИ

Не прекращаются и, наверное, никогда не прекратятся пересуды о том, был ли дон Хуан реальной личностью или это лишь собирательный образ. Кастанеда до самого конца придерживался своей легенды и утверждал, что дон Хуан и его линия магов существовали на самом деле и он действительно проходил у них обучение.

То же касается и поиска своего личного дона Хуана. В книгах несколько раз упоминается, что только учитель может показать ученику «темную сторону силы». И вот едут в Сонору последователи Кастанеды со всего мира, собирают кристаллы, ищут мескалито, бродят по пустыне и пристают к старым индейцам в потрепанных шляпах. А другие, кому подобный активный поиск не по карману и не по духу, вздыхают и вообще отказываются от всякого поиска — нет дона Хуана под рукой, значит, придется жить обычной жизнью.

Однако настоящий поиск всегда происходит в одиночестве, наедине с собой, и чем дальше, тем более глубокого внутреннего уединения он требует. Учитель, гуру или бенефактор даже при всем своем желании не сделают из ученика Человека Знания. Они могут подсказать, подтолкнуть, показать пример, но взрастить в себе новую личность ученик может только сам. Только он сам несет ответственность за результаты своего поиска.

ЛИТЕРАТУРА

Учение дона Хуана: Путь знания индейцев из племени яки [The Teachings of Don Juan, A Yaqui Way of Knowledge| (1968).

Отдельная реальность [A Separate Reality] (1971).

Путешествие в Икстлаи [Journey to Ixtian] (1972).

Сказки о силе [Tales of Power] (1974).

Второе кольцо силы [The Second Ring of Power] (1977).

Дар орла [The Eagle’s Gift] (1981).

Огонь изнутри [The Fire From Within] (1984).

Сила безмолвия [The Power of Silence] (1987).

Искусство сновидения [The Art of Dreaming] (1993).

Активная сторона бесконечности [The Active Side of Infinity] (1997).

Колесо Времени [The Wheel of Time] (1998).

Магические пассы: практическая мудрость шаманов древней Мексики [Magical Passes of the Sorcerers of Ancient Mexico] (1998).

Interviews

Corvalan, Graciela, Magical Blend № 14, «А conversation with the elusive Carlos Castaneda».

Corvalan, Graciela, Magical Blend № 15, «Carlos Castaneda, part II».

Burton, Sandra, Time Magazine, «Magic and Reality». 1973.

Corvalan, Graciela, «Der Weg der Toltekcn — Ein Gesprdch init Carlos Castaneda», Fischer, 1987.

Fort, Carmina, «Conversationes con Carlos Castaneda». Madrid (Spain), 1991.

Keen, Sam, Psychology Today, «Sorcerer’s Apprentice». 1975.

Leviton, Richard, Yoga Journal, March/April 1994 № 115, «The Art of Dreaming», gopher: //gopher.intcrnet.com: 2100/1 l/collectcd/yoga

Thompson, Keith, New Age Journal, March/April 1994, «Carlos Castaneda Speaks: Portrait of a Sorcerer», http: //www.holysmoke.org/ fem/fem0427.htm

Wagner, Bruce, Details, March 1994, «The Secret Life of Carlos Castaneda: You Only Live Twice».

Интервью и статьи

Карлос Кастанеда. Лекции и интервью. — М.: София, 2006.

Fort, Carmina. Conversationes con Carlos Castaneda. — Madrid, 1991 (отчет о встречах Кармины Форт с Карлосом Кастанедой в 1988 году, в котором делается попытка прояснить некоторые противоречивые вопросы вокруг личности последнего, например, с журналом TIME. (На русском языке: Форт К. Беседы с Карлосом Кастанедой // Карлос Кастанеда. Лекции и интервью. — М.: София, 2006).

Shabono: A Visit to a Remote and Magical World in the South American Rain Forest by Florinda Donner|-Grau] (1992).

Being-In-Dreaming: An Initiation into the Sorcerers’ World by Florinda Donner-Gran (1992).

The Sorcerers Crossing by Taisha Abelar first published in 1992 in hard back (1993).

The Witch’s Dream by Florinda Donncr-Grau first published in 1985 ISBN 0—671—55198—1 current re-print (1997).

The Soul of Shamanism: Western Fantasies, Imaginal Realities (New York: Continuum, 1997) by Daniel C. Noel.

Robert J. Wallis, Shamans/neo-Shamans: Ecstasy, Alternative Archaeologies and Contemporary Pagans. London: Routledge, 2003.

The Sorcerer’s Apprentice: My Life with Carlos Castaneda by Amy Wallace (2003).

The Art of Stalking Parallel Perception — The Living Tapestry of Lujan Matus by Lujan Matus (2005).

The Four Yogas Of Enlightenment: Guide To Don Juan’s Nagualism & Esoteric Buddhism by Edward Plotkin (2002).

Encounters with the Nagual: Conversations with Carlos Castaneda by Armando Torres (2002) Spanish (2004).

«Awakened Imagination» by Neville Goddard heavily influenced the work of Castaneda.

Alice Kehoe, Shamans and Religion: An Anthropoligical Exploration in Critical Thinking. 2000. London: Waveland Press.

The Don Juan Papers: Further Castaneda Controversies by Richard de Mille (1973).

Carlos Castaneda: Academic Opportunism and the Psychedelic Sixties by Jay Courtney Hikes (1993).

Carlos Castaneda e a Fresta entre os Mundos: Vislumbres da Filosofia Anahuacah no Seculo XXI (Carlos Castaneda and the Crack Between the Worlds: Glimpses of Anahuacah Philosophy in Century XXI) by Luis Carlos de Morais Junior (2012).

Примечания

1

Юкка — род древовидных вечнозеленых растений из подсемейства агавовых семейства спаржевых. На американском английском чаще произносится как «якка».

В русском языке очень распространена путаница из-за второго названия пищевого растения маниок — «юка». В результате упоминание юки (маниока) в докладе конкистадора Гонсало Хименеса де Кесады «Краткое изложение завоевания Нового королевства Гранада» (1539) ошибочно считается первым упоминанием о юкке (Yucca): «Едой этих людей служит то же, что и в других частях Индий, потому что их главным пропитанием является маис [maiz] и юка [уиса]».

Стебель у них деревянистый, иногда древовидно-разветвленный. Листья скучены на концах ствола или ветвей, остроконечные. Цветки довольно крупные, колокольчатые, белые, висят на коротких цветоножках, образуя многоцветковую метелку. Около 20 видов юкки растут в южных Соединенных Штатах, Мексике и Центральной Америке. Многие виды разводятся, выдерживая на юге Европы зиму под открытым небом.

(обратно)

2

Энтеогены — класс растений, использующихся для достижения состояния измененного сознания, использовались шаманами для вхождения в мистические состояния.

(обратно)

3

Сатори (яп.): в дзэн-буддизме — состояние «пробуждения» или «моментального просветления».

(обратно)

4

Hell’s angels — знаменитый мотоциклетный клуб в США.

(обратно)

5

Сидящий Бык (род. прим. в 1831 г. — убит 15 декабря 1890 г.) — знаменитый вождь индейских племен хунклапа-сиу.

(обратно)

6

Моррисон Джим (1943–1971) — основатель и солист группы Doors.

(обратно)

7

Дэниел Ноэл. Свет и тени Карлоса Кастанеды.

(обратно)

8

Из беседы с Карлосом Кастанедой С. Кина в журнале «Психология сегодня», декабрь 1972 г.

(обратно)

Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ

НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ К КАСТАНЕДЕ, ИЛИ КРАСНЫЙ ОЛЕНЬ УИЧОЛЕЙ

ТЕ-МАСКАЛЬ, «ЧРЕВО МАТЕРИ-ЗЕМЛИ»

СТРАНА УНМОЛЕЙ

ВЕЧНОЗЕЛЕНАЯ ЮККА

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ БУДУЩИХ ПЕЙОТИСТОВ

ТВОРЦЫ НАРКОТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. ПОКОЛЕНИЕ «ДЕТЕЙ-ЦВЕТОВ»

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

ОБВИНЕНИЯ КАСТАНЕДЫ

УХОД ИЗ ЖИЗНИ

ПЕЙОТЛЬ — «КАКТУС ПРИВИДЕНИЙ»

АВЕНТИН РОССИ ПЕЙОТЛЬ: «ОТКРЫВАЮЩИЙ ДВЕРИ В АД»

БОРЬБА ЦЕРКВИ С «ДЬЯВОЛЬСКИМ» РАСТЕНИЕМ

ПЕЙОТИСТЫ — ТУЗЕМНЫЕ ХРИСТИАНЕ

ИНДЕЙСКИЕ КУЛЬТЫ СВЯЩЕННЫХ РАСТЕНИЙ

ОТ АЯХУАСКИ ДО ОЛОЛИУКИ

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЕ ЛЕКАРИ

СВЯЩЕННЫЙ ГРИБ ТЕОНАНАКАТЛЬ

ТОТ, КТО ЗНАЕТ

ГРИБ ДАЕТ ОТВЕТ

ОДА ПЕЙОТЛЮ

ВОСПОМИНАНИЯ ШАМАНА

СЕМЕНА «СВЯТОЙ ДЕВЫ»

ВЫЗОВ ДУХА

ПРИНЦ ЦВЕТОВ

ШАЛФЕЙ ПРОРОКОВ

АЯХУАСКА — ЛОЗА ДЛЯ ДУШИ

МЕТОДЫ ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

УМЕНИЕ ВЛАЖНОГО ЛЕСА

ВРЕМЯ И МЕСТО: ЯКИ

ВРЕМЯ И МЕСТО: СОНОРА — «КАКТУСОВАЯ ПУСТЫНЯ»

ОПЫТ, ПОЛУЧЕННЫЙ В СОНОРЕ: ВИЗУАЛИЗАЦИЯ РУК

КАРЛОС КАСТАНЕДА. «УМЕНИЕ ДОНА ХУАНА», ИЛИ УЗНАВАНИЕ МАСТЕРА

К БИОГРАФИИ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ
Маргарет Раньян Кастанеда. «Магическое путешествие с Карлосом»

КОММЕНТАРИЙ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ ПО СЛУЧАЮ ЮБИЛЕЯ КНИГИ УЧЕНИЕ ДОНА ХУАНА»

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ТОТ СВЕТ. Барбара Майерхоф
«Охота за пейотлем: священные будни индейцев уичолей»

НЕОБЫЧНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Карлос Кастанеда. «Учение дона Хуана»

ЧЕЛОВЕК — ВОИН НА ПОЛЕ ЖИЗНИ

МАНИФЕСТ ХИППИ
Кристоф Бурсейе. «Карлос Кастанеда: истина лжи»

БОЛЬШОЙ ДРУГ И ВЕРНЫЙ ЛГУН

ЗИГЗАГИ ЕГО ЖИЗНИ

ШАГИ В МИР

ВДАЛЬ ОТ РЕАЛЬНОСТИ

КАРЛОС КАСТАНЕДА:
ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ

СБОРКА И СТАЛКИНГ

ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ЛИЧНОЙ ИСТОРИИ

РАННИЕ ГОДЫ
(АВТОРИЗОВАННАЯ ВЕРСИЯ)

ВЕРСИЯ ЖУРНАЛА «ТАЙМ»

УЧЕНИЧЕСТВО У ДОНА ХУАНА

ПОЗДНИЕ ГОДЫ

ВОЗРОЖДЕНИЕ СЛАВЫ
Кристоф Бурсейе
«Карлос Кастанеда: истина лжи»

РАССКАЗЫВАЕТ ЭМИ УОЛЛЕС (11.02.2004 г.)

ТОЧКА СБОРКИ

ВЛИЯНИЕ КНИГ КАСТАНЕДЫ НА КУЛЬТУРУ И ОБЩЕСТВО

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ВМЕСТО «МАШИНЫ СТИРАНИЯ»?

НИТИ СВЕТА

ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ

СТРАТЕГИЯ СТИРАНИЯ

ВЗГЛЯД ХУАНА. ПРИСУТСТВИЕ ДУХА
К. Кастанеда. «Путешествие в Икстлан»

СКАЗКИ О СИЛЕ
Кристоф Бурсейе
«Мятежник и смутьян»

ТРОПОЙ СЕРДЦА — ТРОПОЙ ЛЮБВИ
Владимир Антонов. «Бог говорит. Учебник религии»

ПОСТИЖЕНИЕ МУДРОСТИ ТОЛЬТЕКОВ

УМЕНИЕ ТОЛЬТЕКОВ —
ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ НАМЕРЕН УМИРАТЬ

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

НАРУШИВШИЙ МОЛЧАНИЕ
Кристоф Бурсейе. «Мятежник и смутьян»

ВИКТОР ПЕЛЕВИН О КАРЛОСЕ КАСТАНЕДЕ

«ГРУППА» КАСТАНЕДЫ
Грасиела Корвалан: интервью с Карлосом

СЭМ КИН: ИНТЕРВЬЮ С КАРЛОСОМ КАСТАНЕДОЙ

ЗЕМЛЯ — ЖИВОЕ СУЩЕСТВО. Маргарет Раньян
«Магическое путешествие с Карлосом»

ДОБРОДЕТЕЛЬ ОЖИДАНИЯ. Кристоф Бурсейе
«Мятежник и смутьян»

ВНУТРЕННЕЕ БЕЗМОЛВИЕ
Кристоф Бурсейе: «Сила тишины»

ПРЕСТУПИТЬ ИЛИ ИСЧЕЗНУТЬ? Кристоф Бурсейе
«Карлос Кастанеда: истина лжи»

ЧЕМ ПРИТЯГАТЕЛЕН КАРЛОС КАСТАНЕДА. ТАК ГОВОРЯТ ПСИХОЛОГИ

ЛИТЕРАТУРА

*** Примечания ***

Стратегия

Сталкинг

Разное

Сайт

Другие мои проекты

Сталкинг > Статьи о сталкинге > Принципы пути воина (часть 1 — 3)

---

Чем так близок русскому читателю популяризатор духовных практик индейцев Латинской Америки? Тем более что с позиций этнографа-американиста Кастанеда далёк от правил современной науки; он, несомненно, в чём-то осовременивает полученные им знания, приближает их к мировосприятию западного человека. И тем не менее в его книгах есть нечто неуловимое и сокровенное; может быть, это и есть примета истинного посвящения в науку индейских магов? Быть может, наука эта настолько древняя, что в баснословно далеком прошлом её истоки смыкаются с тайными знаниями незапамятных предков славянских волхвов?

Знак информационной продукции 12+

ВСТУПЛЕНИЕ

Истинного жизненного пути этого необычного человека не знает никто. Вместо его подлинной биографии всем интересующимся предлагают различные, причем зачастую взаимоисключающие, версии его жизни; фрагменты его личных воспоминании, почерпнутые из его же книг; осколки немногочисленных интервью, процеженные сквозь сито самоцензуры; высказывания людей, так или иначе близких ему и находившихся в его тени.

Мы идем вслед за его почитателями. И потому в предлагаемом жизнеописании будет много версий, поскольку вся биография Кастанеды была, по высказыванию его подруги, одной большой неточностью. И потому в поисках истины мы обратимся ко всем, кто был рядом с маэстро, и — по возможности подробнее — расспросим их о нем. Ведь кроме рассказов очевидцев и участников давних событий теперь уже никто не сможет представить сколько-нибудь достоверных фактов об одной из загадочных и противоречивых личностей XX века.

НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ К КАСТАНЕДЕ, ИЛИ КРАСНЫЙ ОЛЕНЬ УИЧОЛЕЙ

В те далекие уже годы, когда наша экспедиция отправилась на первое свидание с миром шаманов-брухос, пустынь и кактусов, о Карлосе Кастанеде в России знало буквально несколько десятков людей.

Мексика и весь ее духовный мир вообще, знакомые нашим соотечественникам главным образом по бесконечным телесериалам и кактусам-канделябрам за окном туристского автобуса, на самом деле были им совершенно неизвестны.

Да и нам, участникам телеэкспедиции, тоже, скажем честно, она тогда была знакома лишь с одной, внешней стороны. Мы знати, что здесь расположен самый крупный мегаполис мира. Что сюда, в Мексику влекомые неведомым таинственным зовом, тянутся со всех сторон света киты, бабочки-монархи, фламинго и черепахи. Что здесь на сотню обычных людей приходится по нескольку белых и черных брухос — шаманов. Что тут чаще, чем в других странах, наблюдают НЛО и чупакабр…

Но, исколесив страну вдоль и поперек, поняли, что не знали главного — ее духовной сути, которая во многом зиждется на старинных обычаях и верованиях. Без этого нет Мексики и не могло быть феномена Кастанеды.

Незадолго до поездки в штат Веракрус я побывал в Мехико в доме у известного знатока местных культов, писателя и общественного деятеля, хорошо знавшего Кастанеду, — доктора Виктора Бланко.

Трудно себе представить, что мы, проговорив много часов, почти не упоминали Кастанеды, настолько он был мало известен мне и настолько понятен был Виктору Бланко. Он лишь мимоходом заметил, что много рассказывал Карлосу о верованиях индейцев яки и уичолей и передал будущей знаменитости десятки исследований по этнологии коренного населения приграничных районов Мексики и США, а тот потом дарил ему свои книги, причем первые были сделаны в виде бесед с вождем индейцев яки доном Хуаном, — да вот они все, стоят на полках в кабинете Виктора…

Обряд изгнания дьявола

Тогда же он и посоветовал мне съездить в Нансиягу:

— Многие люди давно научились бороться с силами зла своими идущими от прадедов методами. Элвис Пресли, например, закрывался от сглаза и колдунов, которых очень — не без оснований — боялся, прикрывая сложенными руками нижнюю чакру, энергетическую точку, которую считал у себя наиболее уязвимой. В Веракрусе же черной магии противопоставляют магию белую, сочетаемую с терапевтическим воздействием целебных грязей, минеральных источников и окуриваний. Поезжай; одно дело — увидеть все это у меня дома, как в музее, и другое — почувствовать на себе силу колдовства…

И я поехал…

И вот штат Веракрус, район озера Катемако. Городок Сан-Андреас-де-Тускла. Заповедник Нансияга, край нехоженой сельвы и черных шаманов. Сеньор Хильберто Перейра, один из самых могущественных шаманов Веракруса, принимает меня на своей фазенде. Дон Хильберто встречает гостя в обычном для такого случая одеянии, чтобы последовательно провести обряд белой и черной магии.

Дон Хильберто предельно краток:

— В нашем штате работают более четырехсот шаманов, и большинство из них занимается черной магией. Воздух здесь буквально пронизан проклятиями, насылаемыми одними на других. Нужны сильные талисманы, чтобы защититься. Вы получите их.

Я еще не знал, что наша экспедиционная видеокамера, до тех пор безупречно служившая долгие месяцы, давно уже не работает, — механическое повреждение. Видимо, задели обо что-то, продираясь сквозь сельву. Она вроде бы вначале снимала, но потом, уже в Мехико, просматривая кассеты, с ужасом обнаружили, что изображения нет — одни цветные квадратики — брак… Целый день съемки пошел насмарку. Не подозревая об этом, мы начали снимать обряды белой и черной магии сеньора Хильберто.

Каково же было наше изумление, когда, просматривая кассету, на которой были засняты оба обряда, мы увидели только одну «черную» церемонию! Камера снимала как ни в чем не бывало! Будто и не было поломки. А от белой магии не осталось и следа. И мне пришлось возвращаться сюда и снимать еще раз, но только уже белую магию.

И еще одна странная деталь — весь сеанс черной магии сопровождался каким-то странным гулом, будто исходившим из недр земли. Звукооператором он предусмотрен не был. Откуда он взялся, до сих пор остается загадкой.

…Честно говоря, я не настаивал на проведении этого ритуала. Более того, был против. Ведь он связан с убийством человека, лик которого — а проще, фотография — помещен в куклу, с которой и манипулирует шаман. Но дон Хильберто сказал, что ему все равно надо проводить этот обряд именно сегодня, и ему, шаману, безразлично, будем мы снимать или нет.

Он не жалел ни самого несчастного, чем-то провинившегося перед высшим судом, ни его жену, призывая все возможные черные силы покарать их. Он насылал на них и их родственников раннюю смерть, несчастья и болезни. Любопытно, что в своих молитвах дон Хильберто использовал как католические, так и местные индейские приемы вызова черных сил. Сам он, как выяснилось, не ведает различий между ними, ему все равно, кто ему помогает, — ведь он обращается к этакому универсальному, всеобщему центру-распределителю черных сил.

— Какая разница, во что верят люди, — черные и светлые силы у всех одни и те же… — только и пробормотал дон Хильберто в ответ на мою просьбу «прокомментировать» свои действия…

Хижина шамана наполняется духами, которые слетаются со всех сторон, они внемлют его призывам и устремляются по сторонам света искать свою жертву. Она где-то неподалеку, в соседней деревне.

Перед началом церемонии те-маскаль

Заповедник Нансияга, поздний вечер, подготовка к празднику очищения те-маскаль.

В этот вечер окрестные селения отряжают сюда своих представителей на всю ночь.

Дело нешуточное: в краю, где колдовские чары столь сильны, что влияют даже на работу кинооператоров, где невидимые заклятья шаманов так и роятся в воздухе, необходимо получить мощную защиту от злых духов.

— Церемония те-маскаль, — говорит руководитель центра сеньор Карлос Санчес, — проводится для очищения людей от вредоносного воздействия черных шаманов. Мы начинаем с востока, — и Карлос поворачивается в сторону озера. — Приветствуем ветры востока, влияющие на наше сознание. — Карлос уже стоит лицом к лесу. — Приветствуем ветры юга, несущие нам энергию, ветры запада, сообщающие нам силы, и ветры севера, дающие бодрость духа и тела. Оматагуяси! Слово благодарности богам и добрым духам за то, что они позволили провести этот обряд очищения. На языке индейцев хопи оно означает «спасибо».

Почему — хопи, Карлос объяснить так и не смог. Каким образом индейское словечко перекочевало из Аризоны, из пустыни Сонора, где приобретал свой первый опыт Кастанеда, на берега Мексиканского залива, — неизвестно…

Всех участников церемонии окуривают дымом от горящих веток эвкалипта, чтобы не дать возможность злым духам забраться в тело прямо во время обряда.

Перевод с английского: В. П. Максимов. Под редакцией: В. О. Пелевин, carlitoska.

От составителя

Судьба русского перевода Кастанеды парадоксальна — он существует уже более сорока лет, его знают сотни тысяч (если не миллионы) русскоязычных читателей, но здесь и теперь его существование можно поставить под сомнение. Или наоборот: можно сказать, что в настоящий момент его нет, и все же это не так.

Почти сразу же после выхода первой книги на английском языке, ее перевод появился в советском самиздате. То же происходило и с каждой следующей книгой вплоть до конца 80-х, когда вышел последний из самиздатовской серии восьмой том. Переводчиком (по крайней мере первых шести книг) был Василий Павлович Максимов.

Популярность этих размноженных на ксероксе перепечаток была необычайной — Кастанеду находил всякий, кто хоть что-то искал. И всякий, кто становился обладателем заветной ксерокопии, с первых же страниц, с волнующей определенностью понимал: это — отличается от всего остального, это — нечто такое, что если бы оно не попалось тебе в руки, то это стало бы одной из самых больших твоих неудач. Назовем это синдромом Кастанеды.

Или феноменом максимовского перевода. Какое бы имя мы ни присвоили этому явлению, именно такого любопытного явления следов отсутствие мы и наблюдаем в любом из официальных бумажных изданий, начавших свое унылое шествие в начале 90-х. К сожалению, в «большой бумаге» Кастанеда не состоялся — не существует издания, которое хотя бы наполовину повторило эффект тех старых, ходивших по рукам, перепечаток.

Может быть, в частности, поэтому в настоящий момент человек, признающийся в любви к Кастанеде, выглядит немного странно, хотя раньше простая осведомленность о нем, могла считаться признаком известной интеллектуальной продвинутости. И правильно, потому что к магазинному Кастанеде почти невозможно относиться серьезно (проблема перевода), старые же перепечатки никто больше не перепечатывает и не ксерит, а кто помоложе их и в глаза не видывали. При этом ясно, что в обозримом будущем ситуация не изменится, что, впрочем, еще пол беды.

Хуже другое: оригинальные самиздатовские тексты, которые можно найти в сети и прочитать с экрана, тоже не воспроизводят обозначенный феномен в достаточной мере. Они, будучи воспринимаемы с компьютера или электронной читалки, теряют какую-то очень важную составляющую собственной аутентичности, на манер тех поддельных новогодних игрушек, которые не радуют. Все потому, кажется, что перевод Максимова — только для неровных шрифтов самиздатовской перепечатки, а Кастанеда — только для голоса переводов Максимова. И это уже действительная проблема: того самого Карлоса Кастанеды, выходит, больше нет.

Как «выходит, больше нет»!? Так: выходит, больше нет — остался в исчезнувшей традиции. Такой вот огорчительный метаполиграфический казус.

И что делать? А то и делать, что попытаться старый максимовский перевод породнить с экранами электронных устройств, т. е. попытаться восстановить те самые тексты по памяти, подбирая звучание экранного слова на слух, и через это реконструировать феномен максимовского перевода на современном носителе.

Для этого имеется хороший задел — существует редакция максимовского перевода первых трех книг, подготовленная Виктором Пелевиным для издательства «Миф» в 1991 году. Эту редакцию следует признать наиболее удачной: самое главное — обертоны голоса — воссоздано в ней верно. Предлагаемый вариант первых двух книг составлен на основе именно этой редакции. Навскидку, я бы сказал, что от исходного текста осталось процентов около восьмидесяти.

Что ж, надеюсь у меня хватило слуха и отрешенности сделать свое вмешательство осмысленным и щадящим. Добавлю только, что все футы-мили-сяку я перевел в метры-сантиметры (хочется правильно представлять длины и расстояния), вернул «союзникам» их старое доброе имя «олли» (так проще «не называть их никак»), слово «чаппараль» пишется у меня с двумя «п» (так — пустыннее:), а «пейотль» — с обязательным «ль» (так у Максимова, а ему виднее:).

И последнее: оригиналы, т. е. копии самиздатовских перепечаток, а также пелевинскую их редакцию, я отсканировал и выкладываю в сеть^[1], — с тем, чтобы заинтересованный читатель, обнаружив сомнительное место, имел возможность справиться о нем у Максимова или в исходной пелевинской редакции, и мог сравнить, таким образом, фломастеры на свой страх и вкус.

Нескучного чтения!

Введение

Летом 1960 года, будучи студентом антропологии Калифорнийского университета, что в Лос-Анджелесе, я совершил несколько поездок на Юго-Запад, чтобы собрать сведения о лекарственных растениях, используемых индейцами тех мест. События, которые я описываю здесь, начались во время одной из этих поездок.

Ожидая автобуса в приграничном городке, я разговаривал со своим другом, который был моим гидом и помощником в исследованиях. Внезапно наклонившись, он прошептал, что седоволосый старик-индеец, который сидит у окна — большой знаток растений, особенно пейотля. Я попросил приятеля представить меня этому человеку.

Мой друг подошел к нему и поздоровался. Они о чем-то заговорили, потом приятель жестом подозвал меня и тотчас отошел, не позаботившись о том, чтобы нас познакомить. Старика, казалось, это ничуть не смутило. Я назвал свое имя. В ответ он сказал, что его зовут Хуан и что он к моим услугам, при этом он воспользовался испанской вежливой формой обращения. По моей инициативе мы обменялись рукопожатием и немного помолчали. Это молчание было естественным и ненапряженным, без малейшего следа натянутости.

Хотя его темное лицо и морщинистая шея указывали на возраст, меня поразило, что его тело было крепким и мускулистым. Я сказал, что интересуюсь лекарственными растениями. По правде сказать, я почти совсем ничего не знал о пейотле, однако я заявил, что знаю очень много и даже намекнул, что ему будет полезно поговорить со мной.

Пока я болтал в таком духе, он медленно кивнул и посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я отвел глаза, и дело закончилось тем, что мы сидели друг против друга в гробовом молчании. Наконец, после долгой, как мне показалось, паузы дон Хуан поднялся и выглянул в окно — подъехал его автобус. Он попрощался и покинул станцию.

Я был раздражен тем, что говорил ему чепуху и тем, что он видел меня насквозь. Когда мой приятель вернулся, он попытался утешить меня в моей неудаче. Он объяснил, что старик часто бывает молчалив и необщителен, и все-таки я долго не мог успокоиться.

Я постарался узнать, где живет дон Хуан, и потом несколько раз навестил его. При каждом визите я пытался спровоцировать его на обсуждение пейотля, но безуспешно. Мы стали, тем не менее, очень хорошими друзьями, и мои научные исследования были забыты, или, по крайней мере, перенаправлены в русло весьма далекое от первоначальных намерений.

Друг, который представил меня дону Хуану, рассказал позднее, что старик не был уроженцем Аризоны, где мы с ним встретились, — он был индейцем яки из штата Сонора в Мексике.

Сначала я видел в доне Хуане просто довольно интересного человека, который много знал о пейотле и превосходно говорил по-испански. Но люди, среди которых он жил, верили, что он владеет каким-то «секретным знанием», что он «брухо». Испанское слово «брухо» переводится как целитель, колдун и маг. Оно обозначает человека, владеющего необыкновенными и, чаще всего, злыми силами.

Я был знаком с доном Хуаном целый год, прежде у нас возникли доверительные отношения. Однажды он рассказал мне, что обладает особым знанием, которое перешло к нему от учителя, «бенефактора», как он его называл, руководившего его собственным обучением. (Benefactor (исп.) — благодетель, благоприятное обстоятельство. — Здесь и далее прим. В.О. Пелевина.) Дон Хуан, в свою очередь, взял в ученики меня, предупредив, что мне нужно принять твердое решение, ибо учение будет долгим и утомительным.

Рассказывая о своем учителе, дон Хуан использовал слово «диаблеро». Позднее я узнал, что сонорские индейцы используют его для обозначения злого человека, который практикует черную магию и способен превращаться в животных — птицу, собаку, койота или любое другое существо. Во время одной из поездок в Сонору, со мной произошел любопытный случай, хорошо иллюстрирующий отношение индейцев к диаблеро.

Как-то ночью я ехал в машине с двумя знакомыми индейцами и увидел на дороге крупное животное, похожее на собаку. Один из моих попутчиков сказал, что это не собака, а гигантский койот. Я притормозил и остановился на обочине, чтобы получше его разглядеть. Постояв несколько секунд в свете фар, животное бросилось в чаппараль и исчезло. (Чаппараль — заросли кустарникового дуба, типичные для плоскогорий Мексики и юга США)

Это был, без сомнения, койот, но в два раза крупнее обычного. Взволнованно переговариваясь, индейцы пришли к выводу, что это было необычное животное, и, скорее всего, это был диаблеро. Я решил воспользоваться случаем и расспросить местных индейцев об их вере в существование диаблеро. Встречаясь со многими людьми, я пересказывал случившееся и задавал вопросы. Следующие три разговора показывают их типичные реакции.

— Ты думаешь, это был койот, Чой? — спросил я молодого человека после того, как он выслушал историю.

— Кто знает? Собака, конечно. Для койота он слишком велик.

— А тебе не кажется, что это был диаблеро?

— Ну, это ерунда. Такого не бывает.

— Почему ты так думаешь?

— Люди выдумывают всякое. Бьюсь об заклад, что если бы ты поймал его, то убедился бы, что это собака. Вот я однажды собрался ехать в город, поднялся до рассвета и оседлал лошадь, а когда выезжал, увидел на дороге темную тень, похожую на большое животное. Моя лошадь шарахнулась и выбросила меня из седла. Я тоже перепугался, но оказалось, что это была просто женщина, шедшая в город.

— Ты хочешь сказать, Чой, что не веришь в существование диаблеро?

— Диаблеро? Что такое диаблеро? Скажи мне, что такое диаблеро?

— Я не знаю. Мануэль, который ехал со мной той ночью, сказал, что этот койот мог быть диаблеро. Может быть, ты мне расскажешь, что такое диаблеро?

— Говорят, что диаблеро — это брухо, который может принимать любую форму, какую он захочет принять. Только каждый ребенок знает, что это враки. Старики здесь набиты историями о диаблеро, но среди молодежи ты не услышишь ничего подобного.

— Что за животное это было, как ты думаешь, донья Лус? — спросил я женщину средних лет.

— Лишь бог знает наверняка. Но я думаю, что это был не койот. Есть вещи, которые только кажутся койотами, но не являются ими на самом деле. Да, а бежал твой койот, или он ел?

— Он стоял, но в первый момент мне показалось, что он что-то ел.

— А в пасти он что-нибудь держал?

— Может быть и держал. Но скажи мне, какая разница?

— Разница есть. Если он что-то держал в пасти, то это был не койот.

— Кто же тогда это был?

— Мужчина или женщина.

— Как вы называете таких людей, донья Лус?

Она не отвечала. Я настаивал еще некоторое время, но безрезультатно. Наконец, она сказала, что не знает. Я спросил, не называют ли таких людей диаблеро, и она сказала, что это одно из названий, даваемых им.

— А ты знаешь какого-нибудь диаблеро? — спросил я.

— Я знала одну женщину, — ответила она, — только ее убили. Это произошло, когда я была еще маленькой. Женщина, как говорили, превращалась в собаку, и как-то ночью собака забежала в дом белого человека, чтобы украсть сыр. Он застрелил ее из пистолета, и в тот самый момент, когда собака подохла в доме белого человека, женщина умерла в своей хижине. Ее родственники собрались вместе, пришли к белому человеку и потребовали выкуп. Ему пришлось выложить немало за ее убийство.

— Как они могли потребовать выкуп, если он убил всего лишь собаку?

— Они сказали, что белый знал, что это не собака, потому что с ним были другие люди, и все они видели, что собака встала на задние лапы и, как человек, потянулась к сыру, который лежал на подносе, подвешенном к крыше. Люди ждали вора, так как сыр исчезал каждую ночь. Когда тот человек убивал вора, он знал, что это не собака.

— Есть ли диаблеро теперь, донья Лус?

— Подобные вещи держат в тайне. Говорят, что больше диаблеро нет, но я сомневаюсь в этом, потому что кто-нибудь из семейства диаблеро обязан изучать то, что знает диаблеро. У диаблеро есть свои законы, и один из них состоит в том, что диаблеро должен обучить своим секретам кого-то из своего рода.

— Как ты думаешь Хенаро, что это было за животное? — спросил я одного глубокого старика.

— Какая-нибудь собака, сбежавшая с ранчо.

— А может быть диаблеро?

— Диаблеро? Ты с ума сошел! Нет никаких диаблеро.

— Подожди, их нет теперь, или их не было никогда?

— Одно время они были, да. Это всем известно. Каждый это знает. Но люди боялись их и поубивали их всех.

— Кто убил их?

— Кто-кто, люди, конечно. Последнего диаблеро, о котором я слышал, звали С. Он один убил десятки, а может и сотни людей своим колдовством. Люди не могли больше этого терпеть, они собрались вместе, захватили его среди ночи врасплох и сожгли живьем.

— Когда это было?

— В 1942 году.

— Ты видел это сам?

— Нет. Но люди до сих пор рассказывают об этом. Говорят, от него не осталось даже пепла, только большая лужа жира.

Дон Хуан определял своего бенефактора, как диаблеро, но он никогда не говорил о том, где учился и никогда не называл имени своего учителя. Фактически, дон Хуан рассказывал ничтожно мало о своей личной жизни. Он сообщил только, что родился на Юго-Западе в 1891 году, что провел почти всю свою жизнь в Мексике, что в 1900 году его семья была изгнана мексиканским правительством в Центральную Мексику вместе с тысячами других сонорских индейцев, и что он жил в Центральной и Южной Мексике до 1940 года. Таким образом, поскольку дон Хуан много путешествовал, его знания могут быть продуктом многих влияний. И, несмотря на то, что он считал себя индейцем из Соноры, я не уверен можно ли привязать его знания только к культуре сонорских индейцев. Здесь, однако, я не ставлю своей задачей точно определить культурное происхождение его знания.

Мое ученичество у дона Хуана началось в июне 1961 года. Я часто встречался с ним и до этого, но беседовал всегда, только как антрополог-наблюдатель. Во время своих первых разговоров я делал записи описательного характера. Позднее, по памяти, я восстанавливал весь разговор. Однако когда я стал его учеником, этот метод сделался весьма затруднительным, так как разговоры затрагивали много различных тем. Потом дон Хуан все-таки разрешил мне, после долгих уговоров, открыто записывать все. Мне также очень хотелось фотографировать и делать магнитофонные записи, но этого он не позволил.

Сначала мое ученичество проходило в Аризоне, а затем в Соноре, так как дон Хуан в период моего обучения переехал в Мексику. Методика, которую я использовал, состояла в том, чтобы видеться с ним по несколько дней, как можно чаще. Мои визиты стали более частыми и длительными в летние месяцы 1961-64 гг. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что такой метод тормозил мое продвижение, так как он не давал мне полностью подпасть под влияние учителя, в чем я очень нуждался для успешного обучения. Однако, для меня лично, этот метод был полезен тем, что давал определенную несвязанность, которая помогала не утратить критичности — что было бы невозможно, будь я учеником постоянно, без перерывов. В сентябре 1965 года я добровольно отказался от ученичества.

Спустя несколько месяцев после моего ухода мне пришла в голову идея систематизировать свои полевые заметки. Поскольку собранный материал был крайне обширен и заключал в себе много постороннего, я попытался для начала классифицировать его.

Я разобрал материал по темам и расположил их иерархически по субъективной важности, то есть в смысле того влияния, какое они оказывали на меня. И вот что у меня получилось: использование галлюциногенных растений; процедуры и формулы, используемые в магии; добывание и употребление предметов силы; использование лекарственных растений; песни и легенды.

Оглядываясь на тогдашние события, я понял, что мои попытки классифицировать их не дают ничего, кроме изобретения новых категорий, отсюда, любая попытка улучшить схему приведет к еще более сложному изобретательству. Это было не то, что я хотел.

После моего отказа от ученичества мне нужно было осознать то, что я пережил, а то, что я воспринимал, являлось связной системой верований. С самого начала моего обучения для меня стало очевидным, что учение дона Хуана имеет четкий внутренний строй. Как только он начал передавать его мне, он стал выстраивать свои объяснения в определенном порядке. Распознать этот порядок и понять его оказалось для меня труднейшей задачей. В связи с моей неспособностью понять, я и через четыре года ученичества все еще был начинающим. Было ясно, что знание дона Хуана и метод, которым он его передавал, были теми же, что и у его бенефактора, поэтому мои трудности в понимании его учения были аналогичны тем, с которыми столкнулся он сам. Дон Хуан указывал на это, вспоминая о собственной неспособности понять учителя в пору своего ученичества. Эти замечания привели меня к убеждению, что любой начинающий, индеец или неиндеец, получает знания невоспринимаемыми из-за непостижимости характеристик тех явлений, с которыми он сталкивается. Лично я, западный человек, нашел эти характеристики такими запутанными, что для меня было совершенно невозможно объяснить их в системе понятий моей собственной каждодневной жизни. И я был вынужден прийти к заключению, что любая попытка изложить этот полевой материал своими словами оказалась бы неудачной.

Таким образом, для меня стало очевидно, что знание дона Хуана следует рассматривать в том аспекте, в каком он сам его видит. Лишь в этом ракурсе оно может быть очевидным и убедительным. Пытаясь совместить свои собственные взгляды с таковыми дона Хуана, я понял, что когда бы он ни пытался объяснить мне свое знание, он использовал понятия, очевидные для него. Но поскольку эти понятия и концепции были чужды мне, попытки понять его учение так, как понимал его он сам, ставили меня в тупик. Поэтому моей первой задачей было определить именно его порядок изложения концепций. Работая в этом направлении, я заметил, что дон Хуан делает особое ударение на определенной части своего учения, которая заключается в использовании галлюциногенных растений. На основе этого своего заключения я пересмотрел собственную систему категорий. Дон Хуан использовал в отдельности и в различных обстоятельствах три галлюциногенных растения: кактус пейотль (Lophophora Williamsii), дурман (Datura inoxia, синоним D. meteloides) и грибы (вероятно, Psilocybe mexicana)

Задолго до своего контакта с европейцами американские индейцы знали о галлюциногенных свойствах этих растений. Из-за своих свойств эти растения широко применялись для получения удовольствия, для лечения и для достижения состояния экстаза. Особую часть своего учения дон Хуан отводил использованию их для получения силы, которую он называл олли, а так же для достижения мудрости или знания того, как правильно жить.

Дон Хуан понимал значение растений в их способности продуцировать состояния особого восприятия в человеческом существе. Он вводил меня в последовательное постижение этих состояний, чтобы раскрыть некоторые концепции и показать ценность своего знания. Я назвал их «состояниями необычной реальности», имея в виду такую реальность, которая противостоит нашей повседневной жизни. В контексте учения дона Хуана эти состояния рассматривались как реальные, хотя их реальность была иной.

Дон Хуан считал, что состояния необычной реальности были единственной формой прагматического учения и единственным способом достижения силы. Складывалось впечатление, что все прочие части его учения были второстепенны в сравнении с достижением силы. Эта точка зрения определяла отношение дона Хуана ко всему, не связанному прямо с состояниями необычной реальности.

В моих полевых заметках разбросаны замечания относительно того, что дон Хуан думал по этому поводу. Например, в одном из разговоров он заметил, что некоторые предметы имеют в себе определенное количество силы. Он сказал, что хотя сам он и не испытывает особого уважения к таким предметам, они используются колдунами (брухо) низшего порядка. Я часто спрашивал его о таких предметах, но он, казалось, был совершенно не заинтересован в обсуждении этого вопроса. Когда в другой раз речь зашла на эту тему, он нехотя согласился рассказать о них.

— Есть определенные предметы, которые наделены силой, — сказал он. — Есть масса таких предметов, они используются могущественными людьми с помощью дружественных духов. Эти предметы — инструменты, но не обычные инструменты, а инструменты смерти. И все же это только инструменты. У них нет силы учить. Правильно говоря, они относятся к категории предметов войны и предназначены для удара. Они созданы для того, чтобы убивать.

— Что это за предметы, дон Хуан?

— На самом деле это не предметы, скорее это разновидности силы.

— Как можно заполучить эти разновидности силы?

— Это зависит от типа предмета, который тебе нужен.

— А какие они бывают?

— Я уже говорил, что их много. Все, что угодно может быть предметом силы.

— Ну, а какие из них являются самыми сильными?

— Сила предмета зависит от его владельца, от того, каким человеком он является. Предметы силы, употребляемые низшими колдунами, почти что шутка; сильный же, могущественный брухо дает свою силу своим инструментам.

— Какие предметы силы наиболее обычны? Какие из них предпочитает большинство колдунов?

— Тут нет предпочтения. Все они предметы силы. Все — одно и то же.

— Есть ли у тебя какие-нибудь, дон Хуан? — Он не ответил, он просто смотрел на меня и смеялся. Долгое время он ничего не отвечал, и я подумал, что раздражаю его своими вопросами.

— Есть ограничения для этих типов силы, — продолжил он. — Но я не уверен, что это будет тебе понятно. Я потратил чуть ли не всю свою жизнь, чтобы понять: олли может открыть все секреты этих низших сил, показав, что все это детские игрушки. Одно время у меня были инструменты подобного рода, я был очень молод.

— Какие предметы силы у тебя были?

— Маис-пинто, кристаллы и перья.

— Что такое маис-пинто, дон Хуан?

— Это небольшой вырост зерна, который имеет в своей середине язычок красного цвета.

— Это один единственный вырост?

— Нет, брухо владеет 48-ю выростами.

— Для чего эти выросты, дон Хуан?

— Любой из них может убить человека, войдя в его тело.

— Как вырост попадает в тело человека?

— Это предмет силы, и его сила заключается, помимо всего прочего в том, что он входит в тело.

— Что он делает, когда войдет в тело?

— Он растворяется в теле, затем оседает в груди или кишечнике. Человек заболевает и, за исключением тех случаев, когда брухо, который его лечит, сильнее, чем тот, который околдовал, он умирает через три месяца после того, как вырост вошел в его тело.

— Есть ли какой-нибудь способ вылечить его?

— Единственный способ — это высосать вырост из тела, но очень мало кто из брухо осмелится сделать это. Брухо может добиться успеха и высосать вырост, но, если он недостаточно могуществен, чтобы исторгнуть его из себя, то этот вырост попадет в него самого и убьет.

— Но каким образом вырост проникает в чье-либо тело?

— Чтобы объяснить тебе это, я должен объяснить тебе колдовство на зерне, которое является одним из самых сильных, какие я знаю. Колдовство делается двумя выростами. Один из них помещают внутрь свежего бутона желтого цветка. Цветок затем помещают в такое место, где он войдет в контакт с жертвой: туда, где человек ходит каждый день, или в любое место, где он обычно бывает. Как только жертва наступит на вырост или коснется его как-либо — колдовство исполнено, вырост растворяется в теле.

— Что случается с выростом после того, как человек его коснется?

— Вся его сила уходит в человека, и вырост свободен. Это уже совсем другой вырост. Он может быть оставлен на месте колдовства или сметен прочь — не имеет значения. Лучше замести его под кусты, где его подберут птицы.

— Может ли птица съесть вырост раньше, чем его коснулся человек?

— Нет, таких глупых птиц нет, уверяю тебя. Птицы держатся от него подальше.

Затем дон Хуан описал очень сложную процедуру, посредством которой эти выросты могут быть получены.

— Ты должен понимать, что маис-пинто — это лишь инструмент, но не олли, — сказал он. — Когда ты сделаешь для себя это разделение, у тебя не будет здесь проблем. Но если ты рассматриваешь такие инструменты как совершенные, то ты дурак.

— Предметы силы так же сильны, как олли? — спросил я.

Дон Хуан укоризненно посмотрел на меня, прежде чем ответить. Казалось, что он старается быть очень терпеливым со мной.

— Кристаллы, маис-пинто и перья — просто игрушки по сравнению с олли. Эти предметы силы бывают нужны лишь тогда, когда человек не имеет олли. Пустая трата времени исследовать их, особенно для тебя. Ты должен стараться заполучить олли. Когда ты преуспеешь в этом, ты поймешь то, что я говорю тебе сейчас. Предметы силы — это все равно, что игрушки для детей.

— Не пойми меня неверно, дон Хуан, — запротестовал я. — Я хочу иметь олли, но я также хочу узнать все, что смогу. Ты сам говорил, что знание — это сила.

— Нет, — ответил он с чувством. — Сила покоится на том, какого рода знанием ты владеешь. Какой смысл от знания вещей, которые бесполезны?

В системе верований дона Хуана процесс достижения олли означал исключительно эксплуатацию состояний необычной реальности, которые он продуцировал во мне при помощи галлюциногенных растений. Он считал, что сосредотачивая внимание на этих состояниях и опуская прочие аспекты знания, которое он передавал мне, я подойду к связному пониманию того, что испытал.

Поэтому я разделил эту книгу на две части. В первой части я даю выборки из моих полевых заметок, относящиеся к состояниям необычной реальности, которые я испытывал во время своего ученичества. Поскольку я расположил свои записи так, чтобы возникала непрерывность повествования, они не всегда оказываются в правильном хронологическом порядке. Я никогда не описывал состояние необычной реальности раньше, чем через несколько дней после того, как испытал его; я ждал до тех пор, пока мог писать спокойно и объективно. Однако мои разговоры с доном Хуаном записывались по мере того, как они велись, сразу после каждого состояния необычной реальности. Поэтому, мои отчеты об этих разговорах иногда опережают описание самого опыта.

Мои полевые записки описывают субъективную версию того, что я ощущал во время опыта. И она излагается здесь точно так же, как я излагал ее дону Хуану, который требовал полного восстановления каждой детали и точного пересказа каждого опыта.

Во время записи этих опытов я добавил отдельные детали в попытке охватить состояния необычной реальности полностью. Мои полевые записки также освещают содержание верований дона Хуана.

Я сжал длинные страницы вопросов и ответов между доном Хуаном и мной для того, чтобы избежать повторений. Но, поскольку я хотел также передать общее настроение наших разговоров, я сокращал лишь те диалоги, которые ничего не добавили к моему пониманию его пути знания. Информация, которую дон Хуан давал мне о своем пути знания, всегда была спорадической, и на каждое высказывание с его стороны приходилось много часов моих вопросов. Тем не менее, было бесчисленное количество случаев, когда он свободно открывал его мне.

Во второй части этой книги я даю структурный анализ, выведенный исключительно из материала, изложенного в первой части. ^[2]

Глава 1

В моих заметках, первое занятие с доном Хуаном датировано 23-м июня 1961 года. Это была та встреча, с которой началось мое обучение. Я много раз встречался с ним и до этого, но лишь в качестве наблюдателя. При каждом удобном случае я просил учить меня о пейотле. Он каждый раз игнорировал мою просьбу, но никогда не отказывал наотрез. Я истолковал его колебания как принципиальную возможность того, что однажды он начнет говорить со мной о своем знании.

В этот раз он дал мне понять, что согласится на мою просьбу, если я обладаю ясностью мысли и направленностью по отношению к тому, о чем прошу. Для меня было невозможно выполнить это условие, так как моя просьба об обучении была лишь предлогом для того, чтобы установить с ним тесную связь. Я считал, что мое знакомство с этим предметом может расположить его к тому, что он будет в большей степени склонен к разговорам, тем самым приоткрывая для меня дверь к своему знанию о свойствах растений. Он, однако, истолковал мою просьбу буквально — его интересовала лишь моя устремленность в желании учиться о пейотле.

Пятница, 23 июня 1961 года.

— Ты будешь учить меня о пейотле?

— Почему ты хочешь знать об этом?

— Я действительно хочу знать об этом. Разве просто хотеть знать — недостаточная причина?

— Нет, ты должен заглянуть в свое сердце и выяснить, почему такой молодой человек, как ты, хочет поставить себе такую задачу.

— Почему ты учился этому сам, дон Хуан?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Может быть у нас с тобой одна причина?

— Сомневаюсь в этом. Я индеец. У нас разные пути.

— Единственная причина — это то, что я хочу узнать об этом, просто, чтобы знать. Но уверяю тебя, дон Хуан, у меня нет дурных намерений.

— Я верю тебе. Я курил о тебе.

— Что ты сказал?

— Это сейчас неважно. Я знаю твои намерения.

— Ты хочешь сказать, что видел меня насквозь?

— Ты можешь называть это так.

— Ну, а будешь ли ты меня учить?

— Нет.

— Потому, что я не индеец?

— Нет, потому, что ты не знаешь своего сердца. Что важно, так это чтобы ты точно знал почему хочешь связаться с этим. Если бы ты был индейцем, то одного твоего желания было бы достаточно. Очень мало индейцев имеют такое желание.

Воскресенье, 25 июня 1961 года.

В пятницу я весь день находился с доном Хуаном, собираясь уезжать в семь часов вечера. Мы сидели на веранде перед его домом и я решился еще раз задать вопрос об учении. Это был уже надоевший вопрос, и я ожидал опять получить отказ. Я спросил существует ли для него какая-нибудь возможность принять одно мое желание учиться, как если бы я был индейцем? Он долго не отвечал. Я был вынужден ждать, так как он, казалось, пытался что-то решить. Наконец, он сказал, что такая возможность есть и начал объяснение.

Он указал на то, что я устаю, когда сижу на полу, и что мне следует найти «пятно», на котором я мог бы сидеть без усталости. Я сидел с поджатыми к подбородку коленями, обхватив ноги руками. Когда он сказал, что я устал, я понял, что спину мою ломит и что я совсем вымотан.

Я ожидал, что он объяснит что это за «пятно», но он не делал этого. Я решил, что он думает, что мне нужно сменить положение тела, поэтому я поднялся и пересел поближе к нему. Он жестом отверг такое решение и наставительным тоном пояснил, что «место» означает место, где человек может чувствовать себя счастливым и сильным. Он похлопал по месту, где сидел сам, и сказал, что это его собственное место, затем добавил, что он поставил передо мной задачу, которую я должен решить самостоятельно и немедленно.

То, что он имел в виду, было для меня загадкой. Я не имел представления ни о том, с чего начать, ни даже о том, что я все-таки должен сделать. Несколько раз я просил его дать хоть какое-нибудь объяснение или хотя бы намек на то, с чего начать поиски места, где я буду чувствовать себя счастливым и сильным. Я настаивал на объяснении, так как ничего не понимал. Он предложил мне ходить по веранде, пока не найду «пятно».

Я поднялся и начал ходить по полу. Я чувствовал себя очень глупо и опять сел рядом с ним.

Он, казалось, был очень недоволен и обвинил меня в том, что я его не слушаю. Он сказал, что, по-видимому, я не хочу учиться. Через некоторое время, успокоившись, он объяснил, что не на каждом месте хорошо сидеть или находиться, и что в пределах веранды одно место будет уникальным, «пятно», на котором мне будет лучше всего. Моей задачей было выделить его среди всех остальных мест. То есть я должен был «прочувствовать» все возможные места, пока без всяких сомнений смогу определить, какое из них правильное.

Я возразил, что хотя веранда и не очень велика (3,5 на 2,5 метра), возможных мест на ней множество и у меня займет слишком много времени проверка их всех. А поскольку он не указал размеров пятна, их количество возрастает до бесконечности. Но мои возражения пропали даром. Он поднялся и резко предупредил меня, что может быть на это уйдут дни, но что, если я не решу задачу, то могу уезжать, так как ему будет нечего сказать мне. Он подчеркнул, что сам он знает, где находится мое пятно, поэтому я не смогу его обмануть. Он сказал, что это абсолютное условие, при выполнении которого он сможет принять мое желание учиться за достаточную причину. Он добавил, что в его мире ничто не является подарком и все, что в нем есть, чему можно учиться, постигается трудным путем. Он отправился в кусты, чтобы справить нужду, а затем вернулся в дом через заднюю дверь.

Я подумал, что задание найти определенное пятно счастья было просто его способом отделаться от меня. Однако, я поднялся и стал шагать туда-сюда по веранде. Небо было безоблачным, поэтому не смотря на сумерки мне было все хорошо видно как на самой веранде, так и рядом с ней. Должно быть, я ходил около часа или более того, но не происходило ничего, что открыло бы мне местонахождение пятна. Я устал шагать и сел на пол. Через несколько минут я пересел на другое место, затем еще на одно, пока таким образом не прошел весь пол. Я старался почувствовать разницу между местами, но у меня не было для этого никаких критериев. Я чувствовал, что напрасно трачу время, но оставался. Я оправдывал себя тем, что приехал издалека только для того, чтобы встретиться с доном Хуаном, и мне действительно нечего больше делать.

Я лег на спину, подложив руки под голову. Затем перекатился на живот и полежал немного так. Я повторил такое перекатывание много раз по всему полу и наконец мне показалось, что я все таки наткнулся на какой-то критерий — я заметил, что мне становится теплее, когда я лежу на спине.

Я стал кататься опять, теперь в обратную сторону. Я пролежал всю длину пола лицом вниз там, где прежде лежал на спине. Я испытывал то же ощущение тепла или холода в зависимости от положения, в котором лежал, но разницы между местами не было.

Затем мне пришла в голову мысль, показавшаяся в тот момент блестящей: место дона Хуана! Я сел там и затем лег, сначала лицом вниз, а затем на спину, но это место было точно таким же, как и все остальные. Я подумал, что мне нужно попрощаться с доном Хуаном, но мне было неудобно будить его. Я взглянул на часы. Было два часа ночи. Я катался по полу уже шесть часов.

В этот момент дон Хуан вышел и пошел вокруг дома в кусты чаппараля. Вернувшись, он встал у двери. Я чувствовал себя отверженным, мне хотелось сказать ему что-нибудь отвратительное и уехать. Но я сообразил, что это не его вина, это был мой собственный выбор идти через всю эту чепуху. Я сказал ему, что побежден, что как идиот, катался всю ночь по полу и все еще не вижу никакого смысла в загадке.

Он рассмеялся и сказал, что это его не удивляет, поскольку я не пользовался глазами. Это было так, хотя я был уверен, что мне нужно, по его словам, «ощутить» разницу. Я сказал ему об этом, но он возразил, что глазами можно ощущать, когда не смотришь на вещи прямо. И раз уж я за это взялся, сказал он, то у меня нет другого способа решить задачу, кроме как использовать все, что у меня осталось, — глаза.

Он вошел в дом. Я был уверен, что он наблюдает за мной. Я думал, что иначе он не смог бы узнать, что я не пользовался глазами.

Я снова начал кататься, так как такой метод поиска показался мне самым удобным. Однако теперь, сложив руки перед собой и опираясь на них подбородком, я всматривался в каждую деталь. Когда я фокусировал свой взгляд на точке, находящейся прямо перед моими глазами, вся периферийная зона моего поля зрения становилась окрашенной зеленовато-желтым цветом. Эффект был поразительным. Держа глаза фиксированными на точке прямо перед собой, я начал ползти в сторону на животе, передвигаясь примерно на тридцать сантиметров за раз.

Внезапно, в точке, находящейся примерно на середине пола, я почувствовал перемену оттенка. В точке справа от меня, все еще на периферии зрения, зеленовато-желтый оттенок стал интенсивно пурпурным. Я сконцентрировал на этом свое внимание. Пурпурный цвет сделался более бледным и оставался таким постоянно, пока я удерживал на нем свое внимание. Я отметил место своим пиджаком и позвал дона Хуана. Он вышел на веранду. Я был очень возбужден. Я действительно видел разницу в оттенках. Он, казалось, не был удивлен этим, он предложил мне сесть на это место и описать свои ощущения.

Я сел туда, а затем лег на спину. Он стоял рядом, дожидаясь моего отчета о самочувствии. Я не чувствовал ничего особенного. Примерно в течение пятнадцати минут я пытался ощутить или увидеть разницу, в то время как дон Хуан терпеливо стоял рядом. Я чувствовал какое-то отвращение. Во рту появился металлический привкус. Внезапно у меня заболела голова. Появилось ощущение, что я заболел. Мысль о моем бессмысленном предприятии раздирала меня до ярости. Я поднялся.

Дон Хуан, по-видимому, заметил мое расстройство. Он не смеялся, но сказал, что мне следует быть несгибаемым с самим собой, если я хочу учиться. Лишь два выхода есть у меня, сказал он. Или сдаться и ехать домой — и в этом случае я никогда не буду учиться, — или решить задачу.

Он вновь ушел в дом. Я хотел немедленно уехать, но был слишком усталым для этого. К тому же ощущение разницы оттенков было столь явным, что я был уверен, что все же нашел разницу, хотя, возможно, могли бы найтись и какие-нибудь другие заметные изменения. Во всяком случае, уезжать было слишком поздно. Поэтому я снова лег на пол и начал все сначала.

На этот раз я быстро передвигался с места на место, минуя точку дона Хуана, до конца веранды, затем развернулся, чтобы захватить внешнюю ее часть. Когда я достиг центра пола, то понял, что произошло еще одно изменение в окраске, снова на краю поля зрения. Однообразный зеленовато-желтый оттенок, который я видел повсюду, превратился в одном месте, справа от меня, в яркий серо-зеленый. Я снял ботинок и отметил эту точку. После этого я продолжил ползать, пока не исследовал пол во всех возможных направлениях. Больше никаких изменений окраски не было.

Я вернулся к точке, отмеченной ботинком, и осмотрел ее. Эта точка находилась чуть более, чем в полутора метрах от той, что была отмечена пиджаком, в юго-восточном направлении. Рядом с ней находился большой камень. Совсем ненадолго я присел рядом, пытаясь найти отгадку, приглядываясь к каждой детали, но не смог почувствовать никакой разницы.

Я решил еще раз обследовать первую точку. Опустившись на колени, я собрался улечься на свой пиджак, но неожиданно испытал странное ощущение. Оно было похоже на ощущение чего-то физически давящего на мой живот. В один момент я вскочил и ретировался. Волосы на шее поднялись дыбом, ноги выгнулись, туловище наклонилось вперед, а пальцы согнулись, как клешни. Я заметил свою необычную позу и испугался еще больше.

Я невольно попятился и уселся рядом со своей туфлей. Я пытался сообразить, что вызвало у меня такой испуг. Я подумал, что должно быть причиной всему усталость. Уже почти наступило утро. Я чувствовал себя глупо и неудобно. Между тем, я никак не мог понять, что же меня так испугало, и никак не мог уразуметь, чего добивается от меня дон Хуан.

Я решил предпринять последнюю попытку. Я поднялся и медленно приблизился к точке, отмеченной пиджаком, и снова испытал то же ощущение. На этот раз мне пришлось сделать большое усилие, чтобы держать себя в руках. Я сел, а затем стал на колени, чтобы лечь на живот, но не смог заставить себя это сделать. Я опустил руки на пол. Мое дыхание участилось, желудок был неспокоен. Возникло острое ощущение паники и большое желание убежать прочь. Думая, что дон Хуан, возможно, наблюдает за мной, я медленно отполз на второе место и прислонился спиной к камню. Я хотел немного отдохнуть и привести в порядок свои мысли, но заснул.

Я услышал, как дон Хуан смеется и разговаривает, глядя на меня сверху. Я проснулся.

— Ты нашел точку, — сказал он.

Сначала я не понял его, но он вновь сказал, что это то самое место. Я ответил, что действительно не вижу никакой разницы.

Он попросил меня сравнить свои ощущения в этот момент с теми, которые были у меня, когда я обследовал первую точку. Тут мне впервые пришло в голову, что, пожалуй, я не смогу объяснить ощущения прошедшей ночи. По какой-то необъяснимой причине я действительно боялся места, отмеченного пиджаком. Он заметил, что только дурак может не почувствовать разницу.

Я спросил его, имеют ли эти места названия. Он сказал, что хорошее место называют «сиденьем», а плохое — «врагом». Он сказал, что эти два места — ключ к самочувствию человека, особенно такого человека, который ищет знания. Простой акт сидения на своем месте наполняет человека силой; с другой стороны, «враг» ослабляет человека и даже может вызвать его смерть. Он сказал, что я восполнил свою энергию, сильно потраченную минувшей ночью тем, что некоторое время спал на правильном месте.

Он сказал также, что оттенки, которые я наблюдал в связи с каждым из этих мест, имеют то же общее действие, придавая силы или уменьшая их. Я спросил его, есть ли для меня другие места, подобные тем двум, которые я нашел, и как мне следует искать их. Он сказал, что в мире есть очень много мест, похожих на эти два, и что лучший способ находить их — отмечать соответствующие им цвета.

Для меня осталось неясным, решил я в действительности задачу или нет. Я даже не был уверен, что проблема вообще была, и не мог избавиться от ощущения, что все это было натянуто и спорно. Я был убежден, что дон Хуан всю ночь следил за мной и затем стал шутить надо мной, говоря, что место, где я заснул, было местом, которое я искал. Я, однако, никак не мог найти логической причины для такого поступка, и когда он попросил меня сесть на второе место, я не смог этого сделать. Имелся странный пробел между моим практическим опытом боязни второго места и моими рациональными рассуждениями обо всем этом в целом.

Дон Хуан, с другой стороны, был абсолютно уверен, что я добился успеха, и, поступая в соответствии со своим обещанием, сказал, что согласен учить меня о пейотле.

— Ты просил учить тебя о Мескалито, — сказал он. — Я хотел узнать, имеется ли у тебя необходимый запас сил, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Мескалито — это нечто такое, с чем нельзя шутить. Ты должен уметь владеть своими ресурсами. Сейчас я понимаю, что могу принять твое желание за достаточную причину.

— Ты действительно собираешься учить меня о пейотле? — спросил я.

— Я предпочитаю называть его Мескалито. Делай и ты так же.

— Когда ты собираешься начать?

— Это не так просто. Сначала ты должен быть готов.

— Я думаю, что я готов.

— Это не шутка. Ты должен подождать, пока не останется сомнений, и тогда ты встретишься с ним.

— Мне следует подготовиться?

— Нет, тебе следует просто ждать. Ты можешь отказаться от всей этой затеи через некоторое время. Ты легко устаешь. Прошлой ночью ты был готов сдаться, как только почувствовал первые трудности. Мескалито требует очень серьезного намерения.

Глава 2

Понедельник, 7 августа 1961 года.

Я подъехал к дому дона Хуана в Аризоне в пятницу примерно в 7 часов вечера. На веранде вместе с ним сидели еще пятеро индейцев. Я поздоровался с ними и сел рядом, ожидая, что они что-нибудь скажут. После традиционного молчания один из мужчин поднялся, подошел ко мне и сказал: «Добрый вечер». Я поднялся и ответил: «Добрый вечер». Остальные мужчины тоже встали и начали по очереди подходить ко мне, здороваясь. Потом все снова расселись по своим местам.

Эти люди показались мне довольно застенчивыми — из-за молчаливости, хотя все они говорили по-испански. Должно быть, около половины восьмого все внезапно встали и направились к задней половине дома. Никто не разговаривал. Дон Хуан сделал мне знак следовать за всеми, и мы забрались в старенький грузовичок, стоявший там. Я сел рядом с доном Хуаном и еще двумя молодыми людьми. Там не было ни сидений, ни скамеек, а железный пол оказался болезненно твердым, особенно когда мы свернули с шоссе и поехали по грунтовой дороге. Дон Хуан прошептал, что мы едем к дому одного из его друзей, у которого есть для меня семь Мескалито.

— А у тебя самого нет? — спросил я.

— У меня есть, но я не могу предложить их тебе. Видишь ли, это должен сделать кто-то другой.

— Почему?

— Может быть, ты ему не понравишься, и тогда ты не сможешь встретить его с подобающим уважением, и наша с тобой дружба будет нарушена.

— Почему я мог бы ему не понравиться, ведь я никогда ему ничего не делал?

— Тебе и не нужно что-либо делать, чтобы понравиться или не понравиться. Он или принимает людей, или отбрасывает прочь.

— Но если я не понравлюсь ему, то смогу ли я что-нибудь сделать, чтобы расположить его к себе?

— Нет. Я ничего не могу придумать, что тут можно сделать, — сказал дон Хуан. Он наполовину отвернулся от меня и я больше не мог с ним разговаривать.

Мы ехали, должно быть, по меньшей мере, час, прежде, чем остановились перед маленьким домом. Было совсем темно, и после того, как водитель выключил фары, я мог разобрать лишь смутный контур строения. Молодая женщина, судя по акценту, мексиканка, кричала на собаку, чтобы та перестала лаять. Мы вылезли из грузовика и вошли в дом. Мужчины пробормотали «Буэнос ночес», проходя мимо нее. Она ответила им и снова принялась кричать на собаку.

Комната была большой, она была забита множеством вещей. Слабый свет от маленькой электрической лампочки освещал помещение очень тускло. Тут было несколько стульев, со сломанными ножками и просиженными сиденьями, прислоненных к стене. Трое мужчин сели на диван, который был самым большим из всей мебели в комнате. Он был очень стар и продавлен до самого пола; в тусклом свете он казался красным и грязным. В течение долгого времени мы сидели молча.

Один из мужчин внезапно поднялся и вышел в другую комнату. Он был лет пятидесяти, темный и высокий. Минуту спустя он вернулся, неся в руке кофейник. Открыв крышку, он вручил кофейник мне; внутри было семь странно выглядевших предметов. Они различались по размеру и форме. Некоторые были почти круглыми, другие — продолговатыми. На ощупь они походили на пасту из земляного ореха или на пробку. Коричневая окраска заставляла их выглядеть наподобие твердой сухой ореховой скорлупы. Я вертел их в руках, ощупывая поверхность в течение некоторого времени.

— Это надо жевать, — сказал дон Хуан шепотом.

Пока он не заговорил, я не замечал, что он сел рядом со мной. Я взглянул на других мужчин, но никто не смотрел на меня. Они разговаривали между собой очень тихими голосами. Это был момент острой нерешительности и страха. Я чувствовал, что почти не могу собой владеть.

— Мне нужно выйти в туалет, — сказал я дону Хуану.

Он протянул мне кофейник и я положил туда батончики пейотля. Когда я встал, мужчина, принесший кофейник, обратился ко мне и сказал, что туалет в соседней комнате. Туалет был почти напротив двери. Рядом с ним, едва не вплотную, стояла большая кровать, занимавшая чуть ли не половину помещения. На ней спала женщина. Некоторое время я неподвижно стоял возле двери, а затем вернулся в комнату, где находились остальные мужчины. Хозяин дома заговорил со мной по-английски:

— Дон Хуан сказал, что вы из Южной Америки. Есть ли там Мескалито?

Я ответил ему, что никогда даже не слышал об этом. Они, казалось, интересовались Южной Америкой, и мы некоторое время говорили об индейцах. Затем один из них спросил меня, почему я хочу принимать пейотль. Я сказал, что хочу узнать, что это такое. Они все застенчиво засмеялись.

Дон Хуан повернулся ко мне и сказал: «Жуй, жуй». Мои ладони были влажными, живот сжался. Кофейник с батончиками пейотля стоял на полу возле моего стула. Я наклонился, взял один наугад и положил его в рот. Он имел затхлый привкус. Я раскусил его пополам и начал жевать один из кусочков. Во рту появилась сильная вяжущая горечь, через минуту весь рот у меня онемел. Горечь усиливалась по мере того, как я продолжал жевать, борясь с невероятным притоком слюны. По ощущениям десен и внутренней поверхности рта казалось, будто я ем соленое сухое мясо или рыбу, и это вынуждало жевать еще сильнее. Спустя какое-то время, я разжевал вторую половину, и мой рот так онемел, что я перестал чувствовать горечь. Батончик пейотля напоминал теперь волокна мякоти апельсина, или сахарного тростника, и я не знал, проглотить ли мне эти волокна или выплюнуть их.

В этот момент хозяин дома поднялся и пригласил всех на веранду. Мы вышли и сели в ряд возле стены. Сидеть там, в темноте, было очень удобно. Я был крайним справа. Хозяин принес бутылку текильи. Дон Хуан, который находился рядом со мной, поместил кофейник с батончиками пейотля у меня между ног. Потом он протянул мне бутылку, которая передавалась по кругу, и сказал, чтобы я отхлебнул немного, чтобы смыть горечь.

Я выплюнул остатки первого батончика и взял в рот немного напитка. Дон Хуан предупредил, чтобы я не глотал его, а только прополоскал рот, чтобы остановить слюну. Со слюной это помогло мало, но горечь действительно уменьшилась.

Дон Хуан дал мне кусочек сухого абрикоса, а может это была сухая фига — я не мог ничего разглядеть в темноте и не мог разобрать вкус, — и велел разжевать его основательно и медленно, не торопясь. Мне было трудно глотать. Казалось, проглоченное не пойдет вниз.

Через некоторое время бутылка снова пошла по кругу. Дон Хуан дал мне кусочек волокнистого сухого мяса. Я сказал, что не хочу есть.

— Это не еда, — сказал он твердо.

Вся эта процедура повторилась шесть раз. Я помню, что разжевал уже шесть батончиков, когда разговор стал очень оживленным, хотя я и не мог понять, на каком языке говорят. Тема разговора, в котором все участвовали, была очень интересной, и я старался слушать внимательно, чтобы самому принять участие. Но когда я попытался говорить, то понял, что не могу. Слова бесцельно крутились у меня во рту.

Я сидел, опершись спиной о стену и вслушивался в разговор. Все говорили по-итальянски, вновь и вновь повторяя одну и ту же фразу о глупости акул. Мне казалось, что это логичная и понятная тема. Я как-то рассказывал дону Хуану историю о том, как первые испанцы назвали реку Колорадо в Аризоне «рекой затопленного леса» («El rio de los tizones»), но кто-то неправильно написал слово «tizones», и реку стали называть «El rio de los tiburones» (река акул). Я был уверен, что все обсуждали именно эту историю, и мне не приходило в голову, что никто из них не говорит по-итальянски.

Я очень хотел подняться, но не помню, сделал ли это. Я попросил кого-то дать мне воды, так как испытывал невыносимую жажду.

Дон Хуан принес большую соусницу, наполненную водой. Он поставил ее на землю у стены. Также он принес маленькую чашку или банку, зачерпнул ею из соусницы и вручил мне, сказав, что я не должен проглатывать воду, а могу лишь прополоскать рот, чтобы освежить его.

Вода выглядела странно сверкающей, стеклянной, как тонкая слюда. Я хотел спросить дона Хуана об этом, и старательно пытался выразить свои мысли на английском, но вспомнил, что он не говорит по-английски.

Я испытал очень затруднительный момент, когда понял, что хотя в голове совершенно ясные мысли, высказать их невозможно. Я хотел сделать замечание относительно странного качества воды, но то, что за этим последовало, не было речью. Я ощущал, что мои невысказанные мысли выходили у меня изо рта в жидком виде. Было ощущение рвоты без усилий и без сокращения диафрагмы. Это был приятный поток жидких слов.

Я прополоскал рот и чувство, что меня рвет, исчезло. К тому времени все звуки пропали, и я обнаружил, что мне трудно фокусировать на чем-либо свои глаза. Я посмотрел на дона Хуана, но когда повернул голову, выяснилось, что мое поле зрения уменьшилось до круглого участка посередине. Чувство не было пугающим, не было неприятным, наоборот в нем была какая-то захватывающая новизна. Я мог буквально сканировать землю, остановив свой взгляд на одной точке и поворачивая затем голову в любом направлении. Когда я выходил на веранду, мне показалось, что на улице совсем темно, виднелось только зарево огней города. И, однако же, в поле моего теперешнего зрения все было ясно видно. Я забыл о доне Хуане и обо всех остальных и полностью отдался обследованию земли лучом своего зрения.

Я увидел соединение пола веранды со стеной, затем медленно повернул голову правее, и, скользя взглядом по стене, увидел дона Хуана, сидевшего возле нее. Я сместил голову влево, чтобы посмотреть на воду и наткнулся взглядом на дно соусницы. Я медленно приподнял голову и увидел среднего размера собаку, черную, которая приближалась к воде. Собака начала пить. Я поднял руку, чтобы прогнать ее от воды. Чтобы выполнить это, я сфокусировал взгляд на собаке и внезапно увидел, что собака стала прозрачной. Вода же была сияющей, тягучей жидкостью. Я видел, как она идет по горлу собаки в ее тело; я видел, как затем вода равномерно растекается по всему ее телу, а затем изливается через каждый из волосков. Я видел, как светящаяся жидкость движется по каждому волоску и затем выходит из них, образуя длинный, белый, шелковистый ореол.

В этот момент я ощутил сильные конвульсии, и через пару секунд вокруг меня сформировался очень низкий и узкий туннель, твердый и странно холодный. На ощупь он был как бы из листовой жести. Я оказался сидящим на полу туннеля. Я попытался встать, но ушиб голову о железный потолок, а туннель сжался до такой степени, что я стал задыхаться. Я помню, что пополз к круглому отверстию, где туннель заканчивался. Когда я до него добрался, я уже совсем забыл о собаке, о доне Хуане и о себе самом, я был измучен, моя одежда была мокрой и липкой. Я начал перекатываться по земле, пытаясь найти положение, в котором можно было бы отдохнуть и в котором у меня перестало бы так сильно стучать сердце. При одном из этих передвижений я снова увидел собаку.

Моя память тут же вернулась ко мне, и внезапно в мозгу у меня прояснилось. Я оглянулся, чтобы посмотреть на дона Хуана, но не мог различить никого и ничего. Я мог видеть только собаку, которая становилась светящейся. Свет исходил из ее тела. Я снова увидел, как вода текла по нему, освещая все вокруг, наподобие костра. Я добрался до воды, опустил лицо в соусницу и стал пить вместе с собакой. Мои руки упирались в землю, и когда я пил, я видел, как жидкость течет по венам, переливаясь красными, желтыми и зелеными оттенками. Я пил, пока сам не начал полыхать. Я пил, пока жидкость не стала выливаться из моего тела через каждую пору, не стала выливаться наружу, подобно шелковым волокнам, и я тоже обрел длинный, светящийся и переливающийся ореол. Я посмотрел на собаку — ее ореол был точно таким же, как у меня. Большая радость наполнила все мое существо, и мы вместе побежали в направлении какого-то желтого тепла, исходившего из неопределенного места. И там мы принялись играть. Мы играли с псом и боролись, пока я не стал замечать и распознавать все его желания, а он мои. Мы по очереди управляли друг другом, как в театре марионеток. Я мог заставить его двигать ногами тем, что покручивал своей ступней, а когда он кивал головой, я всякий раз чувствовал непреодолимое желание прыгать. Но его коронным номером было заставить меня чесать голову ногой, когда я находился в сидячем положении, — он добивался этого, хлопая ушами. Это действие было для меня невыносимо забавным. Какой уровень изящества и иронии, думал я, какое мастерство! Веселость, которая мной овладела, была неописуемой. Я смеялся до тех пор, пока от этого мне не сделалось почти невозможно дышать.

У меня было ясное ощущение того, что я не могу открыть глаза. Я словно бы глядел через толщу воды. Это было длительное и очень болезненное состояние, как будто твой ум проснулся, а сам ты никак не можешь окончательно пробудиться. Затем мир понемногу обрел свои привычные черты. Мое поле зрения снова стало широким, и вместе с этим у меня получилось совершить первое осознанное действие, состоявшее в том, что я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на это чудесное существо. И тут я столкнулся с очень трудным переходом. Изменение моего нормального состояния прошло для меня почти незаметно: я был в сознании, мои чувства и мысли были критериями этого, поэтому переход показался легким. Но эта вторая фаза — пробуждение к обычному трезвому сознанию — была поистине ужасной. Я забыл, что я — человек. Печаль от такого непоправимого обстоятельства оказалась столь велика, что я заплакал.

Суббота, 5 августа 1961 года.

Поздним утром, после завтрака, хозяин дома отвез нас домой. Я был очень усталым, но не мог уснуть в грузовике. Только когда тот человек уехал, у меня получилось уснуть на веранде. Дон Хуан накрыл меня одеялом.

Когда я проснулся, было уже темно. Я поискал дона Хуана, но в доме его не было. Он пришел позднее с котелком жареных бобов и стопкой лепешек. Я был исключительно голоден. После того, как мы закончили есть, он попросил рассказать ему все, что случилось со мной предыдущей ночью. Я детально пересказал ему все мною испытанное, так аккуратно, как только это было возможно. Когда я закончил, он кивнул головой и сказал:

— Я думаю, что с тобой все в порядке. Мне сейчас трудно объяснить почему, но я думаю, что для тебя все прошло хорошо. Видишь ли, иногда он игрив, как ребенок, иногда — ужасен, устрашающ. Он или шутит, или предельно серьезен. Невозможно сказать заранее, каким он будет с другим человеком. Но когда знаешь его хорошо — иногда можно. Ты играл с ним этой ночью. Ты единственный из всех, кого я знаю, у кого была такая встреча.

— Чем испытанное мной отличается от того, что испытывают другие?

— Ты не индеец, поэтому мне трудно описать, что есть что. Могу только сказать, что он или принимает людей, или отталкивает их, независимо от того, индейцы они или нет. Это я знаю. Я видел много таких. Я знаю также, что часто он шутит и заставляет смеяться, но я никогда не видел, чтобы он играл с кем-либо.

— Может быть ты мне скажешь, дон Хуан, как пейотль защищает…

Он не дал мне закончить, резко тронув за плечо.

— Никогда не называй его так! Ты еще недостаточно знаешь его.

— Как Мескалито защищает людей?

— Он советует. Он отвечает на вопросы, на все, какие ему задашь.

— Значит, Мескалито реален? Я имею в виду, что он что-то такое, что можно увидеть?

Он, казалось, был ошарашен моим вопросом. Он взглянул на меня с каким-то вопрошающим выражением.

— Я хочу сказать, что Мескалито…

— Я слышал, что ты сказал, — перебил он. — Разве ты не видел его прошлой ночью?

Я хотел сказать, что видел лишь собаку, но заметил его озадаченный взгляд.

— Так ты думаешь, что то, что я видел прошлой ночью, было им? — уточнил я.

Он взглянул на меня с участием, затем усмехнулся, покачал головой, как если бы не мог поверить, и очень проникновенным тоном произнес:

— Только не говори мне, что думаешь это была твоя… мама!

Он приостановился, говоря «мама», так как то, что он хотел сказать, было «tu chingada madre» — идиома, используемая, как неуважительный намек на мать другого. Слово «мама» было так неподходяще, что мы оба долго смеялись. Потом я понял, что он заснул, так и не ответив на мой вопрос.

Воскресенье, 6 августа 1961 года.

Я отвез дона Хуана к дому, где принимал пейотль. По дороге он сказал, что имя человека, который «представил» меня Мескалито — Джон. Подъехав к его дому, мы нашли его сидящим на веранде с двумя молодыми людьми. У всех было явно очень хорошее настроение. Они смеялись и разговаривали очень непринужденно. Все трое говорили по-английски в совершенстве. Я сказал Джону, что приехал поблагодарить за оказанную мне помощь.

Я хотел узнать их мнение о своем поведении во время галлюциногенного опыта, и сказал, что пытался думать о том, что я делал предыдущей ночью, но не смог вспомнить. Они смеялись и не были расположены говорить об этом. Они, казалось, сдерживались из-за присутствия дона Хуана. Они все поглядывали на него, как бы ожидая утвердительного знака. Хотя этого и не заметил, дон Хуан, видимо, дал им такой знак, потому что Джон внезапно начал рассказывать о том, что я делал прошлой ночью.

Он узнал о том, что я был «взят», когда меня стошнило. Он утверждал, что меня стошнило 30 раз. Дон Хуан поправил его, сказав что не тридцать, а только десять.

Джон продолжал:

— Когда мы все подвинулись к тебе, ты был застывшим и у тебя были конвульсии. Очень долгое время, лежа на спине, ты двигал ртом, как будто говоришь. Затем ты стал стучать головой об пол, и дон Хуан надел старую шляпу тебе на голову, тогда ты это прекратил. Потом ты несколько часов лежал на полу, дрожа и дергаясь время от времени. Я думаю, как раз тогда все заснули, но я слышал сквозь сон, как ты пыхтел и стонал. Затем я услышал, как ты вскрикнул и я проснулся. Я увидел, как ты, вскрикивая, подпрыгиваешь вверх. Ты бросился к воде, перевернул посудину и стал барахтаться в луже. Дон Хуан принес тебе еще воды. Некоторое время ты сидел спокойно перед соусницей, а потом снова подпрыгнул и снял с себя всю одежду. Ты встал на колени перед водой и начал пить большими глотками. Затем ты просто сидел и смотрел в пространство. Мы думали, что ты будешь сидеть так все время. Почти все, включая дона Хуана, снова заснули, когда ты с воем вскочил и погнался за собакой. Собака испугалась, тоже завыла и побежала к задней половине дома. От этого все проснулись. Ты выбежал с другой стороны дома, продолжая преследовать собаку. Она убегала от тебя, лая и завывая. Я думаю, ты раз двадцать оббежал дом вокруг, с воплями и лаем. Я боялся, что соседи заинтересуются. Здесь близко нет соседей, но твои завывания были такими громкими, что их можно было услышать с очень большого расстояния.

Один из молодых людей добавил:

— Ты поймал собаку и принес ее на веранду на руках.

Джон продолжал:

— Затем ты стал играть с собакой. Ты боролся с ней, вы кусали друг друга и играли. Это, мне кажется, было забавно. Моя собака обычно не играет. Но на этот раз ты и собака катались друг через друга.

— Затем вы оба побежали к воде и собака лакала вместе с тобой, — сказал молодой человек, — вы пять или шесть раз бегали вместе с собакой к воде.

— Как долго это продолжалось? — спросил я.

— Несколько часов, — ответил Джон. — Один раз мы потеряли вас из виду. Я думал, что ты побежал за дом. Мы только слышали, как ты лаял и визжал. Ты лаял так похоже на собаку, что мы не могли вас отличить.

— Может, это и была собака? — предположил я.

Они засмеялись, и Джон сказал.

— Нет, парень, лаял именно ты.

— А что было потом?

Все трое смотрели друг на друга и, казалось, были в затруднении, вспоминая, что было потом. Наконец, молодой человек, который до этого молчал, сказал:

— Он поперхнулся, — и посмотрел на дона Хуана.

— Да, ты, наверное, поперхнулся, — продолжал Джон. — Ты начал очень странно плакать и затем упал на пол. Мы думали, что ты откусываешь себе язык. Дон Хуан разжал тебе челюсти и плеснул на лицо воды. Тогда ты начал дрожать, и по всему телу у тебя опять пошла конвульсия. Затем ты долгое время оставался неподвижным. Дон Хуан сказал, что все закончилось. Но к этому времени уже наступило утро, и мы оставили тебя спать на веранде, накрыв одеялом.

Тут он остановился и взглянул на остальных, которые, казалось, едва сдерживают смех. Он повернулся к дону Хуану и о чем-то его спросил. Дон Хуан ответил ему, а потом повернулся ко мне и сказал:

— Мы оставили тебя на веранде, так как боялись, что ты начнешь писать по всем комнатам.

Все они громко рассмеялись.

— Что со мной было? — спросил я. — Разве я…

— Разве ты? — передразнил меня Джон. — Мы не собирались тебе об этом говорить, но дон Хуан сказал, что все в порядке. Ты обоссал мою собаку.

— Что я сделал?

— Ты же не думаешь, что собака бегала от тебя потому, что она тебя боялась? Собака убегала, потому что ты ссал на нее.

Все захохотали. Я попытался обратиться к одному из молодых людей, но все они так смеялись, что он меня не услышал. Джон продолжал:

— Мой пес тоже не остался в долгу. Он тоже начал на тебя ссать.

Это заявление, видимо, было чрезвычайно смешным, так как все буквально покатились со смеху, включая дона Хуана. Когда они успокоились, я спросил со всей серьезностью:

— Это правда? Это действительно было?

Все еще смеясь, Джон ответил:

— Клянусь тебе, моя собака действительно на тебя ссала.

По дороге обратно к дому дона Хуана я спросил его:

— Это действительно все случилось, дон Хуан?

— Да, — сказал он, — но они не знают того, что ты видел. Они не понимают, что ты играл с «ним». Вот почему я не беспокоил тебя.

— Но неужели все это дело со мной и собакой, писающими друг на друга — правда?

— Это была не собака! Сколько раз мне нужно говорить тебе это? Это единственный способ понять. Единственный способ. Это был «он» — тот, кто играл с тобой.

— Знал ли ты, что все это происходит, до того как я рассказал об этом?

Он запнулся на какой-то момент, прежде чем ответить.

— Нет, но я подозревал, что с тобой все хорошо, потому что ты не был испуган.

— Собака действительно играла со мной так, как они об этом рассказывают?

— Проклятье! Это была не собака!

Четверг, 17 августа 1961 года.

Я высказал дону Хуану все, что думал по поводу этого своего опыта. С точки зрения той работы, которую я планировал, это было катастрофическое событие. Я сказал, что и думать не хочу о повторной встрече с Мескалито. Я согласился, что все, что произошло, уже произошло, но это никак не может подвигнуть меня искать новую встречу. Я серьезно считал, что непригоден для предприятий такого рода.

Пейотль, в качестве последействия, поселил во мне странного рода физическое неудобство. Это был неопределенный страх или беспокойство, какая-то меланхолия, качества которой я не мог точно определить. Я ни в коем случае не находил такое состояние удовлетворительным.

Дон Хуан засмеялся и сказал:

— Ты начинаешь учиться.

— Учение такого рода не для меня. Я не создан для него, дон Хуан.

— Ты всегда преувеличиваешь.

— Это не преувеличение.

— Нет, это так. Плохо то, что ты преувеличиваешь одни только отрицательные стороны.

— Тут нет положительных сторон, насколько это касается меня. Все это меня пугает.

— Нет ничего плохого в том, что это тебя пугает. Когда ты боишься, ты видишь вещи по-другому.

— Но я не забочусь о том, чтобы видеть вещи по-другому, дон Хуан. Я думаю оставить учение о Мескалито в покое. Я не могу с ним справиться. Это действительно плохо для меня.

— Конечно, это плохо — даже для меня. Не одного тебя это сбило с толку.

— Но отчего бы тебе оказаться сбитым с толку?

— Я думаю о том, что ты видел прошлой ночью. Мескалито, без сомнения, играл с тобой, и это меня поражает. Это было указание, знак.

— Что это было за указание, дон Хуан?

— Мескалито указывал мне на тебя.

— Зачем?

— Тогда мне было это неясно, но теперь понятно. Он имел в виду, что ты избранный.

— Ты имеешь в виду, что я был избран для какой-то цели или что-то вроде того?

— Нет, я имею в виду, что Мескалито сказал мне, что ты можешь быть тем человеком которого я ищу.

— Когда он тебе это сказал?

— Он сказал мне это тем, что играл с тобой. Это делает тебя избранным человеком для меня.

— Что это значит, быть избранным человеком?

— Есть некоторые секреты, которые я знаю. У меня есть секреты, которые я не могу открыть никому, кроме избранного человека. Прошлой ночью, когда я наблюдал за тем, как ты играешь с Мескалито, мне стало ясно, что ты именно такой человек. При этом ты не индеец. Поразительно!

— Но что это значит для меня, дон Хуан?

— Я принял решение и буду учить тебя тем секретам, которые делают судьбу человека знания.

— Ты имеешь в виду секреты Мескалито?

— Да, но это не все секреты, которые я знаю. Есть и другие, иного рода, которые я хотел бы кому-нибудь передать. Я сам имел учителя, и я тоже стал его избранным человеком, выполнив определенное условие. Он обучил меня всему, что я знаю.

Я опять спросил, чего эта новая роль потребует от меня; он сказал, что учение — единственно требуемая вещь. Учение в том смысле, в каком оно проходило последние два дня.

То, как разворачивалась ситуация, было очень странным. Я решил сказать, что собираюсь оставить мысль учиться о пейотле, но прежде, чем я успел что-либо произнести, он предложил учить меня своему знанию. Я не понял, что он имеет в виду, но чувствовал, что это серьезно.

Я стал говорить, что для подобного дела у меня отсутствуют необходимые качества — требуется редкое мужество, которого у меня нет. Я объяснил, что для меня характерно говорить о действиях, которые совершают другие. Мне было бы очень интересно узнать его мнения и взгляды, и я был бы счастлив, если бы мог сидеть тут и слушать его рассказы целыми днями. Для меня это было бы учением.

Он слушал меня, не перебивая. Я говорил долго.

— Все это очень легко понять, — сказал он, после того как я закончил. — Страх — первый естественный враг, которого человек встречает на своем пути к знанию. Ты, ко всему прочему, любопытен. Это решает дело. Ты будешь учиться независимо от себя самого — таково правило.

Я продолжал протестовать, пытаясь разубедить его. Но он, казалось, был полностью уверен, что мне не остается ничего другого, кроме как учиться.

— Ты не о том думаешь, — сказал он. — Мескалито действительно играл с тобой. Об этом следует подумать. Почему ты не ухватишься за это, вместо того чтобы думать о собственном страхе.

— Разве это было так уж необычно?

— Ты единственный человек, которого я видел играющим с Мескалито. Ты не привык к жизни такого рода, поэтому знаки прошли мимо тебя. Да, ты серьезный человек, но ты применяешь свою серьезность к тому, о чем ты думаешь, а не к тому, что происходит вокруг тебя. Ты слишком много думаешь о самом себе. В этом твоя беда. Это дает ужасную усталость.

— Но что еще можно делать, дон Хуан?

— Ищи чудеса вокруг и смотри на них. Ты устаешь от смотрения на себя, и эта усталость делает тебя слепым и глухим ко всему остальному.

— Ты попал в точку, дон Хуан. Но как мне измениться?

— Думай о чуде Мескалито, играющего с тобой. Не думай ни о чем другом. Остальное придет к тебе само.

Воскресенье, 20 августа 1961 года.

Прошлой ночью дон Хуан начал вводить меня в пространство своего знания. Мы сидели перед его домом в темноте. Внезапно после долгого молчания он начал говорить. Он сказал, что собирается дать мне совет теми же самыми словами, которыми воспользовался его бенефактор в первый день, когда он сам стал его учеником. Дон Хуан, видимо, запомнил наизусть эти слова, так как он повторил их несколько раз, чтобы быть уверенным, что я ничего не пропущу:

— Человек идет к знанию так же, как он идет на войну, — полностью проснувшийся, со страхом, с уважением и с абсолютной уверенностью. Идти к знанию или идти на войну как бы то ни было иначе является ошибкой. И тот, кто совершает ее, доживет до того дня, когда ему придется жалеть о сделанных шагах.

Я спросил его, почему это так, он ответил, что когда человек выполняет это условие, для него не существует ошибок, с которыми ему придется считаться. При любых обстоятельствах его действия теряют бестолковый, мечущийся характер действий дурака. Если такой человек терпит поражение, он проигрывает только битву, и по этому поводу у него не будет больших сожалений.

Затем он сказал, что будет учить меня об олли тем самым способом, каким это делал его бенефактор. Он особо подчеркнул слова «тем самым способом», повторив это выражение несколько раз.

— Олли, — сказал он, — это энергия, которую человек может внести в свою жизнь, чтобы она помогала ему, советовала и давала силы, необходимые для выполнения действий, будь они большие или маленькие, плохие или хорошие. Олли нужен для того, чтобы укреплять жизнь человека, направлять его поступки и углублять его знание. Фактически, помощь олли в приобретении знания неоценима. Олли позволит тебе видеть и понимать вещи, о которых ни одно человеческое существо, вероятно, не расскажет тебе.

— Олли — это что-то вроде сторожевого духа? — спросил я.

— Нет, это не сторож и не дух.

— Мескалито — это твой олли?

— Нет, Мескалито — это энергия другого рода: уникальная сила, защитник, учитель.

— Что делает Мескалито отличным от олли?

— Его нельзя приручить и использовать, как приручают и используют олли. Мескалито вне тебя. Он показывается во многих формах тому, кто стоит перед ним, будь это колдун или деревенский мальчик.

Дон Хуан с глубоким уважением говорил о том, что Мескалито является учителем правильного образа жизни. Я спросил его, как Мескалито учит правильному образу жизни, и дон Хуан ответил, что Мескалито показывает, как жить.

— Как он это показывает? — спросил я.

— У него много способов показать это. Иногда он показывает это на своей руке или на камнях, или на деревьях, или прямо перед тобой.

— Это как картинки перед тобой? — спросил я.

— Нет. Это как учение перед тобой.

— Говорит ли Мескалито с людьми?

— Да, но не словами.

— Как же тогда он говорит?

— Он с каждым говорит по-разному.

Я чувствовал, что мои вопросы надоедают ему, и больше не спрашивал. Он продолжал объяснять, что нет точных шагов к Мескалито, к тому, чтобы узнать его. Поэтому никто не может учить о нем, кроме самого Мескалито. Это качество делает его уникальной силой. Он не один и тот же для каждого человека. С другой стороны, для того, чтобы заполучить олли, требуется точнейшее следование определенным шагам, без малейшего отклонения.

В мире много сил олли, однако сам он был знаком лишь с двумя из них, с тем, что в траве дьявола (la yerba del diablo) и с тем, что в «дымке» (humino). Объяснять природу «дымка» более подробно дон Хуан не стал.

— Какого типа силой является олли?

— Это помощь. Я уже говорил тебе.

— Как она помогает?

— Олли — сила, способная вывести человека за границы его самого. Именно таким образом олли может показать вещи, которые не способен показать никто из людей.

— Но Мескалито тоже выводит тебя за границы тебя самого, разве это не делает его олли?

— Нет, Мескалито берет тебя из тебя самого для того, чтобы учить, — олли делает это для того, чтобы дать силу.

Я попросил объяснить этот момент более подробно или описать разницу в действиях того и другого. Он долго смотрел на меня, а затем расхохотался. Он сказал, что учение через разговор — это не только пустая трата времени, но и глупость, потому что учение является наиболее трудной задачей, которую может взять на себя человек.

Он предложил вспомнить тот случай, когда я пытался найти «свое место». Тогда я хотел это сделать, не выполняя никакой работы, потому что я ожидал, что он вручит мне все сведения. Если бы он так поступил, сказал он, то я никогда бы не научился. Но осознание того, что такое место существует, давало мне уникальное чувство уверенности, и пока я был «привязан» к своему месту, ничто не могло причинить мне физический вред, потому что я знал, что именно на этом месте мне лучше всего. Я имел силу отбросить все, что могло причинить вред. Если бы, допустим, он рассказал мне, где это место находится, я никогда не получил бы той уверенности, которая необходима для того, чтобы провозгласить это истинным знанием. Таким образом, знание действительно стало силой.

Затем дон Хуан сказал, что каждый раз, когда человек предается учению, ему приходится работать так же усердно, как работал я, когда искал свое место, и границы его учения определяются только его собственной натурой. Он сказал, что некоторые виды знания слишком могущественны для той силы, которую я имею, и говорить о них будет только вредно для меня. Он явно давал понять, что больше тут нет ничего, что он был бы готов сказать мне. Он поднялся, собираясь идти к дому. Я остановил его, жалуясь на то, что ситуация меня подавила. Это было не тем, что я мог понимать, и не тем, что я хотел видеть.

Он ответил, что страхи естественны. Все мы испытываем их, и с этим ничего не поделаешь. Но, с другой стороны, вне зависимости от того, каким устрашающим покажется учение, еще более страшно думать о человеке без олли или без знания.

Глава 3

За два с лишним года, прошедшие с тех пор, как дон Хуан решил учить меня о силах олли, с того времени, когда он решил, что я готов учиться в прагматической форме, как участник, то есть в той форме, которую он сам называл учением, он постепенно обрисовал мне общие черты двух олли, о которых шла речь ранее. Тем самым он подготовил меня к обязательному итогу всех наших разговоров, закрепляющему суть его учения, — к состояниям необычной реальности.

Сначала он говорил о силах олли очень уклончиво. Первые замечания о них, которые я нашел в своих записях, перемежаются с другими темами разговора.

Пятница, 23 августа 1961 года.

— Трава дьявола была олли моего бенефактора, она могла стать и моим олли, но я не любил ее.

— Почему тебе не нравилась трава дьявола, дон Хуан?

— У нее есть серьезный недостаток.

— Она что, слабее других олли?

— Нет. Не пойми меня неверно. Она так же могущественна, как лучшие из олли, но в ней есть нечто, что мне лично не нравится.

— Можешь ли ты сказать, что это?

— Она ослепляет людей. Она дает им чувство силы слишком рано, не укрепив их сердца, а это побуждает становиться доминирующим и непредсказуемым. Она делает людей слабыми в самом центре их великой силы.

— Есть ли способ избежать этого?

— Есть способ преодолеть это, но не избежать. Всякий, чьим становится олли дурмана, должен заплатить эту цену.

— Как можно преодолеть этот эффект?

— Трава дьявола имеет четыре головы: корень, стебель с листьями, цветы и семена. Каждая из них различна, и всякий, чьим становится олли травы дьявола, должен учиться в этом порядке.

Самая важная голова в корнях. Сила травы дьявола покоряется через корень. Стебель и листья — это голова, которая лечит болезни. Если ее правильно использовать, то эта голова может стать подарком для человечества. Третья голова — в цветах. Ее используют для того, чтобы сводить людей с ума, или делать их послушными, или убивать их. Человек, чьим олли является олли дурмана, никогда сам не принимает цветов, поэтому же он не принимает стебель и листья, за исключением тех случаев, когда у него самого есть болезнь. Но корни и семена принимаются всегда. Особенно семена, они являются четвертой головой травы дьявола, наиболее могущественной из всех.

Мой бенефактор говорил, что семена — это «трезвая голова», единственная часть, которая может укреплять сердца людей. Он часто говорил, что трава дьявола сурова со своими протеже, потому что стремится убить их быстро, что она и делает как правило раньше, чем они доберутся до секретов «трезвой головы». Имеются, однако, рассказы о людях, которые распутали все секреты «трезвой головы». Что за вызов для человека знания!

— Твой бенефактор распутал эти секреты?

— Нет, не распутал.

— Встречал ли ты кого-нибудь, кто это сделал?

— Нет. Они жили в такое время, когда это знание было важно.

— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто видел таких людей?

— Нет, не знаю.

— Знал ли твой бенефактор кого-нибудь из них?

— Он знал.

— Почему он не добрался до секретов «трезвой головы»?

— Сделать траву дьявола своим олли — одна из самых трудных задач, какие я знаю. Со мной, например, она никогда не становилась одним целым, может быть потому, что я никогда не любил ее.

— Можешь ли ты использовать ее, как своего олли, несмотря на то, что она тебе не нравится?

— Я могу. Тем не менее, я предпочитаю не делать этого. Может быть, для тебя все будет иначе.

— Почему ее называют травой дьявола?

Дон Хуан сделал жест безразличия, пожал плечами и некоторое время молчал. Наконец, он сказал, что «трава дьявола» — это ее временное имя. Она имеет и другие названия, но их нельзя использовать просто так, потому что это очень серьезное дело, особенно, когда учишься использовать силы олли.

Я спросил его, почему произнесение имени является серьезным делом. Он ответил, что имена оставляют про запас, чтобы использовать их только когда ищешь помощь, в момент большого напряжения и нужды, он также заверил меня, что рано или поздно такие моменты случаются в жизни любого, кто ищет знания.

Воскресенье, 3 сентября 1961 года.

Сегодня, после обеда дон Хуан выкопал и принес с поля два растения дурмана. Совершенно неожиданно он завел разговор о траве дьявола, а затем предложил пойти с ним в холмы, чтобы поискать ее.

Мы доехали до ближайших гор. Я достал из багажника лопату и пошел за ним в один из каньонов. Некоторое время мы шли, пробираясь сквозь чаппараль, который густо разросся на мягкой песчаной почве. Дон Хуан остановился возле небольшого растения с темно-зелеными листьями и большими беловато-серыми колокольчиковидными цветами.

— Вот она, — сказал он.

Он сразу же начал копать. Я попытался помочь ему, но он отказался энергичным движением головы и продолжил откапывать яму вокруг растения, глубокую с внешнего края и горкой, в виде конуса, поднимающуюся в центре круга. Перестав копать, он опустился перед стеблем на колени и пальцами расчистил вокруг него мягкую землю, открыв примерно около десяти сантиметров большого раздвоенного корневища, толщина которого заметно отличалась от сравнительно тонкого стебля.

Дон Хуан сказал, что это мужское растение, так как корень раздваивается как раз в той точке, где он соединяется со стеблем. Затем он поднялся и отошел в сторону, что-то разыскивая.

— Что ты ищешь, дон Хуан?

— Я хочу найти палку.

Я начал смотреть вокруг, но он остановил меня.

— Не ты. Ты садись вон там, — он указал на кучу камней, метрах в шести, — я сам найду.

Через некоторое время он вернулся с длинной сухой веткой, и, используя ее, как копалку, осторожно расчистил землю вокруг двух ветвей корня. Он обнажил их на глубину приблизительно шестидесяти сантиметров. Когда он стал копать глубже, почва оказалась такой плотной, что было практически невозможно копать палкой.

Он остановился и сел передохнуть. Я присел рядом. Долгое время он молчал.

— Почему ты не выкопаешь его лопатой? — спросил я.

— Лопата может поранить растение. Я должен был найти палку, принадлежащую этому месту, затем, чтобы, если я ударю корень, растение не сделалось бы таким плохим, как от лопаты или от другого постороннего предмета.

— Что за палку ты нашел?

— Подходит любая палка дерева паловерде. Если нет сухой, приходится срезать свежую.

— Можно ли пользоваться веткой какого-нибудь другого дерева?

— Я сказал тебе — только паловерде и никакое другое.

— Почему, дон Хуан?

— Потому что у травы дьявола очень мало друзей, и паловерде единственное дерево в этой местности, которое дружит с ней. Если ты поранишь корень лопатой, то трава дьявола не вырастет для тебя, когда ты ее пересадишь, но если ты поранишь корень такой палкой, то возможно, растение даже не почувствует этого.

— Что ты теперь будешь делать с корнем?

— Я собираюсь срезать его. Ты должен отойти. Найди другое растение и жди, пока я не позову.

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

— Ты поможешь мне, только если я попрошу тебя об этом.

Я пошел прочь и стал высматривать такое же растение для того, чтобы преодолеть сильное желание подкрасться и подсмотреть за ним. Через некоторое время он присоединился ко мне.

— Теперь поищем женское растение, — сказал дон Хуан.

— Как ты их различаешь?

— Женское растение выше, оно выглядит, как маленькое дерево. Мужское — шире, оно разрастается у земли и выглядит как густой куст. Когда мы выкопаем женское растение, ты увидишь, что оно имеет единое корневище, которое идет довольно глубоко в землю, прежде чем раздвоится. У мужского — корневище раздваивается прямо от самого стебля.

Мы вместе осмотрели заросли дурмана. Затем, показав на одно растение, он сказал:

— Вот «самка».

И он начал выкапывать ее точно так же, как первое растение. Как только он очистил корень, я смог увидеть, что он соответствует его описанию. Я опять его покинул, когда он был готов срезать корень.

Когда мы вернулись домой, он развязал узел, в который положил оба растения, взял более крупное (мужское) и обмыл его в большом металлическом тазу. Очень осторожно он очистил всю почву с корня, стебля и листьев. После этой кропотливой чистки он, при помощи короткого зазубренного ножа, сделал поверхностный надрез по окружности, в месте соединения корня со стеблем, а затем разломил их.

Потом он взял стебель и разложил все его части на отдельные кучки листьев, цветов и колючих семенных коробочек. Он отбрасывал все, что было сухим или испорченным червями, оставляя лишь целые части. Затем он связал вместе две ветви корня, сделал надрез в месте соединения и сломал их пополам. В результате получилось два куска корня одинакового размера.

После этого он взял кусок грубой материи и поместил на нее сначала два куска корня, связанные вместе; на них он положил листья аккуратной стопкой, затем цветы, семена и стебель. Он сложил ткань и связал концы в узел.

То же он проделал и со вторым растением, «самкой», за исключением того, что дойдя до корня, не разрезал его, а оставил развилку целой, как перевернутую букву игрек. Затем он сложил все части растения в другой матерчатый узел. Когда он закончил, было уже темно.

Среда, 6 сентября 1961 года.

Сегодня, в конце дня мы вернулись к разговору о траве дьявола.

— Я думаю, мы опять должны заняться этой травой, — внезапно сказал дон Хуан.

— Что ты собираешься делать с растениями? — спросил я после вежливого молчания.

— Растения, которые я выкопал и срезал — мои, — сказал он. — Это все равно, как если бы это было мной. С их помощью я собираюсь учить тебя пути приручения травы дьявола.

— Как ты собираешься это делать?

— Траву дьявола делят на порции. Каждая из этих порций различна. Каждая имеет свое уникальное предназначение.

Он открыл свою левую руку и отмерил на полу расстояние от конца большого пальца до конца безымянного.

— Это моя порция. Свою ты будешь отмерять своей рукой. Теперь, чтобы установить доминирование над травой, ты должен начать с принятия первой порции — от корня. Поскольку я привел тебя к ней, ты должен будешь принять первую порцию от моего растения. Я отмерил ее для тебя.

Он пошел внутрь дома и принес матерчатый сверток. В нем оказалось мужское растение. Я заметил также, что там была только одна половина корня. Он взял ее и поднес его к моему лицу.

— Это твоя порция. Я даю ее тебе. Я отрезал ее для тебя сам. Я отмерил ее, как свою собственную; теперь я даю ее тебе.

На секунду у меня мелькнула мысль, что я должен буду грызть ее, как морковку, но он убрал ее внутрь небольшого мешка. Затем он направился к задней половине дома, сел там, скрестив ноги, и круглым пестом стал растирать корень внутри мешка. Плоский камень служил ему ступой. Время от времени он промывал пестик и камень, а воду сохранял в плоском деревянном корыте. Работая, он неразборчиво пел какую-то песню, очень тихо и монотонно. Когда он раздробил корень до состояния мягкой кашицы, он положил его вместе с мешочком в деревянный сосуд. Туда же он положил каменные ступу и пестик, наполнил сосуд водой и отнес к забору, поставив во что-то вроде кормушки для свиней.

Он сказал, что корень должен мокнуть всю ночь, он должен быть оставлен вне дома, чтобы его охватил ночной ветер.

— Если завтра будет солнечный жаркий день, то это будет отличным знаком, — сказал он.

Воскресенье, 10 сентября 1961 года.

Четверг, 7 сентября, был очень жарким и ясным днем. Дону Хуану понравился хороший знак, и он несколько раз повторил, что траве дьявола я, видимо, нравлюсь.

Корень мок всю ночь. Около десяти часов утра мы направились к задней части дома. Дон Хуан достал сосуд из кормушки и поставил его на землю. Взяв мешок, он потер его о дно сосуда, затем приподнял над водой, отжал и снова опустил в воду. Эту процедуру он повторил трижды. Отжав мешок в последний раз, он поместил его обратно в кормушку и оставил на жарком солнце.

Спустя два часа мы снова пришли туда. Он принес с собой среднего размера чайник с кипящей желтоватой водой. Очень осторожно он наклонил сосуд и слил верхний слой воды, оставив густой осадок, накопившийся на дне. Затем он влил кипящую воду в осадок и опять поставил сосуд на солнце. Эта процедура повторялась три раза с интервалом более часа.

Наконец, он вылил большую часть воды и установил сосуд под таким углом, чтобы его содержимое освещалось вечерним солнцем. Когда через несколько часов мы вернулись, было уже темно. Дно сосуда покрывал слой каучукоподобной субстанции, которая напоминала недоваренную крахмальную смесь, беловатую или светло-серую. Там набралась полная чайная ложка. Я вынул кусочки земли, которые ветер набросал в осадок. Дон Хуан засмеялся.

— Эти маленькие кусочки земли никому не могут повредить, — сказал он.

Когда вода закипела, он налил в сосуд примерно около чашки. Это была та же самая желтоватая вода, которую он использовал ранее. Получившийся раствор напоминал молоко.

— Что это за вода, дон Хуан?

— Отвар из фруктов и цветов того каньона.

Он вылил содержимое деревянного сосуда в старую глиняную чашку, похожую на цветочный горшок. Раствор был все еще горячим, поэтому он некоторое время дул на него, чтобы остудить. Затем он попробовал его сам, после чего протянул кружку мне.

— Пей теперь, — сказал он.

Я автоматически взял кружку и без размышлений выпил всю воду. На вкус она была горьковата, хотя горечь была едва ощутима. Что было очень заметно, так это пикантный запах воды. Она пахла тараканами.

Почти тотчас я начал потеть. Я очень разогрелся, кровь прилила к ушам. Я увидел перед глазами красное пятно и мышцы живота начали сокращаться болезненными спазмами. Через некоторое время, я уже совершенно не чувствовал боли, но мне стало холодно, и я буквально облился потом.

Дон Хуан спросил, не вижу ли я черноты или черного пятна перед глазами, я ответил, что вижу все в красном цвете. Мои зубы стучали из-за неконтролируемой нервозности, которая накатывалась на меня волнами, как бы излучаясь из середины груди.

Затем он спросил, не боюсь ли я. Его вопросы казались мне не имеющими никакого смысла. Я сказал ему, что, очевидно, боюсь. Но он спросил меня снова, не боюсь ли я. Не понимая о чем он спрашивает, я ответил «да». Он засмеялся и сказал, что в действительности я не боюсь. Он спросил также, продолжаю ли я видеть красное. Все, что я видел — это громадное красное пятно перед глазами.

Через некоторое время я почувствовал себя лучше. Нервные спазмы постепенно прекратились, оставив лишь приятную усталость и сильное желание спать. Я не мог держать глаза открытыми, хотя все еще слышал голос дона Хуана. Я заснул. Мое ощущение погруженности в глубокий красный цвет осталось на всю ночь. Я даже сны видел исключительно красного цвета.

Проснулся я в воскресенье около трех часов дня. Я проспал почти двое суток. У меня слегка болела голова, был неспокоен желудок, и были очень острые, перемещающиеся боли в кишечнике. За исключением этого, все остальное было как при обычном пробуждении. Я нашел дона Хуана дремлющим перед своим домом. Он улыбнулся мне.

— Все прошло хорошо позапрошлым вечером, — сказал он. — Ты видел красный цвет, а это единственное, что имеет значение.

— Что было бы, если бы я не увидел красного?

— Ты видел бы черное, а это плохой знак.

— Почему это плохо?

— Когда человек видит черное, это значит, что он не создан для травы дьявола. Его будет рвать черным и зеленым.

— Он умрет?

— Я не думаю чтобы кто-либо умер, но он будет долгое время болеть.

— Что случиться с теми, кто видел красное?

— Их не рвет, и корень дает им приятный эффект. Это значит, что они сильны и имеют насильственную натуру — как раз то, что любит трава дьявола. Таким образом, она принимает. Единственный плохой момент состоит в том, что эти люди становятся рабами травы дьявола, в обмен на силу, которую она им дает. Но тут мы не можем ничего контролировать. Человек живет для того, чтобы учиться, и если он учится использовать силу травы дьявола, то значит это его судьба, безразлично — для хорошего или для плохого.

— Что мне надо делать дальше, дон Хуан?

— Теперь ты должен посадить отросток, который я отрезал от второй половины первой порции корня. Ты принял половину позапрошлой ночью, и теперь вторая половина должна быть посажена в землю. Она должна вырасти и принести плоды прежде, чем ты сможешь предпринять действительные шаги к ее приручению.

— Как я буду ее приручать?

— Трава дьявола приручается через корень. Шаг за шагом ты должен будешь изучать секреты корня, каждой порции корня. Ты должен принимать их так, чтобы изучить секреты и заполучить силу.

— Всякая порция приготавливается так же, как ты готовил первую?

— Нет, каждая порция различна.

— Каков специфический эффект каждой порции?

— Я уже сказал, каждая порция учит разным формам силы. То, что ты принял позапрошлой ночью, было ничто. Каждый может это сделать. Но только брухо может принимать следующие порции. Я не могу сказать тебе, что они делают, так как я еще не знаю, примет ли она тебя. Мы должны подождать.

— Когда ты расскажешь мне?

— Как только твое первое растение вырастет и принесет плоды.

— Если первая порция принимается всеми, то для чего же она используется?

— В разделенном виде она хороша для любых дел человечества. Для стариков, которые потеряли жизненную силу, или для молодых людей, которые ищут приключений, и даже для женщин, которые хотят страсти.

— Ты сказал, что корень используется только для достижения силы, но я вижу, что он используется и для других целей, помимо силы. Прав ли я?

Он очень долго смотрел на меня пристальным взглядом, который раздражал меня. Я чувствовал, что мой вопрос его рассердил, но не мог понять почему.

— Трава дьявола используется только для достижения силы, — сказал он, наконец, сухим жестким голосом. — Человек, который хочет вернуть себе жизненную энергию, молодые люди, которые ищут испытаний, голода и усталости, человек, который хочет убивать другого человека, женщина, которая хочет разгореться страстью, — все они хотят силы. И трава дьявола дает им ее. Ты чувствуешь, что она тебе нравится? — спросил он после паузы.

— Я чувствую странный подъем, — сказал я, и это было правдой. Я заметил это еще при пробуждении, и это чувство сохранялось и потом. Это было очень выраженное ощущение неудобства и неусидчивости, все тело двигалось и вытягивалось с необычайной легкостью. Мои руки и ноги зудели, мои плечи, казалось, раздались, мышцы моей спины и шеи вызывали желание потереться о деревья или потолкать их. Я чувствовал, что могу разрушить стену, если бодну ее.

Мы больше не разговаривали. Некоторое время мы сидели на веранде. Я заметил, что дон Хуан засыпает. Он несколько раз «клюнул носом», затем просто вытянул ноги, лег на пол, положил руки за голову и заснул.

Я поднялся и пошел за дом, где сжег избыток энергии, очистив двор от мусора. Мне вспомнилось, что дон Хуан как-то сказал, что он был бы рад, если бы я помог ему убрать мусор.

Позднее, когда он проснулся и пришел за дом, я был уже более расслаблен. Мы сели за еду и пока мы ели он трижды интересовался моим самочувствием. Поскольку это было необычно, я наконец спросил:

— Почему тебя так заботит мое самочувствие, дон Хуан? Уж не ожидаешь ли ты, что у меня будет плохой стул оттого, что я выпил сок?

Он рассмеялся. Мне показалось, что он действует, как проказливый мальчишка, который подстроил какую-то каверзу и время от времени проверяет, нет ли уже результата. Все еще смеясь, он сказал:

— Ты не выглядишь больным. Только что ты даже говорил со мной грубо.

— Я не делал этого! — запротестовал я. — Я вообще не помню случая, чтобы я с тобой так разговаривал.

Я был абсолютно уверен на этот счет, так как вообще не помнил, чтобы я когда-нибудь был раздражен доном Хуаном.

— Ты выступил в ее защиту.

— В чью защиту?

— Ты защищал траву дьявола. Ты говорил, как влюбленный.

Я собирался еще более энергично протестовать, но остановился.

— Я действительно не отдавал себе отчета, что защищаю ее.

— Конечно, не отдавал. Ты даже не помнишь что говорил, да?

— Нет, не помню. Признаю это.

— Вот видишь, трава дьявола такая. Она подбирается к тебе как женщина, а ты даже не замечаешь этого. Ты обращаешь внимание только на свое хорошее самочувствие и силу: мышцы наливаются жизненной энергией, кулаки чешутся, подошвы ног горят желанием топтать кого-нибудь. Когда человек узнает ее, он переполняется неистовыми желаниями. Мой бенефактор часто говорил, что трава дьявола держит людей, которые хотят силы, и избавляется от тех, кто не умеет ею владеть. Но тогда сила была более в ходу и ее искали более жадно. Мой бенефактор был могущественным человеком, а его учитель был еще более одарен в смысле преследования силы. Но в те дни было больше причин быть могущественным.

— Ты думаешь, в наши дни нет причин для того, чтобы быть могущественным?

— Для тебя сила сейчас хороша. Ты молод. Ты не индеец. Возможно, трава дьявола окажется для тебя подходящей. Тебе она, как будто нравится. Я все это чувствовал сам. И все же я не смог ее полюбить.

— Можешь сказать, почему?

— Мне не нравится ее сила. Для нее больше нет применения. В другие времена, вроде тех, о которых рассказывал мой бенефактор, был смысл искать могущества. Люди делали удивительные дела, их почитали за их силу, их боялись, их уважали за их знание. Но теперь мы, индейцы, не ищем такой силы. В наши дни индейцы используют траву дьявола чтобы натирать себя. Они используют листья и цветы для других дел. Они даже говорят, что это лечит нарывы. Но они не ищут больше ее силы, силы, которая действует, как магнит, все более мощный и все более опасный для обращения, по мере того, как корень уходит все глубже в землю. Когда доходишь до глубины более трех с половиной метров, — говорят, некоторые это делали, — находишь источник постоянной силы, силы без конца. Очень редкие люди делали это в прошлом, и никто не делает этого теперь. Я говорю тебе, что сила травы дьявола больше не нужна нам, индейцам. Мало-помалу мы потеряли интерес к ней, и теперь сила не имеет больше значения. Я сам не ищу ее, и все же, одно время, когда я был в твоем возрасте, я тоже чувствовал, как она разбухала внутри меня. Я чувствовал себя, как ты сегодня, но только в пятьсот раз сильнее. Я убил человека одним ударом руки. Я мог бросать валуны, огромные валуны, которые даже двадцать человек не могли поднять. Раз я подпрыгнул так высоко, что сорвал листья с верхушки самого высокого дерева. Но все это было не нужным. Все, что я делал, это пугал индейцев. Остальные, те кто ничего не знал, не верили этому. Они видели либо сумасшедшего индейца, либо что-то движущееся у верхушек деревьев.

Мы долгое время молчали. Мне нужно было что-то сказать.

— Все было по-другому, — продолжал он, — когда люди знали, что человек может стать горным львом или птицей, или что человек может просто летать. Так что теперь я больше не пользуюсь травой дьявола. Для чего? Чтобы пугать индейцев?

Я видел его печальным и глубокое сочувствие наполнило меня. Я хотел что-то сказать ему, даже простую банальность.

— Дон Хуан, может быть, это судьба всех людей, которые хотят знать?

— Может быть, — ответил он спокойно.

Четверг, 23 ноября 1961 года.

Я не увидел дона Хуана сидящим на своей веранде, когда подъехал к его дому, и подумал, что это странно. Я громко позвал его. Из дома вышла его невестка.

— Он внутри, — сказала она.

Оказалось, что несколько недель назад он вывихнул ногу. Он сам сделал себе «гипсовую повязку», смочив полосы материи в кашице, изготовленной из кактуса и толченой кости. Материя, туго обернутая вокруг щиколотки, высохла в легкий и гладкий панцирь. Повязка имела твердость гипсовой, но не имела ее громоздкости.

— Как это случилось? — спросил я.

Его невестка, мексиканка из Юкатана, которая за ним ухаживала, ответила мне:

— Это был несчастный случай. Он упал и чуть не сломал себе ногу.

Дон Хуан засмеялся и подождал, пока женщина выйдет из дома, прежде чем ответить.

— Несчастный случай, как бы не так. У меня есть враг поблизости. Женщина. Ла-Каталина! Она толкнула меня в момент слабости, и я упал.

— Зачем она это сделала?

— Она хотела убить меня таким образом, вот зачем.

— Она была здесь, с тобой?

— Да.

— Но зачем ты позволил ей войти?

— Я не позволял. Она влетела.

— Извини, я не понял.

— Она — черный дрозд. И очень ловка в этом. Я был застигнут врасплох. Она пыталась покончить со мной в течение долгого времени. На этот раз она действительно близко подошла.

— Ты сказал, что она — черный дрозд? То есть она что, птица?

— Ну вот, ты опять со своими вопросами. Она — черный дрозд. Точно так же, как я — ворона. Кто я, человек или птица? Я человек, который знает, как становиться птицей. Но возвращаясь к Ла-Каталине, она — враждебная ведьма. Ее намерение убить меня столь сильно, что я еле-еле отбился от нее. Черный дрозд ворвался прямо в мой дом, и я не смог остановить его.

— Ты можешь стать птицей, дон Хуан?

— Да, но это нечто такое, к чему мы подойдем с тобой позднее.

— Почему она хочет тебя убить?

— О, это старые раздоры между нами. Она вышла из рамок, и теперь дело обстоит так, что мне следует покончить с ней прежде, чем она покончит со мной.

— Ты собираешься покончить с ней колдовством?

— Не будь дураком. Никакое колдовство на нее не подействует. У меня есть другие планы. Как-нибудь я расскажу тебе о них.

— Может ли твой олли защитить тебя от нее.

— Нет, дымок только говорит мне, что делать. А защищать себя я должен сам.

— А как насчет Мескалито? Может он защитить тебя от нее?

— Нет, Мескалито — учитель, а не сила, которую можно было бы использовать в своих интересах.

— А как насчет травы дьявола?

— Я уже сказал, что должен защищаться, следуя указаниям своего олли — дымка. И, насколько я знаю, дымок может сделать все. Если ты хочешь узнать что-либо о возникшем вопросе, дымок расскажет тебе об этом. И он даст тебе не только знание, но и средства для его применения. Это самый чудесный олли, какого только может иметь человек.

— Является ли дымок лучшим олли для каждого?

— Он не одинаков для каждого. Многие его боятся и ни за что не станут даже и приближаться к нему. Дымок, как и все остальное, создан не для всякого.

— Что это за дымок, дон Хуан?

— Дымок волшебников.

В его голосе было заметное почтение, — то, чего я до сих пор ни разу в нем не замечал.

— Я начну с тех слов, — сказал он, — которые произнес мой бенефактор, когда начал учить об этом. В то время, я, так же как и ты теперь, не мог их понять. «Трава дьявола для тех, кто ищет силу. Дымок для тех, кто хочет наблюдать и видеть». По моему мнению, дымок не имеет равных. Если однажды человек вступил в его владения, то любая другая сила оказывается под его контролем. Это чудесно! Конечно, это потребует всей жизни. Уходят годы только на знакомство с двумя его частями: трубкой и курительной смесью. Трубка была дана мне моим бенефактором, и после столь долгого обращения с ней, она стала моей. Она вросла в мои руки. Передать ее в твои руки будет задачей для меня и действительным достижением для тебя, если ты добьешься успеха. Трубка будет чувствовать напряжение оттого, что ее держит кто-то другой; если один из нас сделает ошибку, то не будет никакого способа предотвратить то, что трубка сама по себе расколется или выскользнет и разобьется, даже если упадет на кучу соломы. Если это когда-нибудь случится, это будет означать конец для нас обоих. В особенности для меня. Невообразимым образом дымок обратится против меня.

— Но как он может обратиться против тебя, если это твой олли?

Мой вопрос, казалось, прервал поток его мыслей. Долгое время он ничего не отвечал.

— Трудность составных частей, — внезапно продолжил он, — делает курительную смесь одной из самых опасных субстанций, какие я знаю. Никто не сможет приготовить ее без серьезной подготовки. Она смертельно ядовита для каждого, кроме протеже дымка. Трубка и смесь требуют самой трепетной заботы. Человек, пытающийся учиться, должен подготовить себя, ведя усердную и спокойную жизнь. Действие дымка столь масштабно, что только очень сильный и подготовленный человек может выдержать даже небольшую затяжку. Все пугает и запутывает сначала, но каждая следующая затяжка проясняет вещи. И внезапно мир открывается заново. Невообразимо! Когда это случится, дымок становится олли этого человека. Он открывает любые секреты и позволяет входить в непостижимые миры. Это величайшее качество дымка, его величайший дар. И он делает свое дело, не причиняя ни малейшего вреда. Я называю дымок истинным олли.

Как обычно, мы сидели перед его домом, где земляной пол был всегда чистым и хорошо утоптанным; внезапно он поднялся и вошел в дом. Через несколько минут он вернулся с узким свертком и сел снова.

— Это моя трубка, — сказал он.

Он наклонился ко мне и показал трубку, которую вытащил из чехла, сделанного из зеленой парусины. Она была приблизительно двадцати пяти сантиметров в длину. Чубук ее был изготовлен из красноватого дерева, гладкий, без украшений. Чашечка трубки тоже казалась деревянной, но была довольно громоздкой по сравнению с тонким чубуком, — отполированная до блеска, темно-серого цвета, почти как каменный уголь.

Он подержал трубку перед моим лицом. Я подумал, что мне следует ее взять, но он этого не позволил.

— Эта трубка была дана мне моим бенефактором, — сказал он. — В свою очередь я передам ее тебе, но сначала ты должен узнать ее. Каждый раз, когда ты будешь приезжать сюда, я буду давать ее тебе. Начнешь с прикосновения, поначалу очень короткого, пока ты и трубка не привыкнете друг к другу. Затем ты положишь ее в карман или, скажем, за пазуху и, наконец, медленно и осторожно ты поднесешь ее ко рту. Все это должно делаться мало-помалу. Когда связь установится, ты будешь курить из нее. Если ты последуешь моему совету и не будешь спешить, дымок может стать и твоим предпочитаемым олли.

Он вручил мне трубку, но не выпуская ее из своих рук. Я протянул правую руку.

— Обеими руками, — сказал он.

Я коснулся трубки обеими руками на очень короткий момент. Он протянул мне ее так, чтобы я не смог ее взять, а мог лишь коснуться. Затем он спрятал ее обратно.

— Первый шаг в том, чтобы полюбить трубку. Это требует времени.

— Может трубка невзлюбить меня?

— Нет. Трубка не может тебя невзлюбить, но ты должен научиться любить ее, чтобы к тому времени, когда ты будешь курить, трубка помогала тебе не бояться.

— Что ты куришь, дон Хуан?

— Это. — Он расстегнул воротник и показал скрытый под рубашкой небольшой мешочек, который висел у него на шее наподобие медальона. Он вынул его, развязал и очень осторожно отсыпал на ладонь немного содержимого.

Насколько я мог судить, смесь выглядела как тонко натертые чайные листья, варьирующие по окраске от темно-коричневого до светло-зеленого с несколькими пятнышками ярко-желтого.

Он ссыпал смесь обратно в мешочек, завязал ремешком и опять спрятал под рубашку.

— Что это за смесь?

— Там много всего. Добыча составных частей — очень трудное дело. Нужно далеко путешествовать. Маленькие грибы, необходимые для приготовления смеси, растут только в определенное время года и только в определенных местах.

— У тебя есть разные виды смеси для разных видов помощи, в которой у тебя может быть нужда?

— Нет. Есть только один дымок, и нет другого, подобного ему.

Он показал на мешочек, висевший у него на груди, и поднял трубку, которая была зажата у него между колен.

— Это и это — одно целое. Одно не может быть без другого. Эта трубка и секрет этой смеси принадлежали моему бенефактору. Они были переданы ему точно так же, как он передал их мне. Смесь, хотя ее и трудно приготовить, восполнима. Ее секрет — в составных частях, в способе их сбора и обработки. Трубка же — на всю жизнь. За ней следует следить с бесконечной заботой. Она прочна и крепка, но ее никогда не следует ни обо что ударять. Ее нужно держать сухими руками. Никогда не браться за нее, если руки потные и пользоваться ею следует находясь в одиночестве. И никто, абсолютно никто не должен видеть ее, разве что человек, которому ты намерен ее передать. Вот чему учил меня мой бенефактор, и именно так я обращался с трубкой всю свою жизнь.

— Что случится, если ты потеряешь или сломаешь трубку?

Он очень медленно покачал головой и посмотрел на меня.

— Я умру.

— Все трубки магов такие же, как твоя?

— Не все имеют трубки, подобные моей, но я знаю некоторых, у кого они есть.

— Можешь ли ты сам сделать трубку, подобную этой, дон Хуан? — настаивал я. — Предположим, что ты не имел бы ее. Как бы ты передал мне трубку, если бы хотел это сделать?

— Если бы у меня не было трубки, то я бы не мог, да и не захотел бы передать ее тебе. Я дал бы тебе что-нибудь другое.

Казалось, что он почему-то мной недоволен. Он положил свою трубку очень осторожно в чехол, который, должно быть, имел вкладыш из скользкого материала, потому что трубка, которая едва входила в чехол, скользнула внутрь очень мягко, и пошел в дом, чтобы убрать ее.

— Ты не сердишься на меня, дон Хуан? — спросил я, когда он вернулся.

Дон Хуан удивился.

— Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Никто из людей не может сделать ничего достаточного для этого. На людей можно сердиться, когда чувствуешь, что их поступки важны. Ничего подобного я больше не чувствую.

Вторник, 26 декабря 1961 года.

Специальное время для пересадки «саженца», как дон Хуан назвал корень, не было установлено, хотя предполагалось, что именно это будет следующим шагом в приручении силы травы дьявола.

Я прибыл в дом дона Хуана в субботу, 23 декабря, сразу после обеда. Как обычно, некоторое время мы сидели в молчании. День был теплый и облачный. Прошли уже месяцы с тех пор, как он дал мне первую порцию.

— Время вернуть корень земле, — сказал он внезапно. — Но сначала я собираюсь сделать для тебя защиту. Ты будешь хранить и беречь ее, и никто, кроме тебя одного, не должен ее видеть. Поскольку делать ее буду я, то я тоже ее увижу. Это нехорошо, потому что, как я тебе уже говорил, я не любитель травы дьявола, тут мы с тобой непохожи. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. Ты должен охранять ее от чужих глаз — на то время, пока длится их память об увиденном, сила защиты подпорчена. Он пошел в свою комнату и вытащил три узла из-под старой соломенной циновки. Затем он вернулся с ними на веранду и снова сел.

После длительного молчания дон Хуан открыл один узел. Это было женское растение дурмана, которое он нашел вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, сложенные им ранее, были сухими. Он взял длинный кусок корня в форме игрек и вновь завязал узел.

Корень высох и сморщился, складки коры широко отставали и топорщились. Он положил корень себе на колени, открыл свою кожаную сумку и вынул нож. Затем он поднес сухой корень к моему лицу.

— Эта часть для головы, — сказал он, сделав первый надрез на хвосте игрека, который в перевернутом виде напоминал человека с расставленными ногами.

— Эта — для сердца, — сказал он и надрезал корень вблизи соединения игрека. Затем обрезал концы, оставив от каждого отростка примерно по 7–8 сантиметров, затем медленно и терпеливо вырезал фигурку человека.

Корень был сухой и волокнистый. Дон Хуан сделал два надреза, разворошил и уложил между ними волокна, как раз на глубину надреза, потом придал форму рукам и кистям рук. Получилась вытянутая фигурка человека со сложенными на груди руками и кистями, сплетенными в замок.

Затем он поднялся и пошел к голубой агаве, которая росла неподалеку от дома, рядом с верандой. Он взял твердый шип одного из центральных мясистых листьев, нагнул и повернул три раза. Круговое движение почти отделило шип от листа, он повис. Дон Хуан взял его между зубов и выдернул. Шип вышел из мякоти листа, таща за собой хвост белых нитевидных волокон, сросшихся с деревянным шипом, длиной около шестидесяти сантиметров. Все еще держа шип между зубами, дон Хуан скрутил волокна между ладонями и сделал шнур, который он обернул вокруг ног фигурки, чтобы свести их вместе. Он обматывал нижнюю часть фигурки, пока шнур не кончился. Затем он очень ловко приделал шип, как копье, к передней части фигурки, под сложенными руками так, что острый конец выступал из сцепленных ладоней. Он вновь использовал зубы и, осторожно потянув, вытащил почти весь шип, который теперь выглядел, как длинное копье, выступающее из груди фигурки. Не глядя больше на фигурку, дон Хуан положил ее в свою кожаную сумку. Усилия, казалось, вымотали его. Он растянулся на веранде и заснул.

Было уже темно, когда он проснулся. Мы поели из тех припасов, что я привез ему, и еще немного посидели на веранде. Затем дон Хуан пошел за дом, взяв с собой все три узла. Там он нарубил веток и сучьев и развел костер. Мы удобно уселись перед огнем, и он открыл все три узла. В одном были сухие части женского растения, в другом — все, что осталось от мужского, а в третьем оказалась стопка зеленых свежесрезанных частей дурмана.

Дон Хуан пошел к кормушке и вернулся с каменной ступкой, очень глубокой, похожей скорее на горшок, с мягко закругленным дном. Он сделал небольшое углубление и твердо установил ступку на земле. Затем он подбросил сучьев в костер, взял два узла с сухими частями мужского и женского растений и сразу высыпал их в ступку. Он встряхнул материю, чтобы убедиться, что все остатки попали куда нужно. Из третьего узла он извлек два свежих куска корня дурмана.

— Я хочу приготовить их специально для тебя, — сказал он.

— Что это за приготовления, дон Хуан?

Одна из этих частей происходит от женского растения, другая — от мужского. Это единственный случай, когда их следует положить вместе. Это части корня с глубины одного ярда (91,4 см.).

Он растер их в ступке равномерными ударами пестика. Делая это, он пел тихим голосом, который звучал, как монотонный гул без всякого ритма. Слов я не мог разобрать. Он был полностью погружен в работу.

Когда корни были окончательно раздроблены, он вынул из свертка немного листьев, свежесрезанных и очищенных, без единой дырочки или щербинки, проеденной гусеницами, и побросал их в ступку по одному. Затем он взял горсть цветов дурмана и тоже добавил их в ступку по одному. Я насчитал по 14 единиц каждого компонента; затем он достал свежие зеленые семенные коробочки, еще не раскрывшиеся, со всеми своими шипами. Я не мог сосчитать их, так как он бросил их в ступку все сразу, но я думаю, что их тоже было 14. Потом он добавил три стебля дурмана без листьев. Они были темно-красными и, казалось, принадлежали большим растениям, судя по многочисленным ответвлениям.

Когда все это было положено в ступку, он равномерными ударами растер содержимое в кашу. В определенный момент он наклонил ступку и рукой переложил всю смесь в старый горшок. Затем он протянул свою руку мне и я решил, что он просит ее вытереть. Вместо этого он схватил мою левую кисть и очень быстрым движением развел средний и безымянный пальцы по сторонам, после чего уколол меня кончиком своего ножа между пальцами и глубоко надрезал кожу вниз по безымянному пальцу. Он действовал с такой ловкостью и быстротой, что когда я отдернул руку, из нее уже обильно лилась кровь. Он опять схватил мою руку, поднял ее над горшком и помассировал, чтобы выпустить побольше крови.

Моя рука онемела. Я был в состоянии шока: странно холодный и напряженный, с давящим ощущением в груди и ушах. Я почувствовал, что куда-то соскальзываю с места, где сидел. Я падал в обморок. Он отпустил мою руку и перемешал содержимое горшка. Когда я очнулся от шока, я был действительно зол на него. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы полностью прийти в себя.

Он положил в костер три больших камня и поставил на них горшок. К этой своей смеси он добавил еще что-то, что я принял за большой кусок столярного клея, и влил большой ковш воды, после чего оставил все это кипеть. Растения дурмана сами по себе имеют довольно специфический запах. Вместе с «клеем», который начал издавать сильнейшую вонь, они распространяли столь насыщенное испарение, что я с трудом сдерживал позывы рвоты.

Смесь кипела довольно долго в то время, как мы сидели неподвижно перед ней. Временами, когда ветер гнал испарения, вонь обволакивала меня, и я задерживал дыхание, всеми силами стараясь ее избежать.

Дон Хуан открыл свою кожаную сумку и вытащил фигурку. Он осторожно передал ее мне и велел положить в горшок, но не обжечь пальцев. Я дал ей мягко соскользнуть в кипящую воду. Он вынул свой нож и я, на какую-то секунду, подумал, что он снова собирается меня резать; но вместо этого он кончиком ножа подтолкнул фигурку и утопил ее. Еще некоторое время он наблюдал, как кипит вода, а затем начал чистить ступку. Я помогал ему. Когда мы закончили, он прислонил ступку и пестик к ограде. Мы вошли в дом, а горшок оставался на камнях всю ночь.

На следующее утро, на рассвете, дон Хуан велел мне вытащить фигурку из клея и подвесить ее к крыше, лицом к востоку, так чтобы она сохла на солнце. К полудню она стала твердой, как проволока. Жара высушила клей и зеленый цвет листьев смешался с ним. Фигурка имела жутковатый стеклянный блеск.

Дон Хуан попросил меня снять фигурку. Затем он вручил мне кожаную сумку, сделанную из старой куртки, которую я когда-то привез ему. Сумка выглядела точно так же, как и его собственная. Единственное отличие состояло в том, что его сумка была из мягкой желтой кожи.

— Положи свое «изображение» в сумку и закрой ее, — сказал он. Он не смотрел на меня, намеренно отвернув голову. Когда я спрятал фигурку в сумку, он дал мне сетку и велел положить в нее глиняный горшок. Затем он подошел к моей машине, взял у меня из рук сетку и укрепил ее в машине в висячем положении.

— Пойдем со мной, — сказал он.

Я последовал за ним. Он обошел вокруг дома по часовой стрелке, сделав полный круг, постоял у веранды и еще раз обошел дом, на этот раз в обратную сторону, против часовой стрелки, и снова вернулся на веранду. Некоторое время он стоял неподвижно, потом сел. Я уже привык верить, что все, что он делает, имеет значение. Я гадал о том, какое значение имеет кружение вокруг дома, когда он сказал:

— Хм. Я забыл, куда я его положил.

Я спросил его, что он ищет. Он сказал, что забыл, куда положил саженец, который я должен пересадить. Мы еще раз обошли дом, прежде чем он вспомнил. Он показал мне маленькую стеклянную кружку на дощечке, прибитой под крышей. В кружке была вторая половина первой порции корня дурмана. Саженец пустил отростки листьев на своем верхнем конце. В кружке было немного воды, но земли не было.

— Почему там совсем нет земли?

— Не все почвы одинаковы, а трава дьявола должна знать только ту землю, на которой она будет расти. Пришло время вернуть ее земле прежде, чем ее успеют испортить гусеницы.

— Может, посадим ее здесь перед домом? — спросил я.

— Нет, не поблизости. Ты должен будешь найти место, которое тебе понравится и посадить ее там.

— Но где мне искать место, которое мне понравится?

— Этого я не знаю. Ты можешь посадить ее в любом месте, в каком захочешь. Но за ней надо смотреть и ухаживать, потому что она должна жить, чтобы ты имел ту силу, в которой нуждаешься. Если она погибнет, это будет означать, что она тебя не хочет и ты не должен больше ее беспокоить. Это будет означать, что ты не сможешь иметь над ней власти. Поэтому ты должен ухаживать за ней и смотреть за ней, чтобы она росла. Однако, ты не должен надоедать ей.

— Почему?

— Потому что, если она не захочет расти, то бесполезно с ней что-либо делать. С другой стороны, ты должен показать, что заботишься о ней. Это следует делать регулярно, пока не появятся семена. После того, как первые семена опадут, мы будем уверены, что она не против иметь с тобой дело.

— Но, дон Хуан, это ведь невозможно для меня, смотреть за ней так, как ты говоришь.

— Если ты хочешь ее силы, тебе придется это сделать. Другого способа нет.

— Может быть, ты посмотришь за ней, пока я отсутствую?

— Нет! Я не могу этого сделать. Каждый должен сам выращивать свой росток. У меня есть свой. Ты будешь иметь свой. И не раньше, чем он даст семена, можешь считать себя готовым к учению.

— Как ты думаешь, где все-таки мне следует посадить ее?

— Это уж тебе самому решать. Никто не должен знать это место, даже я. Только так можно делать посадку. Никто, совершенно никто не должен знать, где ты его посадишь. Если незнакомец пойдет за тобой и увидит тебя, бери росток и беги в другое место. Он может причинить тебе невообразимый вред, манипулируя ростком. Он может искалечить или убить тебя. Вот почему даже я не должен знать, где находится твое растение.

Он вручил мне кружку с ростком.

— Бери его теперь.

Я взял кружку, и он почти силой потащил меня к машине.

— Теперь тебе надо уезжать. Выбери место, где ты посадишь росток. Выкопай глубокую яму в мягкой почве, неподалеку от воды. Копай яму только руками, пусть хоть до крови их раздерешь. Помести росток в центр ямы и сделай вокруг него пирамиду. Затем полей его водой. Когда вода впитается, засыпь яму мягкой землей. Следующее место выбери в двух шагах от ростка в юго-восточном направлении. Выкопай там вторую яму, тоже руками, и вылей в нее все, что есть в горшке. Затем разбей горшок и глубоко закопай его в другом месте, далеко от своего ростка. Похоронив горшок, возвращайся к своему ростку и еще раз полей его. Затем достань свое изображение и, держа его между пальцами там, где у тебя свежая рана, и стоя на том месте, где ты похоронил клей, слегка тронь росток кончиком иглы, который торчит из фигурки. Четыре раза обойди росток, каждый раз останавливаясь на этом месте, чтобы коснуться его.

— Следует ли мне придерживаться какого-то определенного направления?

— Любое направление годится. Но ты должен все время помнить, в каком направлении ты закопал клей и в каком направлении ты пошел вокруг ростка. Касайся ростка острием каждый раз, кроме последнего, — тогда ты должен уколоть его глубоко. Но делай это осторожно. Встань на колени, чтобы рука не дрогнула, потому что нельзя сломать острие и оставить его в ростке. Если ты сломаешь острие — с тобой покончено. Корень тебе не пригодится.

— Надо ли мне говорить какие-нибудь слова, когда буду ходить вокруг ростка?

— Нет. Я сделаю это за тебя.

Суббота, 27 января 1962 года.

Этим утром, как только я вошел в дом, дон Хуан сказал мне, что собирается показать, как готовят курительную смесь.

Мы пошли в холмы и далеко углубились в один из каньонов. Он остановился у высокого тонкого куста, чей цвет заметно контрастировал с окружающей растительностью. Чаппараль вокруг куста был желтоватым, тогда как куст был ярко-зеленым.

— С этого деревца мы должны собрать листья и цветы, — сказал он. — Лучшее время для этого — день всех святых.

Он вынул нож и срезал конец тонкой ветки. Потом он выбрал другую подобную же веточку и тоже срезал с нее верхушку. Действие повторялось, пока у него в руках не оказался пучок тонких верхушек. Затем он сел на землю.

— Смотри, — сказал он. — Я срезал все эти ветки выше развилки, созданной двумя или более стеблями с листьями. Видишь? Они все одинаковы. Я использовал только верхушку каждой ветки, где листья свежие и нежные. Теперь нам надо найти тенистое место.

Мы шли, пока он, видимо, не нашел то, что искал. Он вытащил длинный шнур из своего кармана и привязал его к стволу и нижним ветвям двух кустов, наподобие бельевой веревки. На него он повесил веточки, срезами вверх, и распределил их равномерно. Подвешенные за развилки, они напоминали длинный ряд всадников в зеленой одежде.

— Нужно чтобы листья сохли в тени, — сказал он. — Место должно быть укромным и труднодоступным. Тогда листья будут защищены. Следует сушить их в таком месте, где их почти невозможно найти. После того, как они высохнут, их следует сложить в пучок и связать.

Он снял листья со шнурка и забросил их в ближайший куст. Очевидно, он хотел показать мне только саму процедуру.

Мы пошли дальше. Он сорвал три разных цветка, сказав, что они также являются составными частями и должны собираться в то же самое время. Но цветы должны быть положены в разные горшочки и сохнуть в темноте. Каждый горшок должен быть запечатан. Он сказал, что функция цветов и листьев в том, чтобы смягчить курительную смесь.

Мы вышли из каньона и направились к высохшему руслу реки. После длинного перехода мы, окольной дорогой, вернулись к его дому. Поздно вечером мы сели в его комнате, что он редко разрешал мне делать, и он рассказал мне о последней составной части — грибах.

— Действительный секрет смеси — в грибах, — сказал он. — Это самый трудный для сбора ингредиент. Путешествие к местам, где они растут, трудное и опасное. А собрать именно те грибы, какие нужно — еще более трудно. Там есть и другие виды грибов, растущие вокруг, от которых нет пользы. Они испортят хорошие грибы, если будут сохнуть вместе с ними. Нужно время, чтобы научиться распознавать нужные грибы и не делать ошибок. Результатом использования не тех грибов, какие нужны, будет серьезный вред — вред для человека и вред для трубки. Я знал людей, которые умерли на месте оттого, что использовали неправильную смесь.

Как только грибы собраны, они складываются в кувшин, после чего уже нет способа перепроверить их. Видишь ли, их следует покрошить для того, чтобы протолкнуть через узкое горлышко кувшина.

— Как можно избежать ошибки?

— Нужно быть осторожным и знать, как выбирать. Я говорил тебе, что это трудно. Не каждый может приручить дымок. Большинство людей даже не делают попыток.

— Сколько времени ты держишь грибы в кувшине?

— Год. Все остальные ингредиенты также запечатываются на год. Затем их поровну отмеряют и по отдельности размалывают в очень мелкий порошок. Грибы не нуждаются в размалывании, потому что за год они сами собой превращаются в очень мелкий порошок. Все, что остается с ними сделать, так это размять комки. Четыре части грибов смешиваются с одной частью всех остальных ингредиентов, смешанных вместе. Все это хорошо перемешивается и складывается в мешочек, подобный моему. — Он показал на мешочек, висевший у него под рубашкой. — Затем все составляющие собираются заново и после того, как они убраны сушиться, ты готов курить смесь, которую только что приготовил. В твоем случае ты будешь курить только в следующем году. А через год после этого смесь будет полностью твоя, потому что ты соберешь ее сам. В первый раз, когда ты будешь курить, я зажгу для тебя трубку. Ты выкуришь всю смесь в мешочке и будешь ждать. Дымок придет, ты почувствуешь это. Он освободит тебя, чтобы ты мог видеть все, что захочешь увидеть. Прямо скажу: это несравненный олли. Но любой, кто ищет его, должен иметь намерение и волю. Они нужны ему, во-первых, потому, что он должен намереваться и хотеть своего возвращения, иначе дымок не отпустит его обратно. Во-вторых, он должен быть в состоянии запомнить все то, что дымок позволит ему увидеть. Иначе не получится ничего, кроме обрывков тумана в голове.

Воскресенье, 8 апреля 1962 года.

В наших разговорах дон Хуан часто употреблял выражение «человек знания», но ни разу не объяснил, что оно означает. Я попросил его сделать это.

— Человек знания — это человек, который добросовестно прошел по трудному пути учения. Человек, который не спеша и не мешкая продвинулся в раскрытии секретов знания и силы настолько далеко, насколько смог.

— Может ли любой человек стать человеком знания?

— Нет, не любой.

— Но тогда, что нужно сделать, чтобы стать человеком знания?

— Человек должен вызвать на бой и победить четырех своих природных врагов.

— Будет ли он человеком знания после победы над этими врагами?

— Да, человек может назвать себя человеком знания лишь тогда, когда он окажется способен победить всех четырех.

— Значит, любой, кто победит этих врагов, станет человеком знания?

— Любой, кто победит их, становится человеком знания.

— Есть какие-либо специальные требования, которые человек должен выполнить прежде, чем сражаться с этими врагами?

— Нет, любой может попытаться стать человеком знания. Очень мало людей преуспевают в этом, но это естественно. Враги, которых человек встречает на пути учения, стремясь стать человеком знания, поистине ужасны. Большинство людей уступает им.

— Что это за враги, дон Хуан?

Он отказался говорить о врагах. Он сказал, что должно пройти много времени прежде, чем этот предмет будет иметь для меня какой-то смысл. Я попытался удержать тему разговора и спросил его, могу ли я стать человеком знания. Он сказал, что этого никто не может знать наверняка. Но я настаивал на том, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа, который он мог бы применить, чтобы определить, имею ли я шанс стать человеком знания или нет. Он сказал, что это будет зависеть от моей битвы против четырех врагов: или я одержу победу, или они победят меня. Невозможно предсказать исход битвы.

Тогда я спросил может ли он применить колдовство, чтобы предсказать исход битвы. Он категорически заявил, что результат этой борьбы нельзя предсказать никаким способом, потому что человеком знания можно стать лишь на время. Когда я попросил его объяснить это, он сказал:

— Человеком знания не становишься навсегда. В действительности дело обстоит так, что, победив четырех природных врагов, ты становишься человеком знания только на одно очень короткое мгновение.

— Ты должен рассказать мне, что это за враги, дон Хуан.

Он не ответил, я продолжал настаивать, но он перевел разговор на что-то другое.

Воскресенье, 15 апреля 1962 года.

Собираясь уезжать, я решил еще раз спросить его о врагах человека знания. Я доказывал, что в течение какого-то времени не смогу вернуться, и что мне кажется неплохой идеей записать все, что он сможет мне рассказать с тем, чтобы я смог над этим поразмышлять, пока буду отсутствовать.

Он некоторое время колебался, а потом начал говорить:

— Когда человек начинает учиться, он никогда не знает своих препятствий. Его цель расплывчата, его намерение не направлено. Он надеется на награды, которые никогда не материализуются, потому что он ничего не знает о трудностях учения.

Он начинает учиться — сначала медленно, понемногу, затем большими шагами. И скоро его мысли смешиваются. То, что он узнает, никогда не оказывается тем, что он себе рисовал или воображал, и поэтому он начинает пугаться. Учение всегда несет в себе не то, чего от него ожидают. Каждый шаг ученика — это новая задача, и страх, который человек испытывает, начинает безжалостно и неуклонно расти. Его цель оказывается полем битвы.

Таким образом, он наталкивается на своего первого природного врага — страх! Ужасный враг, предательский и трудноодолимый. Он остается скрытым на каждом повороте пути, маскируясь и выжидая. И если человек, испугавшись его присутствия, побежит прочь, то этот его враг положит конец его притязаниям.

— Что случится с человеком, если он в страхе убежит?

— С ним ничего не случится, кроме того, что он никогда не научится. Он никогда не станет человеком знания. Он, может быть, станет упрямцем, не желающим ничего видеть, или безвредным испуганным человеком, — в любом случае, он будет побежденным человеком. Его первый природный враг положит конец его притязаниям.

— И что он должен делать, чтобы одолеть страх?

— Ответ очень прост. Он не должен убегать. Он должен победить свой страх и вопреки ему сделать следующий шаг в учении, и следующий, и следующий. Он может быть полностью испуганным, но все же, он не должен останавливаться. Таково правило. И придет время, когда его первый враг отступит. Человек начнет чувствовать уверенность в себе. Его намерение окрепнет. Учение — уже не пугающая задача. Когда придет этот радостный момент, человек может сказать без колебаний, что он победил своего первого природного врага.

— Это получится сразу, дон Хуан, или мало-помалу?

— Это случится мало-помалу. И все же страх исчезнет внезапно и быстро.

— Но не будет ли человек испуган снова, если с ним случится что-либо новое?

— Нет, если человек однажды уничтожил страх, то он свободен от него до конца своей жизни, потому что вместо страха он приобрел ясность мысли, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает свои мысли и свои желания. Он знает как удовлетворить свои желания. Он может видеть новые шаги в учении, и острая ясность мысли сопутствует всему, что он делает. Человек чувствует, что нет ничего скрытого.

И, таким образом, он встречает своего второго врага — ясность мысли. Эта ясность мысли, которой трудно добиться, рассеивает страх, но также и ослепляет. Она заставляет человека никогда не сомневаться в себе. Она дает ему уверенность, что он может делать все, что ему захочется, потому что он видит все ясно, насквозь. И он смел потому, что он все ясно видит. И он ни перед чем не останавливается, потому что он ясно видит. Но все это — ошибка.

Если человек поддается этому мнимому могуществу, значит он побежден своим вторым врагом и будет топтаться на месте в учении. Он будет бросаться, когда надо быть терпеливым, или он будет терпеливым, когда следует бросаться. И он будет топтаться на месте в учении, пока не выдохнется, неспособный научиться чему-либо еще.

— Что случится с человеком, который побежден таким способом, дон Хуан? Он что, в результате умрет?

— Нет, не умрет. Его вроде как остановили и охладили от попыток стать человеком знания. Вместо этого он может стать непобедимым воином или шутом. Но ясность мысли, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится на тьму и страх снова. Он будет ясно видеть до конца своих дней, но он никогда не будет больше учиться или стремиться к чему-либо.

— Но что же он должен делать, чтобы избежать поражения?

— Он должен делать то же самое, что он делал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее только для того, чтобы видеть, терпеливо ждать и тщательно взвешивать все прежде, чем сделать следующий шаг. И главное, он должен думать, что его ясность мысли — почти ошибка. И придет момент, когда он начнет понимать, что его ясность мысли была лишь точкой перед глазами. Таким образом он одолеет своего второго природного врага и придет к состоянию, в котором уже ничто не сможет ему повредить. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это действительно сила.

В этом месте человек будет знать, что могущество, за которым он так долго гонялся, наконец, принадлежит ему. Он сможет делать с ним все, что захочет. Его олли в его подчинении. Его желание — закон. Он видит все, что вокруг него. Но он также наткнулся на своего третьего врага — могущество.

Сила — самый серьезный из всех врагов. И естественно, самое легкое, что можно сделать, — это уступить ей. В конце концов, человек действительно неуязвим. Он командует, он начинает с того, что идет на рассчитанный риск, а заканчивает тем, что устанавливает законы, потому что он мастер.

Человек на этой стадии едва замечает, что существует еще и третий враг. И внезапно, сам того не заметив, он проигрывает битву. Его враг превратил его в жестокого и капризного воина.

— Потеряет ли он свою силу?

— Нет. Он никогда не потеряет ни своей ясности мысли, ни своей силы.

— Что же тогда будет отличать его от человека знания?

— Человек, побежденный могуществом, умирает, так и не узнав в действительности, как с этим могуществом обращаться. Сила — лишь груз в его судьбе. Такой человек ничему не подчинен и не может сказать, когда и как использовать свою силу.

— Будет ли поражение от какого-нибудь из этих врагов окончательным поражением?

— Да, поражение будет окончательным. Если человек побежден, то ему уже ничем не поможешь.

— Может ли человек, побежденный могуществом, увидеть свою ошибку и исправить свой путь?

— Нет, если человек сдался, то с ним покончено.

— Но что, если он временно был ослеплен силой, а затем отказался от нее?

— Это значит, что его битва еще не проиграна и продолжается. Это значит, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден только тогда, когда он больше не пытается и бросил себя самого.

— Но тогда, дон Хуан, человек может отдать себя страху, а потом, вернувшись через какое-то время, все же победить его.

— Так не бывает. Если человек поддался страху, то он никогда не победит его, потому что он будет уклоняться от учения и никогда не сделает новой попытки. Но если в центре своего страха он будет в течение многих лет делать попытки учиться, то он в конце концов победит его, так как, фактически, он никогда не бросал себя ради этого страха.

— Как он может победить своего третьего врага?

— Он должен сознательно его игнорировать. Он должен придти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил, в действительности никогда ему не принадлежала. Он все время должен держать себя в рамках, обращаясь со всем, что узнал, осторожно и добросовестно. Если он сможет увидеть, что ясность мысли и сила без его контроля над самим собой хуже, чем ошибка, тогда он достигнет точки, где все находится в подчинении. Он будет знать, когда и как использовать свою силу. И, таким образом, он победит своего третьего врага.

Человек будет к тому времени в конце своего пути учения и почти без предупреждения столкнется со своим последним врагом — старостью. Этот враг самый жестокий из всех. Враг, которого он никогда не сможет победить окончательно, а сможет лишь заставить его отступить.

Это время, когда у человека больше нет страха, нет нетерпеливой ясности мысли, время, когда вся его сила находится под контролем, но также и время, когда его начинает преследовать неотступное желание отдохнуть. Если он поддастся этому своему желанию лечь и забыться, если он станет убаюкивать себя усталостью, — он проиграет свою последнюю битву и враг превратит его в старое и слабое существо. Его желание отступить пересилит всю его ясность мысли, все его могущество и все его знание.

Но если человек преодолеет свою усталость и проживет свою судьбу полностью — тогда он может быть назван человеком знания, хотя бы на тот короткий миг, когда он отгонит своего последнего, непобедимого врага. Этого одного мгновения ясности, силы и знания уже достаточно.

Глава 4

Дон Хуан редко говорил о Мескалито прямо. Всякий раз, когда я о нем спрашивал, он уклонялся от обстоятельного разговора, но говорил при этом достаточно для того, чтобы оставить во мне определенное впечатление о Мескалито и это впечатление всегда было антропоморфным. Мескалито был мужского пола не только из-за грамматического окончания слова, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но также из-за наличия в нем качеств защитника и учителя. Каждый раз, когда мы разговаривали, дон Хуан заново подтверждал, различными способами, эти характеристики.

Воскресенье, 24 декабря 1961 года.

— Трава дьявола никого никогда не защищала. Она служит лишь для того, чтобы давать силу. Мескалито, с другой стороны, мягок и благороден, как ребенок.

— Но ты говорил, что Мескалито временами устрашающ.

— Конечно, он устрашающ, но если ты однажды его узнал, он будет к тебе великодушен и добр.

— Как он показывает свою доброту?

— Он защитник и учитель.

— Как он защищает?

— Ты всегда можешь держать его при себе, и он будет следить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.

— Как можно держать его при себе все время?

— В маленьком мешочке, под рукой или на шее.

— Ты носишь его с собой?

— Нет, потому что у меня есть олли, но другие люди носят его.

— Чему он учит?

— Он показывает разные вещи и говорит, что есть что.

— Как?

— Тебе надо увидеть это самому.

Вторник, 30 января 1962 года.

— Что ты видишь, когда Мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?

— Такие вещи не для простого разговора. Я не могу рассказать тебе это.

— С тобой случится что-нибудь плохое, если ты расскажешь?

— Мескалито — защитник. Добрый и благородный защитник, но это не значит, что над ним можно смеяться. Поскольку он добрый защитник, он может быть также и самим ужасом с теми, кого не любит.

— Я не собираюсь над ним смеяться. Я просто хочу узнать, что он показывает другим людям. Я описал тебе все, что Мескалито показал мне.

— С тобой все иначе, — может быть, потому, что ты не знаешь его путей. Тебя приходится учить его путям, как ребенка учат ходить.

— Как долго я должен учиться?

— Пока он сам не сделается для тебя понятным.

— А потом?

— Потом ты поймешь сам.

— Можешь ли ты сказать просто, куда Мескалито берет тебя?

— Я не могу разговаривать об этом.

— Все, что я хочу узнать, это существует ли другой мир, куда он берет людей?

— Да, существует.

— Это небеса?

— Он берет тебя сквозь небеса.

— Я имею в виду то небо, где Бог.

— Теперь ты говоришь глупости. Я не знаю где Бог.

— Мескалито — это Бог? Единый Бог? Или просто один из богов?

— Он просто защитник и учитель. Он — сила.

— Он что, сила внутри нас?

— Нет, Мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас.

— Но тогда каждый, кто принимает Мескалито, должен видеть то же, что и все остальные.

— Не совсем так. Он никогда не бывает одним и тем же для разных людей.

Четверг, 12 апреля 1962 года.

— Почему ты не расскажешь мне побольше о Мескалито, дон Хуан?

— Нечего рассказывать.

— Должны быть тысячи вещей, о которых мне следовало бы узнать прежде, чем я встречусь с ним снова.

— Может быть, нет ничего, что тебе следовало бы узнать. Как я тебе уже говорил, он не одинаков со всеми.

— Я знаю, но все же мне хотелось бы знать, что чувствуют другие по отношению к нему.

— Мнения тех, кто болтает о нем, немногого стоят. Ты увидишь. Ты, возможно, будешь говорить о нем до какой-то точки, а затем уже никогда не будешь обсуждать этот вопрос.

— Можешь ты рассказать мне о своем первом опыте?

— Для чего?

— Ну, тогда я буду знать, как вести себя с Мескалито.

— Ты уже знаешь больше, чем я. Ты действительно играл с ним. Когда-нибудь ты поймешь, как великодушен был защитник к тебе. В тот первый раз, я уверен, он рассказывал тебе много-много всего, но ты был глух и слеп.

Суббота, 14 апреля 1963 года.

— Мескалито может принимать любую форму, когда он показывает себя?

— Любую.

— Но тогда, какую форму ты знаешь, как самую обычную?

— Обычных форм нет.

— Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он принимает любую форму даже с людьми, которых хорошо знает?

— Нет. Он принимает любую форму с людьми, которые его знают лишь немного, но для тех, кто знает его хорошо, он всегда постоянен.

— Как он постоянен?

— Он является им как человек вроде нас или как свет. Просто как свет.

— Мескалито когда-нибудь изменяет свою форму с теми, кто знает его хорошо?

— Насколько я знаю, нет.

Пятница, 6 июля 1962 года.

Мы с доном Хуаном отправились в путешествие в конце дня 23 июня. Он сказал, что мы поедем в штат Чиуауа поискать «грибочки» (honguitos). Он сказал, что это путешествие будет долгим и трудным. И он оказался прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата в 10 часов вечера в среду, 27 июня. От места, где я оставил машину, мы прошли на окраину города, к дому его друзей, индейцев племени тарахумара. Там мы переночевали.

На следующий день хозяин разбудил нас около пяти часов утра. Он принес нам бобы и хлеб. Пока мы ели, он разговаривал с доном Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии.

После завтрака хозяин налил воды в нашу флягу и положил в рюкзак пару сладких рулетов. Дон Хуан отдал флягу мне, приспособил поудобнее рюкзак у меня на спине, поблагодарил хозяина за заботу и, повернувшись в мою сторону, сказал:

— Время идти.

Около полутора километров мы шли по грунтовой дороге, потом пересекли поле и через два часа были у подножья холмов на юге города. Мы поднялись по пологому склону в юго-западном направлении. Когда дорога сделалась круче, дон Хуан сменил направление и мы пошли по возвышенной равнине на восток.

Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся. Когда мы присели отдохнуть, он открыл мешок с хлебом.

— Ты можешь сесть это все, если хочешь, — сказал он.

— А как же ты?

— Я не голоден, а позднее нам эта пища не понадобится.

Я был очень усталым и голодным, поэтому решил поймать его на слове. Также, я чувствовал, что это подходящее время, чтобы поговорить о цели нашего путешествия, и очень осторожно спросил:

— Ты считаешь, что мы пробудем здесь долго?

— Мы здесь для того, чтобы собирать Мескалито. Мы останемся здесь до завтра.

— А где Мескалито?

— Повсюду вокруг нас.

Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не мог найти среди них пейотль.

Мы снова отправились в путь и к трем часам дня пришли к длинной узкой долине, окаймленной крутыми холмами. Я чувствовал себя странно возбужденным при мысли о том, что увижу пейотль, который никогда не видел в естественной среде. Мы вошли в долину и прошли около ста двадцати метров, когда внезапно я заметил, что неподалеку растут три несомненных растения пейотля. Они срослись вместе, выступая над землей на 5–7 сантиметров, — прямо передо мной, слева от тропы. Они выглядели, как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал к ним, указывая на них дону Хуану.

Он не обращал на меня внимания и, намеренно повернувшись спиной, уходил дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно продвигаясь по плоской равнине, усыпанной мелкими острыми камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, и время от времени — одинокую птицу. Я прошел мимо дюжины растений пейотля, не говоря ни слова.

К шести часам вечера мы оказались у подножия гор, которые ограничивали долину. Потом мы взобрались по склону на один из скальных уступов. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я снова был голоден, но пищи у нас не осталось. Я предложил собрать Мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздраженным, он сделал чмокающий звук губами. Потом он сказал, что мы проведем здесь ночь.

Мы сидели молча. Слева была скала, а справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко, казалась шире и не такой плоской, как я думал. С того места, где я сидел, она виделась состоящей сплошь из небольших холмов и скальных возвышенностей.

— Завтра мы начнем обратный путь, — сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. — Мы будем идти назад и собирать его тогда, когда он окажется на нашем пути. Он сам будет находить нас, и никак иначе. Он найдет нас, если захочет.

Дон Хуан прислонился спиной к скале и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто с нами был еще кто-то кроме меня.

— Еще одна вещь. Только я могу срывать его. Ты, может быть, будешь нести мешок или идти впереди — я еще не знаю. Но завтра ты не будешь указывать на него, как ты сделал сегодня.

— Прости меня, дон Хуан.

— Все в порядке, ты не знал.

— Твой бенефактор учил тебя всему этому о Мескалито?

— Нет. О нем меня никто не учил. Защитник сам был моим учителем.

— Тогда, значит, Мескалито вроде человека, с которым можно разговаривать?

— Нет.

— Как же тогда он учит?

Некоторое время он молчал.

— Помнишь то время, когда ты играл с ним? Ты понимал его, не так ли?

— Да.

— Вот так он и учит. Только ты этого не знал, но если бы ты был внимателен к нему, он говорил бы с тобой.

— Когда?

— Тогда, когда ты в первый раз его увидел.

Он, казалось, был раздражен моими вопросами. Я сказал, что задаю их, так как хочу узнать все, что только можно.

— Не спрашивай меня, — он улыбнулся. — Спроси его. В следующий раз, когда ты его увидишь, спрашивай его обо всем, о чем пожелаешь.

— Значит с Мескалито все же можно поговорить…

Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу, сошел с уступа и исчез за скалой. Я не хотел оставаться один и — хотя он не звал меня — последовал за ним. Мы прошли полторы сотни метров до небольшого ручья. Он помыл руки и лицо, наполнил флягу, прополоскал рот, но не пил. Я набрал в ладони воды и начал пить, но он остановил меня, сказав, что пить не стоит.

Затем он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы пришли на место, мы снова уселись лицом к долине, а спиной к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер. Он жестом выразил недоумение по поводу моего вопроса, потом сказал, что этой ночью мы — гости Мескалито и хозяин позаботится о том, чтобы нам было тепло.

Становилось темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких хлопчатобумажных одеяла, бросил одно из них ко мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув другое одеяло себе на плечи. Долина под нами постепенно погружалась в темноту, и края ее расплывались в вечерних сумерках.

Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь лицом к долине с пейотлем. Дул ровный ветер.

— Сумерки — трещина между мирами, — сказал он мягко, не поворачиваясь.

Я не спросил, что он имеет в виду. Мои глаза устали. Внезапно я почувствовал себя покинутым, у меня возникло странное всепобеждающее желание плакать. Я лег на живот — каменное ложе было твердым и неудобным и мне приходилось менять свое положение через каждые несколько минут. Наконец, я сел, скрестил ноги и накинул одеяло на плечи. К моему изумлению эта поза оказалась в высшей степени удобной, и я уснул.

Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то говорит мне. Было очень темно и я не мог его хорошо видеть. Я не понял того, что он мне сказал, но последовал за ним, когда он начал спускаться вниз по склону. Мы двигались осторожно, во всяком случае я, из-за темноты. Мы остановились у подножья скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне место слева от него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешочек, который он открыл и положил на землю перед собой. В нем оказались сушеные батончики пейотля.

После недолгой паузы дон Хуан взял один из батончиков. Он держал его в правой руке, потирая между большим и указательным пальцами, и тихо пел. Внезапно он издал оглушительный крик: «Ай-и-и-и!»

Это было так неожиданно, что я сильно испугался. Смутно я видел, как он положил батончик себе в рот и начал жевать его. Через минуту он поднял мешок, наклонился ко мне и шепотом велел взять один Мескалито, положить затем мешок опять перед нами и делать все точно так же, как делал он.

Я взял один батончик и потер его так, как это делал дон Хуан. Он тем временем пел, покачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить батончик в рот, но чувствовал себя не в своей тарелке из-за необходимости кричать. Неожиданно, как во сне, у меня вырвался невероятный вопль: «Ай-и-и-и!». Какой-то момент я думал, что это крикнул кто-то другой. Я снова почувствовал симптомы нервного потрясения у себя в желудке. Я падал назад, я был на грани того, чтобы потерять сознание.

Положив батончик пейотля в рот, я разжевал его. Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой батончик. Я почувствовал облегчение, когда увидел, что после короткой песни он разжевал его сам. Затем он передал мешок мне, и я тоже взял следующий батончик. Этот круг повторялся пять раз, прежде чем я почувствовал жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я только прополоскал рот, но не пил воду, так как иначе меня вырвет.

Я несколько раз прополоскал рот. В какой-то момент желание попить стало ужасным искушением, и я проглотил немного воды. Немедленно мой желудок стал сжиматься. Я ожидал безболезненного и незаметного излияния жидкости у себя изо рта, как это было при моем первом знакомстве с пейотлем, но, к моему удивлению, у меня было лишь обычное ощущение рвоты. Однако оно не длилось слишком долго.

Дон Хуан взял другой батончик и вручил мне мешок, круг был возобновлен и повторялся, пока мы не разжевали 14 батончиков. К этому времени мои прежние ощущения жажды, холода и неудобства исчезли. Вместо них я ощутил незнакомое чувство тепла, возбуждения. Я взял флягу, чтобы освежить рот, но она была пуста.

— Можно мне сходить к ручью, дон Хуан? — произнес я.

Звук моего голоса не вырывался изо рта, а отразился от нёба обратно в горло и катался эхом взад-вперед между ними. Эхо было мягким, музыкальным и, казалось, имеет крылья, которые хлопали внутри моего горла. Их касания ласкали меня, я следил за их движением взад-вперед, пока они не исчезли.

Я повторил вопрос. Мой голос звучал так, как если бы я говорил внутри пещеры. Дон Хуан не ответил. Я поднялся и, сделав шаг в направлении ручья, посмотрел на дона Хуана, не идет ли он тоже, но он, казалось, к чему-то прислушивался. Жестом он показал мне замереть.

— Абутол уже здесь! — сказал он.

Я раньше никогда не слышал этого имени и колебался, спросить ли его об этом, когда услышал звук, который походил на звон в ушах.

Звук становился громче и громче, пока не стал подобен реву гигантского быка. Он длился короткий момент и постепенно затих, снова наступила тишина. Сила и интенсивность звука напугали меня, я трясся так сильно, что едва мог стоять, и все же рассудок мой работал совершенно нормально. Если несколько минут назад меня клонило в сон, то теперь это чувство полностью пропало, уступив место исключительной ясности. Звук напомнил мне научно-фантастический фильм, в котором гигантская пчела, гудя крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. Я рассмеялся от этой мысли и увидел, что дон Хуан принял свою обычную расслабленную позу.

Внезапно на меня вновь нашло видение огромной жужжащей пчелы. Это видение было более реально, чем обычная мысль, оно было отдельным, исключительно ясным. Все остальное было изгнано из моего ума.

Состояние ментальной ясности, которого никогда ранее не бывало в моей жизни, вызвало еще один момент страха. Я начал потеть и наклонился к дону Хуану, чтобы сказать, что боюсь.

Его лицо было очень близко. Он смотрел на меня, но его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как круглые очки, имеющие свой собственный свет в темноте. Его губы были вытянуты трубочкой и издавали прерывистый звук: «По-та-по-та-ре-та».

Я отпрыгнул назад, едва не разбив голову о скалу за спиной. В течение бесконечного времени я испытывал невыносимый ужас, я скулил и задыхался. Пот замерзал у меня на коже, придавая ей неудобную твердость. Потом я услышал голос дона Хуана:

— Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!

Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.

— Я принесу воды, — сказал я после еще одной бесконечной паузы. Мой голос срывался, я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно и так же быстро, как и появился.

Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона Хуана, тогда как до этого я едва мог различить очертания его фигуры. Я остановился, посмотрел вдаль и смог увидеть противоположную сторону долины. Мне подумалось, что видимо уже наступает утро, но одновременно у меня было чувство, что я потерял счет времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого, я послушал часы, они шли. Полдня быть не могло, значит это полночь. Я намеревался сбегать к воде и вернуться назад к скалам, но увидел, что дон Хуан идет вниз и подождал его. Я сказал ему, что могу хорошо видеть в темноте.

Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря. Если он и говорил что-то, то может быть я просто его прослушал, так как все мое внимание было сосредоточено на моей новой уникальной способности видеть в темноте. Я мог различить мельчайшие песчинки. Временами все было таким ясным, что казалось, что сейчас утро или день, но потом темнело. Потом опять светлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с диастолой моего сердца, а темнота с его систолой. Мир становился ярким, темным и снова ярким с каждым ударом моего сердца.

Я полностью ушел в изучение этого открытия, когда тот же странный звук, который я слышал раньше, возник снова. Мои мышцы напряглись.

— Ануктал (так я расслышал слово на этот раз) здесь, — сказал дон Хуан. Звук казался мне таким громоподобным, таким всепоглощающим, что ничто другое не имело ни какого значения.

Когда звук стих, я обнаружил, что ручей сильно расширился. Несколько минут назад он был с ладонь шириной, а теперь увеличился так, что стал огромным озером. Свет, который падал откуда-то сверху, касался поверхности, как бы проходя сквозь густую листву. Время от времени вода посверкивала золотым и черным, затем становилась темной, неосвещенной, но все же странным образом присутствующей.

Я не припомню, сколько я простоял там, просто наблюдая и изумляясь, на берегу черного озера. Рев, должно быть, тем временем прекратился, так как то, что вернуло меня назад (к реальности?) было уже знакомым устрашающим гудением.

Я оглянулся в поисках дона Хуана и увидел, как он вскарабкался на скалу и исчез за одним из выступов. Как ни странно, чувство одиночества совсем не беспокоило меня; я сел на корточки, испытывая состояние полной уверенности и отрешенности.

Рев тем временем возобновился. Он был очень интенсивным, подобным звуку очень сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно, как только мог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении басового барабана. Я сфокусировал свое внимание на мелодии и снова заметил, что систола и диастола моего сердца совпадают со звуками барабанов и с темпом мелодии. Я поднялся и музыка прекратилась. Ударов сердца тоже не было слышно. Я опять сел на корточки, думая что может быть положение моего тела вызывает эти звуки. Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца! Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал в таком положении, пока земля продолжала трястись.

Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то поехало подо мной. Я вскочил, секунду стоял, но потом снова упал. Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду, как плот. Я оставался неподвижным, меня охватил ужас, который был, как и все прочее, уникальным, беспрецедентным и абсолютным.

Я двигался по водам черного озера на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что влекомый течением я двигаюсь в южном направлении. Я мог видеть, как вода вокруг двигается и бурлит. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь. Мне казалось, что она была живая.

Не было ни берегов, ни каких-либо других ориентиров и я не могу припомнить своих мыслей и чувств во время этого путешествия. После долгих, как мне показалось, часов плавания мой плот сделал поворот под прямым углом налево. После этого он продолжал прямолинейное движение очень недолго и неожиданно наткнулся на что-то. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал острую боль в вытянутых вперед руках от падения на землю. Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Мое земляное бревно сравнялось с почвой. Я сел и огляделся. Вода отступала! Она двигалась назад, как откатывающаяся волна, пока не исчезла совсем.

Я долго сидел так, пытаясь собраться с мыслями и привести все, что со мной произошло к связному виду. Все мое тело ныло, к тому же я прикусил губу, когда «приземлился». Когда я поднялся на ноги, ветер дал мне понять, что я озяб. Моя одежда была мокрой. Мои руки, ноги и челюсти так сильно тряслись, что мне снова пришлось лечь. Пот попал в глаза и их стало жечь так сильно, что я взвыл от боли.

Через некоторое время я восстановил некоторый порядок в своем самочувствии и поднялся. Не смотря на темноту пейзаж был хорошо различим. Я сделал пару шагов. Отчетливый звук человеческих голосов доносился до меня. Казалось, где-то громко разговаривают. Я пошел на звук, но метров через 50 внезапно остановился. Передо мной был тупик. Место, где я находился, было загоном для скота, образованным огромными валунами. За ними я мог различить еще один ряд, а за ним еще и еще, пока они не переходили в отвесную гору. Откуда-то из этих валунов доносились звуки необыкновенно изысканной музыки. Это был текучий, приятный для слуха поток звуков.

У подножья одного из валунов я увидел человека, сидящего на земле. Его лицо было повернуто ко мне почти в профиль. Я направился к нему. Когда я оказался от него приблизительно в трех метрах, он повернул голову и взглянул на меня. Я замер — его глаза были водой, которую я только что видел! Они были необъятными, в них светились те же золотые и черные искорки. Его голова была заостренной, как ягода земляники, а кожа была зеленой, испещренной бесчисленными оспинками.

За исключением заостренной формы, его голова была в точности, как поверхность растения пейотля. Я стоял перед ним и не мог отвести от него глаз. Я чувствовал, что он намеренно давит на мою грудь весом своих глаз. Я задыхался. Потом я потерял равновесие и упал на землю. Его глаза отвернулись от меня и я услышал, как он говорит со мной. Сначала его голос был подобен мягкому шелесту ветерка. Затем я услышал его, как музыку — как голосовую мелодию, — и я «знал», что эта мелодия говорила:

— Чего ты хочешь?

Я упал перед ним на колени и стал рассказывать о своей жизни, потом заплакал.

Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза отталкивают меня, и подумал, что этот момент может быть моментом моей смерти. Он сделал знак подойти поближе. Секунду я колебался, прежде чем сделать шаг вперед, а когда приблизился, он отвел от меня глаза и показал тыльную сторону своей ладони. Мелодия сказала: «Смотри». Посередине его ладони была круглая дырка. «Смотри», — опять сказала мелодия. Я взглянул в дырку и увидел самого себя. Я был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня погони. Вокруг меня повсюду летели искры. Затем три искры задели меня: две — голову, а одна — левое плечо. Моя фигура в дырке секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально, затем исчезла вместе с дыркой.

Мескалито вновь повернул ко мне свои глаза, они были так близко от меня, что я, кажется, слышал, как они мягко грохочут тем самым особенным звуком, который я уже так много раз слышал этой ночью. Постепенно они стали спокойными, пока не сделались подобными тихим озерам, подернутым рябью золотых и черных искр.

Он опять отвел глаза и отпрыгнул, как кузнечик, метров на 40–50. Он прыгал снова и снова, пока не исчез.

Следующее, что я помню, это то, что я пошел. Очень рассудительно я пытался определить знакомые объекты, такие, как горы вдали, для того, чтобы понять где нахожусь. Я был лишен возможности ориентироваться в течение всего своего приключения, но считал, что север должен быть слева. Я долгое время шел в этом направлении, пока не понял, что уже наступил день, и что я уже не использую свое «ночное виденье». Я вспомнил о часах и посмотрел время: было 8 утра.

Где-то около десяти я пришел к скале, где был прошлой ночью. Дон Хуан лежал на земле и, вероятно, спал.

— Где ты был? — спросил он.

Я сел, чтобы перевести дыхание.

После долгого молчания он спросил:

— Ты видел его?

Я начал пересказывать ему последовательность моих приключений с самого начала, но он прервал меня, сказав, что значение имеет только одно — видел я его или нет. Затем он спросил, как близко был от меня Мескалито. Я сказал, что почти касался его.

Эта часть моего рассказа заинтересовала его. Он внимательно выслушал все подробности без замечаний, прерывая лишь для того, чтобы задать вопросы о форме существа, которого я видел, о его позе, движениях и прочих деталях относительно него.

Было уже около полудня, когда дону Хуану, видимо, показалось достаточно моих рассказов. Он поднялся, привязал мне на грудь полотняный мешок и велел идти за ним, сказав, что будет срезать Мескалито и передавать их мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.

Мы попили воды и отправились. Когда мы достигли края долины он, казалось, секунду колебался, в каком направлении идти. После того как он сделал свой выбор, мы все время шли по прямой. Каждый раз, когда мы подходили к растению пейотля, он склонялся перед ним и осторожно срезал верхушку коротким зазубренным ножом. Он делал надрез вровень с землей а затем посыпал «рану», как он называл это, чистым порошком серы, который был у него в кожаном мешочке. Срезанное растение он держал в левой руке, а сам срез посыпал правой. Потом он поднимался и передавал пейотль мне. Я принимал его обеими руками, как он велел, и укладывал в мешок.

— Стой прямо и не давай мешку коснуться земли или кустов, или чего-нибудь еще, — несколько раз повторил он, как будто считал, что я могу забыть.

Мы собрали 65 батончиков. Когда мешок заполнился, он перевесил его мне на спину, а на грудь привязал новый мешок. К тому времени, когда мы пересекли долину, у нас было два полных мешка, в них поместилось 110 батончиков. Мешки были так тяжелы и громоздки, что я едва мог идти под их тяжестью.

Дон Хуан прошептал мне, что мешки потому так тяжелы, что Мескалито хочет вернуться к земле. Он сказал, что печаль при расставании со своими местами делает Мескалито тяжелым. Моей главной задачей было не дать мешкам коснуться земли, так как если я это сделаю, то Мескалито уже не позволит мне взять его снова.

В какой-то момент давление лямок на мои плечи стало невыносимым. Что-то применяло поразительную силу, чтобы пригнуть меня вниз. Мне было тревожно и я заметил, что убыстряю шаги, почти бегу за доном Хуаном.

Внезапно тяжесть практически совсем исчезла, ноша стала легкой, как будто в мешках была губка. Я свободно бежал, чтобы не отстать от дона Хуана, который шел впереди. Я сообщил ему, что больше не чувствую тяжести. Он ответил, что мы вышли из владений Мескалито.

Вторник, 3 июля 1962 года.

— Я думаю, что Мескалито почти принял тебя, — сказал дон Хуан.

— Почему ты говоришь, что он почти принял меня?

— Он не убил тебя и даже не нанес вреда. Он дал тебе хороший испуг, то есть не во вред. Если бы он не принял тебя совсем, он явился бы тебе чудовищем, полным ярости. Некоторые люди сполна узнали, что такое ужас, встретившись с ним и не будучи им приняты.

— Если он так ужасен, почему ты не сказал мне об этом, прежде чем вести на поле?

— У тебя нет мужества, чтобы искать его сознательно. Я думал, что будет лучше, если ты не будешь знать.

— Но, дон Хуан, я ведь мог умереть!

— Да, мог. Но я был почти уверен, что для тебя все обойдется благополучно. Он играл с тобой однажды. Он не повредил тебе. Я предположил, что и на этот раз он будет к тебе расположен.

Я спросил его, действительно ли он думает, что Мескалито имеет ко мне расположение. Мой опыт был устрашающ. Я чувствовал, что чуть не умер от страха. Дон Хуан сказал, что Мескалито дал мне урок. Я спросил, что это был за урок и что он значит. Он сказал, что на такой вопрос будет невозможно ответить, потому что я был слишком напуган, чтобы знать точно, о чем спрашивал.

Дон Хуан посоветовал мне постараться вспомнить, что я говорил Мескалито перед тем, как он показал мне сцену на руке. Но я не мог вспомнить. Все, что я помнил, это то, что я упал перед ним на колени и начал «исповедоваться». Дону Хуану, казалось, было неинтересно продолжать разговаривать со мной. Тогда я спросил:

— Ты научишь меня словам песни, которую ты пел?

— Нет. Эти слова только для меня. Защитник сам научил меня им, поэтому я не могу пересказать их тебе.

— Почему ты не можешь?

— Потому что эта песня — связующее звено между мной и защитником. Я уверен, что когда-нибудь он обучит тебя твоим собственным песням. Подожди когда это случится. И никогда не повторяй песен, которые принадлежат другому человеку, и не спрашивай о них.

— А что это было за имя, которое ты называл? Ты можешь это сказать?

— Нет. Его имя никогда не должно произноситься вслух, за исключением ситуации, когда тебе нужно его позвать.

— Что, если я захочу позвать его?

— Если он когда-нибудь примет тебя, он скажет тебе свое имя. Это имя будет только для тебя одного. Для того, чтобы звать громко, или чтобы произносить спокойно про себя. Может, он скажет, что его имя — Хосе. Как знать?

— Почему нельзя произносить его имя, говоря о нем?

— Ты видел его глаза? Ты не можешь заигрывать с защитником. Вот почему, кстати, я не могу обойти стороной тот факт, что он играл с тобой.

— Как он может быть защитником, если он причиняет вред некоторым людям?

— Ответ очень прост. Мескалито является защитником, потому что он доступен каждому, кто его ищет.

— Но разве не верно, что все в мире доступно любому, кто этого ищет?

— Нет, это не верно. Силы олли доступны только для брухо, но любой может встретиться с Мескалито.

— Но почему же тогда он некоторым приносит вред?

— Не все любят Мескалито, однако многие ищут его, в надежде выгадать что-то, не затрачивая при этом трудов. Разумеется их встреча с ним будет ужасна.

— Что происходит, когда он полностью примет человека?

— Он является ему как человек или как свет. Когда кто-то добьется этого, Мескалито постоянен. Он никогда после этого не меняется. Может быть, когда ты встретишься с ним опять, он будет светом, может быть он возьмет тебя в полет, чтобы открыть свои секреты.

— Что мне следует делать, чтобы достичь этой точки, дон Хуан?

— Тебе надо быть сильным человеком и твоя жизнь должна быть правдивой.

— Что такое правдивая жизнь?

— Жизнь, прожитая в полном сознании и с полной ответственностью, — хорошая, сильная жизнь.

Глава 5

Время от времени дон Хуан спрашивал о состоянии моего растения дурмана. За год, который прошел с тех пор, как я посадил корень, растение выросло в большой куст, принесло семена, а семенные коробочки успели высохнуть, и дон Хуан решил, что для меня пришло время узнать больше о траве дьявола.

Воскресенье, 27 января 1963 года.

Сегодня дон Хуан дал мне предварительную информацию о второй порции корня дурмана — о втором традиционном шаге в учении. Он сказал, что вторая порция является действительным началом учения; первая, по сравнению с ней, была детской игрой. Вторая порция должна быть в совершенстве освоена, ее следует принять, сказал он, по крайней мере, двадцать раз, прежде чем переходить к третьей. Я спросил:

— Что дает вторая порция?

— Вторая порция травы дьявола используется для видения, с ее помощью человек может летать по воздуху, чтобы увидеть, что происходит в любом месте, какое он выберет.

— Разве человек действительно может летать по воздуху, дон Хуан?

— Почему нет? Как я тебе уже говорил раньше, трава дьявола для тех, кто ищет силу. Человек, который освоил вторую порцию, может с помощью травы дьявола делать невообразимые вещи, чтобы получить еще больше силы.

— Какого рода вещи, дон Хуан?

— Этого я не могу сказать — каждый человек различен.

Понедельник, 28 января 1963 года.

Дон Хуан сказал:

— Если ты успешно завершишь второй этап, то я смогу тебе показать только еще один. В процессе учения о траве дьявола я понял, что она не для меня и не пошел по ее пути дальше.

— Что заставило тебя так решить?

— Трава дьявола чуть не убивала меня каждый раз, когда я пытался использовать ее. Однажды все было так плохо, что я подумал — со мной все кончено. Но я все же смог избежать несчастья.

— Разве есть способ избежать несчастья?

— Да, способ есть.

— Это что, заклинание, процедура или еще что?

— Это способ подхода к вещам. Например, когда я учился о траве дьявола, я был слишком жаден до знания. Я хватался за знание, как дети хватаются за сладости. Но трава дьявола — всего лишь один путь из миллионов. Ты всегда должен помнить, что путь — это только путь, и если ты чувствуешь, что что-то идет не так, ты не должен оставаться на нем ни при каких обстоятельствах. Для того чтобы иметь такую ясность, ты должен вести дисциплинированную жизнь. Лишь в этом случае ты будешь знать, что любой путь — это всего лишь путь и что нет никакой абсолютной преграды ни для тебя самого, ни для других, чтобы бросить его, если это велит сделать тебе твое сердце. Но твое решение остаться на этом пути или бросить его должно быть свободно от страха или амбиции. Я предупреждаю тебя об этом. Смотри на любой путь прямо и решительно. Испытай его, столько раз, сколько найдешь нужным. Затем спроси себя, и только себя одного. Этот вопрос таков, что лишь старые люди задают его себе. Мой бенефактор рассказал мне о нем однажды, когда я был молод, но моя кровь была слишком горяча для того, чтобы я его понял. Теперь я его понимаю. Я скажу тебе, что это за вопрос: имеет ли этот путь сердце?

Все пути одинаковы — все они ведут в никуда. Они ведут либо в кусты, либо через кусты. Я могу сказать, что в своей жизни я прошел длинные-длинные дороги, но я не нахожусь где-либо. Вопрос моего бенефактора сейчас имеет для меня смысл. Имеет ли этот путь сердце? Если он его имеет, то этот путь хороший. Если он его не имеет, то толку от этого пути нет. Оба пути ведут в никуда, но один имеет сердце, а другой — нет. Один путь делает путешествие по нему приятным столько, сколько ты по нему идешь, — ты с ним одно целое. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь делает тебя сильным, другой — ослабляет тебя.

Воскресенье, 21 апреля 1963 года.

Во вторник днем, 16 апреля, мы с доном Хуаном отправились в холмы, где росло его растение дурмана. Он попросил оставить там его одного и подождать в машине. Вернулся он почти через три часа, неся с собой нечто, завернутое в красную тряпку. Когда мы поехали назад к его дому, он показал на сверток и сказал, что это его последний дар мне.

Я спросил, не собирается ли он бросить учить меня? Он пояснил, что имеет в виду только то, что у меня теперь есть полностью зрелое растение и мне не понадобится использовать его растение.

В конце дня мы сели в его комнате. Он принес хорошо выделанную каменную ступку и пестик. Чаша ступки была примерно пятнадцати сантиметров в диаметре. Он развернул большой узел, полный свертков маленького размера, выбрал из них два и положил их на соломенную циновку рядом со мной; потом он добавил к ним еще четыре свертка такого же размера из узла, который принес с собой. Он сказал, что это семена и что я должен растереть их в мелкий порошок. Затем он развернул первый узел и высыпал его содержимое в ступку. Семена были сухими, круглыми и похожими на желтую карамель по окраске.

Я начал работать пестиком; через некоторое время он поправил меня, сказав, что надо сначала упереть пестик с одной стороны ступки, а затем вести его через дно и вверх по другой стороне. Я спросил, что он собирается делать с порошком. Он не захотел об этом разговаривать.

Первая порция семян оказалась очень твердой. У меня ушло четыре часа на то, чтобы их растереть. Мою спину ломило из-за положения, в котором я сидел. Я лег и собирался тут же уснуть, но дон Хуан открыл следующий мешок и положил часть его содержимого в ступку. Эти семена оказались слегка темнее и они были слипшимися вместе. Остальное содержимое мешка напоминало порошок из маленьких и круглых темных гранул.

Я хотел что-нибудь поесть, но дон Хуан сказал, что если я хочу учиться, то я должен следовать правилу. А правило таково, что я могу только немного попить воды, узнавая секреты второй порции.

Третий мешочек содержал горсть живых черных семенных жучков, а в последнем мешочке были свежие белые семена, мягкие, почти как каша, но волокнистые и трудно поддающиеся растиранию в тонкую пасту, которой он от меня добивался.

После того, как я закончил растирать содержимое четырех мешков, дон Хуан, отмерил две чашки зеленоватой воды, вылил ее в глиняный горшок и поставил горшок на огонь. Когда вода закипела, он добавил первую порцию растертых семян. Он помешивал в горшке длинным острым куском дерева или кости, которую достал из своей кожаной сумки. Как только вода снова закипела, он добавил одну за другой все остальные субстанции, следуя той же процедуре. Затем он добавил еще одну чашку зеленоватой воды и поставил смесь париться на малом огне.

После этого он сказал, что пришло время раздробить корень. Он осторожно извлек длинный кусок корня дурмана из мешка, который принес с собой. Корень был примерно 40 сантиметров в длину. Он был толстый, около 2,5 сантиметров в диаметре. Дон Хуан сказал, что это и есть вторая порция. Он вновь отмерил ее сам, так как это был все еще его корень. Он сказал, что в следующий раз, когда я буду испытывать траву дьявола, я должен буду сам отмерять корень.

Он пододвинул ко мне большую ступку, и я начал дробить корень тем же самым способом, каким готовил первую порцию. Он руководил моими действиями. Мы снова оставили измельченный корень вымачиваться в воде, выставленной на ночной воздух. К тому времени кипящая смесь в глиняном горшке загустела. Дон Хуан снял горшок с огня, положил его в сетку и подвесил к потолку в центре комнаты.

Примерно в 8 часов утра 17 апреля мы начали, как и в прошлый раз, «отмывать» экстракт корня водой. Был ясный солнечный день, и дон Хуан истолковал хорошую погоду, как признак того, что траве дьявола я нравлюсь. Он сказал, что рядом со мной может только вспоминать, какой плохой погода была для него.

Процедура промывания экстракта корня была той же самой, которую я наблюдал при приготовлении первой порции. В конце дня, после того, как верхняя вода была слита в восьмой раз, на дне чаши осталась ложка желтоватой субстанции.

Мы вернулись в его комнату, где еще оставались два мешочка, которые он не трогал. Он открыл один из них, засунул в него руку, а другой — обернул края мешочка вокруг запястья. Он, казалось, кого-то ловил, судя по тому, как двигалась его рука внутри мешка. Внезапно, быстрым движением он стянул мешок с руки, вывернув его как перчатку, и поднес свою руку прямо к моему лицу. Он держал ящерицу. Ее голова находилась в считанных сантиметрах от моих глаз. Было что-то странное с ее ртом. Я глядел на нее секунду, а затем невольно отшатнулся. Рот ящерицы был зашит грубыми стежками. Дон Хуан велел мне держать ящерицу в левой руке. Я схватил ее. Она извивалась вокруг моей ладони. Я почувствовал тошноту. Мои руки начали потеть.

Он взял последний мешок и, повторив те же движения, извлек другую ящерицу. Я увидел, что у нее были зашиты веки. Дон Хуан велел мне держать эту ящерицу в правой руке. К тому времени, как обе ящерицы оказались у меня в руках, я был почти в обмороке. Я чувствовал большое желание бросить ящериц и убежать отсюда.

— Не задави их, — сказал дон Хуан, и его голос придал мне чувство облегчения и направленности. Он спросил, что со мной неладно. Он пытался быть серьезным, но не смог сдержаться и рассмеялся. Я попытался облегчить свою хватку, но мои ладони так сильно вспотели, что ящерицы начали выскальзывать из них. Их маленькие острые коготки царапали мне руки, вызывая невероятное чувство отвращения и тошноты. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Одна из ящериц уже вылезла на запястье. Все, что ей оставалось сделать, чтобы освободиться, так это вытащить свою голову, зажатую у меня между пальцами.

Я испытывал непреодолимое отвращение, ощущение физиологического отчаяния и высшего неудобства. Я простонал сквозь зубы, чтобы дон Хуан забрал от меня проклятых созданий. Моя голова непроизвольно тряслась. Он смотрел на меня с любопытством. Я рычал, как медведь, сотрясаясь всем телом. Он положил ящериц обратно в мешочки и начал хохотать. Я хотел тоже засмеяться, но в животе у меня было неспокойно. Я прилег.

Я объяснил ему, что такой эффект произвело на меня царапанье их коготков. Он сказал, что есть множество вещей, способных свести человека с ума, в особенности, если он не имеет устремленности, необходимой для учения. Но если человек имеет ясное несгибаемое намерение, то никакие чувства и ощущения не могут быть препятствием, потому что он способен их контролировать.

Дон Хуан некоторое время подождал, а затем, повторив все предыдущие движения, вручил мне ящериц снова. Он велел держать их головками вверх и мягко поглаживать ими по своим вискам, спрашивая у них все, что я хочу узнать.

Сначала я не понял, чего он от меня добивается. Он вновь велел мне задавать ящерицам любые вопросы, какие я не могу решить сам. Он привел мне целый ряд примеров. Я могу узнать о людях, которых обычно не вижу, о потерянных вещах или о местах, где я не бывал. Тогда я понял, что он говорит о ясновидении и сделался очень возбужденным. Мое сердце заколотилось. Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.

Он предупредил, чтобы в первый раз я не задавал личных вопросов; он сказал, что мне лучше подумать о чем-либо, прямо ко мне не относящемся. Я должен думать быстро и отчетливо, потому что потом не будет возможности изменить свои мысли.

Я лихорадочно стал придумывать, что бы такое мне хотелось узнать. Дон Хуан подгонял меня, и я был поражен, поняв, что не могу ничего придумать, о чем бы «спросить» ящериц.

После мучительно долгих поисков я кое-что вспомнил. Не так давно из читального зала одной библиотеки было украдено значительное количество книг. Это не было личным вопросом, но все же меня интересовало кто это сделал. При этом, я не имел никаких предварительных соображений относительно лица или лиц, взявших книги. Я потер ящерицами виски, спрашивая кто был вором.

Немного погодя, дон Хуан убрал ящериц в мешки и сказал, что нет никаких особых секретов относительно корня или пасты. Пасту изготавливают, чтобы получить направленность, а корень делает вещи ясными. Настоящее чудо — это ящерицы. В них секрет всего колдовства со второй порцией. Я спросил, являются ли они каким-нибудь особым видом ящериц. Он кивнул. Их следует ловить в тех местах, где находится растение колдующего. И они должны быть его друзьями. А для того, чтобы ящерицы стали друзьями, нужен долгий период ухаживания. Необходимо развить прочную дружбу с ними, давая им пищу и говоря им добрые слова.

Я спросил, почему так важна их дружба. Он ответил, что ящерицы позволяют поймать себя только, если они знают человека, и любой, кто всерьез занимается травой дьявола должен и ящериц принимать всерьез. Он сказал, что ящериц следует ловить тогда, когда паста и корень уже приготовлены. Их следует ловить в конце дня. Если ты не на дружеской ноге с ящерицами, можно потратить несколько дней на безуспешные попытки поймать их. Паста хранится только один день. Затем он дал мне подробнейшие инструкции относительно того, что следует делать с пойманными ящерицами.

— Как только ты поймаешь ящериц, посади их в отдельные мешочки. Затем возьми первую и поговори с ней. Извинись за то, что причиняешь ей боль и попроси ее помочь тебе. Деревянной иглой зашей ей рот. Для шитья используй один из видов растения чойа и волокно агавы. Стежки затягивай туго. Затем скажи то же самое второй ящерице и зашей ей веки. Все должно быть готово до наступления ночи. Возьми ящерицу с зашитым ртом и скажи ей, о чем ты хочешь узнать. Попроси ее пойти и узнать это для тебя; скажи ей, что ты вынужден был зашить ей рот, чтобы она спешила назад и ничего никому не разболтала по дороге. Помажь пастой ее голову, и пускай она сама вымажется в пасте, а затем опусти ее на землю. Если она побежит в счастливую для тебя сторону, то колдовство будет удачным и легким. Если же она побежит в противоположную сторону — колдовство не удастся. Если ящерица побежит к тебе (на юг), то ты можешь ожидать необыкновенной удачи, но если она станет убегать от тебя (на север), то колдовство окажется ужасно трудным. Ты можешь даже погибнуть. Поэтому, когда ящерица бежит прямо от тебя — это самое подходящее время, чтобы отступить. Если ты сделаешь так, ты потеряешь возможность командовать ящерицами, но это лучше, чем потерять жизнь. С другой стороны, ты можешь решить продолжить колдовство, несмотря на предупреждение. Если так, то следующим шагом будет взять вторую ящерицу и попросить ее о том, чтобы она послушала рассказ сестры и пересказала его тебе.

— Но как может ящерица с зашитым ртом рассказать мне, что она видит? Разве ее рот был зашит не для того, чтобы она не говорила?

— Зашитый рот не даст ей возможности рассказать свою повесть незнакомцам. Люди говорят, что ящерицы болтливы. Они повсюду задерживаются поболтать. Как бы то ни было, следующим шагом будет нанесение пасты на ее голову (на затылок). Затем ты должен будешь потереть ее головой свой правый висок, ни в коем случае не позволяя пасте попасть на середину лба. В начале ты можешь привязывать ящерицу за середину туловища к правому плечу. Тогда ты не потеряешь ее и не покалечишь. По мере твоего продвижения в учении, когда ты лучше познакомишься с травой дьявола, ящерицы научатся повиноваться тебе и будут смирно сидеть на плече. После того, как ты ящерицей нанес себе пасту на правый висок, опусти пальцы обеих рук в горшок. Сначала разотри пасту на обоих висках, а затем нанеси ее на обе стороны своей головы. Паста высыхает очень быстро и ее можно накладывать столько раз, сколько необходимо. Каждый раз начинай с того, что используй при нанесении пасты голову ящерицы, а затем уже свои пальцы. Рано или поздно, та ящерица, которая убежала смотреть, вернется и расскажет своей сестре все о путешествии, а слепая ящерица перескажет это тебе, как будто ты одного с ней вида. Когда колдовство будет закончено, отпусти ящерицу, но не смотри, куда она побежит. Выкопай глубокую яму голыми руками и зарой все, что использовал.

Около шести часов вечера дон Хуан выбрал из горшка экстракт корня на плоский кусок сланца — набралось меньше чайной ложки желтоватого крахмала. Половину его он выложил в чашку и добавил немного желтоватой воды. Покрутив чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, он вручил ее мне и велел выпить. Смесь была безвкусной, но оставила горьковатый привкус во рту. Вода была слишком горячей, и это раздражило меня. Мое сердце начало сильно биться, но довольно скоро успокоился.

Дон Хуан взял другую чашку с пастой. Паста выглядела застывшей и имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть корку пальцем, но дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнул мою руку от чашки. Он пришел в большое возбуждение и сказал, что было чистым безумием с моей стороны делать такую попытку и что, если я действительно хочу учиться, то нельзя быть таким беспечным. Это — сила, сказал он, указывая на пасту, и никто не знает, что это за сила на самом деле. Уже то достаточно плохо, что мы манипулируем ею для наших личных целей, избежать чего мы не можем, потому что мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней с подобающим уважением.

Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней было достаточно крахмала, чтобы придать ей такую консистенцию. Он велел мне достать мешочки с ящерицами, затем взял ящерицу с зашитым ртом и осторожно передал ее мне. Он сказал взять ее левой рукой, набрать немного пасты на палец и растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок и держать там, пока паста не покроет все ее тело.

Когда я это проделал, он велел вынуть ящерицу из горшка, взял его в руки и повел меня на каменистое плато, неподалеку от его дома. Там он указал мне на большую скалу и велел сесть перед ней, как если бы это было мое растение дурмана, и, держа ящерицу перед лицом, объяснить ей снова, что я хочу узнать, а потом попросить ее пойти и найти для меня ответ. Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей неудобства, и пообещать, что взамен я буду добр ко всем ящерицам. Затем он велел взять ящерицу между средним и безымянным пальцами левой руки там, где он когда-то сделал порез, и танцевать вокруг скалы точно так же, как я делал, когда пересаживал росток травы дьявола. Он спросил меня, помню ли я все, что я делал в тот раз. Я сказал, что помню. Он подчеркнул, что все должно делаться точно так же, а если я что-то забуду, мне надо будет подождать, пока в голове не прояснится. Он с большой настойчивостью предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я могу нанести себе вред. Наконец, мне нужно будет опустить ящерицу с зашитым ртом на землю и следить, куда она побежит, для того, чтобы я мог определить исход колдовства. Он сказал, чтобы я даже на секунду не отводил взгляда от ящерицы, потому что у ящериц это обычный трюк — рассеять внимание и шмыгнуть в сторону.

Еще не совсем стемнело. Дон Хуан взглянул на небо.

— Я оставлю тебя одного, — сказал он и ушел.

Выполнив все его наставления, я опустил ящерицу на землю. Она неподвижно застыла там, где я ее положил. Затем она посмотрела на меня и побежала к камням в восточном направлении.

Я сел на землю перед скалой, как если бы это было мое растение дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитым ртом. Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед тем, как убежать. Эта мысль была для меня навязчивой проекцией. По-своему я тоже был ящерицей, совершающей свое странное путешествие. Моя судьба была лучше, быть может, только тем, что я могу видеть, — хотя, в тот момент, я чувствовал, что мне, возможно, никогда никому не придется рассказать о том, что я видел. К тому времени стало уже совсем темно. Я с трудом мог различать скалы перед собой. Я думал о словах дона Хуана: «Сумерки — это трещина между мирами».

После долгого колебания я начал выполнять предписанные действия. Паста, хотя и выглядела, как овсяная каша, не была таковой на ощупь. Она была холодной и скользкой и имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или настроении, потому что я даже не знал чего мне ждать. К слову сказать, я не мог уразуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохла и сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когда понял, что сижу по-японски, на пятках. Я сидел, скрестив ноги, и не мог припомнить, когда поменял положение. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье с высокими сводами. Мне показалось, что это кирпичные арки, но осмотрев их, я понял, что это камень.

Этот переход был очень труден. Он пришел так внезапно, что я не готов был уследить за ним. Мое восприятие элементов видения было рассеянным, как если бы я спал. Они, однако, не изменялись. Они оставались постоянными, и я мог задержать взгляд на любом из них, чтобы детально обследовать. Виденье не было столь ясным или столь реальным, какое дает пейотль. Оно было несколько расплывчатым и имело чрезвычайно приятную пастельную мягкость.

Я подумал, смогу ли я встать, и следующее, что я понял, это что я двигаюсь. Я был наверху лестницы, а внизу ее находилась моя подруга Х. Ее глаза лихорадочно блестели. В них был отблеск безумия. Она громко смеялась — с такой безудержностью, что это пугало. Она стала подниматься по лестнице. Я хотел убежать или укрыться, потому что «она побывала в мотоциклетной катастрофе недавно». Такова была мысль, появившаяся в моем мозгу. Я укрылся за колонной, и она прошла мимо, даже не взглянув. «Сейчас она отправляется в долгое путешествие», — подумал я. И, наконец, последняя мысль, которую я запомнил, была: «Она смеется всякий раз, когда готова надломиться».

Внезапно сцена стала очень ясной. Она более не была похожа на сон. Это была как бы реальная сцена, на которую я смотрел через оконное стекло. Я попытался тронуть колонну, но все, что я ощутил, это то, что не могу двигаться. Однако я знал, что могу стоять, сколько хочу, наблюдая за сценой. Я был внутри этой сцены, но не был ее частью.

Я испытал наплыв рациональных мыслей и заключений. Насколько я мог судить, я находился в своем обычном состоянии трезвого сознания. Ни один из элементов восприятия не выходил за границы области нормальных умственных процессов. И все же я знал, что это не обычное состояние.

Сцена резко изменилась. Была ночь. Я находился в холле какого-то здания. Темнота внутри здания позволила мне осознать, что предыдущая сцена была залита ярким солнечным светом. Однако это было так уместно, что тогда я этого не заметил.

Освоившись с новой сценой, я разглядел молодого человека, выходящего из комнаты с большим рюкзаком за плечами. Я не знал, кто он такой, хотя раньше несколько раз видел его. Он прошел мимо меня и стал спускаться по лестнице. К тому времени я уже забыл о своих рациональных дилеммах. «Кто этот парень? — подумал я. — Зачем я его вижу?»

Сцена вновь изменилась, и я увидел, как молодой человек выкладывает книги. Он склеивал некоторые страницы вместе, удалял надписи и так далее. Затем я увидел, как он аккуратно укладывает книги в упаковочную корзину. Там было много таких же корзин. Они находились не в его комнате, а в каком-то хранилище. Мне в голову приходили и другие картины, но они не были ясными. Сцена затуманилась. Я ощутил вращение.

Дон Хуан тряс меня за плечи. Я понемногу пришел в себя, он помог мне встать, и мы пошли к его дому. С момента, когда я начал растирать пасту на висках, прошло три с половиной часа, но зрительные сцены не могли длиться более десяти минут. У меня не было никаких болезненных ощущений. Я просто был голоден и хотел спать.

Четверг, 18 апреля 1963 года.

Прошлой ночью дон Хуан попросил описать ему мои последние переживания, но я был слишком сонным, чтобы разговаривать. Я не мог сосредоточиться. Сегодня, как только я проснулся, он попросил об этом снова.

— Кто сказал тебе, что эта девушка Х побывала в мотоциклетной катастрофе? — спросил он, когда я закончил рассказ.

— Никто. Это была просто одна из мыслей, которая пришла мне в голову.

— Ты думаешь, это были твои мысли?

Я сказал ему, что это были мои мысли, хотя у меня нет повода думать, что с ней не все в порядке. Это были странные мысли. Они, казалось, из ниоткуда выстреливали в моем уме. Дон Хуан пристально на меня посмотрел. Я спросил, верит ли он мне. Он рассмеялся и сказал, что это моя привычка — быть неосторожным в своих поступках.

— Что я сделал неправильно, дон Хуан?

— Тебе следовало слушать ящерицу.

— Как я должен был ее слушать?

— Маленькая ящерица на твоем плече описывала тебе все, что видела ее сестра. Она говорила с тобой. Она все рассказывала тебе, но ты не обращал на нее внимания. Вместо этого ты считал, что слова ящерицы — это твои собственные мысли.

— Но это и были мои собственные мысли, дон Хуан.

— Нет. В этом характерная черта такого колдовства. Фактически, видение должно скорее выслушиваться, чем просматриваться. Такая же вещь случилась со мной. Я собирался предупредить тебя об этом, но вспомнил, что мой бенефактор тоже не предупреждал меня.

— Был твой опыт похож на мой?

— Нет, у меня было адское путешествие. Я чуть не умер.

— Почему оно было адским?

— Может, потому, что трава дьявола не любила меня, или потому, что мне самому не было ясно, что я хочу спросить, как и тебе вчера. Ты, должно быть, думал о той девушке, когда спрашивал о книгах.

— Я не могу припомнить.

— Ящерицы никогда не ошибаются. Они каждую мысль воспринимают, как вопрос. Ящерица вернулась и рассказала тебе об этой девушке то, чего никто никогда не поймет, потому что даже ты сам не знаешь, что ты о ней спрашивал.

— Как насчет другого видения, которое у меня было?

— Должно быть, твои мысли были устойчивы, когда ты задавал этот вопрос. Именно так должно проводиться это колдовство, с ясностью.

— Ты имеешь в виду, что видение с девушкой не надо принимать всерьез?

— Как можно принимать его всерьез, если ты не знаешь, на какой вопрос отвечали маленькие ящерицы?

— Будет ли для ящерицы яснее, если задавать ей только один вопрос?

— Да, так будет яснее. Если ты сможешь устойчиво удерживать одну мысль.

— Но что случится, дон Хуан, если этот вопрос будет не простой, а сложный?

— До тех пор, пока твоя мысль устойчива и не уходит на посторонние предметы, она ясна ящерицам, а их ответ ясен тебе.

— Можно ли задавать другие вопросы по ходу видения?

— Нет. Это колдовство состоит в том, чтобы смотреть на то, что ящерица рассказывает тебе. Вот почему я сказал, что это скорее виденье для слуха, чем виденье для глаз. Вот почему я просил тебя не задавать личных вопросов. Обычно, когда вопрос касается близких людей, твое желание дотронуться до них или поговорить с ними слишком сильно, и ящерицы прекращают рассказывать, колдовство рассеивается. Ты должен знать гораздо больше, чем знаешь сейчас, прежде чем попытаешься видеть вещи, которые касаются тебя лично. В следующий раз ты должен слушать внимательно. Я уверен, что ящерицы говорили тебе много-много всего, но ты не слушал.

Пятница, 19 апреля 1963 года.

— Что это было такое, что я перетирал для пасты, дон Хуан?

— Семена травы дьявола и насекомые, которые живут в коробочках вместе с семенами. Мерка — по одной горсти того и другого, — он сделал ладонь лодочкой, показывая мне, сколько. Я спросил, что случится, если один ингредиент будет использован без другого. Он сказал, что такой эксперимент только оттолкнет траву дьявола и ящериц.

— Ты не должен отталкивать ящериц, — сказал он, — поэтому завтра вечером, ты должен вернуться к месту, где растет твое растение. Говори со всеми ящерицами и проси тех двух, которые помогли тебе в колдовстве, выйти снова. Ищи повсюду, пока совершенно не стемнеет. Если не сможешь найти их, то ты должен попытаться найти их на следующий день. Если у тебя достаточно силы, ты найдешь обеих — и тогда ты должен будешь съесть их тут же на месте. И ты навсегда будешь наделен способностью видеть неизвестное. Тебе никогда не нужно будет вновь ловить ящериц, чтобы практиковать их колдовство. С тех пор они будут жить внутри тебя.

— А что мне делать, если я найду только одну из них?

— Если ты найдешь только одну из них, ты должен будешь, в конце концов, отпустить ее. Если ты поймаешь ее в первый день, не держи ее в надежде, что на следующий день поймаешь другую. Это только испортит твою дружбу с ними.

— Что случится, если я вообще не сумею найти их?

— Думаю, что для тебя это будет самым лучшим. Это будет означать, что ты должен будешь ловить ящериц каждый раз, когда тебе понадобится их помощь, но это означает также, что ты свободен.

— Что ты имеешь в виду?

— Свободен от того, чтобы быть рабом травы дьявола. Если ящерицы будут жить внутри тебя, то трава дьявола никогда тебя не отпустит.

— Это плохо?

— Конечно, это плохо. Это отрежет тебя от всего остального. Ты будешь вынужден провести всю свою жизнь, обращаясь с травой дьявола, как со своим олли. Она — собственница. Как только она станет доминировать над тобой, для тебя останется один путь — ее путь.

— Что, если я обнаружу, что ящерицы мертвы?

— Если ты обнаружишь одну или обеих ящериц мертвыми, то ты не должен будешь предпринимать попыток совершать это колдовство в течение некоторого времени. Отложи все это на какой-то срок. Я думаю, это все, что я должен был рассказать тебе; то, что я тебе рассказал, — правило. Когда бы ты ни совершал это колдовство сам, ты должен следовать всем шагам, которые я описал тебе, когда ты сидел перед своим растением. Еще одна вещь. Ты не должен ни есть, ни пить, пока колдовство не закончено.

Глава 6

Следующим этапом учения дона Хуана был новый шаг в освоении второй порции корня дурмана. В период времени между этими двумя стадиями обучения ничего не происходило, дон Хуан только расспрашивал о развитии моего растения.

Четверг, 27 июня 1963 года.

— Было бы неплохо испытать траву дьявола еще раз прежде, чем окончательно становиться на ее путь, — сказал дон Хуан. — Ты должен снова попробовать колдовство с ящерицами. У тебя есть все необходимое, чтобы задать ящерицам еще один вопрос, на этот раз без моей помощи.

— Есть ли такая необходимость, чтобы я совершал это колдовство, дон Хуан?

— Это лучший способ испытать чувства травы дьявола по отношению к тебе. Она испытывает тебя все время, поэтому будет справедливо испытать и ее тоже. И, если ты почувствуешь где-нибудь на ее пути, что по той или иной причине тебе не следует идти дальше, — нужно будет просто остановиться.

Суббота, 29 июня 1963 года.

Я сам завел разговор о траве дьявола. Я хотел, чтобы дон Хуан побольше рассказал мне о ней, и в то же время я не хотел становиться участником опыта с нею.

— Вторая порция используется только для ясновидения, так ведь, дон Хуан? — спросил я, чтобы как-то начать.

— Не только для этого. С помощью второй порции учатся колдовству с ящерицами и одновременно испытывают траву дьявола; но в действительности вторая порция используется для других целей. Колдовство с ящерицами — это только начало.

— Тогда для чего же она используется, дон Хуан?

Он не ответил. Он резко сменил тему разговора, спросив, насколько выросли кусты дурмана поблизости от моего старого растения. Я рукой показал размеры.

— Я научил тебя отличать мужское растение от женского, — сказал он. — Теперь отправляйся к своим растениям и принеси мне и то и другое. Иди сначала к своему старому растению и тщательно изучи следы потоков дождевой воды. К настоящему времени дождь, должно быть, далеко разнес семена. Найди промоины, сделанные дождевыми потоками, и по ним определи направление. Затем найди растение в самой отдаленной точке от твоего. Все растения дурмана, растущие между ними, будут твоими. Позднее, когда осыплются семена, ты сможешь расширить свою территорию, проходя по следам дождя от одного растения к другому.

Он дал мне подробнейшие инструкции относительно того, как следует проводить обрезку корня. Прежде всего, я должен выбрать растение и расчистить землю вокруг того места, где корень соединяется со стеблем. Затем я должен в точности повторить тот танец, который я исполнял, когда пересаживал корневой отросток. В-третьих, я должен отрезать стебель, оставив корень в земле. Последним шагом будет выкопать 16 дюймов (38,5 см.) корня. Дон Хуан предостерег меня от произнесения любых слов и любого проявления эмоций в ходе работы.

— Ты должен взять с собой два куска материи, — сказал он. — Расстели их на земле и положи на них растения. Затем разрежь растения на части и сложи их. Порядок выбирай сам. Но ты должен всегда помнить, какой порядок использовал, потому что ты должен будешь поступать так всегда. Принеси растения ко мне, как только они окажутся у тебя.

Суббота, 6 июля 1963 года.

В понедельник, 1 июля, я срезал растения дурмана, о которых говорил дон Хуан. Я ждал, пока не станет достаточно темно прежде, чем исполнить танцы вокруг растений, так как я не хотел, чтобы меня кто-нибудь случайно увидел. Я чувствовал себя очень стесненно. Я был уверен, что кто-нибудь увидит мои странные действия. Я заранее выбрал растения, которые считал мужским и женским. Мне нужно было отрезать по сорок сантиметров корня от каждого из них, а копать на такую глубину палкой было нелегкой задачей. Мне пришлось заканчивать работу в полной темноте, и, когда я был готов отрезать корень, мне понадобился фонарик. Мое первоначальное опасение, что кто-нибудь увидит меня, было пустяком по сравнению со страхом, что кто-нибудь заметит в кустах свет фонарика.

Я принес растения дону Хуану во вторник, 2-го июля. Он развязал узлы и осмотрел принесенные куски. Он сказал, что все же вынужден дать мне семена от своих растений. Затем он поставил передо мной ступку, взял стеклянную кружку и высыпал ее содержимое — сухие семена, склеившиеся вместе — в ступку.

Я спросил, что это за семена, и он сказал, что это семена, потравленные жучками. В семенах было довольно много маленьких черных жучков-точильщиков. Он сказал, что это особые жучки, и нам надо выбрать их и сложить в отдельную кружку. Он дал мне другую кружку, на одну треть заполненную такими же жучками. Сверху кружка была заткнута комком бумаги, чтобы не дать жучкам выползти.

— В следующий раз тебе надо будет использовать жучков из своих собственных растений, — сказал дон Хуан, — тебе надо будет срезать семенные коробочки, имеющие маленькие дырочки — в них полно жучков. Открывай коробочку и выскребай из нее все содержимое в кружку. Отбери горсть жучков и положи их в другую посудину. Обращайся с ними грубо, не будь с ними деликатным. Отмерь одну горсть семян, погрызенных жучками и одну горсть порошка из жучков, и закопай все остальное в том направлении (он показал на юго-восток) от своего растения. Затем собери хорошие сухие семена и храни их отдельно. Их ты можешь собрать сколько хочешь. Ты всегда сможешь использовать их. Неплохо также выбрать семена из коробочек, чтобы тут же на месте похоронить остатки.

Потом дон Хуан велел растолочь слипшиеся семена первыми, потом яйца жучков, затем жучков и последними — сухие неповрежденные семена.

Когда все это было растерто в мелкий порошок, дон Хуан взял куски дурмана, которые я нарезал, и сложил их вместе. Он отделил мужской корень и осторожно завернул его в кусок материи. Затем он вручил мне остальное, велел порезать на мелкие кусочки, хорошенько раздробить, а потом слить весь сок до капли в горшок. Он сказал, что растирать я должен в том же порядке, в каком складывал.

После того, как я сделал это, он велел отмерить одну чашку кипящей воды, смешать ее с содержимым горшка, а затем добавить еще две кружки воды. Он вручил мне гладко отделанную костяную палочку. Я помешал ею в горшке и поставил его на огонь. Потом он сказал, что пора приготовить корень, и что для этого нам нужна ступка большего размера, так как мужской корень нельзя разрезать. Мы пошли за дом. Ступка была у него готова, и я начал мять корень точно так же, как делал это раньше. Мы оставили корень отмокать в воде, открытой ночному воздуху, и пошли в дом. Он велел мне следить за смесью в горшке. Я должен был дать ей закипеть и ждать, пока она не загустеет — пока не станет трудно размешивать. Затем он лег на циновку и уснул.

Смесь кипела, по крайней мере, час, когда я заметил, что ее становится все труднее и труднее помешивать. Я решил, что она готова и снял с огня. Потом я поставил ее в сетку и лег спать.

Я проснулся, когда дон Хуан уже встал. Солнце сияло с чистого неба. Был сухой жаркий день. Дон Хуан опять заметил, что траве дьявола я наверняка нравлюсь. Мы начали обрабатывать корень и к концу дня получили немного желтоватой субстанции на дне чаши. Дон Хуан слил верхнюю воду. Я думал, что это конец процедуры, но он опять наполнил чашу кипящей водой.

Потом он снял первый горшок из-под крыши, где я его повесил. Смесь, казалось, совсем высохла. Он занес горшок в дом, осторожно поставил его на пол и сел. Затем начал говорить.

— Мой бенефактор рассказывал мне, что позволительно смешивать части растения с нутряным жиром. Именно этим ты сейчас и займешься. Мой бенефактор делал это для меня сам, но, как я уже говорил, мне никогда особенно не нравился дурман, и я, фактически, никогда не пытался стать с ним одним целым. Мой бенефактор говорил, что для лучшего результата, для тех, кто действительно хочет в полной мере овладеть силой дурмана, правильным будет смешивать растение с нутряным жиром дикого вепря. Жир с кишок лучше всего. Но это уже ты сам будешь выбирать. Может быть, колесо повернется так, что ты захочешь иметь траву дьявола как своего олли. В этом случае я советую тебе, как советовал мне мой бенефактор, охотиться за диким вепрем и достать жир с его кишок. В иные времена, когда сила травы дьявола была более желанной, брухо отправлялись в специальные охотничьи экспедиции, чтобы добыть жир диких вепрей. Они искали самых крупных и самых сильных. У них было специальное колдовство на диких вепрей: они получали от них особую силу — такую, что даже в те времена в это было трудно поверить. Но секрет той силы утрачен. Я ничего не знаю о ней. И я не знаю никого из людей, кто знал бы ее. Может быть, сама трава научит тебя ей.

Дон Хуан отмерил пригоршню жира, бросил его в горшок, содержащий высохшую смесь, и вытер ладонь с оставшимся на ней жиром о край горшка. Он велел мне растереть содержимое, пока оно не будет полностью однородно.

Я взбивал смесь в течение почти трех часов. Дон Хуан время от времени смотрел на нее и решал, что она еще не готова. Наконец, он, по-видимому, удовлетворился. Воздух, вбитый в пасту, придавал ей светло-серую окраску и консистенцию желе. Он повесил горшок под крышей, рядом с другим горшком, и сказал, что собирается оставить его здесь до следующего дня, потому что приготовление второй порции требует двух дней. Он велел мне ничего не есть все это время. Я могу пить воду, но не должен принимать никакой пищи.

На следующий день, в четверг, 4-го июля, дон Хуан велел мне четыре раза залить корень горячей водой. Когда я сливал верхнюю воду в последний раз, стало уже довольно темно. Мы сели на веранде. Дон Хуан поставил обе чашки перед собой. Экстракт корня представлял собой чайную ложку беловатого крахмала. Он переложил его в чашку и добавил воды, покачал чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, а затем вручил ее мне. Мне нужно было выпить все, что было в чашке. Я выпил залпом, поставил чашку на пол и откинулся назад.

Мое сердце заколотилось, я чувствовал, что не могу дышать. Дон Хуан велел мне, как само собой разумеющееся, снять с себя всю одежду. Я спросил зачем, и он объяснил, что мне нужно натереться пастой. Я колебался, стоит ли раздеваться. Дон Хуан торопил меня. Он сказал, что времени слишком мало, чтобы валять дурака. И я снял с себя всю одежду.

Он взял костяную палочку и начертил две горизонтальные линии на поверхности пасты, разделив таким образом, содержимое на три равные части. Затем от центра верхней линии он провел вертикальную черту вниз, разделив содержимое уже на пять частей. Он указал на нижнюю правую часть и сказал, что это для моей левой стопы, а то, что над ней — для моей левой ноги. Верхняя самая крупная часть — для половых органов. Следующая часть внизу с левой стороны — для моей правой ноги, и часть над ней — для моей правой стопы. Он велел наложить пасту, предназначенную для левой стопы на подошву и хорошенько растереть ее. Затем он сказал наложить следующие части пасты на внутреннюю сторону левой ноги, на половые органы, вниз по внутренней стороне правой ноги и, наконец, на подошву правой ноги.

Я последовал его указаниям. Паста была холодной и имела особенно сильный запах. Когда я закончил накладывать ее, я выпрямился. Запах смеси попал ко мне в ноздри. Он душил меня. Он был подобен какому-то газу. Я буквально задыхался от него. Я попытался дышать через рот и хотел заговорить с доном Хуаном, но не смог.

Дон Хуан смотрел на меня. Я сделал шаг к нему. Мои ноги были резиновыми и длинными, чрезвычайно длинными. Я сделал еще шаг. Мои колени пружинили наподобие подкидной доски, вздрагивали, вибрировали и эластично сжимались. Я двинулся вперед. Движение моего тела было медленным и трясущимся, это больше походило на вздрагивания вперед и вверх. Я посмотрел вниз и увидел сидящего далеко внизу дона Хуана. Инерция пронесла меня вперед на один шаг, который был еще более эластичным и длинным, чем предыдущий. И тут я взлетел.

Я помню, что после этого приземлился, но затем оттолкнулся обеими ногами, прыгнул назад и заскользил на спине. Я видел черное небо над собой и облака, проносящиеся мимо меня. Я дернулся телом так, чтобы можно было смотреть вниз и увидел темную массу гор. Моя скорость была сверхъестественной, руки прижались к бокам. Голова стала направляющим приспособлением. Если я держал ее откинутой назад, то совершал вертикальные круги. Я изменял направление, поворачивая голову. Я наслаждался такой скоростью и свободой, каких никогда не знал раньше. Волшебная темнота давала мне чувство печали, возможно томления. Было так, как будто я нашел место, откуда я родом, — темнота ночи. Я пытался смотреть вокруг, но все, что я ощущал, это то, что ночь безмятежна и что она, в то же время, содержит очень много силы.

Внезапно я понял, что пора опускаться, казалось, я получил приказ, которому должен повиноваться. И я начал опускаться, как перышко, маятникообразными движениями. Такой тип движения заставил меня почувствовать себя нехорошо. Движение было медленным и рваным, словно меня спускали вниз на веревке. Мне стало плохо. Голова раскалывалась от боли. Какая-то чернота поглотила меня. Я очень хорошо помню себя погруженным в эту черноту.

Следующее, что я помню, — это ощущение пробуждения. Я был в своей постели в собственной комнате. Я сел. И картина моей комнаты исчезла. Я встал. Я был наг! Движения снова вызвали у меня тошноту. Я узнавал понемногу окружающую обстановку. Я находился примерно в восьмисот метрах от дома дона Хуана, рядом с тем местом, где росли его растения дурмана.

Внезапно все стало на свои места, и я сообразил, что мне придется идти всю дорогу до дома дона Хуана голым. Быть лишенным одежды явилось глубоким психологическим неудобством, но я никак не мог решить эту проблему. Я подумал, не сделать ли мне юбку из веток, но мысль показалась нелепой, к тому же восход солнца был недалек — сумерки уже рассеялись. Я забыл о своем неудобстве и о своей тошноте и пошел к дому. Я был охвачен страхом, что меня заметят. Я высматривал, нет ли впереди людей или собак; я пытался бежать, но поранил ноги о маленькие острые камешки и мне пришлось идти медленно. Было уже светло. Затем я увидел, что кто-то идет мне навстречу по дороге и быстро прыгнул в кусты. Положение казалось совершенно безвыходным. Только что я испытывал невероятную радость полета — и в следующую минуту оказался прячущимся, стесняющимся собственной наготы. Я подумал о том, чтобы выпрыгнуть на дорогу и изо всех сил промчаться по дороге мимо проходящего человека. Я подумал, что он будет так поражен, что к тому времени, когда он поймет, что это голый мужчина, — я уже оставлю его далеко позади. Я все это думал, но не смел двинуться с места.

Человек, идущий по дороге, поравнялся со мной и остановился. Я услышал, как он зовет меня по имени. Это был дон Хуан, и с ним была моя одежда. Когда я одевал ее, он смотрел на меня и хохотал. Он хохотал так заразительно, что я тоже начал смеяться.

В тот же самый день, 5-го июля вечером, дон Хуан попросил меня рассказать ему детали моего опыта. Так тщательно, как только мог, я изложил ему весь эпизод.

— Вторая порция травы дьявола используется для того, чтобы летать, — сказал он, когда я закончил. — Одной только пасты недостаточно. Мой бенефактор говорил, что это корень дает направленность и мудрость. И он является причиной полета. Когда ты научишься большему и будешь чаще принимать его для того, чтобы летать, ты станешь все видеть с большой ясностью. Ты сможешь сам летать по воздуху за сотни километров, чтобы увидеть, что происходит в любом месте, или чтобы нанести роковой удар своему врагу, находящемуся далеко от тебя. Когда ты познакомишься с травой дьявола, она научит тебя, как делать подобные вещи. Например, она уже научила тебя, как менять направление. Точно также она научит тебя невообразимым вещам.

— Каким вещам, дон Хуан?

— Этого я сказать не могу. Каждый человек различен. Мой бенефактор никогда не говорил мне, чему он научился. Он говорил мне, как продвигаться, но никогда — что он видел. Это только для самого себя.

— Но сейчас я рассказываю тебе все, что я видел.

— Сейчас ты это делаешь, позднее не будешь. В следующий раз ты примешь траву дьявола один, вблизи своих собственных растений, потому что именно там ты приземлишься — у своих растений. Запомни это. Вот почему я пошел искать тебя к своим растениям.

Больше он мне ничего не сказал, и я заснул. Когда я проснулся, поздно вечером, я чувствовал себя полным жизненных сил. У меня было чувство физического удовлетворения. Я испытывал радость.

Дон Хуан спросил меня:

— Понравилась тебе эта ночь? Или она была ужасной?

Я сказал, что ночь была восхитительной.

— Как с твоей головной болью? Она была очень сильна?

— Головная боль была столь же сильной, как и все остальные ощущения. Это была самая сильная боль, какую я испытывал, — сказал я.

— Удержит ли это тебя от желания еще раз попробовать траву дьявола?

— Я не знаю. Я не хочу этого сейчас. Но позднее — может, и захочу, я действительно не знаю, дон Хуан.

Был вопрос, который я хотел ему задать. Я знал, что он станет уклоняться от ответа, поэтому ждал, когда он сам коснется нужной мне темы, — и прождал весь день. Наконец, перед тем как уехать, я вынужден был задать его:

— Я действительно летал, дон Хуан?

— Ты сам рассказал мне об этом. Разве нет?

— Я знаю, дон Хуан. Я имею в виду — мое тело летало? Я взлетел как птица?

— Ты всегда задаешь мне вопросы, на которые я не могу ответить. Ты летал. Для этого и существует вторая порция травы дьявола. Когда ты будешь принимать ее чаще, ты научишься летать в совершенстве. Это не просто. Человек летает с помощью второй порции травы дьявола — это все, что я могу тебе сказать. То, что ты хочешь узнать, не имеет смысла. Птицы летают, как птицы, а человек, который принял вторую порцию травы дьявола, летает, как человек, принявший вторую порцию травы дьявола.

— Так же, как птица?

— Нет, так же, как человек, принявший траву дьявола.

— Значит, в действительности я не летал, дон Хуан? Я летал в своем воображении? Только в своем мозгу? Где было мое тело?

— В кустах, — отрезал он, и снова захохотал. — Беда с тобой в том, что ты понимаешь все только с одной стороны. Ты не допускаешь мысли, что человек может летать, но брухо в одну секунду переносится за тысячи километров, чтобы увидеть, что там происходит. Он может нанести удар своему врагу, находящемуся очень далеко. Летает он, по-твоему, или нет?

— Видишь ли, дон Хуан, мы с тобой говорим о разном. Предположим, ради довода, что один из моих друзей-студентов был бы здесь со мной, когда я принял траву дьявола. Смог бы он увидеть меня летящим?

— Ну, вот, опять ты со своими вопросами о том, что случилось бы, если… Бесполезно говорить таким образом. Если твой друг или кто бы то ни было еще, примет вторую порцию травы дьявола, то все, что он сможет сделать — это летать. Ну, а если он просто наблюдает за тобой, то он может увидеть тебя летящим, а может и не увидеть. Это зависит от человека.

— Но я хочу сказать, дон Хуан, что если мы с тобой смотрим на птицу и видим ее летящей, то мы соглашаемся, что она летит, а если бы двое моих друзей видели меня летящим, как я это делал прошлой ночью, согласились бы они между собой, что я лечу?

— Ну, они могли бы согласиться. Ты согласен с тем, что птицы летают, потому что ты видел их летящими. Полет обычен для птиц. Но ты не согласишься с другими вещами, которые птицы делают, потому что ты никогда не видел, что они это делают. Если бы твои друзья знали о людях, летающих с помощью травы дьявола, — тогда они согласились бы.

— Давай скажем по-другому, дон Хуан. Если я привяжу себя к скале тяжелой цепью, то стану ли я летать точно так же, потому что мое тело не участвует в этом полете, или нет?

Дон Хуан посмотрел на меня недоверчиво.

— Если ты привяжешь себя к скале тяжелой цепью, — сказал он, — то боюсь, тебе придется летать, держа скалу вместе с ее тяжелой цепью.

Глава 7

Сбор составных частей и подготовка их для курительной смеси составили годовой цикл. В первый год дон Хуан учил меня процедуре. В декабре 1962 года, на втором году, когда цикл был возобновлен, дон Хуан просто руководил мной. Я собрал составные части сам и приготовил их для следующего года.

В декабре 1963 года цикл начался в третий раз. Дон Хуан тогда показал мне, как объединять высушенные ингредиенты смеси, которые я собрал и приготовил годом раньше. Он поместил курительную смесь в кожаный мешочек. И мы опять взялись за сбор составных частей на следующий год.

Дон Хуан редко упоминал о дымке в течение этого года, но каждый раз, когда я приезжал навещать его, он давал мне подержать свою трубку, и процедура «знакомства» с трубкой развивалась так, как он мне ее описал. Трубка передавалась в мои руки очень постепенно. Он требовал абсолютной и тщательной концентрации на этом действии и давал мне совершенно исчерпывающие указания. Любая небрежность с трубкой, сказал он, неизбежно приведет к его или моей смерти.

После того, как закончился третий цикл сбора и приготовления смеси, дон Хуан, впервые более чем за годичный период, начал говорить о дымке как об олли.

Понедельник, 23 декабря 1963 года.

Мы возвращались на машине к его дому после сбора желтых цветков для смеси. Они были одной из необходимых составных частей. Я сделал замечание, что в этом году мы не следуем тому порядку, которому мы следовали в прошлом году. Он засмеялся и сказал, что дымок не поддается настроениям или обидам, как трава дьявола. Для дымка не важен порядок сбора ингредиентов; все, чего он требует, — это чтобы человек, употребляющий смесь, был аккуратен и точен.

Я спросил дона Хуана, что мы будем делать со смесью, которую он приготовил и отдал мне на хранение. Он ответил, что эта смесь — моя, и добавил, что мне надо воспользоваться ею как можно скорее. Я спросил, сколько ее требуется каждый раз. Небольшой мешочек, который он мне дал, содержал примерно втрое больше, чем содержит небольшая пачка табака. Он сказал, что мне надо использовать содержимое мешочка за один год, а сколько мне будет нужно — это мое личное дело, и выяснится при курении.

Я захотел узнать, что случится, если я не использую весь мешочек. Дон Хуан сказал, что ничего не случится, дымок ничего не требует. Сам он больше не нуждается в курении вообще, тем не менее он каждый год приготавливает новую смесь. Затем он поправился и сказал, что изредка ему бывает нужно курить. Я спросил, что он делает с неиспользованной смесью, но он не ответил. Он сказал, что смесь уже нехороша, если не была использована в течение одного года.

В этой точке мы вступили в небольшой спор. Я неправильно сформулировал свой вопрос, и его ответы казались неясными. Я хотел знать, потеряет ли смесь свои галлюциногенные свойства или силу через год, делая, таким образом, годовой цикл необходимостью, а он настаивал, что смесь никогда не потеряет своих свойств. Единственное, что происходит, сказал он, это то, что человеку она больше не нужна, так как он сделал новый запас. Ему нужно избавиться от неиспользованной старой смеси особым образом, который в тот момент он не захотел мне открыть.

Вторник, 24 декабря 1963 года.

— Ты сказал, дон Хуан, что тебе больше не нужно курить.

— Да, поскольку дымок — мой олли, мне не нужно больше курить. Я могу вызвать его в любое время и в любом месте.

— Ты хочешь сказать, что он приходит к тебе даже, если ты не куришь?

— Я имею в виду, что я прихожу к нему свободно.

— Смогу ли и я делать это?

— Да, если тебе удастся сделать его своим олли.

Вторник, 31 декабря 1963 года.

Во вторник, 25 декабря, у меня был первый опыт встречи с олли дона Хуана — дымком. Весь день я возил его по окрестностям и выполнял поручения. Мы вернулись домой к вечеру. Я заметил, что мы весь день ничего не ели, но ему не было до этого никакого дела. Он сказал, что мне совершенно необходимо познакомиться с дымком. Он убеждал меня в том, что я должен испытать его, чтобы понять, насколько он важен, как олли.

Не давая мне возможности что-либо возразить, дон Хуан сообщил, что собирается разжечь свою трубку для меня прямо сейчас. Я попытался разубедить его, утверждая, что не считаю себя готовым. Я сказал ему, что мне кажется, я еще недостаточно долго держал трубку просто в руках. На это он ответил, что у нас мало времени и пора приступать.

Он вынул трубку из футляра и погладил ее. Я сел на пол рядом с ним, отчаянно пытаясь найти предлог, чтобы спасовать; я был готов сделать что угодно, лишь бы уклониться от этого неизбежного шага.

В комнате было почти совсем темно. Дон Хуан зажег керосиновую лампу и поставил ее в угол. Обычно лампа поддерживала в комнате относительную полутьму, и ее желтоватый свет всегда успокаивал. На этот раз, однако, свет казался тусклым и необычайно красным, он нервировал. Дон Хуан развязал свой мешочек, не снимая его с тесьмы на шее. Затем он поднес трубку вплотную к груди и зачерпнул ею из мешочка под рубашкой немного смеси. Он велел мне наблюдать за процедурой, отметив, что если смесь просыплется — она останется у него за пазухой.

Дон Хуан наполнил чашечку на три четверти, затем завязал мешочек одной рукой, держа при этом трубку в другой. Потом взял небольшое глиняное блюдце, дал его мне и попросил принести угольков. Я пошел за дом, взял несколько углей из печки и вернулся назад. Мне было очень не по себе.

Я сел рядом с доном Хуаном и подал ему блюдце. Он взглянул на него и спокойно заметил, что угли слишком большие. Ему нужны были более мелкие, которые поместятся внутрь чашечки. Я вернулся к печке и взял то, что требовалось. Он принял у меня блюдце и поставил его перед собой. Он сидел со скрещенными ногами, поджав их под себя. Взглянув на меня краем глаза, он наклонился вперед так, что его подбородок почти коснулся углей. Держа трубку в левой руке, он исключительно быстрым движением правой руки схватил раскаленный уголек и положил его в чашечку. Затем он снова сел прямо. Держа трубку обеими руками, он поднес ее к губам и три раза пыхнул дымом. После этого он протянул трубку мне и требовательно прошептал, чтобы я взял ее в руки и курил.

В эту секунду мне пришла в голову мысль отказаться от трубки и убежать, но дон Хуан еще раз прошептал, чтобы я взял трубку и курил. Я взглянул на него. Он смотрел на меня в упор, но его взгляд был дружеским, понимающим. Было ясно, что выбор я сделал давным-давно, и здесь нет другого пути — только делать то, что он сказал.

Я взял трубку и чуть не уронил ее. Она была горячей. Я приложил ее ко рту с исключительной осторожностью, так как думал, что ее жар будет невыносим для моих губ. Но я совсем не почувствовал жара.

Дон Хуан велел мне затянуться. Дым затек ко мне в рот и, казалось, циркулировал там. Он был тяжелым. Я чувствовал, что как будто бы у меня полный рот дроби. Сравнение пришло мне на ум, хотя я никогда не держал дробь во рту. Дым был подобен ментолу, и во рту у меня внезапно стало холодно. Это было освежающее ощущение.

— Еще! Еще! — услышал я шепот дона Хуана. Я почувствовал, что дым свободно просачивается внутрь моего тела, почти без моего участия. Мне больше не нужно было понуканий дона Хуана. Механически я продолжал вдыхать.

Внезапно дон Хуан наклонился и забрал трубку из моих рук. Он очень осторожно вытряс пепел на блюдце с углями, затем послюнил палец и покрутил им в чашечке, прочищая бока. Несколько раз он продул мундштук. Я видел, как затем он положил трубку обратно в чехол. Его действия удерживали мое внимание.

Почистив трубку и положив ее на пол, он стал смотреть на меня, и тут только я почувствовал, что все мое тело онемело, словно пропиталось ментолом. Лицо отяжелело, и челюсти болели. Я не мог удержать рот закрытым, но течения слюны не было. Мой рот горел от сухости, и все же я не чувствовал жажды. Я начал ощущать необычайное тепло во всей голове. Холодный жар! Дыхание, казалось, разрывало ноздри и верхнюю губу каждый раз, когда я вдыхал, но оно не обжигало огнем, а жгло холодом, как кусок льда.

Дон Хуан сидел справа от меня без движения. Он держал зачехленную трубку прижатой к полу, как будто удерживая ее силой. Мои ладони были тяжелыми. Мои руки ломило, они оттягивали плечи вниз. Нос у меня тек. Я вытер его тыльной стороной ладони, и моя верхняя губа стерлась. Я вытер лицо и стер с него все мясо! Я таял! Я чувствовал себя так, как если бы моя плоть действительно таяла. Я вскочил и попытался ухватиться руками за что-нибудь, за что угодно, только бы опереться. На меня нахлынула волна нестерпимого ужаса. Я обхватил столб, расположеный в центре комнаты. Постояв секунду, я обернулся, чтобы посмотреть на дона Хуана. Он все еще сидел неподвижно, держа свою трубку и глядя на меня.

Мое дыхание было болезненно горячим. Оно душило меня. Я наклонил голову, чтобы дать ей отдохнуть на столбе, но видимо промахнулся, и моя голова продолжала опускаться, пройдя то место, где должен был находиться столб. Я остановился, когда уже начинал падать на пол. Я выпрямился. Столб был тут, перед моими глазами. Я снова попытался прислонить к нему голову. Я старался управлять собой и не отклоняться — держа глаза открытыми, я медленно наклонялся вперед, чтобы коснуться столба головой. Он был в считанных сантиметрах от моих глаз, но когда я попытался дотронуться до него лбом, у меня появилось крайне странное ощущение, что моя голова проходит прямо сквозь столб. В отчаянных попытках разумного объяснения я решил, что мои глаза искажают расстояние и что столб, должно быть, от меня метрах в трех, хотя я и вижу его прямо перед собой. Тогда я придумал разумный и логичный метод, как определить местонахождение столба. Я решил двигаться боком по кругу, стараясь чтобы этот круг не превысил полутора метров в диаметре. Если столб действительно находится от меня в трех метрах, то есть вне досягаемости моей руки, то придет момент, когда я окажусь к нему спиной. Я считал, что в этот момент столб исчезнет, так как в действительности он будет позади меня.

Я начал кружить таким образом, но столб все время оставался у меня перед глазами. В отчаянии и замешательстве, я схватил его обеими руками, но мои руки прошли сквозь него. Я схватил воздух. Я тщательно рассчитал расстояние между ним и собой. Выходило, что оно должно составлять менее одного метра. Некоторое время я играл с восприятием расстояния, поворачивая голову с боку на бок, по очереди фокусируя каждый глаз то на столбе, то на окружающем. Согласно моей оценке, столб определенно и несомненно, находился прямо передо мной, на расстоянии меньше метра. Выставив руки вперед, чтобы предотвратить удар головой, я изо всех сил бросился на него. Ощущение было тем же самым — я прошел сквозь столб, только на этот раз со всего размаха упал на пол.

Я тут же встал, и это было, пожалуй, самым необычным из всех моих действий той ночью. Я поднял себя мыслью! Для того чтобы подняться, я не мог пользоваться мышцами и скелетной основой, как я привык делать, потому что я больше не имел над ними контроля — я понял это в тот момент, когда упал на пол. Но мое любопытство к столбу было столь сильным, что я поднял себя мыслью, наподобие рефлекторного действия. И прежде, чем я полностью осознал, что не могу больше двигаться, я уже поднялся.

Я начал звать дона Хуана на помощь. Один раз я даже взвыл в полный голос, но дон Хуан не двинулся с места. Он продолжал искоса смотреть на меня, как будто не желая поворачиваться ко мне лицом. Я сделал шаг к нему, но вместо того, чтобы двигаться вперед, я качнулся назад и упал на стену. Я знал, что ударился о нее спиной, но стена не ощущалась твердой; я был погружен в мягкую губкообразную субстанцию, которая и была стеной. Мои руки были расставлены в стороны и я медленно тонул в ней. Я мог только глядеть вперед, в комнату. Дон Хуан все еще смотрел на меня, но не делал никаких попыток помочь. Я сделал сверхусилие, чтобы выдернуть свое тело из стены, но оно продолжало тонуть все глубже и глубже. В неописуемом ужасе я почувствовал, что губкообразная стена смыкается на моем лице. Я попытался закрыть глаза, но они не закрывались.

Я не помню, что еще случилось. Внезапно дон Хуан оказался передо мной, мы были в соседней комнате. Я видел стол и глиняную печь, а краем глаза я мог разглядеть изгородь за домом. Все это я воспринимал очень отчетливо. Дон Хуан принес керосиновую лампу и повесил ее в центре комнаты. Я попытался посмотреть в другую сторону, но мои глаза смотрели только вперед. Я не мог ни различить, ни почувствовать ни одну из частей своего тела. Мое дыхание было неощутимо. Но мои мысли были на редкость отчетливыми. Я ясно осознавал то, что происходило вокруг. Дон Хуан подошел ко мне, и моей ясности неожиданно пришел конец. Что-то, казалось, остановилось во мне, мыслей больше не было.

Дон Хуан стоял совсем рядом. В этот момент я его ненавидел. Я мог бы убить его тогда, но не мог двинуться с места. Вначале я чувствовал какое-то неясное давление на голову, но оно вскоре исчезло. Осталось одно — всепоглощающая ярость на дона Хуана. Я видел его близко возле себя и хотел рвать на части. Я чувствовал, что рычу. Что-то во мне начало содрогаться.

Я услышал, что дон Хуан говорит со мной. Его голос был мягким и успокаивающим, и внезапно я почувствовал бесконечное удовольствие. Он подошел еще ближе и стал напевать испанскую колыбельную:

— Сеньора св. Анна, почему дитя плачет? Из-за потерянного яблока? Я дам тебе яблоко. Я дам тебе два. Одно для ребенка, одно — для тебя.

Теплота охватила меня. Это была теплота сердца и чувств. Голос дона Хуана был далеким эхом, он поднимал забытые воспоминания детства.

Ненависть, которую я перед этим испытывал, прошла. Неприязнь сменилась завораживающей и радостной любовью к дону Хуану. Он сказал, что я должен не спать, что у меня нет больше тела, и я могу превратиться во что угодно, во что захочу. Он отступил назад. Мои глаза были на нормальном уровне, как если бы я стоял рядом с ним. Он вытянул руки перед собой и велел мне войти в них.

То ли я двинулся вперед, то ли он подошел ко мне ближе. Его руки были почти на моем лице — на моих глазах, хотя я их не чувствовал.

— Войди в мою грудь, — услышал я.

Я почувствовал, что он вбирает меня. Это было то же самое ощущение, что и с губкообразной стеной. Потом я слышал только его голос, приказывающий мне смотреть и видеть. Я больше не мог его различать. Мои глаза были, очевидно, открыты, так как я видел вспышки света на красном фоне. Это было так, как если бы я смотрел на свет через сомкнутые веки. Затем мои мысли снова включились. Они вернулись нагромождением картин, лиц, стен; сцены без всякого порядка появлялись и исчезали. Это было подобно быстрому сну, где картины накладываются и постоянно меняются. Затем поток мыслей стал убывать в количестве и интенсивности, пока не исчез совсем. Осталось лишь осознание счастья.

Я не мог различить каких-либо изменений освещения. Совершенно внезапно я был вытолкнут на поверхность. Я определенно чувствовал, что меня куда-то подняли. Я был свободен и двигался с огромной скоростью то ли в воде, то ли в воздухе. Я плавал, как угорь — извивался, крутился, взмывал и опускался как мне этого хотелось. Но тут подул холодный ветер, и я начал скользить как перышко, вперед и назад — вниз, и вниз, и вниз.

Суббота, 28 декабря 1963 года.

Я проснулся вчера во второй половине дня. Дон Хуан сказал, что я проспал почти двое суток. У меня была тяжесть в голове. Я попил воды, и мне стало нехорошо. Я чувствовал себя усталым, исключительно усталым, и после еды опять лег спать.

Сегодня я уже чувствовал себя полностью отдохнувшим. Мы с доном Хуаном поговорили о моем опыте с дымком. Думая, что он хочет, чтобы я рассказал ему всю историю так же, как я делал это всегда, я начал описывать свои впечатления, но он остановил меня, сказав, что это не нужно. Он сказал, что в действительности я ничего не сделал, что я почти сразу уснул, поэтому и говорить не о чем.

— Но как насчет того, что я чувствовал? Разве это совсем не важно? — настаивал я.

— Нет. Не с дымком. Позднее, когда ты научишься путешествовать, мы поговорим. Когда ты научишься проникать внутрь предметов.

— Проникать внутрь предметов можно реально?

— Разве ты не помнишь? Ты проник в эту стену и прошел сквозь нее.

— Я думаю, что в действительности я сошел с ума.

— Нет, ты не сошел с ума.

— Я вел себя так же, как ты, дон Хуан, когда ты курил впервые?

— Нет, это было не так. У нас разные характеры.

— Как ты себя вел?

Дон Хуан не ответил. Я перефразировал вопрос и задал его снова. Но он сказал, что не помнит своих впечатлений и что мой вопрос равносилен тому, что спрашивать у старого рыбака, какие у него были впечатления, когда он удил впервые. Он сказал, что дымок, как олли, уникален. Я напомнил ему, что то же самое он говорил о Мескалито. Он настаивал, что каждый из них уникален, но что они различаются качественно.

— Мескалито — защитник, потому что он разговаривает с тобой и может направлять твои поступки, — сказал он, — Мескалито учит правильному образу жизни. И ты можешь видеть его, потому что он вне тебя. Дымок — это олли. Он изменяет тебя и дает силу, не показывая даже своего присутствия. С ним нельзя говорить. Но ты знаешь, что он существует, потому что он убирает твое тело и делает тебя легким, как воздух. И все же ты никогда не видишь его. Но он здесь и дает тебе силу для совершения невообразимых дел, вроде того, как он сам убирает твое тело.

— Я действительно чувствовал, что потерял тело, дон Хуан.

— Да, ты его потерял.

— Ты имеешь в виду, что у меня на самом деле не было тела?

— А что ты сам думаешь?

— Ну, я не знаю. Я могу только описать то, что я чувствовал.

— Вот это и есть то, что было на самом деле, — то, что ты чувствовал.

— Но как ты видел меня, дон Хуан? Каким я казался тебе?

— Как я тебя видел — не имеет значения. Помнишь, когда ты ловил столб? Ты чувствовал, что его там нет, и ты ходил вокруг него, чтобы убедиться, что он там. Но когда ты прыгнул на него, ты снова почувствовал, что в действительности его там нет.

— Но ты видел меня таким, какой я сейчас, не так ли?

— Нет! Ты не был таким, какой ты сейчас.

— Верно. Я согласен с этим. Но у меня было мое тело, да? Хотя я и не мог его чувствовать?

— Проклятье! У тебя не было того тела, которое есть у тебя сейчас.

— Что случилось в таком случае с моим телом?

— Я думал, что ты понимаешь. Дымок взял твое тело.

— Но куда же оно делось?

— Откуда, по-твоему, я могу это знать?

Бесполезно было упорствовать в попытках получить рациональное объяснение. Я сказал ему, что не хочу спорить или задавать глупые вопросы, но если я соглашусь с мыслью, что можно терять собственное тело, то я потеряю всю свою рациональность. Он сказал, что я преувеличиваю, как обычно, и что ничего я не потерял и не потеряю из-за маленького дымка.

Вторник, 28 января 1964 года.

Я спросил дона Хуана о том, можно ли дать дымок любому, кто захочет испытать такой опыт. Он убежденно заявил, что дать дымок кому бы то ни было — совершенно то же самое, что и убить его, потому что вести этого человека будет некому. Я попросил дона Хуана объяснить, что он имеет в виду, он сказал, что я здесь, живой и говорю с ним, потому что он вернул меня назад. Он сохранил мое тело. Без него я бы никогда не проснулся.

— Как ты сохранил мое тело, дон Хуан?

— Ты узнаешь об этом позднее, но ты должен научиться делать это самостоятельно. Вот почему я хочу, чтобы ты научился как можно большему, пока я еще рядом с тобой. Ты потерял достаточно много времени, задавая мне глупые вопросы. Но может быть, это и не твое призвание — научиться всему о дымке.

— И что же мне делать?

— Позволь дымку обучить тебя всему, чему сможешь научиться.

— Разве дымок тоже учит?

— Конечно, он учит!

— Он учит так же, как Мескалито?

— Нет, он не учитель, как Мескалито. Он не показывает таких же вещей.

— Но чему же тогда учит дымок?

— Он показывает, как обращаться с его силой и как научиться принимать его как можно чаще.

— Твой олли очень пугает меня, дон Хуан. Это непохоже ни на что из того, что я испытывал ранее. Я думал, что я сошел с ума.

По какой-то причине это была самая упорная мысль, которая приходила мне в голову. Я воспринимал все с точки зрения человека испытавшего и другие галлюциногенные переживания, с которыми мог сравнивать, и единственное, что снова и снова приходило мне в голову, это что с дымком теряешь рассудок.

Дон Хуан отверг мои страхи, сказав, что то, что я чувствовал, было его невообразимой силой. И для того, чтобы управлять этой силой, необходимо вести сильную жизнь. Причем это касается не только подготовительного периода, но определяет и отношение человека ко всему после опыта. Он сказал, что дымок так силен, что человек может соответствовать ему только за счет своей стойкости. Иначе его жизнь будет разбита на куски.

Я спросил, имеет ли дымок одинаковое действие на каждого. Дон Хуан сказал, что дымок производит изменение, но далеко не в каждом.

— Тогда какова же особая причина того, что дымок произвел изменения во мне?

— Это, я думаю, очень глупый вопрос. Ты послушно следовал всем требуемым шагам. Нет никакого чуда в том, что дымок изменил тебя.

Я еще раз попросил его рассказать о том, как я выглядел. Я хотел узнать о том, как я выглядел, так как мысль о бестелесном существе, которую он во мне поселил, была поистине невыносимой. Он сказал, что, по правде говоря, он боялся смотреть на меня. Он чувствовал то же самое, что должен был чувствовать его бенефактор, когда дон Хуан курил в первый раз.

— Почему ты боялся? Я выглядел таким страшным? — спросил я.

— Я до этого никого не видел курящим.

— Ты не видел, как курил твой бенефактор?

— Нет.

— Ты даже никогда не видел себя самого?

— Как я мог видеть?

— Ты мог бы курить перед зеркалом.

Он не ответил, а уставился на меня и потряс головой. Я спросил, можно ли смотреть на себя самого в зеркало. Он сказал, что хотя это и возможно, но бессмысленно — так как, пожалуй, умрешь от испуга или от чего-нибудь еще.

Я спросил:

— Значит, при этом выглядишь устрашающе?

— Я всегда хотел это узнать, — ответил он, — и все же я не спрашивал и не глядел в зеркало. Я даже не думал об этом.

— Но как же я тогда смогу узнать?

— Тебе надо ждать, так же как ждал я, пока не сумеешь передать дымок кому-нибудь еще — конечно, если ты когда-либо освоишь его. Тогда и увидишь, как при этом выглядит человек. Таково правило.

— Что будет, если я буду курить перед фотокамерой и сделаю снимок самого себя?

— Я не знаю. Вероятно, дымок обратится против тебя. Мне кажется, ты находишь его столь безобидным, что считаешь, с ним можно играть.

Я сказал, что вовсе не собираюсь с ним играть, но ранее он говорил мне, что дымок не требует определенных шагов, и я подумал, не будет большого вреда в том, чтобы попытаться узнать, как ты выглядишь. Он поправил меня, сказав, что имел в виду необязательность определенного порядка действий с дымком в отличие от действий с травой дьявола — все, что требуется для дымка, сказал он, это правильное отношение, и с этой точки зрения следует быть точным в соблюдении правил. В качестве примера он объяснил, что не имеет значения, какая из составных частей курительной смеси собрана первой, если количественное соотношение соблюдено.

Я спросил, будет ли какой-нибудь вред, если я расскажу другим о том, что я испытал. Он ответил, что есть два секрета, которые нельзя раскрывать: как приготовить курительную смесь и как возвращаться. Все остальное, относящееся к этому предмету, не важно.

Глава 8

Моя последняя встреча с Мескалито была серией из четырех сессий, которая заняла четыре дня подряд. Дон Хуан назвал эту длинную сессию «митот». Это была пейотльная церемония для «пейотлерос» и учеников. Там было два старика, примерно в возрасте дона Хуана, один из которых был руководителем, и пятеро молодых людей, включая меня. Церемония имела место в штате Чиуауа в Мексике, вблизи границы с Техасом. Она заключалась в пении и приеме пейотля по ночам. Днем женщины, которых не допускали к самой церемонии, снабжали мужчин водой и ритуальной пищей — того и другого было почти символически мало.

Суббота, 12 сентября 1964 года.

В течение первой ночи церемонии, 3 сентября, я принял восемь батончиков пейотля. Они не оказали на меня воздействия, или же, если и оказали, то оно было очень слабым. Всю ночь я держал глаза закрытыми — так мне было легче. Я не заснул и не устал. К самому концу сессии пение стало необычайным. На короткий момент я почувствовал душевный подъем и захотел плакать, но когда песня закончилась, чувство исчезло.

Мы поднялись и вышли наружу. Женщины дали нам воды; некоторые просто прополоскали горло, другие пили. Мужчины не разговаривали вообще, а женщины болтали и смеялись без умолку. Ритуальную пищу раздали в полдень. Это были поджаренные зерна.

На заходе солнца 4-го сентября началась вторая сессия. Ведущий спел свою пейотльную песню, и весь цикл пения и принятия пейотля начался снова. Завершился он утром, когда каждый спел свою пейотльную песню одновременно с остальными.

Когда я вышел, я заметил, что такого большого количества женщин, как в предыдущий день, не было. Кто-то дал мне воды, но меня больше не интересовало окружающее. Я съел те же восемь батончиков, но их действие было другим.

Должно быть, дело шло к концу сессии, когда пение сильно ускорилось, и все запели одновременно. Я ощутил, что кто-то или что-то снаружи дома хочет войти. Я не мог сказать, предполагалось ли пением помешать «ему» войти или же наоборот — заманить «его» внутрь.

Я был единственным, кто не имел песни. Все, казалось, поглядывали на меня вопросительно, особенно молодежь. Меня это раздражало, и я закрыл глаза. И понял, что гораздо лучше могу воспринимать все происходящее с закрытыми глазами. Эта мысль полностью захватила мое внимание. Я закрывал глаза и видел людей перед собой, открывал — и картина не изменялась. Окружающее было для меня совершенно одинаковым и с открытыми, и с закрытыми глазами.

Внезапно все исчезло или стерлось, и на этом месте возникла человекоподобная фигура Мескалито, которую я видел двумя годами раньше. Он сидел поодаль, в профиль ко мне. Я, не отрываясь, смотрел на него, но он ни разу не взглянул на меня и даже не повернулся.

Я подумал, что делаю что-то неправильно, что-то такое, что держит его в стороне. Я поднялся и пошел к нему, чтобы спросить об этом, но движение рассеяло картину. Она начала таять, и на нее стали накладываться фигуры людей, с которыми я находился. Снова я услышал громкое исступленное пение.

Я вышел и немного прошелся среди кустов недалеко от дома. Все предметы выделялись очень ясно. Я отметил, что могу видеть в темноте, но на этот раз это имело для меня очень мало значения. Важным был вопрос, почему Мескалито избегает меня?

Я возвратился, чтобы присоединиться к группе, но когда я уже входил в дом, я услышал погромыхивание и почувствовал сотрясение. Земля дрожала. Это был тот же самый звук, который я слышал в пейотльной долине два года назад.

Я снова побежал в кусты. Я знал, что Мескалито здесь и собирался найти его. Но его там не было. Я прождал до утра и присоединился к остальным как раз перед окончанием сессии.

Обычная процедура повторилась и на третий день. Я не устал, но после обеда немного поспал.

Вечером, в субботу, 5-го сентября, старик запел свою песню, чтобы начать цикл заново. За эту сессию я разжевал только один батончик и не прислушивался ни к одной из песен, не уделяя внимания ничему из происходящего. С самого первого момента все мое существо было сконцентрировано на одном. Я знал, что отсутствует что-то очень важное для моего благополучия.

Пока мужчины пели, я громким голосом попросил Мескалито научить меня песне. Моя просьба смешалась с громким пением остальных. И тотчас в моих ушах зазвучала песня. Я повернулся спиной к остальной группе и слушал. Я разбирал слова и мотив опять и опять. Я повторял их, пока не выучил всю песню. Это была длинная песня на испанском языке. Затем я несколько раз пропел ее группе, а вскоре после этого в ушах зазвучала новая песня. К утру я пропел обе песни бесчисленное количество раз. Я чувствовал себя окрепшим и обновленным.

После того, как нам дали воды, дон Хуан вручил мне мешок, и мы все отправились в холмы. Это был долгий, изматывающий путь на низкое плоскогорье. Там я увидел несколько растений пейотля. Но по какой-то причине я не хотел смотреть на них. После того, как мы пересекли плоскогорье, группа разделилась. Мы с доном Хуаном пошли назад, собирая батончики пейотля точно так же, как в прошлый раз, когда я помогал ему.

Мы вернулись к концу дня. Вечером ведущий открыл цикл снова. Никто не сказал ни единого слова, но я твердо знал, что это последняя встреча. На этот раз старик спел новую песню. Сетка со свежими батончиками пейотля пошла по кругу. Это был первый раз, когда я попробовал свежий батончик. Он был сочным, но жевать его было трудно. Он напоминал твердый незрелый фрукт, и он был острее и более горьким, чем сухие батончики. Лично я нашел свежий пейотль бесконечно более живым.

Я съел 14 батончиков, тщательно их считая. Я не закончил еще жевать последний из них, когда услышал знакомое погромыхивание, которое отмечало присутствие Мескалито. Все исступленно запели, и я знал, что дон Хуан и все остальные действительно услышали этот шум. Я отказывался думать, что их реакция была ответом на знак, поданный одним из участников, просто для того, чтобы обмануть меня.

Я почувствовал в этот момент, как огромная волна мудрости поглощает меня. Предположения, с которыми я играл в течение трех лет, уступили место определенности. Мне потребовалось три года для того, чтобы понять, что чтобы там ни содержалось в кактусе Lophophora Williamsli, оно ничего общего не имеет лично со мной и существует само по себе, совершенно независимо. Тогда я знал это.

Я лихорадочно пел до тех пор, пока уже не мог произносить слова. Я чувствовал, что мои песни были внутри моего тела и сотрясали меня непроизвольно. Мне нужно было встать и найти Мескалито, иначе я разорвусь. Я пошел в сторону пейотльного поля, продолжая петь свои песни. Я знал, что они индивидуально мои — неоспоримое доказательство моей единственности. Я ощущал каждый из своих шагов. Они отдавались от земли эхом. Эхо моих шагов рождало неописуемую эйфорию от факта существования человеком.

Каждое из растений пейотля на поле сияло голубоватым мерцающим светом. Одно из растений светилось особенно ярко. Я сел перед ним и спел свою песню. Когда я запел, из растения вышел Мескалито: та же самая человекоподобная фигура, которую я видел раньше. Он посмотрел на меня.

С большим (для человека моего темперамента) выражением я пропел ему свои песни. Были еще звуки флейт или ветра, знакомые музыкальные колебания. Он, казалось, сказал так же, как и два года назад: «Чего ты хочешь?»

Я заговорил очень громко. Я сказал, что знаю, что в моей жизни и в моих поступках чего-то не хватает, но я не могу понять, что это такое. Я просил его сказать мне, что со мной не так, а еще попросил сказать свое имя, чтобы я мог позвать его, когда буду в нем нуждаться. Он взглянул на меня, удлинил свой рот, наподобие тромбона, пока тот не достиг моего уха, и сказал свое имя.

Внезапно я увидел своего собственного отца, стоящего посреди пейотльного поля, но поле исчезло, и сцена переместилась в мой старый дом, в дом моего детства. Мы с отцом стояли у фигового дерева. Я обнял своего отца и поспешно стал ему говорить о том, чего никогда не мог сказать ему. Каждая из моих мыслей была цельной, законченной и уместной. Было так, как будто у нас действительно не было времени, и нам нужно было сказать все сразу. Я говорил ему потрясающие вещи о моих чувствах по отношению к нему, то есть то, что при обычных обстоятельствах я никогда не смог бы произнести вслух.

Отец не отвечал, он просто слушал, а затем был утянут куда-то прочь. Я снова остался один и заплакал от раскаяния и печали.

Я шел через пейотльное поле, называя имя, которому научил меня Мескалито. Внезапно что-то вышло из странного «звездного» света на растении пейотля. Это был длинный сияющий объект — столб света величиной с человека. На мгновение он осветил все поле интенсивным желтоватым светом; затем он озарил все небо наверху, создав грандиозное волшебное зрелище. Я думал, что ослепну, если буду продолжать смотреть. Я закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.

У меня было ясное знание, что Мескалито говорит мне съесть еще один батончик пейотля. Я подумал: «Как это сделать? Ведь у меня нет ножа, чтобы его срезать».

«Ешь прямо с земли», — сказал он мне все тем же странным способом.

Я лег на живот и сжевал верхушку растения. Оно воспламенило меня. Оно наполнило каждый уголок моего тела теплотой и прямотой. Все было живым. Все имело существование и сложную деталировку, и в то же время все было таким простым. Я был всюду; я мог видеть вверху и внизу и вокруг себя в одно и то же время.

Это особенное чувство длилось достаточно долго, чтобы я смог его осознать. Затем оно сменилось давящим страхом, который не навалился на меня внезапно, но который овладел мной все же как-то быстро. Сначала мой чудесный мир тишины был разбит звуками, но мне не было до этого дела. Затем звуки стали громкими и непрерывными, как если бы они надвигались на меня. И постепенно я потерял чувство парения в недифференцированном мире, безразличном и прекрасном. Звуки стали гигантскими шагами. Что-то громадное дышало и ходило вокруг меня. Я решил, что оно охотится за мной.

Я побежал и спрятался за валун. Оттуда я попытался определить, кто же меня преследует. В один из моментов я выполз из своего убежища, чтобы взглянуть на него, — и преследователь — а я так и не увидел его — бросился на меня.

Он был подобен гигантскому слизню, и он обрушился на меня. Я думал, что его вес меня раздавит, но обнаружил себя в какой-то выбоине или впадине. Я видел, что слизень покрывает не всю поверхность вокруг меня. Под валуном остался кусочек свободной земли. Я начал заползать туда. Я видел огромные капли жидкости, капающие со слизня. Я «знал», что это он выделяет пищеварительный сок, чтобы растворить меня. Капля упала на мою руку, я пытался стереть кислоту землей и смачивал руку слюной, продолжая закапываться. В один из моментов я стал испаряться. Меня вытаскивало к свету. Я подумал, что слизень растворил меня. Я смутно отметил свет, который становился все ярче. Он прорывался из-под земли, усиливался — и наконец стал солнцем, выходящим из-за холмистого горизонта.

Медленно я начал восстанавливать свои обычные способности восприятия. Я лег на живот, положив подбородок на согнутую руку. Растение пейотля передо мной опять начало светиться, и прежде, чем я успел повести глазами, из него снова вырвался длинный свет. Он навис надо мной. Я сел. Свет коснулся всего моего тела спокойной силой, а затем скатился и пропал из виду.

Я бежал всю дорогу к тому месту, где оставались мужчины. Потом мы все вместе вернулись в город. Мы с доном Хуаном еще один день оставались у дона Роберто — пейотльного ведущего. Все время, пока мы были там, я проспал. Когда мы собрались уезжать, молодые люди, которые приняли участие в пейотльных сессиях, подошли ко мне. Один за другим они обнимали меня и застенчиво смеялись. Каждый из них представился. Я проговорил с ними много часов обо всем на свете, кроме пейотльных встреч.

Дон Хуан сказал, что время ехать. Молодые люди снова обняли меня. «Приезжай», — сказал один из них. «Мы уже ждем тебя», — добавил другой. Я собирался медленно, рассчитывая увидеться со стариками, но никого из них уже не было.

Четверг, 10 сентября 1964 года.

Рассказывая дону Хуану о своих переживаниях, я всегда старался придерживаться строгой последовательности, излагая события шаг за шагом. Сегодня я рассказал ему о своей последней встрече с Мескалито. Он внимательно слушал рассказ до того места, где Мескалито назвал мне свое имя. Тут дон Хуан меня остановил.

— Теперь ты на собственном пути, — сказал он. — Защитник принял тебя. Тебе больше не нужно ничего рассказывать мне о своих отношениях с ним. С этого момента я буду очень небольшой помощью для тебя. Теперь ты знаешь его имя. Ни одному живому существу нельзя теперь ни упоминать его имени, ни рассказывать о ваших делах с ним.

Я настаивал на том, что хочу рассказать ему все детали испытанного мною, потому что для меня это не имеет смысла. Я сказал, что мне нужна его помощь, чтобы перевести то, что я видел. Он сказал, что я смогу это сам, и для этого мне лучше бы начать думать самому. Я сказал, что мне интересно узнать его мнение, потому что мне понадобится слишком много времени, чтобы понять это самому, и я не знаю, с чего начать.

— Возьми песни, например. Что они означают?

— Только ты можешь это решить, — сказал он. — Откуда я могу знать, что они означают? Один защитник может сказать тебе это, так же, как только он мог научить тебя своим песням. Если бы я взялся объяснять тебе, что они означают, это было бы то же самое, как если бы ты выучил чужие песни.

— Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?

— Тот, кто поет чужие песни, тот просто повторяет за теми, кто поет песни защитника. Его песни всегда с душой, и только таким он учит. Остальные — это копии песен других людей. Иногда люди бывают очень лживы. Они поют чужие песни, даже не зная, о чем они.

Я сказал, что хотел узнать что это за песни и для чего они поются. Дон Хуан ответил, что те песни, которые я узнал, служат для вызова защитника, и что я всегда должен пользоваться ими вместе с именем, чтобы позвать его. Позднее Мескалито, вероятно, научит меня другим песням для других целей, сказал дон Хуан.

Затем я спросил его, считает ли он, что защитник полностью принял меня. Он рассмеялся, как если бы мой вопрос был глупым. Он сказал, что защитник принял меня и подтвердил это дважды, чтобы я понял. Казалось, на дона Хуана произвело большое впечатление то, что я увидел свет дважды. Он подчеркнул этот аспект моей встречи с Мескалито.

Я сказал ему, что не понимаю, как это может быть, что Мескалито принял меня и тут же до смерти напугал.

Очень долгое время он не отвечал. Казалось, он был в замешательстве. Наконец, он сказал:

— Это так ясно. То, что он хотел сказать, так ясно, что я не могу понять, как это непонятно тебе.

— Мне вообще все непонятно, дон Хуан.

— Нужно время, чтобы действительно увидеть и понять что Мескалито имеет в виду. Ты должен думать о его уроках, пока они не станут для тебя ясными.

Пятница, 11 сентября 1964 года.

Я снова и снова настаивал на том, чтобы дон Хуан истолковал мой последний опыт встречи с Мескалито. Некоторое время он отказывался, а потом заговорил тоном продолжения разговора:

— Ты видишь, что глупо спрашивать о нем так, как если бы он был человеком, с которым можно разговаривать? Он не похож ни на что из того, что ты уже видел; он как человек, но в то же время он совсем не похож на человека. Это трудно объяснить людям, которые о нем ничего не знают, но хотят сразу узнать о нем все. И потом, его уроки столь же волшебны, как и он сам. Насколько я знаю, ни один человек не может предсказать его поступки. Ты задаешь ему вопрос, и он показывает тебе путь, но он не говорит тебе о нем, как разговариваем мы с тобой. Понимаешь теперь, что он делает?

— Я не думаю, что у меня есть затруднения в том, чтобы понять это. Чего я не могу понять, так это то, что это значит.

— Ты просил его сказать, что с тобой не так, и он дал тебе полную картину. Здесь не может быть ошибки и ты не можешь заявлять, что не понимаешь. Это не было разговором, и все же это был разговор. Затем ты задал ему другой вопрос, и он ответил тебе тем же самым способом. Относительно того, что он имел в виду, я не уверен, что понимаю это, так как ты предпочел не говорить мне, какой вопрос задал.

Я очень тщательно повторил вопросы, которые, как я помню, задавал: «Поступаю ли я так, как надо? На правильном ли я пути? Что мне делать со своей жизнью?» Дон Хуан сказал, что вопросы, которые я сейчас озвучил, являются только словами. Лучше не произносить вопросы, а задавать их изнутри. Он сказал, что защитник имел в виду дать мне урок, а не отпугнуть меня, поэтому он показал себя как свет дважды. Я сказал, что все еще не понимаю, зачем Мескалито терроризировал меня, если он меня принял. Я напомнил дону Хуану, что согласно его утверждению, быть принятым Мескалито означает, что его форма становится постоянной и не изменяется на кошмар. Дон Хуан рассмеялся надо мной снова и сказал, что если я буду думать о вопросе, который был у меня в сердце, когда я разговаривал с Мескалито, то я сам пойму урок.

Думать о вопросе, который «был у меня в сердце», оказалось трудной задачей. Я сказал дону Хуану, что у меня в голове было много всего. Когда я спросил, на правильном ли я пути, то я имел в виду: пребываю ли я в двух мирах одновременно? Какой из этих миров правильный? Куда мне следует направить свою жизнь?

Дон Хуан выслушал мои объяснения и заключил, что у меня нет четкого представления о мире, и что защитник дал мне прекрасный и очень понятный урок.

— Ты думаешь, что для тебя здесь имеется два мира, два пути. Но есть только один. Защитник показал тебе это с исключительной определенностью. Единственно доступный для тебя мир — это мир людей, и этот мир ты не можешь по выбору покинуть. Ты человек. Защитник показал тебе мир счастья, где нет разницы между предметами, потому что там некому спрашивать о различиях. Но это не мир людей. Защитник вытряхнул тебя оттуда и показал, как думает и борется человек. Это мир людей. И быть человеком означает быть связанным с этим миром. Ты имеешь глупость считать, что живешь в двух мирах, но это только твоя глупость. Кроме одного единственного, нет никакого другого мира для нас. Мы люди и должны следовать миру людей с удовлетворением. Я считаю, что таков был урок.

Глава 9

Дон Хуан, казалось, хотел, чтобы я работал с травой дьявола как можно больше. Эта позиция не отвечала высказанной им неприязни к этой силе. Он объяснил это тем, что приближается время, когда надо будет опять курить, и к этому времени мне следует получить более полное знание о силе травы дьявола. Он неоднократно предлагал мне испытать траву дьявола хотя бы еще одним колдовством с ящерицами. Я долгое время обдумывал эту идею. Настойчивость дона Хуана драматически увеличивалась и в какой-то момент я почувствовал себя обязанным выполнить его требование. Я решил поколдовать о некоторых украденных вещах.

Понедельник, 28 декабря 1964 года.

В субботу, 19 декабря, я срезал корень дурмана. Я дождался темноты, чтобы исполнить свой танец вокруг растения. За ночь я приготовил экстракт корня и в воскресенье, примерно в 16 часов дня, пришел к месту своего растения и сел перед ним. Все наставления дона Хуана об этой процедуре были у меня тщательно записаны. Я вновь перечитал свои записи и сообразил, что сейчас мне не потребуется размалывать семена. Каким-то образом, простое нахождение перед растением давало мне чувство редкой эмоциональной устойчивости, ясности мысли и силы концентрироваться на своих поступках, чего я обычно совсем лишен.

Я следовал инструкциям в точности, так рассчитывая свое время, чтобы паста и корень были готовы к концу дня. В 5 часов вечера я был занят ловлей пары ящериц. В течение полутора часов я перепробовал все способы, какие только мог придумать, но потерпел неудачу.

Я сидел перед кустом дурмана, стараясь придумать эффективный способ достижения своей цели, когда внезапно вспомнил слова дона Хуана о том, что с ящерицами надо говорить.

Сначала я чувствовал неловкость, разговаривая с ящерицами — мне было неудобно, как при выступлении перед публикой. Однако это чувство скоро прошло, и я продолжал говорить. Было уже почти темно. Я поднял камень. Под ним лежала ящерица. Она казалась застывшей. Я поднял ее и тут же увидел, что рядом, под другим камнем находится еще одна, тоже застывшая. Обе они даже не вырывались.

Зашивание рта и век было очень трудной работой. Я поймал себя на том, что дон Хуан привнес в мои поступки настрой некой бесповоротности. Его позиция была такова, что когда человек начинает поступок, то уже нет возможности остановиться. Однако если бы я захотел остановиться — не было бы ничего, что могло бы мне помешать. Может быть, я не хотел останавливаться.

Я отпустил одну ящерицу, и она побежала в северо-восточном направлении — знак удачного, но трудного колдовства. Я привязал другую ящерицу к своему плечу и смазал виски так, как это было предписано. Ящерица была неподвижна. На секунду я подумал, что она умерла, а дон Хуан ничего не говорил о том, что надо делать, если такое случится. Но она была живой, только оцепеневшей.

Я выпил снадобье и немного подождал. Ничего необычного не происходило. Тогда я начал растирать пасту у себя на висках, наложив ее 25 раз. Затем, совершенно механически, как во сне, я несколько раз помазал ею свой лоб. Тут же я понял свою ошибку и поспешно стер пасту, но на лбу у меня выступила испарина. Меня лихорадило. Необъятное отчаяние охватило меня, потому что дон Хуан предостерегал меня от того, чтобы наносить пасту на лоб. Страх сменился чувством абсолютного одиночества и обреченности. Я сам себе это устроил. Если со мной случится какое-либо несчастье, то тут нет никого, кто мог бы мне помочь. Я хотел убежать. Я испытывал тревогу, нерешительность и не знал что делать. Поток мыслей хлынул мне в голову, сменяясь с необычайной быстротой. Я заметил, что это довольно странные мысли, то есть они казались странными, потому что возникали не так, как обычные мысли. Я имею четкое представление о том, как я думаю. Мои мысли имеют определенный порядок, который присущ именно мне и любое отклонение заметно.

Одна из чужих мыслей была о высказывании, сделанном неким автором. Она была, как я смутно помню, похожей на голос, как будто кто-то сзади меня произнес ее. Это случилось так быстро, что я испугался. Я притих, чтобы осмыслить ее, но она сменилась на обычные мысли. Я был уверен, что читал это высказывание, но не мог вспомнить автора. Внезапно я понял, что это был Альфред Кребер. Тогда другая чужая мысль возникла и «сказала», что это был не Кребер, а Георг Зиммель. Я настаивал на том, что это был Кребер, и сразу вслед за этим я понял, что нахожусь в гуще спора с самим собой. И совсем забыл о своем чувстве обреченности.

Мои веки стали тяжелыми, как будто я принял снотворное. Я никогда не принимал снотворного, но именно такое сравнение пришло мне в голову. Я засыпал. Я хотел пойти к своей машине и забраться в нее, но не мог двинуться.

Потом я внезапно проснулся. Или вернее, ясно почувствовал, что проснулся. Моей первой мыслью было, сколько сейчас времени. Я огляделся. Я не был перед растением дурмана. Я спокойно воспринял тот факт, что еще раз испытываю опыт колдовства. Было 12 часов 35 минут. Судя по часам над моей головой, я знал, что это полдень. Я увидел молодого человека, несущего пачку бумаг. Я чуть не касался его. Я видел пульсирующую вену у него на шее и слышал частое биение его сердца. Я углубился в то, что видел и не придавал в это время значения качеству своих мыслей. Затем я услышал голос, описывающий сцену, говоря мне прямо в ухо, и понял, что этот голос был чужим в моем мозгу.

Я так увлекся слушанием, что сцена потеряла для меня свой зрительный интерес. Я слышал голос у самого своего уха, над правым плечом. Он фактически создавал сцену, описывая ее. Но он слушался моей воли, потому что я в любой момент мог остановить его и обследовать детали того, о чем он говорил во время моего бездеятельного слушания. Я «виделслышал» всю последовательность действий молодого человека. Голос продолжал описывать их в малейших деталях, но каким-то необычным образом. Трижды я пытался повернуться, чтобы посмотреть, кто там говорит. Я пытался повернуть голову направо или же просто неожиданно крутнуться назад, чтобы увидеть, есть ли там кто-нибудь. Но каждый раз, когда я это делал, мое видение становилось расплывчатым. Я подумал: «Причина того, что я не могу повернуться, заключается в том, что я не нахожусь в обычной реальности», — и эта мысль была моей собственной.

С этого момента я сконцентрировал свое внимание на одном лишь голосе. Он, казалось, исходил у меня из плеча. Он был совершенно отчетлив, не смотря на то, что он был очень тоненьким голоском. Однако это не был голос ребенка и не фальцет, а скорее миниатюрный мужской голос. Я предположил, что он говорит на английском языке. Когда бы я ни пытался намеренно поймать этот голос, он тут же затихал или становился нечетким. И сцена мутнела. Мне в голову пришло сравнение: голос похож на картину, созданную частичками пыли на ресницах или же кровяными сосудами на оболочке глаза, то есть на такое образование, которое можно видеть до тех пор, пока не смотришь на него прямо. Но как только ты пытаешься взглянуть на него, оно ускользает из поля зрения вместе с движением глазного яблока.

Я полностью потерял интерес к действию. По мере того, как я слушал, голос стал более сложным. То, что я считал голосом, было более похоже на то, как если бы кто-то нашептывал мысли мне в ухо. Но это неточно. Что-то думало за меня. Мысли были вне меня. Я знал, что это так, потому что я мог иметь свои собственные мысли и мысли «другого» в одно и то же время.

В один из моментов голос создал сцены о молодом человеке, не имевшие ничего общего с моим первоначальным вопросом о потерянных предметах. Молодой человек выполнял очень сложные действия. Действия снова приобрели для меня значение, и я больше не уделял внимания голосу. Я начал терять терпение и захотел остановиться. «Как мне остановить это?» — подумал я. Голос в моем ухе сказал, что для этого мне надо вернуться в каньон. Я спросил, как это сделать, голос ответил, что мне надо думать о своем растении.

Я подумал о своем растении. Я сидел перед ним так часто, что для меня не представляло никакого труда визуализировать его. Я считал, что то, как я его в этот момент увидел, было еще одной галлюцинацией, но голос сказал мне, что я вернулся.

Я стал вслушиваться. Была только тишина. Растение дурмана передо мной казалось таким же реальным, как и все, что я только что видел, однако я мог тронуть его, мог двигаться вокруг него.

Я встал и пошел к машине. Усилие истощило меня. Я сел и закрыл глаза. Подташнивало, голова кружилась, в ушах звенело.

Что-то вдруг соскользнуло мне на грудь. Это была ящерица. Я вспомнил указание дона Хуана о том, что необходимо отпустить ее. Я вернулся к своему растению и отвязал ящерицу. Я не хотел даже смотреть, была она мертвой или живой. Я разбил глиняный горшок с пастой и ногой набросал на него земли. Потом снова забрался в машину и тут же уснул.

Четверг, 24 декабря 1964 года.

Сегодня я рассказал дону Хуану о своем опыте. Как обычно, он выслушал меня, не перебивая. В конце разговора между нами произошел следующий диалог:

— Ты сделал очень неправильно, — сказал он.

— Я знаю. Это была глупая ошибка. Случайность.

— Нет случайностей, когда ты имеешь дело с травой дьявола. Я говорил, что она все время будет испытывать тебя. Как я вижу, ты или очень силен, или же ты действительно нравишься траве. Центр лба только для великих брухо, которые знают, как обращаться с этой силой.

— Что случится, если человек потрет себе пастой лоб, дон Хуан?

— Если этот человек не является великим брухо, то он просто никогда не вернется из путешествия.

— Ты сам когда-нибудь мазал пастой лоб, дон Хуан?

— Никогда. Мой бенефактор говорил мне, что очень немногие возвращаются из такого путешествия. Человек может отсутствовать месяцами и другим приходится ухаживать за ним все это время. Мой бенефактор говорил, что ящерицы могут взять человека хоть на край света и по его просьбе показать ему самые невероятные вещи.

— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто предпринял такое путешествие?

— Да. Мой бенефактор. Но он никогда не говорил мне, как оттуда вернуться.

— Разве так трудно вернуться, дон Хуан?

— Да. Твои поступки меня поражают. В них нет никакой последовательности, а мы должны следовать определенным шагам, потому что именно в таких шагах человек приобретает силу. Без них мы ничто.

Несколько часов мы молчали. Он, казалось, был погружен в очень глубокие размышления.

Суббота, 26 декабря 1964 года.

Дон Хуан спросил, пришлось ли мне искать ящериц. Я сказал, что искал, но не смог их найти. Я спросил его, что бы случилось, если бы одна из ящериц умерла, пока я ее держал. Он ответил, что гибель ящерицы — несчастливое событие. Если ящерица с зашитым ртом умрет в любое время, то не будет смысла продолжать колдовство, — сказал он. — Это будет также означать, что ящерицы порвали дружбу со мной, и мне пришлось бы на долгое время отложить учение о траве дьявола.

— На какое время, дон Хуан? — спросил я.

— Два года или больше.

— Что случилось бы, если бы умерла другая ящерица?

— Если бы умерла другая ящерица, то ты оказался бы в действительной опасности. Ты бы оказался один, без гида. Если бы она умерла прежде, чем ты начал колдовство, то ты смог бы остановить его. Ты также должен был бы отказаться от травы дьявола. Если бы ящерица умерла у тебя на плече после начала колдовства, тебе пришлось бы его продолжать, но это действительно было бы безумием.

— Почему это было бы безумием?

— Потому что при таких обстоятельствах ничто не имеет смысла. Ты один, без гида, видишь устрашающе бессмысленные вещи.

— Что ты имеешь в виду под бессмысленными вещами?

— То, что мы видим сами. То, что мы видим, когда не имеем направления. Это значит, что трава дьявола старается от тебя отделаться, отпихивает прочь.

— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто испытал это?

— Да, я сам. Без мудрости ящериц я сошел с ума.

— Что ты видел, дон Хуан?

— Кучу чепухи. Что еще я мог видеть без направления?

Понедельник, 28 декабря 1964 года.

— Ты мне говорил, дон Хуан, что трава дьявола испытывает людей. Что ты этим хотел сказать?

— Трава дьявола подобна женщине, и, так же как женщина, она льстит мужчинам. Она ставит им ловушки на каждом повороте. Она подловила тебя, когда заставила помазать пастой лоб. Она попробует это снова, и ты, вероятно, поддашься. Я предупреждаю тебя, не делай этого. Не принимай ее со страстью. Трава дьявола — это только один из путей к секретам человека знания. Есть и другие пути. Но ее ловушка в том, чтобы заставить тебя поверить, что ее путь — единственный. Я говорю, что бесполезно тратить всю свою жизнь на один-единственный путь, особенно, если этот путь не имеет сердца.

— Но как определить, имеет ли путь сердце?

— Прежде, чем решительно пойти по пути, спроси себя, имеет ли этот путь сердце? Если ответ будет — нет, то ты будешь об этом знать и сможешь тогда выбрать другой путь.

— Но как я смогу узнать наверняка, имеет этот путь сердце, или нет?

— Любой узнает это. Беда в том, что никто не задает себе этого вопроса, и когда человек наконец поймет, что выбрал тропу без сердца, эта тропа уже готова убить его. В этой точке лишь очень немногие могут избавиться от сомнений и оставить этот путь.

— С чего я должен начать, дон Хуан, чтобы должным образом задать себе этот вопрос?

— Просто задай его.

— Я имею в виду, есть ли какой-нибудь специальный метод для того, чтобы я не солгал самому себе и не поверил бы в то, что ответ «да», тогда как в действительности он «нет».

— Но зачем ты будешь себе лгать?

— Может быть, потому, что в этот момент тропа будет казаться приятной и радостной.

— Это чепуха. Тропа без сердца никогда не бывает радостной. Нужно тяжело работать даже для того, чтобы просто ступить на нее. С другой стороны, тропа с сердцем легка. Тебе не приходится работать, чтобы любить ее.

Дон Хуан изменил направление разговора и оглушил меня идеей, будто мне нравится трава дьявола. Я был вынужден согласиться, что я, по крайней мере, предпочитаю ее. Он спросил меня, что я чувствую по отношению к его олли — дымку. Я признался, что одна только мысль о нем пугает меня до потери чувств.

— Я говорил тебе, что при выборе пути надо быть свободным от страха и амбиции, но дымок ослепляет тебя страхом, а трава дьявола ослепляет тебя амбицией.

Я спорил, что амбиция нужна даже для того, чтобы просто встать на какой-либо путь, и что его утверждение, будто следует быть свободным от амбиции, не имеет смысла. Человеку нужна амбиция для того, чтобы учиться.

— Желание учиться — это не амбиция, — сказал он, — это наша судьба, как людей, хотеть знать, но искать траву дьявола значит стремиться к силе, а это амбиция, потому что ты не стремишься знать. Не позволяй траве дьявола ослепить тебя. Она уже поймала тебя на крючок. Она опутывает мужчин и дает им ощущение силы, она дает им почувствовать, что они могут совершать такие вещи, которые никакой обычный человек совершить не в силах. Но в этом ее ловушка. И еще: тропа без сердца оборачивается против человека и уничтожает его. Немного нужно, чтобы умереть, — искать смерть значит ничего не искать.

Глава 10

В декабре 1964 года мы с доном Хуаном отправились собирать растения, необходимые для приготовления курительной смеси. Это был четвертый цикл. Дон Хуан просто наблюдал за моими действиями. Он напомнил мне, что надо выбрать время, понаблюдать и собраться с мыслями прежде, чем сорвать любое из растений. Как только все нужные растения были собраны и приготовлены для хранения, он стал подталкивать меня вновь встретиться с дымком.

Четверг, 31 декабря 1964 года.

— Теперь, когда ты знаешь чуточку больше о траве дьявола и дымке, ты можешь определиться, который из двух тебе нравится больше, — сказал дон Хуан.

— Дымок действительно пугает меня, дон Хуан. Я не знаю точно почему, но у меня нет к нему хороших чувств.

— Ты любишь лесть, а трава дьявола льстит тебе. Как женщина она дает тебе ощущать приятное. Дымок, с другой стороны, самая благородная сила. У него чистейшее сердце. Он не завлекает мужчин и не делает их пленниками, точно так же он свободен и от любви, и от ненависти. Единственное, чего он требует — силы. Трава дьявола так же требует силы, но другого рода — ближе к той, которая нужна, чтобы быть зрелым мужчиной с женщинами. С другой стороны, сила, которую требует дымок — это сила сердца. Ты не имеешь ее. Но и у очень немногих людей она есть. Вот почему я рекомендую побольше узнать о дымке. Он укрепляет сердце. Он не похож на траву дьявола, полную страстей, ревности и насилия. Дымок постоянен. С ним тебе не надо беспокоиться, что ты по ходу дела о чем-нибудь позабудешь.

Среда, 27 января 1965 года.

19 января я вновь курил галлюциногенную смесь. Я сказал дону Хуану, что чувствую себя очень не расположенным к дымку и что я боюсь его. Он сказал, что мне нужно еще раз попробовать его, чтобы оценить по достоинству.

Мы пошли в его комнату. Было почти два часа дня. Он вынул свою трубку. Я принес угли, потом мы сели лицом друг к другу. Он сказал, что собирается согреть трубку и разбудить ее, и что если я буду внимательно следить, то увижу, как она засветится. Он поднес три или четыре раза трубку к губам и потянул через нее воздух. Он нежно тер ее. Внезапно, он почти неуловимо кивнул мне, чтобы я обратил внимание на пробуждение трубки. Я вглядывался, но не смог ничего увидеть.

Он вручил трубку мне. Я наполнил чашечку своей собственной смесью, и затем взял горящий уголек щипцами, которые я сделал из деревянной вешалки и приберегал специально для такого случая. Дон Хуан взглянул на щипцы и начал смеяться. Я секунду промешкал, и уголек пригорел к щипцам. Я побоялся стучать щипцами о трубку, и мне пришлось плюнуть на него, чтобы снять со щипцов.

Дон Хуан отвернул голову и закрыл лицо руками. Его тело сотрясалось. Секунду я думал, что он плачет, но он беззвучно смеялся.

Действие на долгое время было прервано, затем он взял уголек сам, быстро положил его в трубку и велел мне курить. Требовалось значительное усилие, чтобы прососать воздух сквозь смесь. Она казалась очень плотной. После первой попытки я почувствовал, что вместе с дымом ко мне в рот попал мелкий порошок. Он тотчас вызвал во рту онемение. Я видел горение в трубке, но совсем не чувствовал дыма, как чувствуешь дым сигареты. Однако я ощущал, что вдыхаю что-то, что сначала заполнило мои легкие, а затем ринулось вниз, заполняя все остальное тело.

Я насчитал двадцать затяжек, а затем счет уже не имел значения. Я начал потеть. Дон Хуан смотрел на меня пристально и сказал, чтобы я не боялся и чтобы я делал все так, как он говорил. Я попытался сказать «хорошо», но вместо этого издал утробный завывающий звук. Он продолжал звучать и после того, как я закрыл рот. Звук ошеломил дона Хуана и вызвал у него еще один приступ смеха. Я хотел утвердительно кивнуть, но не мог двинуться.

Дон Хуан мягко разжал мои руки и вынул трубку. Я ждал, что он поможет мне лечь, но он этого не сделал. Он просто неотрывно смотрел на меня. Внезапно я увидел, что комната крутнулась, и я уже смотрел на дона Хуана из положения на боку. С этого момента мои видения стали странно расплывчатыми, как во сне. Я могу смутно припомнить, что дон Хуан много говорил мне, пока я был обездвиженным.

Я не испытал ни страха, ни неудовольствия и я не был болен при пробуждении на следующий день. Единственной необычной вещью было то, что я не мог ясно думать в течение некоторого времени после пробуждения. Затем, постепенно, в течение 4–5 часов я снова стал самим собой.

Среда, 20 января 1965 года.

Дон Хуан не стал говорить о моих впечатлениях и не просил рассказать о них. Он заметил только, что я слишком быстро заснул.

— Единственный способ не заснуть — это стать птицей или зайцем, или чем-нибудь в этом роде, — сказал он.

— Как ты это делаешь, дон Хуан?

— Именно этому я и учу тебя. Ты помнишь, что я сказал тебе вчера, когда ты был без своего тела?

— Я не могу ясно припомнить.

— Я — ворона. Я учу тебя, как стать вороной. Когда ты научишься этому, ты будешь оставаться бодрствующим и будешь свободно двигаться. Иначе ты всегда будешь прикован к земле — в том месте, где ты упал.

Воскресенье, 7 февраля 1965 года.

Моя вторая попытка с дымком имела место около полудня, 31 января. Я проснулся на следующий день в начале вечера. Я имел ощущение необыкновенной силы памяти по отношению ко всему, что дон Хуан сказал мне во время первого опыта. Его слова были словно впечатаны в сознание. Я продолжал слышать их с необыкновенной ясностью и постоянством. В течение этого опыта другой факт стал для меня очевиден: все мое тело онемело после того, как я начал глотать мелкий порошок, который попадал мне в рот каждый раз, когда я затягивался. Таким образом, я не только вдыхал дым, но также и проглатывал смесь.

Я попытался передать свои ощущения дону Хуану; он сказал мне, что ничего серьезного не получилось. Я заметил, что могу вспомнить все, что произошло, но он не хотел ничего слушать. Каждое воспоминание было точным и безошибочным. Процедура курения была точно такой же, как и при предыдущей попытке. Казалось, что оба опыта полностью совпадают, и я могу начать свой пересказ с того места, где первый эксперимент закончился. Я ясно помню, что после того, как я упал на землю на бок, я был полностью лишен чувств и мыслей. И, однако же, моя ясность ума ни в чем не была нарушена. Я помню, что последней мыслью, посетившей меня, когда комната перевернулась в вертикальной плоскости, была: «Я, должно быть, треснулся головой о пол, и все же я не чувствую никакой боли».

Начиная с этого момента, я мог только слышать и видеть. Я мог повторить каждое слово, которое мне сказал дон Хуан. Я следовал каждому из его указаний. Они казались ясными, логичными и простыми. Он сказал, что мое тело исчезает и что у меня останется только голова, а при таких обстоятельствах единственный способ сохранить бодрствование и способность двигаться — это стать вороной. Он велел постараться моргнуть и добавил, что если я сумею моргнуть, это значит, что я готов продолжать. Затем он сказал, что тело полностью исчезло и у меня не осталось ничего, кроме головы; голова никогда не исчезает, так как именно голова превращается в ворону.

Он приказал мне моргать. Должно быть он повторил это приказание — как и все другие команды — бесчисленное множество раз, потому что я могу вспомнить их с предельной ясностью. По-видимому, я моргнул, так как он решил, что теперь я готов, и приказал мне выпрямить голову и опереться на подбородок. Оказывается, в подбородке — лапы вороны. Он велел мне почувствовать лапы и следить за тем, чтобы они медленно выходили. Дальше он говорил, что я еще не крепок, что я должен отрастить хвост и что хвост выйдет из моей шеи. Он велел распустить хвост как веер и почувствовать, как он метет по полу.

Потом он заговорил о крыльях вороны и сказал, что они должны выйти из моих скул. Это будет трудным и болезненным делом. Он приказал мне выпустить их. Они должны были стать исключительно длинными, такими длинными, какими только я смогу их сделать, иначе я не полечу. Он сказал, что крылья выходят, что они длинные и красивые, и что мне нужно махать ими до тех пор, пока они не станут настоящими крыльями.

Потом он заговорил о верхушке моей головы и сказал, что она еще очень большая и тяжелая, что ее тяжесть помешает мне лететь. Чтобы уменьшить ее, нужно моргать; с каждым миганием голова будет становиться меньше. Он велел мне моргать, пока вес верхушки не уменьшится и я не смогу свободно подскакивать. Затем он сказал мне, что я уже уменьшил свою голову до размеров вороны и мне следует походить вокруг и попрыгать, пока не исчезнет моя скованность.

Осталась еще одна вещь, которую мне нужно изменить, сказал он, и тогда я смогу летать. Это было самым трудным изменением — чтобы его добиться, мне нужно было во всем слушаться дона Хуана и делать все в точности так, как он говорил. Я должен был научиться видеть как ворона. Дон Хуан сказал, что сейчас у меня между глаз образуется твердый клюв. Он добавил, что вороны смотрят прямо в обе стороны, и приказал мне повернуть голову и посмотреть на него одним глазом. Если бы я захотел посмотреть на него другим глазом, мне нужно было дернуть клюв вниз — благодаря этому движению я получу возможность видеть другим глазом. Он приказал мне перемещать зрение с одного глаза на другой, после чего заключил, что я готов лететь и ему осталось только подбросить меня в воздух.

У меня не было затруднений ни с одним из ощущений, соответствующих его командам. Я чувствовал, как у меня вырастают птичьи лапы, поначалу слабые и дрожащие. Я ощущал, как из задней части моей шеи выходит хвост, а из скул — крылья. Крылья были туго свернуты. Я чувствовал, как постепенно они выходят. Процесс был трудным, но не болезненным. Затем я моргал до тех пор, пока моя голова не уменьшилась до размеров вороньей. Но самый удивительный эффект произошел с моими глазами. Я стал видеть как птица!

Когда под управлением дона Хуана я выращивал клюв, появилось раздражающее ощущение нехватки воздуха. Затем что-то выпятилось и образовало передо мной некое препятствие. И пока дон Хуан не сказал мне смотреть вбок, у моих глаз не было по сути полного обзора. Я мог, мигая одним глазом, сдвинуть фокус зрения с одного глаза на другой. При этом комната и все предметы, находящиеся в ней выглядели не так, как обычно. Впрочем, я не мог сказать, в чем была разница. По-видимому, я смотрел наискось или, может быть, предметы были не в фокусе.

Дон Хуан стал очень большим и ярко светился. По отношению к нему я ощущал своего рода комфорт и безопасность. Затем зрительные образы затуманились, потеряли очертания и превратились в четкие схематические узоры, которые иногда вспыхивали и мерцали.

Воскресенье, 28 марта 1965 года.

Во вторник, 18 марта, я вновь курил галлюциногенную смесь. Первоначальная процедура отличалась в мелких деталях. Мне нужно было вновь наполнить чашечку трубки один раз. После того, как я выкурил первую трубку, дон Хуан сказал, чтобы я очистил ее. Он положил смесь в нее сам, потому что у меня отсутствовала мышечная координация. Очень большое усилие требовалось, чтобы просто двигать руками. В моем мешочке было достаточно смеси, чтобы еще раз наполнить трубку.

Дон Хуан посмотрел на мешочек и сказал, что это была моя последняя попытка с дымком вплоть до следующего года, потому что я использовал все свои запасы. Он вывернул мешочек наизнанку и вытряхнул пыль на блюдо, на котором были угли. Она сгорела оранжевым пламенем, как если бы он положил лист прозрачного материала сверху на пламя. Лист вспыхнул и рассыпался на сложный рисунок линий. Что-то зигзагом пролетело внутри них на высокой скорости. Дон Хуан велел мне смотреть на движение линий. Я увидел что-то выглядевшее наподобие небольшого шарика, катавшегося туда-сюда по светящейся зоне. Он наклонился, сунул руку в это сияние, вынул шарик, положил его в чашечку трубки и велел мне затянуться. У меня было ясное ощущение, что он положил этот шарик в трубку для того, чтобы я вдохнул его. В один момент комната потеряла свое горизонтальное положение, я почувствовал глубокую скованность и чувство тяжести. Когда я очнулся, я лежал на спине на дне мелкого ирригационного канала, погруженный в воду до подбородка. Кто-то поддерживал мою голову. Это был дон Хуан. Первой моей мыслью было то, что вода в канале имеет необычное качество. Она была холодной и тяжелой. Она накатывалась на меня, и мои мысли текли в такт этому ее движению. Сначала вода имела ярко-зеленый отблеск или флюоресценцию, которая вскоре исчезла. Я спросил у дона Хуана о времени дня. Он сказал, что сейчас раннее утро. Через некоторое время я полностью пришел в себя и вылез из воды.

— Ты должен рассказать мне все, что видел, — сказал дон Хуан, когда мы пришли в его дом. Он также сказал, что он пытался вернуть меня назад в течение трех дней, и ему пришлось потратить на это много сил. Я несколько раз делал попытки описать ему то, что я видел, но у меня не получалось сосредоточиться. Позднее, в начале вечера, я почувствовал, что готов говорить с доном Хуаном, и я начал рассказывать ему все, что запомнил с того времени, как упал на бок. Но он не хотел слушать об этом. Он сказал, что его интересует только то, что я видел и делал после того, как он бросил меня в воздух и я полетел.

Все, что я мог вспомнить — серия похожих на сон картин или сцен. Они не имели последовательности. У меня было впечатление, что каждая из них подобна отдельному пузырьку, вплывающему в фокус и затем исчезающему. Это были не просто сцены, на которые можно смотреть. Я был внутри них. Я был их частью. Когда я пытался вспомнить их сначала, я ощущал их пустыми смутными размазанными вспышками, но когда я подумал о них, то вспомнил, что каждая из них была исключительно ясной, хотя и полностью несвязанной с обычным видением, отсюда ощущение пустоты. Картин было несколько, они были очень просты.

Как только дон Хуан упомянул, что он подбросил меня в воздух, у меня затеплилось слабое воспоминание об абсолютно ясной сцене, в которой я глядел прямо на него с некоторого расстояния. Я глядел только на его лицо. Оно было монументально по своим размерам. Оно было плоское и имело интенсивное свечение. Его волосы были желтоватыми, и они двигались. Каждая часть его лица двигалась сама по себе, отбрасывая своего рода желтоватый свет.

В следующей картине дон Хуан подбросил меня вверх, или швырнул вперед. Я помню, что я распластал свои крылья и полетел. Я чувствовал себя одиноким, проносясь сквозь воздух, болезненно двигаясь вперед и вверх. Это было больше похоже на ходьбу, чем на полет. Это утомляло мое тело. Там не было ощущения свободного парения. Затем я вспомнил момент, когда я, оставаясь неподвижным, глядел на массу острых темных краев, выступающих из какой-то площадки, которая имела смутное, тягостное освещение. Затем я увидел поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались, мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета. Их интенсивность манила меня.

В следующий момент почти прямо перед моими глазами появился некий предмет. Он был толстым и заостренным и имел отчетливо розовое свечение. Я ощутил внезапную дрожь и увидел многочисленные похожие друг на друга розовые формы, приближающиеся ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в сторону.

В следующей сцене, которую я помню, были три серебристые птицы. Они отбрасывали сияющий металлический отсвет, чем-то похожий на блеск нержавеющей стали, но более интенсивный, движущийся и живой. Мне они нравились и я полетел вместе с ними. У дона Хуана не нашлось никаких замечаний по поводу описания моего опыта.

Вторник, 23 марта 1965 года.

На следующий день после моего рассказа о своем последнем опыте дон Хуан сказал:

— Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это и теперь ты всегда будешь ею.

— Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан? Я летал в течение трех дней?

— Нет. Ты вернулся назад с заходом солнца, как я и сказал тебе сделать.

— Но как я вернулся?

— Ты был очень усталым и заснул. Это все.

— Я имею в виду — я прилетел обратно?

— Я уже сказал тебе, ты послушался меня и вернулся назад в дом. Но не занимайся этим делом. Это неважно.

— Но что же тогда важно?

— Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень большой ценности — серебристые птицы.

— Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.

— Не просто птицы. Это были вороны.

— Они были что, белые, эти вороны?

— Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны сияют так интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.

— Но почему их перья выглядят серебристыми?

— Потому что ты смотрел так, как смотрит ворона. Ты видел, как видит ворона. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит белой для вороны. Белые голуби, например, розовые или голубые для вороны, морские чайки — желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты присоединился к ним.

Я подумал об этом, но образ птиц был смутным, несвязным изображением, которое не имело продолжения. Я сказал ему, что я могу вспомнить только, что я чувствовал, что лечу вместе с ними. Он спросил, присоединился ли я к ним в воздухе или на земле. Но я не мог ответить на этот вопрос. Он почти рассердился на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он сказал:

— Все это не будет стоить и гроша. Это будет всего лишь бессмысленным сном, если ты не вспомнишь точно.

Я всячески старался вспомнить, но так и не смог.

Суббота, 3 апреля 1965 года.

Сегодня я подумал о другой картине в моем «сне о серебряных птицах». Я вспомнил, что видел темную массу с миллиардами дырочек, как от булавок. Фактически эта масса и была скопищем маленьких дырочек. Я не знаю почему, но я думал, что она мягкая. Пока я смотрел на нее, три птицы летели прямо на меня. Одна из них издала звук, а затем все три были уже рядом со мной на земле.

Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня, откуда прилетели эти птицы. Я сказал, что, пожалуй, не смогу определить этого. Он опять стал нетерпелив и обвинил меня в негибкости мышления. Он сказал, что я очень хорошо смогу вспомнить, если попытаюсь. И что я боюсь немножко расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и ворон, но что я не был ни человеком, ни вороной в то время, о котором требуется вспомнить.

Еще он просил вспомнить, что вороны сказали мне. Я пытался думать об этом, но мои мысли были заняты массой других вещей. Я не мог сосредоточиться.

Воскресенье, 4 апреля 1965 года.

Сегодня я проехал большое расстояние. Еще до того, как я подъехал к дому дона Хуана, совсем стемнело. Я думал о воронах, и внезапно очень странная мысль пришла мне в голову. Это было скорее чувство или впечатление, нежели мысль. Птица, которую я услышал первой, сказала, что они прилетели с севера и летят на юг, и что когда мы встретимся вновь, они будут следовать тем же путем. Я сказал дону Хуану, что я, возможно, придумал или, может быть, вспомнил это. Он ответил:

— Не думай о том, вспомнил ты это или же придумал. Такие мысли годятся только для людей. Они не подходят воронам, особенно тем, которых ты видел. Потому что это были эмиссары твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не изменишь этого. С этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении ты полетел с ними?

— Я не могу знать этого, дон Хуан.

— Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на пол и покажи мне направление, в котором ты был, когда птицы прилетели к тебе. Закрой глаза и начерти линию на полу.

Я последовал его предложению и определил точку.

— Не открывай пока глаз, — продолжал он, — в каком направлении вы полетели по отношению к этой точке?

Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентиры, как отправную точку, дон Хуан истолковал различные направления полета, которые вороны могли бы избрать, чтобы предсказать мое личное будущее или судьбу. Он установил оси их полета по четырем сторонам света.

Я спросил его, всегда ли вороны следуют этим осям, чтобы предсказать судьбу человека. Он сказал, что ориентация была для меня одного. Абсолютно все, что вороны делали при встрече со мной, имело чрезвычайную важность. Он настаивал на том, чтобы я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или же вид «посланников» — индивидуальное, личное дело.

Была еще одна вещь, которую он настоятельно просил меня вспомнить — время суток, когда эмиссары меня покинули. Он посоветовал подумать о разнице в освещении вокруг меня между временем, когда я только начал лететь, и временем, когда серебристые птицы полетели со мной. Когда я впервые мучительно различил ощущение света, вокруг было темно, а когда я увидел птиц, все было красноватым, светло-красным или, пожалуй, оранжевым. Он сказал:

— Значит, это было во второй половине дня. Солнце еще не село. Когда совсем стемнеет, ворона ослеплена белизной, так же как мы ослеплены темнотой. Это указание времени относит последнюю весть для тебя на конец дня. Эмиссары позовут тебя, и, пролетая над твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты увидишь их сияющими в небе. И это будет означать, что твое время пришло. Это будет означать, что ты умрешь и сам станешь вороной.

— А что будет, если я увижу их утром?

— Ты не увидишь их утром.

— Но вороны летают весь день.

— Не твои эмиссары, дурень.

— А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?

— Мои придут утром. Их тоже будет трое. Мой бенефактор говорил мне, что можно криком отогнать их, превратить в черных, если не хочешь умирать. Но теперь я знаю, что этого делать не следует. Мой бенефактор был одарен по части крика, по части различного шума и насилия, связанного с травой дьявола. Дымок не таков — потому, что он не имеет страсти. Он честен. Когда твои серебряные эмиссары придут за тобой, нет нужды кричать на них, — просто лети вместе с ними, как ты уже сделал. После того, как они возьмут тебя с собой, они изменят направление — и четыре вороны улетят прочь.

Суббота, 10 апреля 1965 года.

Я испытывал короткие приступы несвязности, поверхностные состояния необычной реальности. Один образ из галлюциногенного опыта с грибами вновь и вновь возвращался на ум. Это мягкая темная масса булавочных отверстий. Я продолжал визуализировать это как масляный пузырь, который начинает затягивать меня в свой центр. Как будто центр открывается и заглатывает меня. В течение очень коротких моментов я испытывал нечто, напоминающее состояния необычной реальности. В результате этого я страдал от наплывов сильного возбуждения, тревоги и неудобства. И я намеренно старался избавиться от переживания, сразу как только оно начиналось.

Сегодня я поговорил об этом с доном Хуаном. Я спросил его совета. Ему, похоже, не было до этого дела, и он посоветовал мне не обращать внимания на эти ощущения потому, что они бессмысленны и не имеют никакой ценности. Он сказал, что единственные переживания, которые стоят моих усилий и внимания, будут те, в которых я увижу ворону. Любое другое «видение» — это просто порождение моих страхов. Он напомнил мне, что для того, чтобы приобщиться к дымку, необходимо вести сильную и спокойную жизнь.

Мне казалось, что я достиг опасного порога. Я сказал ему, что чувствую неспособность идти дальше. Было что-то действительно пугающее в этом дымке. Перебирая картины, которые я помнил из своего галлюциногенного опыта, я пришел к неизбежному заключению, что видел мир, который в некотором отношении структурно отличался от мира, воспринимаемого привычным способом. В других состояниях необычной реальности, которые я прошел, все воспринимаемые мной предметы и системы образов оставались в границах привычного способа визуального восприятия мира, а под действием галлюциногенного дымка я видел совсем не так.

Все, что я видел, находилось прямо по линии зрения. Ничего не было сверху или под ней. Каждая картина была раздражающе плоской, и, однако же, несмотря на это, имела большую глубину. Может быть, точнее было бы сказать, что картины являлись конгломератом невероятно четких деталей, воспринимаемых в необычном свете. При этом, свет двигался, создавая эффект вращения.

Напрягаясь и заставляя себя вспомнить, я был вынужден применить серию аналогий, для того, чтобы наконец понять то, что я видел. Лицо дона Хуана, например, выглядело так, как если бы оно было погружено в воду. «Вода» двигалась непрерывным потоком над его лицом и волосами. Она все увеличивала, так что я мог видеть каждую пору его кожи и каждый волосок на его голове, когда я фокусировал на этом свое внимание. С другой стороны, я видел массы материи, которые были плоскими, с большим количеством углов и краев, но они не двигались потому, что свет, который исходил от них, не мерцал.

Я спросил дона Хуана, что это были за вещи, которые я видел. Он сказал, что, поскольку это был первый раз, когда я видел как ворона, предметы были неясными и неузнаваемыми, и что позднее, с практикой, я сам смогу узнавать все. Я снова поднял вопрос различий, которые заметил в движении света.

— Живое, — сказал он, — обладает движением внутри себя, поэтому ворона легко может видеть, когда что-либо мертво или готовится умереть, потому что движение в нем останавливается или замедляется до полной остановки. Также, ворона видит, когда что-либо движется внутри себя слишком быстро, и по этому же признаку — когда движение является нормальным.

— Но что это значит, когда что-либо движется слишком быстро?

— Это значит, что ворона всегда видит чего следует избегать, а чего искать. Когда что-либо движется слишком быстро внутри себя, это означает, что оно готово яростно взорваться или броситься, и ворона будет избегать этого. Когда же оно движется внутри себя так, как надо, это приятное зрелище, и ворона будет искать его.

— Камни движутся внутри?

— Нет. Ни камни, ни мертвые животные, ни мертвые деревья. Но на них приятно смотреть. Вот почему вороны кружатся над мертвыми телами. Им нравится смотреть на них. Ни один свет не движется внутри них.

— Но когда плоть распадается, разве она не изменяется, не движется?

— Конечно она меняется, но это совсем другое движение. То, что ворона видит, это миллионы маленьких отдельных светов, двигающихся внутри плоти. Каждая из движущихся точек имеет свой собственный свет, вот почему воронам так нравится это видеть. Это действительно незабываемое зрелище.

— Ты видел это сам, дон Хуан?

— Каждый, кто научился становиться вороной, может это видеть. Ты тоже это увидишь.

В этом месте я задал дону Хуану неизбежный вопрос:

— Я действительно стал вороной? То есть любой, кто посмотрит на меня, примет меня за обычную ворону?

— Нет, ты не можешь думать так, когда имеешь дело с силами олли. Такие вопросы не имеют смысла. Вообще-то, стать вороной — самое простое из всех дел. Это почти фокус. В этом мало пользы. Как я уже говорил тебе, дымок не для тех, кто ищет силу. Он только для тех, кто старается видеть. Я научился становиться вороной, потому что эти птицы наиболее эффективны. Никакие другие птицы не беспокоят их, за исключением, может быть, более крупных орлов, если они голодны. Но вороны летают стаями и могут защитить себя. Люди тоже не беспокоят ворон, и это важный момент. Любой человек заметит орла, особенно необычного орла, или какую-нибудь другую крупную необычную птицу, но кому есть дело до ворон? Ворона в безопасности. Она идеальна по размерам, она может проникать в любое место, не привлекая внимания. С другой стороны, можно стать львом или медведем, но это довольно опасно. Такие существа слишком велики, слишком много требуется энергии, чтобы превратиться в них. Можно еще стать ящерицей, или тараканом, или даже муравьем, но это еще более опасно, поскольку крупные животные охотятся за мелкими.

Я стал спорить, утверждая, что его слова означают возможность действительного превращения в ворону, в таракана или в кого-либо еще, но он настаивал на том, что я не понимаю.

— Нужно очень долгое время, чтобы научиться действительно быть вороной, — сказал он, — но ты не меняешься и не перестаешь быть человеком. Это нечто другое.

— Можешь ты мне сказать, что это такое — нечто другое, дон Хуан?

— Возможно, сейчас ты уже знаешь это сам. Наверное, если бы ты так не боялся сойти с ума или потерять свое тело, ты понял бы этот чудесный секрет. Вероятно, тебе придется ждать до тех пор, пока ты не потеряешь свой страх, для того, чтобы понять, что я имею в виду.

Глава 11

Последнее переживание, которое я описал в своих полевых тетрадях, имело место в сентябре 1965 года. Оно стало последним уроком дона Хуана. Я назвал его «специальным состоянием необычной реальности», потому что оно не было результатом действия тех растений, которые я использовал раньше.

Очевидно, дон Хуан вызвал его, искусно манипулируя намеками относительно самого себя. Другими словами, он вел себя таким манером, и так ловко, что произвел ясное и устойчивое впечатление, что он в действительности не он, а кто-то ему подражающий. В результате я испытал глубокий внутренний конфликт. Я хотел верить, что передо мной дон Хуан, и все же я не мог быть в этом полностью уверен. Следствием конфликта был осознанный ужас, столь острый, что мое здоровье расстроилось на несколько недель.

После этого я решил, что благоразумнее будет закончить на этом свое ученичество. Я никогда больше ни в чем не участвовал, хотя дон Хуан и не переставал рассматривать меня, как своего ученика. Он видел в моем уходе необходимый период переосмысления, еще один шаг в учении, который может длиться бесконечно долго. С этого времени, однако, он никогда больше не излагал свое знание.

Я написал подробный отчет о своем последнем опыте почти месяц спустя, хотя многочисленные заметки о самых ярких его моментах сделал на следующий же день в часы величайшего эмоционального возбуждения, вызванного воспоминаниями о наивысшей точке моего ужаса.

Пятница, 29 октября 1965 года.

30 сентября 1965 года я приехал повидать дона Хуана. Со мной по-прежнему случались короткие и неглубокие смещения в состояние необычной реальности, несмотря на все мои попытки покончить с ними или отбросить их, как предлагал дон Хуан. Я чувствовал, что дела мои становятся все хуже, поскольку продолжительность таких смещений все время увеличивалась. Я начал остро сознавать шум самолетов. Когда они пролетали надо мной, внимание неизбежно захватывалось шумом мотора и фиксировалось на нем до такой степени, что я ощущал, как следую за самолетом, словно я был внутри него или же летел рядом с ним. Ощущение было очень раздражающим. Неумение стряхнуть его вызывало глубокую тревогу.

Дон Хуан внимательно выслушал эти подробности и заключил, что я страдаю из-за потери души. Я сказал, что подобные галлюцинации стали возникать у меня с того времени, когда я начал курить грибы, но он настаивал, что они появились недавно. Он сказал, что раньше я просто боялся, воображая бессмысленные вещи, но что теперь я действительно околдован. Доказательством был звук улетающих самолетов, который уносил меня с собой.

— Обычно, — сказал он, — звук ручья или реки может позвать околдованного человека, который потерял свою душу, и увести его прочь к смерти.

Затем он попросил меня описать всю мою деятельность до того, как я стал испытывать такие галлюцинации. Я перечислил ему все, что я делал, так, как смог это вспомнить. И по моему рассказу он определил место, где я потерял свою душу.

Дон Хуан, казалось, был полностью захвачен этим. Состояние совершенно необычное для него. Естественно, это моментально увеличило мою восприимчивость. Он сказал, что у него нет определенной идеи относительно того, кто поймал мою душу, но кто бы это ни был, он намеревался, без всякого сомнения, либо убить меня, либо сделать меня больным. Затем дон Хуан дал мне точные инструкции относительно «боевой формы» — особой позиции тела, которую следует принять, оставаясь на благоприятном для себя месте. Я должен был поддерживать это положение тела, которое он назвал боевой формой.

Я спросил, для чего все это, и с кем я должен воевать. Он ответил, что собирается узнать, кто взял мою душу и выяснить нельзя ли вернуть ее обратно. Тем временем мне следует оставаться на «моем» месте до его возвращения. Боевая форма, сказал он, нужна для предосторожности, если что-нибудь случится в его отсутствие. Ее следовало использовать, если меня атакуют. Состояла она в следующем: нужно было похлопывать рукой по икре и ляжке правой ноги, топая, при этом, левой в своего рода танце, который я должен исполнять, встречая лицом к лицу атакующего.

Он предупредил меня, что эту форму следует принимать только в момент действительной опасности, а когда прямой опасности нет, я просто должен сидеть на своем месте, скрестив ноги. При обстоятельствах же исключительного напряжения я должен прибегнуть к одному из последних средств защиты: бросить объект во врага. Он сказал, что обычно бросают предмет силы, но поскольку я не обладаю таковым, я должен использовать любой небольшой камень, который уляжется мне в ладонь правой руки — камень, который я смогу держать, прижимая к ладони большим пальцем. Он сказал, что такая техника должна использоваться только когда я без всякого сомнения столкнусь с угрозой для жизни. Бросок должен сопровождаться боевым криком, который должен правильно направить объект к его цели. Он очень драматично рекомендовал, чтобы я был осторожен и сознателен в отношении выкрика, и не использовал его просто так, а только в условиях чрезвычайной серьезности.

Я спросил его, что он имеет в виду под условиями чрезвычайной серьезности. Он сказал, что боевой крик, это нечто такое, что остается с человеком на всю жизнь, поэтому он должен быть хорош с самого начала. А единственный способ правильно начать состоит в том, чтобы сдерживать колебания и естественный страх до тех пор, пока сила не наполнит тебя до предела, и тогда крик вырвется с силой и направлением. Он сказал, что это и есть условие чрезвычайной серьезности, необходимое для того, чтобы получился боевой крик.

Я попросил разъяснений о силе, которая должна наполнить меня перед выкриком. Он сказал, что что-то словно пробежит по моему телу, изойдя из земли, на которой стоишь. Точнее говоря, это род силы, которую излучает само благоприятное место. Именно эта сила и издает вопль. Если ее правильно направить, то боевой крик будет совершенен.

Тогда я повторил свой вопрос насчет того, что же, по его мнению, может со мной случиться. Он сказал, что ничего не знает об этом и настоятельно рекомендовал мне оставаться прикованным к моему месту все то время, которое потребуется, потому что это было единственной защитой, которую я имел против всего, что могло случиться.

Я испугался. Я попросил его быть более конкретным. Он сказал, что все, что он знает, это то, что я не должен двигаться ни при каких обстоятельствах. Мне не следует заходить в дом или в кусты. Превыше всего, сказал он, я не должен издавать ни единого звука, не говорить ни единого слова, даже ему. Он сказал, что я могу петь свои песни Мескалито, если буду слишком испуганным. Затем он добавил, что мне якобы и так уже предостаточно известно обо всех этих делах и поэтому меня не нужно предупреждать, как ребенка, о важности правильного выполнения всего, что говорится.

Такие его наставления вызвали во мне глубокое беспокойство. Я был уверен, что он чего-то ожидает. Я спросил, почему он рекомендует мне петь песни Мескалито и что, по его мнению, может меня напугать. В ответ он рассмеялся и сказал, что я могу испугаться одиночества. С этим он вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Я посмотрел на часы. Было семь часов вечера. Я спокойно сидел в течение долгого времени. Из комнаты дона Хуана не доносилось никаких звуков. Было тихо и ветрено. Я подумал, не сбегать ли мне к машине, чтобы взять из нее что-нибудь для защиты от ветра, но не осмелился нарушить инструкции дона Хуана. Мне не хотелось спать, но я был усталым. Холодный ветер не давал мне возможности отдохнуть.

Четыре часа спустя я услышал, как дон Хуан идет вокруг дома. Я подумал, что он, должно быть, вышел через заднюю дверь, чтобы сходить в кусты по нужде. Затем он громко позвал меня:

— Эй, парень! Эй, парень, ты мне нужен здесь.

Я чуть не кинулся к нему. Это был его голос, но не его тон и не его обычные слова. Дон Хуан никогда не обращался ко мне: «Эй, парень!». Поэтому я остался там, где сидел. Мороз пробежал у меня по спине. Он вновь начал кричать, используя те же самые или вроде того фразы.

Я слышал, как он обходит дом сзади. Он запнулся о кучу дров, как если бы не знал о том, что она там лежит. Затем он подошел к веранде и уселся рядом с дверью спиной к стене. Он казался более тяжелым, чем обычно. Его движения не были медленными или неуклюжими, но просто более тяжелыми. Он уселся на пол, вместо того, чтобы чутко опуститься, как он это делал всегда. Кроме того, это было не его место, а дон Хуан никогда, ни при каких обстоятельствах, не сидел ни на каком другом месте. Затем он вновь заговорил со мной. Он спросил меня, почему я отказался прийти, когда я был ему нужен. Он говорил громко. Я не хотел смотреть на него и все же испытывал навязчивое желание следить за ним. Он начал медленно раскачиваться из стороны в сторону. Я изменил свое положение, приняв боевую форму, которой он научил меня, и повернулся к нему лицом. Мои мускулы были напряжены и странно застыли. Не знаю, что побудило меня принять боевую форму, — может быть, уверенность в том, что дон Хуан сознательно старается напугать меня, создавая впечатление, что лицо, которое я вижу, в действительности, не является им. Я чувствовал насколько он тщателен в том, чтобы делать непривычное для него. Я боялся, но все еще ставил себя выше всего этого, потому что, как мне казалось, я был способен критически оценивать и анализировать всю последовательность событий.

В этот момент дон Хуан поднялся. Его движения были совершенно незнакомы. Он вытянул руки перед собой и толкнул себя вверх, подняв в первую очередь задницу. Затем он схватился за дверь и распрямился, подняв верхнюю часть тела. Я поразился тому, как глубоко, оказывается, мне знакомы его движения. И какое ужасное чувство он вызвал во мне, позволив мне видеть дона Хуана, который двигается не как дон Хуан.

Он сделал пару шагов в моем направлении, поддерживая нижнюю часть спины руками, как если бы он пытался распрямиться, или как если бы у него болела спина. Он отдувался и пыхтел. Его нос, казалось, был заложен. Он сказал, что собирается взять меня с собой и велел подняться и следовать за ним. Он пошел в западном направлении от дома. Я изменил свое положение, чтобы быть лицом к нему. Он повернулся ко мне. Я не тронулся со своего места. Я был прикован к нему.

— Эй, парень, — закричал он, — я сказал тебе, чтобы ты шел за мной. Если ты не пойдешь, я потащу тебя силой!

Затем он двинулся прямо на меня. Я начал бить свое колено и ляжку и быстро пританцовывать. Он подошел к краю веранды, остановившись прямо напротив и почти вплотную. В отчаянии я приготовился принять позицию для броска, но он изменил направление и двинулся от меня, к кустам слева. На секунду, уже уходя, он внезапно повернулся, но я был наготове, лицом к нему.

Он скрылся из вида. Я сохранял боевое положение еще некоторое время, но потом, поскольку я не видел его больше, сел, скрестив ноги. Тут уж я был действительно напуган. Я хотел убежать, но эта мысль пугала меня еще больше. Я чувствовал, что буду полностью в его власти, если он схватит меня по дороге к машине. Я запел одну из своих пейотльных песен. Каким-то образом я чувствовал, что эти песни не имеют здесь силы. Они могли действовать лишь как успокаивающее, и однако же они помогали мне. Я пел их снова и снова.

Примерно в 2.45 ночи я услышал шум внутри дома. Я тотчас изменил позу. Дверь распахнулась, и оттуда, шатаясь, вышел дон Хуан. Он хватал ртом воздух и держался за горло. Он склонился на колени передо мной и застонал. Тонким жалобным голосом он просил подойти и помочь ему. Затем он снова закричал, требуя, чтобы я подошел. Голос у него стал гортанным. Он просил меня помочь ему, потому что его что-то душило. Он на четвереньках полз в мою сторону, пока не оказался совсем близко. Он протянул руки ко мне и сказал: «Иди сюда!». Затем он поднялся. Его руки тянулись ко мне. Он, казалось, готов был схватить меня. Я ударил ногой о землю и захлопал по икре и ляжке. Я был вне себя от страха.

Остановившись, он направился к краю дома и дальше в кусты. Я изменил свое положение, чтобы быть лицом к нему. Затем снова сел. Я не хотел больше петь. Казалось, вся моя энергия ушла. Тело болело. Все мои мускулы были напряжены и болезненно зажаты. Я не знал, что и думать. Я не мог решить, сердиться мне на дона Хуана или нет. Я подумывал о том, чтобы прыгнуть, наброситься на него, но каким-то образом я знал, что он свалит меня, как букашку. Я действительно хотел кричать. Я испытывал глубокое отчаяние. Мысль о том, что дон Хуан собирается все время пугать меня, заставляла чувствовать горе. Я не мог найти никакой причины для этой ужасной игры, этого розыгрыша. Его движения были столь искусны, что я был в замешательстве. Это было не так, как если бы он пытался двигаться, как женщина, но это было так, как если бы женщина пыталась двигаться так, как движется дон Хуан. У меня было впечатление, что она действительно пыталась ходить и двигаться с сознательностью дона Хуана, но была слишком тяжелой и не имела той пружинистости, которую имел дон Хуан. Кто бы это ни был передо мной, он создавал впечатление, как будто более молодая, но более тяжелая женщина пытается имитировать движения легкого и подвижного старого человека.

Эти мысли привели меня в состояние паники. Громко и очень близко от меня застрекотал сверчок. Я отметил богатство его тонов. Я отметил, что у него баритон. Звук начал затихать вдали. Внезапно все мое тело вздрогнуло. Я принял боевое положение и вновь обратился лицом в направлении, откуда только что доносилось стрекотание. Звук уносил меня с собой. Он начал захватывать меня прежде, чем я понял, что он был лишь похож на пение сверчка. Звук вновь приблизился. Он стал ужасно громким. Я запел свою пейотльную песню громче и громче. Внезапно сверчок замолк. Я тотчас сел, но продолжал петь. Секунду спустя я увидел фигуру человека, бегущего по направлению ко мне со стороны противоположной той, откуда слышался сверчок. Я захлопал по ноге и начал неистово топать пяткой. Фигура быстро пронеслась мимо, почти коснувшись меня. Она была похожа на собаку. Я ощутил нечеловеческий страх, настолько сильный, что я просто оцепенел. Я не могу ничего больше вспомнить из того, что я чувствовал или думал в тот момент.

С утренней свежестью мне стало лучше. Чем бы там ни являлось происходящее, оно, казалось, закончилось. Было уже 5.48 утра, когда дон Хуан спокойно открыл дверь и вышел наружу. Он потянулся, зевнул и посмотрел на меня. Потом он сделал два шага по направлению ко мне, продолжая зевать. Увидев его глаза, глядящие на меня из полуприкрытых век, я вскочил. Я знал тогда, что кто бы это ни был (или что бы это ни было), это не дон Хуан.

Я схватил небольшой угловатый камень с земли (он как раз оказался рядом с моей правой рукой), и, даже не взглянув на него, прижал большим пальцем к вытянутым остальным. Получилась как раз та форма, которой дон Хуан научил меня. Я чувствовал огромную силу, наполнившую меня за считанные секунды. Потом я закричал и швырнул в него камень. Я думаю, что это был великолепный крик. В тот момент мне не было дела, жив я или мертв — я сознавал, что крик был ужасен по своей силе. Он был пронзительным и долгим, и он фактически направил мою руку. Фигура передо мной взвизгнула и закачалась, а затем быстро заковыляла в сторону от дома в кусты.

Потребовалось несколько часов, чтобы я успокоился. Я больше не мог сидеть. Я продолжал топтаться на том же самом месте. Мне приходилось дышать через рот, чтобы захватывать достаточно воздуха.

В одиннадцать часов утра дон Хуан вышел вновь. Я собирался вскочить, но его движения были его движениями. Он прошел прямо к своему месту и уселся в своей обычной знакомой позе. Он взглянул на меня и улыбнулся. Это был дон Хуан. Я подошел к нему и вместо того, чтобы рассердиться, поцеловал его руку. Я действительно верил, что это не он создал получившийся драматический эффект, а кто-то, подражая ему, хотел причинить мне вред или убить меня.

Разговор начался с рассуждений о том, кто та женщина, которая предположительно захватила мою душу. Дон Хуан попросил меня описать все детали моего опыта.

Я кратко изложил ему всю последовательность событий очень рассудительным образом. Он все время смеялся, как если бы все это было шуткой. Когда я закончил, он сказал:

— Ты действовал отлично. Ты выиграл битву за свою душу. Но это дело куда серьезнее, чем я думал. Твоя жизнь не стоила и гроша прошлой ночью. Это счастье, что ты научился чему-то в прошлом. Если бы у тебя не было этой небольшой подготовки, то ты был бы сейчас уже мертвым, потому что то, с чем ты столкнулся прошлой ночью, имело целью покончить с тобой.

— Но как это возможно, дон Хуан, что она приняла твою форму?

— Очень просто. Она — диаблеро, и она имеет хорошего помощника на той стороне. Но она оказалась не слишком умелой в принятии моей формы, и ты разгадал ее трюк.

— Помощник с той стороны, — это то же самое, что олли?

— Нет, помощник помогает диаблеро. Помощник — это дух, который живет на другой стороне мира и помогает диаблеро вызывать болезнь или причинять боль. Он помогает ему убивать.

— Может ли диаблеро иметь также и олли, дон Хуан?

— Именно диаблеро и имеют олли, но прежде, чем диаблеро сумеет приручить олли, он обычно приобретает помощника, который помогает ему в его делах.

— А как насчет женщины, которая приняла твою форму, дон Хуан? Она имеет только помощника и не имеет олли?

— Я не знаю, имеет она олли или нет. Некоторым людям не нравится сила олли, и они предпочитают помощника. Приручить олли — трудная задача. Куда легче заполучить помощника на той стороне.

— Как ты думаешь, я могу найти себе помощника?

— Чтобы узнать это, ты должен еще многому научиться. Мы снова в самом начале. Почти так же, как в самый первый день, когда ты пришел ко мне и попросил рассказать о Мескалито. Я не мог сделать этого, потому что ты не понял бы. Та, другая сторона — это мир диаблеро. Я думаю, что лучше всего будет рассказать тебе о моих собственных чувствах — так же, как мой бенефактор рассказал мне о своих. Он был диаблеро и воин. Его натура была весьма склонной к силе и насилию над миром. Но я не расположен ни к тому, ни к другому — такова моя натура. Ты видел мой мир с самого начала. Что касается того, чтобы показать тебе мир моего бенефактора, то я смогу только подвести тебя к двери, и тогда ты будешь решать сам. Тебе нужно научиться предпринимать свои собственные шаги. Я должен согласиться теперь, что сделал ошибку. Намного лучше, как я теперь вижу, начинать путь так, как делал это я сам. Тогда легче понять, как проста и в то же время, как глубока разница. Диаблеро — это диаблеро, а воин — это воин. Или же человек может быть и тем, и другим. Есть достаточно много людей, которые являются и тем и другим. Но человек, который только проходит по путям жизни, является всем. Сегодня я не воин, и не диаблеро. Для меня есть только прохождение по путям, которые могут иметь сердце. Там я путешествую, и единственной достойной задачей для меня является пройти их полностью. И я путешествую там, глядя вокруг, затаив дыхание.

Он сделал паузу. Его лицо отражало своеобразное настроение — он, казалось, был необычайно серьезен. Я не знал, что спросить или что сказать. Он продолжал:

— Особенная вещь, которой надо научиться, — это как пройти к трещине между мирами и как войти в другой мир. Имеется трещина между двумя мирами: миром диаблеро и миром людей. Есть место, где два мира пересекаются. Трещина там. Она открывается и закрывается, как дверь на ветру. Чтобы попасть туда, человек должен развить свою волю. Я хочу сказать, что он должен развить в себе непреодолимое желание этого, непреклонную решимость. Он должен сделать это без помощи какой-либо силы или какого-либо человека. Человек должен сам все взвесить и решить к тому моменту, когда его тело будет готово совершить путешествие. Этот момент предвещается длительным дрожанием конечностей и ужасной рвотой. Человек обычно не может ни спать, ни есть и сильно изматывается. Когда конвульсии не останавливаются, человек готов идти — трещина между мирами открывается прямо перед его глазами, подобно монументальной двери; трещина, которая идет сверху вниз. Когда она открывается, человек должен проскользнуть через нее.

На другой стороне трудно видеть. Там ветрено, как в песчаную бурю. Всюду завихряются смерчи. Человек должен идти — в любом направлении. Это будет короткое или длинное путешествие, в зависимости от его силы. Человек с сильной волей идет недалеко. Нерешительный и слабый человек идет долго и опасно. В конце концов человек приходит к чему-то вроде плато. Его можно узнать по некоторым признакам очень ясно. Это плоская возвышенность над землей. Ее можно узнать по ветру, который в этом месте становится еще более сильным, хлещущим и ревущим со всех сторон. На вершине этого плато есть вход в другой мир, и там находится завеса, которая отделяет один мир от другого. Мертвые проходят через нее без звука, но мы должны разорвать ее криком. Ветер набирает силу — тот же самый неуправляемый ветер, который дует на плато. Когда ветер наберет достаточно силы, человек должен издать крик и ветер протолкнет его через эту завесу. Здесь его воля должна быть несгибаемой для того, чтобы он мог подчинить себе ветер. Все, что ему нужно — это небольшой толчок. Ему ведь не нужно, чтобы его пронесло до конца другого мира. Как только он окажется на другой стороне, ему нужно походить вокруг. Большой удачей будет для него найти помощника поблизости, не слишком далеко от входа. Человек должен попросить его о помощи. Своими собственными словами он должен попросить помощника научить его и сделать из него диаблеро. Если помощник согласится, он убивает человека на месте, и пока тот мертв, он учит его. Когда ты проделаешь такое путешествие, в зависимости от своей удачи, ты можешь найти и великого диаблеро в помощники, который убьет и обучит тебя; или какого-нибудь мелкого брухо, который очень мало чему сможет тебя научить. Впрочем, ни у тебя, ни у них нет возможности отказаться. Самое лучшее — найти помощника мужчину. Если попадешься диаблеро-женщине, она заставит тебя страдать невероятным образом. Женщины всегда такие. Но это зависит от одной только удачи. Разве что у человека сам бенефактор является великим диаблеро и у него много помощников на той стороне. В этом случае он может направить ученика, чтобы тот встретился с определенным помощником. Мой бенефактор был таким человеком. Он направил меня на встречу со своим духом-помощником. После своего возвращения ты уже не будешь тем же самым человеком. Ты будешь вынужден возвращаться, чтобы часто видеться со своим помощником, и ты будешь вынужден заходить все дальше и дальше от входа до тех пор, пока, наконец, однажды не зайдешь слишком далеко и не сможешь вернуться.

Иногда диаблеро может схватить душу, протолкнуть ее через вход и оставить на попечение своего помощника, чтобы тот держал ее до тех пор, пока сила воли у человека не ослабеет окончательно. В других случаях, подобных твоему, душа принадлежит человеку с сильной волей, и диаблеро приходится держать ее в своем мешке, потому что она слишком тяжела для того, чтобы нести ее куда-либо. В таких случаях, как твой, проблему может решить битва, в которой диаблеро может выиграть все, или потерять все. На этот раз она потерпела поражение и вынуждена была освободить твою душу. Если бы она победила, то она взяла бы ее на сохранение к своему помощнику.

— Но как я победил?

— Ты не сдвинулся со своего места. Если бы ты сдвинулся хотя бы на несколько сантиметров, то ты был бы уничтожен. Она выбрала для удара то время, когда меня здесь не было, и она поступила правильно. А проиграла потому, что не сделала ставку на твою собственную натуру, которая насильственна, а также потому, что ты не сдвинулся с места, на котором неуязвим.

— Как бы она убила меня, если бы я сдвинулся?

— Она поразила бы тебя, подобно молнии. Но прежде всего она удерживала бы твою душу, и ты бы погиб.

— А что же произойдет теперь, дон Хуан?

— Ничего. Ты отвоевал свою душу. Это была хорошая битва. Ты очень многому научился прошлой ночью.

После этого мы начали искать камень, который я бросил. Дон Хуан сказал, что если он найдется, мы сможем быть совершенно уверены, что дело закончено. Мы искали почти три часа. У меня было такое чувство, что я обязательно узнаю его, но я не смог этого сделать.

В тот же самый день ранним вечером дон Хуан взял меня в холмы рядом со своим домом. Там он дал мне длинные и детальные инструкции, касающиеся боевых процедур. В один из моментов, в ходе повторения предписанных шагов, я обнаружил, что остался один. Я взбежал на холм и полностью выдохся. Я обливался потом и тем не менее замерзал. Несколько раз я звал дона Хуана, но он не ответил. Я начал испытывать странное неудобство. Внезапно я услышал шелест в кустах, как будто кто-то подходил ко мне. Я стал прислушиваться, но шум прекратился. Затем он снова послышался ближе и громче. В этот момент мне показалось, что события предыдущей ночи собираются повториться. Через несколько секунд мой страх вырос до бесконечности. Шум в кустах послышался ближе, и силы мои иссякли. Я хотел завизжать или заплакать, или убежать, или потерять сознание и с воплем повалился на землю. Я даже не смог закрыть глаза. После этого, как я потом вспомнил, дон Хуан развел костер и растирал мои сведенные руки и ноги.

В течение нескольких часов я оставался в состоянии глубокого расстройства. Впоследствии дон Хуан объявил мою столь неадекватную реакцию обычным явлением. Я сказал, что не могу понять, что именно привело меня в панику, и он объяснил, что это был не страх смерти, а скорее страх потерять свою душу — страх обычный среди людей, не имеющих несгибаемого намерения.

Этот опыт был последним в учении дона Хуана. С тех пор я избегал брать у него уроки. И хотя дон Хуан не изменил ко мне своего отношения, как к ученику, сам я считаю, что проиграл битву первому из врагов человека знания.

См. также

• Перевод книг Карлоса Кастанеды
• Путь знания

Примечания

1. ↑ Также я выкладываю все остальные варианты редакций и переводов и оригинальный английский текст (в. fb2), ручаясь при этом за точность «выходных данных». Подробнее в статье «Об истории перевода» и приложениях 1–4 (в конце книги), а ссылки на скачивание в приложении № 5.
2. ↑ Вторая часть в русском переводе опущена. По единодушному мнению американских антропологов, обещанный в ней структурный анализ не удался. Больше того, некоторые исследователи увидели в этом малосодержательном и «очень научном» анализе пародию на этнометодологические труды Харольда Гарфинкла, университетского руководителя К. Кастанеды. Сам Кастанеда не раз признавал, что вторая часть книги необязательна.