Новое китайское руководство по

Министерство науки и техники Китая (Ministry of Science and Technology, MOST) впервые опубликовало руководство по этическому управлению искусственным интеллектом; упор в документе делается на защите прав пользователей, сообщила в воскресенье газета South China Morning Post.

Как подчеркнуло издание, руководство обнародовано на фоне стремления КНР ограничить влияние крупных IT-компаний в стране и стать глобальным лидером в области ИИ-технологий к 2030 году.

Согласно опубликованному документу, люди должны обладать полным контролем над принятием решений, а также правом выбирать, прибегнуть ли к услугам ИИ-сервисов, прекратить взаимодействие с ИИ-системой или же приостановить её работу в любое время.

Сформулированы шесть основных принципов разработки и использования ИИ-систем. Они должны «быть контролируемыми и надёжными», способствовать росту благополучия человека, а также «честности и справедливости», защите конфиденциальности, обеспечению безопасности и «росту этической грамотности».

Издание отмечает, что новое руководство – чёткий сигнал крупным IT-компаниям, которые для роста продаж вовсю используют рекомендательные ИИ-системы.

Напомним, в августе власти Китая заявили о намерении регулировать работу алгоритмов рекомендательных систем, чтобы те «поддерживали основные ценности» и «активно распространяли позитивную энергию», препятствуя тиражированию информации, которая нарушает законы и правила.

Как писал D-Russia.ru, в отношении ИИ-систем КНР проводит политику «приоткрытой двери». Это означает, что у открытого рынка государство берёт новейшие технологии и лучших специалистов, одновременно не давая иностранным компаниям закрепиться на своём рынке. Поощряются поглощения иностранных компаний для получения доступа к технологиям. Обязательным условием выхода иностранных компаний на китайский рынок всё чаще становится передача технологий. Проповедуется технонационализм, предполагающий агрессивную защиту китайских компаний от зарубежных конкурентов и поглощений, а также обеспечивается распределение международных рынков между китайскими компаниями таким образом, чтобы они не конкурировали между собой. Приоритетные направления развития ИИ-систем: наилучшее социальное устройство государства, общественные и судебные услуги, медицинское обслуживание, общественная безопасность, военное дело.

В Пекине завершает работу сессия Всекитайского собрания народных представителей, утвердившая обновленный состав руководства страны. Первый в истории председатель КНР, переизбранный на третий пятилетний срок, глава государства Си Цзиньпин будет работать с новой командой. Премьером Госсовета КНР вместо ушедшего Ли Кэцяна стал Ли Цян. Новые лица пришли на посты вице-премьеров и главы Минобороны. Таким образом, Китай представил модернизированную версию единоличной власти, в которой «кормчим XXI века» в условиях противостояния с США стал окруженный своими выдвиженцами Си Цзиньпин.

Стартовавшая 5 марта в Пекине 1-я сессия Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) 14-го созыва после недельного марафона подошла к финишу. Главное и вполне предсказуемое событие произошло на сессии ВСНП еще в пятницу, когда 2952 делегата в едином порыве переизбрали действующего главу государства Си Цзиньпина на должность председателя КНР на третий пятилетний срок. Си Цзиньпин был также переизбран председателем Центрального военного совета КНР. Таким образом, он стал первым в истории КНР лидером, избранным на третий срок.

Между тем накануне своего закрытия, которое пройдет в понедельник, сессия ВСНП утвердила новый состав правительства страны. Новым премьером Госсовета КНР, вторым лицом в иерархии китайской власти, вместо ушедшего Ли Кэцяна, который возглавлял правительство два пятилетних срока, стал бывший секретарь парткома Шанхая 63-летний Ли Цян, возглавлявший парторганизацию деловой столицы КНР последние пять лет.

Его ускоренное восхождение к вершине власти началось в октябре прошлого года на ХХ съезде Компартии Китая. Именно тогда Ли Цян, пользующийся особым доверием председателя КНР Си Цзиньпина и обладающий немалым опытом управления экономикой и развития новейших технологий, был избран в состав Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, после чего о нем заговорили как о будущем вероятном преемнике Ли Кэцяна. Кандидатуру Ли Цяна на пост главы правительства на сессии ВСНП выдвинул в субботу сам Си Цзиньпин.

О задачах своего правительства новый премьер Госсовета КНР объявит на пресс-конференции в понедельник, после закрытия сессии ВСНП. Главными задачами нового правительства КНР называют поддержание социальной стабильности, повышение уровня благосостояния и восстановление темпов экономического роста после пандемии, несмотря на все более сложную внешнюю конъюнктуру, вызванную нарастающим противостоянием с США.

Помимо нового премьера в состав правительства вошли четыре новых вице-премьера. Заместителями главы Госсовета КНР стали Дин Сюэсян, Хэ Лифэн, Чжан Гоцин и Лю Гочжун.

Первого заместителя премьера Госсовета КНР Дин Сюэсяна называют доверенным лицом председателя КНР Си Цзиньпина. Он начинал свою карьеру в Шанхае, где в 2007 году на него и обратил внимание нынешний лидер страны, возглавлявший в то время в течение нескольких месяцев Шанхайский горком. В 2013 году, когда Си Цзиньпин впервые был избран председателем КНР, Дин Сюэсян переехал в Пекин и занял должность заместителя начальника секретариата ЦК КПК. Кроме того, он бессменно выполнял функции главы администрации Си Цзиньпина в течение почти десяти лет. На XX съезде КПК он был избран в Постоянный комитет Политбюро.

Весьма символично, что за время своей карьеры Дин Сюэсян провел с действующим председателем КНР намного больше времени, чем любое другое лицо из его окружения, не только работая с Си Цзиньпином в Пекине, но и сопровождая его в поездках по стране и во время зарубежных визитов.

Особая миссия в кабинете премьера Госсовета Ли Цяна также будет возложена на вице-премьера Хэ Лифэна, который будет отвечать за устойчивость финансовой системы и вместе с премьером решать непростую задачу обеспечения роста ВВП на фоне замедления темпов глобальной экономики. Хэ Лифэну также предстоит контролировать экономические риски, в частности на рынке недвижимости, и развивать торгово-экономические связи Китая, в том числе в рамках инициативы «Один пояс — один путь».

Как и Ли Цян и Дин Сюэсян, Хэ Лифэн входит в круг ближайшего окружения Си Цзиньпина, с которым он познакомился еще на заре своей карьеры госслужащего, в далеком 1985 году, во время работы заместителем главы финансового управления города Сямэня. На XX съезде КПК Хэ Лифэн, как и будущий премьер Ли Цян, был введен в состав Политбюро ЦК КПК.

Кроме того, он регулярно участвовал в официальных встречах Си Цзиньпина с зарубежными лидерами. Так, Хэ Лифэн сопровождал главу КНР в его первом после пандемии зарубежном турне по Центральной Азии в сентябре прошлого года, а также на ноябрьском саммите G20 на Бали, где Си Цзиньпин провел встречу с президентом США Джо Байденом, и в поездке Си Цзиньпина в Саудовскую Аравию в декабре прошлого года.

Руководство КНР объявило цели по росту ВВП

Еще двумя «шанхайцами» в обновленных высших эшелонах власти стали бывший первый вице-премьер Госсовета Хань Чжэн, который был назначен заместителем председателя КНР, и новый председатель Верховной народной прокуратуры КНР Ин Юн. Уроженец Шанхая Хань Чжэн, который начинал свою карьеру простым администратором склада, в 2003 году был назначен на пост мэра города, став самым молодым градоначальником мегаполиса за последние полвека. Как ожидается, на посту заместителя председателя КНР Хань Чжэн будет заниматься внешнеполитическими вопросами, учитывая опыт, полученный им на посту первого вице-премьера Госсовета КНР, когда он курировал проект «Один пояс — один путь» и политику Пекина в отношении двух специальных административных районов КНР — Гонконга и Макао.

Что касается нового председателя Верховной народной прокуратуры КНР Ин Юна, утвержденного в этой должности на сессии ВСНП в субботу, то он также имеет опыт работы мэром деловой столицы Китая. Кроме того, Ин Юн ранее также занимал должность заместителя главы Шанхайского горкома КПК.

Обращает на себя внимание и произошедшая перестановка в руководстве китайского военного ведомства. Новым министром обороны КНР стал потомственный военный 65-летний генерал Ли Шанфу.

В 2016–2017 годах Ли Шанфу занимал должность заместителя командующего Силами стратегического обеспечения Народно-освободительной армии Китая, а в 2017–2022 годах возглавлял департамент подготовки войск и снабжения Центрального военного совета Китая. В 2018 году Минфин США ввел санкции против генерала Ли Шанфу и возглавляемого им департамента из-за военного сотрудничества с Россией. Как сообщили в Минфине США, санкции были введены из-за сделок по покупке Пекином российских самолетов и систем С-400.

Пекин наращивает темпы экономического роста и военные мускулы

«За минувшее десятилетие в Китае произошла значительная консолидация власти в руках Си Цзиньпина, главенство Компартии над государством и обществом также стало более очевидным. Вместе с тем вернуть Китай во времена Мао Цзэдуна невозможно уже потому, что китайское общество остается многоукладным и разнообразным, что служит разительным контрастом со временами коммун. Власти продолжают поддерживать частный бизнес, о котором в Китае в 1960–1970-х годах и подумать было невозможно»,— прокомментировал происходящие в Китае перемены “Ъ” замдиректора ИМЭМО РАН Александр Ломанов.

По мнению эксперта, предстоящее десятилетие будет для Китая очень трудным, учитывая, что старая модель экономического развития уже исчерпана, дешевой рабочей силы и дармовых ресурсов больше нет, а внешняя среда — отношения с США и их союзниками — становится все более токсичной.

«В этой ситуации прежняя конструкция власти с ее борьбой группировок, которая со стороны выглядела как коллективное руководство, потеряла свою актуальность, не позволяя принимать быстрые решения, оперативно реагируя на угрозы и вызовы. В то же время нынешняя модель правления Си Цзиньпина нацелена на обеспечение стабильности в условиях внутренних и внешних трудностей. Любые надежды на либерализацию этой модели появятся лишь тогда, когда у Китая будет уверенность в том, что тяжелый этап остался позади»,— резюмирует Александр Ломанов.

Произошедшая утечка секретных китайских правительственных документов раскрыла информацию о руководстве по работе в «лагерях массовых перевоспитании» в Синьцзяне, а также разоблачила механизм воистину оруэлловской системы массовой слежки в регионе и работы по «предотвращению преступлении».

Скачать на китайском | Скачать на английском.

«Китайские телеграммы» (китайские документы) полученные Международным консорциумом журналистов, включают в себя секретный список предписании, лично утвержденных главным начальником службы безопасности региона, который фактически служит руководством для работы в лагерях, где в настоящее время содержатся сотни тысяч мусульман уйгуров и других национальных меньшинств.

Утечка включает ранее неизвестные общественности интеллектуальные брифинги, которые по словам правительства, показывают, как китайская полиция руководствуется огромной системой сбора и анализа данных, используя искусственный интеллект для отбора целых категорий жителей Синьцзяна для содержания под стражей.

Руководство, называемое «телеграммой», инструктирует персонал лагеря по таким вопросам, как предотвращение побегов, сохранность тайны существования лагерей, методы принудительной идеологической обработки, как контролировать вспышки заболеваний и когда разрешать задержанным видеть родственников, в том числе как использовать туалет. Документ, датированный 2017 годом, раскрывает систему «очков» для заключенных, благодаря которой идёт распределение наказаний и вознаграждений.

В руководстве указывается минимальная продолжительность содержания под стражей: один год, хотя, согласно сообщениям бывших заключенных, некоторые из них освобождаются раньше.

Секретные брифинги разведки раскрывают масштабы и амбиции правительственной полицейской платформы, основанной на искусственном интеллекте, которая предназначена для прогнозирования преступлений на основе компьютерных результатов. Эксперты говорят, что платформа, которая используется как в полицейской, так и в военной сфере, демонстрирует мощь технологий, помогающих стимулировать нарушения прав человека в промышленных масштабах.

«Китайские телеграммы» показывают, как система способна накопить огромное количество личных данных через скрытую слежку, распознавание лиц через камеры и других средств для выявления кандидатов для ареста, маркировок для расследования в отношении сотни тысяч только на основе использования некоторых популярных приложений для мобильных телефонов. 

В документах подробно изложены четкие указания арестовывать уйгуров с иностранным гражданством и выслеживать уйгуров Синьцзяна живущих за границей, некоторые из которых были депортированы в Китай авторитарными правительствами. Среди тех, кто вовлечен в участие в глобальной кампании: посольства и консульства Китая.

Новое понимание огромных лагерей интернированных.

«Китайские телеграммы» знаменуют собой значительный прогресс в мировом познании о крупнейшем массовом интернировании этнического и религиозного меньшинства со времен Второй мировой войны. 

За последние два года в отчетах, основанных на основе отзывов бывших заключенных, других неофициальных источниках и спутниковых снимках, описывалась система правительственных лагерей в Синьцзяне, достаточно большая, чтобы вместить миллион и больше человек. Они также наметили основные направления масштабной программы сбора данных, наблюдения и полицейской деятельности по всему региону. Недавняя статья в «Нью-Йорк Таймс» пролила свет на историческую подготовку к лагерям.

«Китайские телеграммы» представляют собой первую утечку секретного правительственного документа Китая, раскрывающего внутреннюю работу лагерей, тяжесть условий заключенных за высокими заборами и бесчеловечные инструкции, регулирующие повседневную жизнь заключенных. Эти брифинги являются первой утечкой секретных правительственных документов о мерах массового наблюдения и прогнозирования.

«Это действительно показывает, что с самого начала у китайского правительства был план, как обезопасить центры профессионального обучения, как запереть «учеников» в их общежитиях, как держать их там как минимум один год», — сказал Адриан Зенз, старший научный сотрудник, исследующий Китай в «Мемориальном фонде жертв коммунизма» в Вашингтоне, округ Колумбия, который изучил документы. «Очень важно то, что эти документы датированы 2017-ым годом, потому что именно тогда началась вся кампания по перевоспитанию».

Отвечая на вопросы о лагерях и программе наблюдения со стороны медиа-партнера «ICIJ» «Guardian», китайское правительство назвало просочившиеся документы «чистой выдумкой и фейковыми новостями». В своём заявлении опубликованном в выходные, пресс-служба посольства Великобритании отметила: «Во-первых, в Синьцзяне нет так называемых «лагерей перевоспитания». Центры профессионального образования и обучения были созданы для предотвращения терроризма».

«Синьцзян — это красивый, мирный и процветающий регион в Китае. Три года назад это было не так», — говорится в заявлении. «Эта провинция стала полем войны в период с 1990 по 2016 годы. В Синьцзяне произошли тысячи террористических актов и тысячи невинных людей были убиты. Таким образом, среди народа Синьцзяна существует огромный шум по поводу того, что правительство приняло решительные меры для решения этой проблемы. С тех пор, как были приняты этим меры — за последние три года не было ни одного террористического акта. Синьцзян снова превращается в процветающий, красивый и мирный регион. Профилактические меры не имеют ничего общего с искоренением религиозных групп. Свобода вероисповедания полностью соблюдается в Синьцзяне».

В заявлении также говорится: «Во-вторых, слушатели проходят различные курсы в центрах профессионального образования и обучения. Их личная свобода полностью гарантирована».

В продолжении заявления: «Mандарин (основной диалект китайского языка) широко используется в Китае и поэтому преподается в качестве одного из курсов в центрах. Обучающиеся изучают профессиональные навыки и юридические знания, чтобы они могли заниматься своей профессии. Это основная цель центров. Обучающиеся могут регулярно уходить домой и просить отпуск, чтобы заботиться о своих детях. Если пара находится на обучении, то об их несовершеннолетних детях заботятся их родственники и местное правительство помогает заботиться о них. Эти меры привели к успеху: Синьцзян стал намного безопаснее. В прошлом году количество туристов увеличилось на 40%, а местный ВВП увеличился более чем на 6%».

Наконец, в заявлении говорится: «В-третьих, нет никаких таких документов или приказов для так называемых «лагерей для задержанных». Он добавляет:«В Китае есть много авторитетных документов, которые китайские и зарубежные СМИ могут взять для понимания ситуации в центрах профессионального образования и обучения. Например, информационное бюро Государственного совета опубликовало семь соответствующих официальных документов».

Документы «китайских телеграмм» были проверены лингвистами и экспертами, в том числе Джеймсом Малвеноном, директором по разведки в «SOS International LLC», подрядчике по разведке и информационным технологиям для нескольких правительственных учреждений США. Малвенон, эксперт по аутентификации секретных правительственных документов Китая, назвал документы на китайском языке «очень аутентичными», добавив, что «они на 100% соответствуют всем шаблонам секретных документов, которые я когда-либо видел».

Более 75 журналистов из «ICIJ» и 17 организаций-партнеров в 14 странах объединились, чтобы рассказать о документах и ​​их значении.

Утечка документов включает в себя:

— Руководство по эксплуатации или так называемая «телеграмма», девять страниц на китайском языке от ноября 2017 года, которые содержат более двух десятков подробных руководств по управлению лагерями, которые были созданы в первые месяцы работы.

— Четыре более коротких брифинга на китайском языке, известные как «бюллетени», в которых содержатся рекомендации по ежедневному использованию «Интегрированной платформы совместных операций», программы массового наблюдения и прогностической полиции, которая анализирует данные из Синьцзяна и была раскрыта миру правозащитниками «Human Rights Watch» в прошлом году.

Оба эти документа помечены как «секретные», то есть в они находятся в середине трехуровневого рейтинга секретности Китая. Руководство было одобрено Чжу Хайлунь, тогдашним заместителем секретаря Коммунистической партии Синьцзяна и высокопоставленным должностным лицом в регионе. Бюллетени были розданы полиции и местным партийным чиновникам, отвечающим за безопасность во всем регионе. Чжу не ответил на вопросы, присланные ему через контакты международной прессы в Китае. Попытки отправить копию ему по факсу в Синьцзян не увенчались успехом.

— Документ о вынесении приговора на уйгурском языке из регионального уголовного суда в котором подробно описываются обвинения в отношении уйгурского мужчины, заключенного в тюрьму за разжигание «этнической ненависти» и «радикальные мысли». В обвинениях содержатся такие, казалось бы, безобидные действия, как предостережение коллег по работе не использовать ненормативную лексику или смотреть порнографию. Документ не классифицирован, но в политической системе с небольшой прозрачностью документы суда в Синьцзяне редко находятся посторонними.

Уйгуры под прицелом.

Уйгуры, являющиеся преимущественно мусульманской общиной, которая говорит на своем родном языке тюркского происхождения, проживают в засушливом центрально-азиатском регионе, ныне известном как Синьцзян. Они живут там более тысячи лет, приняв ислам после контакта с мусульманскими торговцами. 

Уйгуры долгое время сталкивались с экономической маргинализацией и политической дискриминацией в роли этнического меньшинства. В настоящее время на их долю приходится почти 11 миллионов человек в стране, где почти 92% населения из 1,4 миллиарда Китая имеют этническое происхождение «ханьцев» (китайцев). 

Большинство китайских уйгуров живут в Синьцзяне, регионе в основном гор и пустынь на крайнем северо-западе страны. Номинально автономная область, в которой также проживают казахи, таджики, мусульмане хуэй и большое население хань, находится под официальным контролем Китая с 18-го века.

В последние годы президент Китая Си Цзиньпин активизировал общенациональную кампанию по продвижению соответствия доктрине коммунистической партии и культурным нормам ханьцев. Уйгуры с их отличительной религиозной и этнической самобытностью все чаще оказываются под прицелом.

Напряженность между уйгурами с одной стороны и правительством состоящим из ханьцев Китая с другой — обострялась. В 2009 году уйгуры устроили беспорядки в столице Синьцзяна городе Урумчи в результате чего погибло около 200 человек, большинство из которых были китайцами-ханьцами. 

Начиная с 2013 года уйгуры совершили серию нападений на мирных жителей в нескольких китайских городах, убив десятки людей. Уйгурская исламистская группировка взяла на себя ответственность как минимум за одно из нападений. 

Также появились сообщения о присоединении десятков уйгуров за границей к Исламскому государству. Пекин ответил растущей жестокостью. Обвиняя уйгуров в сепаратизме и исламском экстремизме, он налагал все более жесткие ограничения на религиозную практику в регионе, запрещал бороды, многие формы мусульманской молитвы и некоторые формы религиозной одежды, в том числе бурки и вуали.

К 2017 году, пытаясь сократить проявления культурного, политического и религиозного разнообразия, Си приказал провести в Синьцзяне тихую кампанию массовых задержаний и насильственной ассимиляции. По словам свидетелей и новостных сообщений, большое количество людей в регионе стало исчезать, а слухи о скрытных лагерях перевоспитания под стражей стали распространяться. Как сообщалось позже, в некоторых деревнях на юге Синьцзяна полиции было приказано охватить почти 40% взрослого населения.

«В то время это был террор в отношении людей», — сказала Турсунай Зиавдун, 40-летняя уйгурка из Казахстана, которая провела 11 месяцев в лагере в Синьцзяне. «Когда мы увидели друг друга, то люди были в ужасе. Единственное, о чем мы говорили тогда: «Ах, ты все еще здесь!». Во всех семьях был кто-то арестован, некоторые целыми семьями.

«В феврале 2018 года они арестовали моего старшего брата. Десять дней спустя мой младший брат», — сказала она в интервью информационному партнеру «ICIJ» «Le Monde» в ноябре. «Я думала, скоро будет моя очередь». 10 марта 2018 года ее отправили в лагерь.

Китайское правительство старалось держать лагеря в секрете. Но начиная с конца 2017 года журналисты, ученые и другие исследователи — используя спутниковые снимки, документы о государственных закупках и свидетельства очевидцев, обнаружили ряд мест содержания под стражей в окружении заборов и сторожевых башен по всему региону, а также контуры новой, вызывающей тревогу системы массового наблюдения.

В октябре 2018 года, после того, как спутниковые снимки и свидетельства очевидцев сделали предположения бесспорными, губернатор Синьцзяна — Шохрат Закир признал существование системы, которую он назвал «учреждениями профессионального образования». Он сказал, что их целью была де-радикализация подозреваемых в террористических или экстремистских наклонностях.

В официальном документе, опубликованном в августе, правительство провозгласило «центры профессионального обучения» ошеломительным успехом, утверждая, что отсутствие терактов в Синьцзяне в последние три года было результатом этой политики.

«Китайские телеграммы» резко противоречат официальной характеристике китайского правительства в лагерях как о благотворительной социальной программе, которая предусматривают только «профессиональное обучение на дому» и осуществление «бесплатного питания». В документах указывается, что аресты должны проводиться практически при любых обстоятельствах, если только возникнут подозрения, а главной целью кампании является всеобщая идеологическая обработка.

Генеральный план с двойным смыслом.

Длинная «телеграмма» с надписью Чжу сверху и надписью «ji mi», что по-китайски означает «секретно», представляет собой генеральный план по осуществлению массового интернирования, включающий более двух десятков пронумерованных руководств. Под названием «заключения о работе по дальнейшему укреплению и стандартизации центров образования, а также обучения профессиональным навыкам» было издано «Комиссией по политическим и правовым вопросам» Синьцзянского автономного района, Коммунистической партией, отвечающей за меры безопасности в Синьцзяне.

Этот стиль сочетает в себе стандартную китайскую бюрократию с оруэлловским двойным языком, мягко предписывая как безопасно сопровождать людей при перерывах в туалет и при каких условиях разрешаются встречи с близкими, в то же время называя заключенных «студентами» и перечисляя требования к «выпускнику».

В руководстве подчеркивается, что персонал должен «предотвращать побег». Он обязывает использовать посты охраны, патрулирование, видеонаблюдение, сигнализацию и другие меры безопасности, типичные для тюрем. Двери общежития должны быть заперты для «строгого управления и контроля действий учащихся, чтобы избежать побегов во время занятий, периодов приема пищи, перерывов в туалете, времени купания, лечения, семейных посещений и т.д.», — говорится в руководстве.

«Студентам» разрешается покидать лагеря только по причинам «болезни и других особых обстоятельств», говорится в нем, а персонал лагеря обязан «сопровождать, контролировать и следить за ними», находясь вдали.

В меморандуме также содержится положение, которое, по мнению некоторых бывших заключенных, не всегда соблюдается, что заключенные должны оставаться в лагерях не менее года.

Пособие раскрывает систему контроля поведения в лагерях, основанную на баллах. Пункты сведены в таблицу путем оценки «идеологической трансформации, учебы и подготовки заключенных и соблюдения дисциплины», говорится в руководстве. Система наказания и вознаграждения помогает, среди прочего, определять, разрешено ли заключенным общаться с семьей и когда их отпускают.

В руководстве также описана трехуровневая система, которая классифицирует заключенных по степени необходимой безопасности: «очень строгий», «строгий» или «общий контроль».

В руководстве содержатся основные положения, касающиеся здоровья и физического благополучия заключенных, включая четкие требования, согласно которым должностные лица лагеря «никогда не допускают ненормальных смертей». В нем требуется, чтобы персонал поддерживал гигиенические условия, предотвращал вспышки заболеваний и обеспечивал, чтобы лагерные сооружения могли противостоять пожару и землетрясения. «В учебных центрах, где проживает более тысячи человек, говорится в руководстве, необходимо разместить специальный персонал для проведения испытаний на безопасность пищевых продуктов, санитарии и профилактики эпидемий».

Пособие инструктирует персонал «обеспечить, чтобы студенты разговаривали по телефону со своими родственниками, по крайней мере, один раз в неделю. Встречались с помощью видео, по крайней мере, один раз в месяц, чтобы их семья чувствовала себя комфортно и студенты чувствовали себя в безопасности».

Свидетельства бывших заключенных показывают, что это правило широко игнорировалось. В феврале прошлого года уйгуры за пределами Китая и их сторонники начали кампанию в твиттере, в которой они просили правительство Китая предоставить информацию о пропавших членах семьи.

И, несмотря на инструкции руководства по обеспечению здоровья и безопасности, по свидетельствам очевидцев, в лагерях погибло неизвестное число заключенных из-за плохих условий жизни и отсутствия медицинской помощи. Михригуль Турсун, уйгурка из Синьцзяна, в настоящее время проживающая в Соединенных Штатах, рассказала комиссии США на слушаниях в ноябре 2018 года, что, находясь в заключении, она увидела, как девять женщин умерли при таких обстоятельствах.

Многочисленные бывшие заключенные сообщали о том, что подвергались или были свидетелями пыток и других злоупотреблений, включая пытки водой, избиения и изнасилования.

«Некоторые заключенные были повешены к стене и избиты электрическими дубинками», — заявил в октябре израильскому издательству «Haaretz» Сайрагул Саутбай, бывший заключенный, получивший убежище в Швеции. «Были заключенные, которых заставляли сидеть на гвоздях. Я видел, как люди возвращались из этой комнаты в крови. Некоторые вернулись без ногтей».

«Телеграмма» также включает в себя странный раздел о «манере воспитания», в котором указывается, что персонал лагеря должен давать указания в таких областях, как «этикет», «послушание», «дружеское поведение» и «регулярная смена одежды», среди прочего. Даррен Байлер, преподаватель антропологии в Университете Вашингтона и авторитетный специалист по уйгурской культуре, сказал, что стремление научить нормальных взрослых купаться и заводить друзей связано с распространенным среди китайцев ханьцев убеждением в том, что уйгуры «осталые».

«Это похоже на беседу о диком «человеке» или нецивилизованном «человеке», которого вы должны научить быть цивилизованным», — сказал Байлер. «Но это было проведено в эксплуатацию в Синьцзяне».

Прогресс от лагеря к заводу.

Власти Китая отстаивают так называемую политику «снижения уровня бедности» в Синьцзяне. Новые профессиональные навыки, заявляют китайские власти, позволят уйгурам заниматься трудоустройством за пределами полей и ферм, таким образом, повысить свой уровень жизни.

Но исследователи и журналисты раскрыли обширную систему принудительного труда по всему региону, сосредоточенную на производстве текстиля и других потребительских товаров.

В руководстве упоминаются дополнительные возможности для бывших заключенных лагеря, которые, как представляется, подтверждают эти сообщения. «Все ученики, прошедшие начальное обучение, будут отправлены в класс повышения квалификации для интенсивного обучения навыкам на срок от 3 до 6 месяцев», — говорится в руководстве. «Все префектуры должны создать специальные места и специальные помещения, чтобы создать условия для интенсивной подготовки обучаемых».

В руководстве, называемом «служба занятости», должностным лицам лагерей предписывается проводить политику под названием «одна группа выпускается — одна группа находит работу» — предлагая, чтобы те, кто завершил профессиональное обучение, были помещены на рабочее место.

Наконец, руководство поручает местным полицейским участкам и судебным органам предоставлять «последующую помощь и образование» бывшим заключенным после их трудоустройства и дает указание, что после освобождения «студенты не должны покидать прямой видимости в течение одного года».

Директивы подтверждают сообщения о том, что задержанные отправляются из лагерей на места работы под постоянным контролем полиции.

«Население этнических меньшинств перемещается в закрытую, контролируемую и контролируемую государством среду обучения и работы, которая способствует постоянной идеологической обработке», — написал Зенц в отчете за июль 2019 года.

Задержание по алгоритму.

Более короткие «бюллетени», тем временем, раскрываю пугающую информацию о «Интегрированной платформе совместных операций» (IJOP), которая собирает огромные объемы личной информации о гражданах из целого ряда источников, а затем использует искусственный интеллект для составления длинных списков так называемых «подозрительных лиц» на основании этих данных.

Согласно «Human Rights Watch», нью-йоркской правозащитной группе, источники включают бесчисленные контрольно-пропускные пункты Синьцзяна, камеры с функцией распознавания лиц, шпионское ПО, которое полиция требует, чтобы некоторые уйгуры установили в свои телефоны, «снифферы Wi-Fi», которые собирают идентифицирующую информацию о смартфонах и компьютерах, в том числе пакеты передачи данных. «Human Rights Watch» отмечает, что полиция и другие органы власти используют мобильное приложение для проверки данных и связи с «IJOP» в режиме реального времени.

«Китайцы построили новую модель полицейской работы, в которой они смогут благодаря сбору крупномасштабных данных, основанных на искусственном интеллекте и машинном обучении, заранее прогнозировать, где могут произойти возможные инциденты, а также выявить возможные группы населения, которые склонны участвовать в антигосударственных и антирежимных действиях », — сказал Мульвенон, эксперт по документам «SOS International» и директор по разведке. «И затем они преследуют людей, используя эти данные».

Мулвенон сказал, что «IJOP» это больше, чем платформа «предотвращения преступления», а платформа «машинного обучения, искусственного интеллекта, управления и контроля», которая заменяет человеческое суждение на искусственный разум. Он назвал его «кибернетическим мозгом», который занимает центральное место в самых передовых стратегиях полиции и армии Китая.

Такая система «инфантилизирует» тех, кому поручено ее внедрение, сказал Мульвенон, создав условия для политики, которая может выйти из-под контроля с катастрофическими результатами.

Программа собирает и интерпретирует данные без учета конфиденциальности и отмечает обычных людей для расследования на основании, казалось бы, безобидных критериев, таких как ежедневные молитвы, поездки за границу или частое использование задних дверей их дома.

Возможно, даже более значимыми, чем фактические собранные данные, являются острые психологические последствия жизни в такой системе. С батареями камер распознавания лиц на углах улиц, бесконечными контрольно-пропускными пунктами и сетями информаторов, «IJOP» создает ощущение всезнающего, вездесущего сознания, которое может вглядываться в самые интимные аспекты повседневной жизни. Поскольку соседи исчезают, основываясь на действиях неизвестных алгоритмов, Синьцзян живет в состоянии постоянного террора.

Кажущаяся случайность расследований, вызванных «IJOP» это не ошибка, а особенность, говорит Саманта Хоффман, аналитик из Австралийского института стратегической политики, чьи исследования направлены на использование Китаем сбора данных для социального контроля.

«Так работает государственный террор», — сказала Хоффман. «Часть страха, который это внушает, заключается в том, что ты не знаешь, когда ты в безопасности».

Четыре бюллетеня «китайских телеграмм», полученные «ICIJ», в общей сложности 11 страниц, посвящены деталям реализации «IJOP», обсуждают проблемы и предлагают возможные решения. Датированные июнем 2017 года, они озаглавлены «Ежедневный бюллетень первой необходимости», «Комплексная платформа совместных операций» и включают выпуски № 2, 9, 14 и 20.

Например, в «Бюллетене № 14» содержится инструкция о том, как проводить массовые расследования и задержания после того, как «IJOP» подготовила длинный список подозреваемых. Он отмечает, что за семидневный период в июне 2017 года сотрудники службы безопасности задержали 15 683 жителя Синьцзяна, помеченных «IJOP» и поместили их в лагеря для интернированных (в дополнение к 706 официально арестованным).

Далее в бюллетене отмечается, что на этой неделе «IJOP» фактически выдал 24 412 имен «подозрительных лиц» и обсуждаются причины расхождений: некоторые из них не могут быть обнаружены, другие умерли, но их идентификационные карты использовались третьими лицами и тому подобное. В бюллетене отмечается, что с некоторыми студентами и государственными чиновниками «трудно справиться».

В прошлом году «Human Rights Watch» получила копию мобильного приложения «IJOP» и перепроектировала ее, чтобы узнать, как она используется полицией и какие данные она собирает. Группа обнаружила, что приложение предлагает сотрудникам полиции вводить подробную информацию обо всех, кого они допрашивают: рост, группа крови, номерной знак, уровень образования, профессия, недавние поездки, показания бытовых электрических счетчиков и многое другое. Затем «IJOP» использует пока неизвестный алгоритм для создания списков людей, которых считаются подозрительными.

Майя Ван, старший исследователь «Human Rights Watch» по Китаю, сказала, что цель «IJOP» выходит далеко за рамки выявления кандидатов для задержания. Его целью является проверка всего населения на предмет поведения и убеждений, к которым правительство относится с подозрением, включая признаки сильной привязанности к мусульманской вере или уйгурской идентичности. «Это механизм проверки данных с возможностью повсюду наблюдать за людьми», — сказала Ван.

«Dragnet» (полицейский контроль) распространяется за границу.

В течение двух лет новостные организации предоставляли все более тревожные сообщения о попытках Китая прекратить поездки уйгуров за рубеж и преследовании уйгуров за границей. В ноябре 2016 года информационные организации сообщили, что чиновники конфисковывают паспорта жителей Синьцзяна. 

В июле 2017 года по просьбе Китая Египет депортировал не менее 12 уйгурских студентов, обучающихся в Университете «Аль-Азхар» (известном институте религиоведения) и задержал еще десятки. В начале 2018 года уйгуры, проживающие за границей, сообщили, что службы безопасности в Синьцзяне систематически собирают подробную личную информацию о них от родственников, которые все еще живут там.

«Бюллетень № 2» показывает, что такие действия были частью широкой политической инициативы. Бюллетень на две с половиной страницы от 16 июня 2017 года посвящен иностранному гражданству и уйгурам, которые провели время за границей. Он классифицирует китайских уйгуров, живущих за границей, по их родным регионам в Синьцзяне и поручает чиновникам собирать личную информацию о них. 

Цель этих усилий, говорится в бюллетене, состоит в том, чтобы выявить «тех, кто все еще находится за пределами страны, для которых нельзя исключать проявления терроризма». В нем говорится, что таких людей «следует направить на концентрированное образование и профессиональную подготовку» сразу после их возвращения в Китай.

В бюллетене содержится указание должностным лицам организовать депортацию любого лица, которое отказалось или «отменило» китайское гражданство. «Для тех, кто еще не отменил свое гражданство и для которых нельзя исключать возможность подозрения в терроризме, они должны сначала быть подвергнуты усиленному обучению и изучены», — добавляет бюллетень.

«Бюллетень № 20» дает указание местным сотрудникам безопасности проверять всех пользователей мобильного приложения «Zapya» в Синьцзяне (почти 2 миллиона человек) на предмет их связи с Исламским государством и другими террористическими организациями.

В «Китайских телеграммах» угроза «терроризма» и «экстремизма» упоминается в качестве основания для задержания, но нигде в просочившихся документах не определено «терроризм» или «экстремизм». В новостях сообщалось, что иногда задержания были направлены против интеллектуалов, уйгуров имеющих связи за границей и открыто религиозных. Тем не менее, многие другие за пределами этих категорий также были подчищены. Эксперты говорят, что кампания направлена ​​не только на конкретное поведение, но и на целую этническую, а также религиозную группу.

Зловеще, «Бюллетень № 2» указывает на роль посольств и консульств Китая в сборе информации для «IJOP», которая затем используется для получения имен для расследования и задержания. В нем приводится список, составленный «IJOP» из 4 341 человека, который, как выяснилось, подал заявление на получение визы и других документов в консульствах Китая или подал заявку на «замену идентификации в наших китайских посольствах или консульствах за рубежом». В бюллетене содержатся инструкции для тех людей, которые должны быть изучены и арестованы «в момент пересечения границы» обратно в Китай.

Новостные организации уже сообщали, что среди заключенных лагеря было несколько иностранных граждан. Теперь «Бюллетень № 2» показывает, что их присутствие в лагерях было не случайным, а явной политической целью.

В «бюллетене № 2» упоминается сгенерированный «IJOP» список из 1535 человек из Синьцзяна, «которые получили иностранное гражданство, а также подали документы на китайские визы». «IJOP» предоставил замечательный уровень детализации. Он определил, что 75 были в Китае и разбил их по гражданству: «26 турок, 23 австралийца, 3 американца, 5 шведов, 2 из Новой Зеландии, 1 из Нидерландов, 3 из Узбекистана, 2 из Соединенное Королевство, 5 — канадцы, 3 — финны, 1 — французы и 1 — из Кыргызстана». В бюллетене содержалось указание должностным лицам найти и исследовать как можно больше из них, без явной обеспокоенности по поводу любых дипломатических последствий, которые могут возникнуть в результате задержания иностранных граждан во внесудебных лагерях для интернированных.

«Радикальные мысли»: молиться и быть против порнографии.

Финальный документ не засекреченный, но редко встречающийся за пределами китайских правительственных кругов взят из судебного дела 2018 года в Народной прокуратуре округа Какилик в южном Синьцзяне. На уйгурском языке подробно описываются обвинения против уйгурского мужчины, задержанного в августе 2017 года и официально арестованного в следующем месяце по обвинению в «разжигании радикальных идей». Через восемь месяцев ему было предъявлено дополнительное обвинение в «разжигании межнациональной розни и этнической розни» или дискриминации.

Это дело дает представление о том, как судебная система Китая криминализировала обычные выражения исламской веры.

Среди актов, которые считаются незаконными были действия мужчины по убеждению коллег, чтобы те избегали порнографии, молились и перестали общаться с теми, кто не молится, в том числе с «ханьскими безбожниками» («кафир» это арабское слово, означающее неверующего в ислам). Свидетелями предполагаемых преступлений были коллеги с уйгурскими именами с которыми он разговаривал.

В судебном документе указывается, что адвокат обвиняемого просил суд о снисхождении, утверждая, что это было первое преступление человека, и что из-за его «низкого уровня юридической осведомленности и уровня образования он легко подвергался заблуждениям, потому и неосознанно совершал преступления».

Он был приговорен к 10 годам тюрьмы.

В Китае объявлен новый состав ЦК и политбюро компартии. Действующий лидер Си Цзиньпин ожидаемо сохранил пост генсека, но серьезно обновилась остальная партийная верхушка. Об омоложении ЦК и подробностях биографий самых важных функционеров, которым предстоит править КНР в ближайшие годы — в материале спецкора RTVI Андрея Федотова.

Хотя XX съезд КПК завершил свою работу 22 октября, главная интрига — кто войдет в состав высшего руководящего органа партии — всегда проясняется только на следующий день после съезда. Первое пленарное заседание Центрального комитета Компартии Китая 20-го созыва прошло 23 октября за закрытыми дверями. Только в 12.00 по пекинскому времени, с небольшой задержкой, миру были объявлены имена ключевых лидеров партии.

Как устроена высшая партийная иерархия КПК

На пленуме новоизбранные члены ЦК утверждают, кто войдет в Политбюро (партийный топ-25) и его Постоянный комитет. Политбюро — это орган, исполняющий обязанности ЦК в промежутки между пленумами. Учитывая, что пленумы ЦК проводятся семь раз в течение пяти лет, де-факто партией и страной управляет Политбюро. В нем в свою очередь выделяют Постоянный комитет — коллегиальный орган, руководящий деятельностью Политбюро, а значит и ЦК, и всей партией, а по сути — всей огромной страной.

Помимо этого на пленуме ЦК утверждает членов Центрального военного совета КПК (высший партийный орган по руководству Вооруженными силами КНР) и выбирает секретаря Центральной комиссии по проверке дисциплины (главный орган по борьбе за чистоту рядов и противодействию коррупции). Финал пленума — избрание нового генерального секретаря ЦК КПК.

Несмотря на формальные полномочия, принято считать, что члены ЦК скорее утверждают заранее подготовленный генсеком список, который проходит согласование с представителями предыдущих поколений руководителей КПК и членами Политбюро предыдущего созыва.

Переизбрание 69-летнего Си Цзиньпина стало ожидаемым, но коренным изменением в устройстве китайской власти. Впервые со времен Мао Цзэдуна генсек ЦК КПК утвержден в должности на третий срок. В марте 2023 года, вероятно последует и переизбрание Си Цзиньпина на главную государственную должность — председателя КНР.

Степень единоначалия в партии теперь напоминает период руководства Мао Цзэдуна. Пересмотрены прежние неформальные нормы возрастных ограничений.

Во всяком случае до XX съезда КПК в партии действовало важное полуформальное правило «七上八下» (цишан бася) , сформулированное, но не задокументированное еще в годы Дэн Сяопина. Правило означало рекомендации касательно предельного возраста партийных чиновников, когда они еще могут претендовать на новую должность. Так, если во время проведения съезда чиновнику только 67 лет, то он может рассчитывать на продолжение карьеры, а если 68 — уже нет.

Партийное правило в этот раз не сработало — партийные должности заняли 72-летний военный Чжан Юся (зампредседатель Центрального военного совета КПК) и 69-летний дипломат Ван И (глава МИД КНР, член ЦК 20-го созыва, возможно, новый руководитель органа при ЦК, курирующего внешнюю политику КНР — Комиссии ЦК по иностранным делам). За рамками правил оказался и сам 69-летний Си Цзиньпин.

Сломан и традиционный со времен Дэн Сяопина процесс передачи власти. После эпохи Мао был лишь один случай, когда генсек ЦК КПК пребывал в должности более десяти лет. Председатель КНР в 1993-2003 годах Цзян Цзэминь руководил партией с 1989 по 2002 год. Но это исключение было обусловлено бурными политическими событиями начала его правления — предыдущий генсек Чжао Цзыян выступил на стороне студентов, протестовавших на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года, и был отстранен от власти партийной элитой. Цзян Цзэминю тогда пришлось занять главный партийный пост не по итогам запланированного в 1992 году съезда, а «заранее» — на четвертом пленуме ЦК тогдашнего созыва.

Следующий генсек Ху Цзиньтао, ставший накануне героем главного скандала прошедшего съезда, строго следовал неформальным партийным установкам и руководил партией ровно 10 лет — с 2002 по 2012 год.

Кто вошел в новый состав Посткома Политборо

Если в переизбрании Си генсеком мало кто сомневался, то новый состав ПК Политбюро держался в строжайшем секрете. В зарубежных СМИ и российских телеграм-каналах гадали, кто может занять второе место в Компартии. Особо популярной была кандидатура председателя Посткома Народного политического консультативного совета Китая Ван Яна. Однако 22 октября он даже не был избран в качестве члена Центрального комитета очередного созыва.

23 октября к китайским и зарубежным журналистам наконец вышли семь человек в красных галстуках, которые теперь руководят Китаем: сам Си Цзиньпин, глава парткома Шанхая Ли Цян, секретарь Центральной комиссии ЦК по проверке дисциплины Чжао Лэцзи, руководитель секретариата ЦК Ван Хунин, глава парткома Пекина Цай Ци, глава Канцелярии ЦК Дин Сюэсян и глава парткома провинции Гуандун Ли Си. Си Цзиньпин был в третий раз избран генсеком ЦК Компартии и председателем Центрального военного совета КПК.

В марте 2023 года состоится сессия Всекитайского собрания народных представителей (китайский парламент). Согласно Конституции КНР, именно ВСНП в праве избирать Председателя КНР и утверждать кандидатов на ключевые государственные должности, хотя партийные должности уже были распределены на прошедшем пленуме.

В перечислении членов Посткома Политбюро крайне важен их порядок, так как зачастую он соответствует уровню государственной или партийной должности, которую может занять один из семи членов ПК Политбюро. Можно предположить следующие назначения в марте 2023 года:

• Си Цзиньпин останется председателем Китайской Народной Республики и председателем Центрального военного совета КНР;
• Ли Цян станет новым главой Госсовета КНР (иначе говоря, правительства);
• Чжао Лэцзи займет пост председателя Посткома Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП, аналог парламента);
• Ван Хунин станет председателем Посткома Народного политического консультативного совета Китая (НПКСКС — совещательный орган, в который входят как члены КПК, так и представители «малых демократических партий»);
• Цай Ци уже утвержден на пленуме в должности главы Секретариата ЦК;
• Дин Сюэсян станет первым вице-премьером Госсовета КНР;
• Ли Си — на пленуме назначен главой Центральной комиссии ЦК КПК по проверке дисциплины.

Оба Ли, Цай и Дин — четыре новичка, ранее не входившие в состав Посткома Политбюро. Они заменили четырех бывших членов ПК Политбюро, которые не вошли в ЦК по итогам XX съезда: 67-летнего главу китайского правительства Ли Кэцяна, 72-летнего председателя ПК ВСНП Ли Чжаньшу, 67-летнего председателя ПК НПКСК Ван Яна и 68-летнего первого вице-премьера Хань Чжэна. До сессии ВСНП в марте 2023 года они будут продолжать исполнять свои должностные обязанности.

Что известно о новом составе ПК Политбюро

Ли Цян — 63-летний глава парткома Шанхая, член Политбюро ЦК еще предыдущего 19-го созыва.

Этот человек, которого называют “тенью Си”, вступил в партию в 1986 году. Выходец из обычной семьи, получивший образование инженера в сфере сельского хозяйства. Ему крайне повезло в начале партийной карьеры — с 2002 по 2016 год он работал в прибрежной и экономически развитой провинции Чжэцзян. Другой выходец из этой провинции — нынешний генсек Си Цзиньпин. После службы в соседней Фуцзяни Си Цзиньпин был направлен в провинцию Чжэцзян. Здесь Си возглавлял партком провинции с 2002 по 2007 год, до перевода на должность секретаря парткома Шанхая.

В 2013 году Ли Цян стал губернатором провинции Чжэцзян. В те годы произошел случай, сильно повлиявший на карьеру Ли Цяна. Вместе с Си Цзиньпином он отправился в поездку по США и смог пролоббировать строительство первого завода Boeing в Китае именно в управляемой им провинции, что высоко оценило партийное руководство.

В 2016 году Ли Цяна перевели в провинцию Цзянсу к северу от Шанхая. Там он задержался недолго. После XIX съезда КПК в 2017 году Ли Цян вошел в состав Политбюро ЦК и был определен главой парткома Шанхая. В вину ему ставят жесткие противоковидные меры, применяемые шанхайским руководством весной 2022 года. Исследователи китайской элиты приписывают Ли Цяна к «новой чжэцзянской армии» — условной группе чиновников, успех которых зависел от Си Цзиньпина, под руководством которого «армейцы» продвигались в провинции Чжэцзян.

Чжао Лэцзи — бывший глава Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины (орган, отвечающий за борьбу с коррупцией и несоблюдением «партийного духа» в рядах КПК), член ПК Политбюро ЦК 19-го созыва.

В марте 2021 года стал зампредседателем новосозданной группы ЦК по документированию «великих достижений и исторического опыта вековых усилий КПК», возглавил которую Си Цзиньпин. Другим зампредседателем стал Ван Хунин. Согласно резолюции XX съезда по вопросу внесения правок в Устав Компартии, фиксирование исторического опыта в главном партийном документе — одна из задач правок.

Политическая карьера 65-летнего Чжао Лэцзи началась в многонациональной и малонаселенной провинции Цинхай в западной части Китая. Провинция одновременно граничит и с Тибетом на юге, и с Синьцзян-Уйгурским автономным районом на северо-западе. В 1995 году Чжао стал заместителем губернатора провинции, в 1999 году сменил своего руководителя. В 2003 году Чжао Лэцзи пошел на повышение, став секретарем парткома Цинхая (согласно китайской партийно-государственной иерархии, секретарь парткома провинции выше губернатора).

С 2007 по 2012 год поднимался по карьерной лестнице в провинции Шэньси со столицей в городе Сиань, известном раскопками терракотовой армии. В 2012 году с выбором Си Цзиньпина в качестве генсека ЦК Чжао Лэцзи вошел в состав Политбюро и возглавил Организационный отдел ЦК КПК — орган, отвечающий за кадровые вопросы во всей партии. В 2017 году вошел в состав Посткома Политбюро и сменил Ван Цишаня на посту главного борца с коррупцией Китая.

Ван Хунин — 67-летний бывший глава Секретариата ЦК Компартии Китая (орган, отвечающий за ежедневную работу Политбюро), председатель Центральной комиссии КПК по руководству деятельности в укреплении духовной культуры, член ПК Политбюро ЦК 19-го созыва.

Считается главным идеологом партии, напрямую служившим ее лидерам последние 24 года. Он был советником и Цзян Цзэминя, и Ху Цзиньтао, и Си Цзиньпина. Принимал участие в формулировании цзяновских «идей тройного представительства» и «концепции научного развития» Ху. Считается непосредственным автором таких концепций времен руководства Си Цзиньпина, как: «китайская мечта», инициатива «Пояса и Пути», «идеи Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой новой эпохи».

За опыт работы с тремя последними руководителями КНР российские и зарубежные наблюдатели наделили его различными прозвищами: «наставник трех императоров», «кардинал Ришелье Си Цзиньпина», «китайский Макиавелли» и «Чжугэ Лян новой эпохи» (Чжугэ Лян — ключевой персонаж китайского романа «Троецарствие», в котором описаны события одноименного периода китайской истории в III век н.э.).

Цай Ци — 66-летний глава парткома Пекина, член ЦК 19-го созыва.

Выпускник Фуцзяньского педагогического университета Цай Ци вступил в Компартию в 20 лет. С 1978 по 1983 год работал в своем университете, после чего предпочел партийную карьеру.

Становление Цай Ци как политика проходило в его родной провинции — Фуцзяни. В 1993 году он дослужился до заместителя главы канцелярии парткома провинции. С 1997 по 1999 год — мэр городского округа Саньмин. В 1999 году был переведен в соседнюю провинцию Чжэцзян в качестве мэра городского округа Цюйчжоу. В 2013 году дослужился до замгубернатора провинции Чжэцзян.

Также считается одним из возможных членов «новой чжэцзянской армии» Си Цзиньпина. Будущий генсек работал в Чжэцзяни в 2002-2007 годах. Уже после выдвижения Си партийным лидером Цай стал заместителем управляющего делами Комитета по национальной безопасности ЦК КПК. Он занимал эту должность с 2014 по 2016 год, после чего стал и.о. главы парткома Пекина.

После переизбрания Си генсеком ЦК в 2017 году на XIX съезде Цай Ци вошел в состав ЦК КПК и стал полноценным руководителем столичной партийной организации. Он отвечал за проведение зимних Олимпийских игр в Пекине в 2022 году.

Дин Сюэсян — 60-летний глава Канцелярии ЦК КПК, член ЦК 19-го созыва.

Канцелярия ЦК — орган, занимающийся графиком членов Политбюро и выстраивающий внутренний документооборот ЦК, схожий по своему функционалу с российской администрацией президента.

Дин Сюэсяна называют «альтер-эго» Си Цзиньпина. Он вступил в партию в 1984 году. По партийной лестнице поднялся благодаря работе в Шанхае. В 2006 году стал главой правительства Шанхая и заместителем городского партсекретаря. В 2007 году короткий период времени Дин служил в подчинении у Си Цзиньпина, которого направили в Шанхай руководить городом — посмотреть, как справится будущий преемник. Си справился, и Дин, судя по всему, тоже.

После отбытия Си на руководящую должность в Центральную партийную школу в 2007 году Дин Сюэсян стал партсекретарем горкома Шанхая. В 2013 году, когда Си избрали Председателем КНР, Дин Сюэсяну предложили стать замруководителем Канцелярии ЦК КПК. В 2017 году, по итогу XIX съезда КПК, он возглавил Канцелярию ЦК.

Ли Си — 66-летний глава парткома провинции Гуандун и новый руководитель Центральной комиссии ЦК КПК по проверке дисциплины,.

Ли Си вступил в компартию в 1975 году. До 2004 год работал в тогда бедной северной провинции Ганьсу, находящейся к востоку от Синьцзян-Уйгурского автономного района. Успех карьеры Ли Си неразрывно связан с периодом службы в провинции Шэньси. С 2006 по 2011 год он занимал должность секретаря парткома города Яньань. Яньань имеет символическое значение, так как именно туда направились «великим походом» разгромленные гоминьдановцами в 1930-х годах китайский коммунисты. В Яньане была построена мощная база, послужившая опорой китайских коммунистов как в войне с Японией, так и с Гоминьданом во время гражданской войны.

Помимо символизма и отсылок к китайской истории, есть и другая причина, почему руководство Яньанью сыграло на руку Ли Си. С 2007 по 2012 год провинцию Шэньси возглавлял близкий к Си Цзиньпину Чжао Лэцзи.

В 2012 году на XVIII съезде Ли Си был включен в состав ЦК и определен как один из членов Центральной комиссии ЦК КПК по проверке дисциплины. С 2013 по 2014 год он был замглавой парткома Шанхая, а с 2014 по 2017 год — взбирался по партийным ступенькам в провинции Ляонин на берегу Желтого моря. В 2015 году он стал парткомом провинции, а в 2017 году назначен на аналогичную должность в провинции Гуандун и вошел в состав Политбюро ЦК 19-го созыва.

Примечательно, что по итогам пленума Ли Си занял должность своего «проводника» в партийную элиту Чжао Лэцзи — главы основного партийного органа по борьбе с коррупцией.

Великое омоложение партии

Согласно подсчетам RTVI, в новом составе ЦК оказались только 69 членов из предыдущего 19-го созыва (всего в ЦК 205 человек). Еще двое нынешних членов ЦК — Ван Нин и Ван Вэйчжун — были среди трёх человек, включенных в предыдущий созыв за день до начала XX съезда КПК. 134 партийца впервые стали членами ЦК на XX съезде.

169 из 205 человек моложе 63 лет— что означает для них большие перспективы и возможность переизбраться в ЦК на XXI съезде в 2027 году, не нарушая партийное правило — выдвигать на высшие должности только членов партии в возрасте до 68 лет.

При этом 108 членов нового ЦК моложе 60 лет. Даже если Си в 2027 году в теории останется генсеком и на четвертый срок, в 2032 году некоторые из них все еще смогут стать представителями следующего поколения китайских руководителей.

29 новых членов ЦК и к этому времени еще не преодолеют барьер в 68 лет.

Самому молодому из нового состава ЦК 53 года. Зовут его Инь Юн. Он выпускник Университета Цинхуа. В партию вступил в 1994 году. С 2016 по 2018 год был заместителем председателя Народного банка Китая (ЦБ). С 2018 по сей день Инь работает в Пекине. Летом 2022 года стал заместителем секретаря парткома Пекина.

Возможно, когда-нибудь в будущем историки введут новое условное летоисчисление — «от П. К.», то есть «от пандемии коронавируса». Для Китая значение этой условной точки отсчета особенно велико. Именно с нее фактически начинается подлинно «новый Китай» — отличный от того, к какому мы привыкли за тридцать лет политики реформ и открытости. 2021-й стал «вторым годом от П. К.», и именно в этом году черты этого «нового Китая» стали особенно хорошо заметны.

Речь идет не только о строгих антиковидных правилах и практиках мобилизации ресурсов, которые позволили Китаю в кратчайшие сроки побороть коронавирус, но и о ставке на ограничение контактов с внешним миром, готовности идти на полномасштабное противостояние с Западом и трансформацию собственной социально-экономической системы. Причем стало понятно, что это не временные меры, вызванные вспышкой эпидемии, а часть долгосрочного системного курса, проводимого нынешним руководством страны. Таким образом, итоги 2021 года невозможно рассматривать в отрыве от истории всего предыдущего десятилетия, связанного с правлением Си Цзиньпина.

Как началась «новая эпоха»

Си Цзиньпин пришел к власти в 2012 году. В рамках прежней негласной системы договоренностей среди китайской элиты, восходящей к рубежу 1980‒1990-х годов, он должен был управлять страной и партией два срока по пять лет. Иначе говоря, осенью 2022 года должен был бы уйти на пенсию. И не будь Си Цзиньпин тем, кем он оказался, мы бы сейчас рассуждали о будущей политике его преемника (а он, безусловно, был бы известен заранее) и подводили итоги десятилетия.

Вместо этого мы можем говорить только о промежуточных итогах и констатировать, что лишь к окончанию десятилетия у власти Си Цзиньпин преодолел инерцию предыдущего периода «реформ и открытости» и приступил к реализации своей исторической миссии. А миссией этой стало исправление побочных эффектов «китайского экономического чуда», запущенного в 1980‒1990-е годы включением страны в мировую капиталистическую систему.

К началу 2010-х Китай уже стал первой экономикой мира по объемам торговли товарами, однако сделано это было ценой множества системных проблем, которые не решались, а замалчивались предшественниками Си. Среди них тотальная коррупция, загрязнение окружающей среды, социальное неравенство, диспропорции регионального развития, «идеологическое разложение», в том числе среди партийного руководства, образ жизни которого все более разнился с речами на партийных собраниях.

Си Цзиньпин пришел к власти в период, когда правящая Коммунистическая партия находилась на пике кризиса. Популярность партийного руководства стремительно падала, а легитимность его нахождения у власти в глазах населения была размыта чередой коррупционных и сексуальных скандалов. Жесткими мерами, активно апеллируя к опыту развала КПСС и Советского Союза, новый председатель, отец которого был героем гражданской войны, приведшей Коммунистическую партию Китая к власти, устранил угрозу внутриэлитного «антипартийного переворота» и продолжил укреплять «партийное начало» во всех сферах жизни общества.

При этом Си Цзиньпин все больше и больше отходил от наследия Дэн Сяопина. Отказ от коллективного руководства и практики двух сроков по пять лет в пользу неограниченного нахождения у власти лишь один из примеров. Не менее важно то, что новое китайское руководство пересмотрело подходы к внешней политике (завет Дэна, напомним, заключался в том, чтобы «скрывать свои силы, держаться в тени») и отношения с крупным национальным капиталом, который все больше начал испытывать давление «партийного начала».

В конечном счете в 2017‒2021 годах «идеи Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой в новую эпоху» вытеснили из партийной риторики прежние идеологические концепты, а термины «реформы и открытость» употреблять практически перестали. В нынешнем году триумфально отмечался столетний юбилей Компартии и было объявлено, что расцветом Китая стали девять лет под руководством Си Цзиньпина, а его идеи являются не просто «марксизмом современного Китая», а «марксизмом всего XXI века». Термин «новая эпоха» (синь шидай) теперь распространился на весь период нахождения председателя Си у власти и в отражении официальных партийных документов приобрел черты нового «золотого века», четко отделяемого от предыдущих периодов истории Китая.

Если перефразировать содержание «исторической резолюции» Центрального комитета партии, появившейся в ноябре 2021 года, то при Мао Цзэдуне Китай поднялся с колен, при Дэн Сяопине разбогател, а вот при Си Цзиньпине стал великим. Периоду с 1989 по 2012 год, когда у власти находились Цзян Цзэминь и Ху Цзиньтао, в тексте резолюции уделяется непропорционально мало внимания. С одной стороны, это удивительно, потому что именно в этот период Китай провел полноценные рыночные реформы и стал второй экономикой мира по объемам ВВП. С другой стороны, закономерно, если мы вспомним, что те самые побочные эффекты «китайского экономического чуда», с которыми борется Си, стали следствием их правления.

Вызов принят

Обстоятельства требовали от Си Цзиньпина стать новым «великим кормчим», потому что за фасадом экономического благополучия копились проблемы, которые его предшественники предпочитали не решать, а перекладывать на плечи последователей. И главная среди них — исчерпание основных предпосылок «китайского экономического чуда», то есть дешевой рабочей силы и благоприятной конъюнктуры внешних рынков (готовности практически в неограниченных объемах поглощать дешевый китайский ширпотреб).

По мере роста доходов китайцев, повышения издержек на производство товаров и сокращения спроса на внешних рынках выяснилось, что прежняя модель экономики «мастерской мира» больше не работает. Темпы экономического роста постепенно замедлялись, а вместе с этим обострялись социальные проблемы, вызванные безработицей и имущественным расслоением.

Долгое время высокие темпы роста удавалось поддерживать за счет «большой стройки» и постоянного вброса в экономику капитала в виде субсидий и кредитования проектов, даже не имеющих экономической целесообразности. В результате к концу 2010-х годов Китай превратился в страну с самым большим объемом построенного жилья (в значительной степени пустовавшего), железных и автомобильных дорог (зачастую невостребованных) и прочих инфраструктурных игрушек типа современного аэропорта в уездном центре, из которого могло быть лишь два-три рейса в неделю. Оборотной стороной медали была закредитованность, как региональных правительств, так и компаний-девелоперов, строивших свою бизнес-модель по принципу «кредитуемся, строим, демпингуем, кредитуемся».

Капиталисты богатели, посылали своих детей учиться в США и Австралию, оплачивали многомиллионные гонорары футбольных звезд, игравших в местном чемпионате, который, как только стало известно о любви к футболу самого Си Цзиньпина, стал «ярмаркой тщеславия» для крупнейших китайских корпораций. Однако к началу 2021 года, по расчетам Goldman Sachs, долг местных правительств составил 50% ВВП (около 8 трлн долларов), а долги одного только крупного девелопера Evergrande превышали 300 млрд долларов.

Нарыв долгое время вызревал, и китайское руководство приступило к наведению порядка. Неблагоприятный внешнеполитический фон, образовавшийся с момента, как Дональд Трамп в начале 2018 года объявил Китаю «торговую войну», как ни парадоксально, лишь способствовал концентрации Китая на собственных проблемах. Благодаря пандемии и успешной борьбе с ней Компартия предельно усилила свое влияние, а грандиозное празднование столетия Компартии зафиксировало этот успех.

Все та же пандемия, а также противостояние с Западом, вызвавшее прилив патриотических и националистических настроений, ощутимо мобилизовали общество. Правоохранительные и регулирующие органы оказались сильны как никогда. Бизнес в условиях пандемийных ограничений попал в зависимость от государства и его поддержки. А принятый весной этого года план четырнадцатой пятилетки, будучи нацеленным на стимулирование прежде всего внутреннего потребления и оптимизацию внутренних хозяйственных связей, стал дорожной картой новой экономической политики государства.

Культурная революция 2.0

В 2021 году «империя нанесла ответный удар». Сначала по бизнес-империи основателя Alibaba Ма Юня, более известного как Джек Ма. Можно вспомнить и фактически заблокированный выход финансовой платформы Ant на IPO, и рекордный антимонопольный штраф на 2,8 млрд долларов. Долгое время казалось, что государство просто мстит зазнавшемуся бизнесмену, который незадолго до этого позволил себе нелицеприятные высказывания в адрес экономической политики Пекина.

Ближе к осени стало понятно, что мы наблюдаем новый виток взаимоотношений государства и крупного капитала. В июле власти «наехали» на крупнейший в Китае сервис по заказу такси DiDi, обидевшись на выход компании на IPO в Нью-Йорке, и заставили китайские магазины приложений удалить сервис со своих площадок. В сентябре Evergrande просрочил выплату по долларовым облигациям, однако власти, вместо того чтобы поддержать крупнейшего национального девелопера, заявили, что компании нужно самостоятельно договариваться с инвесторами, а владельцу, если потребуется, изыскать средства не из государственных фондов, а из собственного состояния, насчитывающего 10 млрд долларов. Местным правительствам было рекомендовано готовиться к краху компании, имеющей интересы во всех китайских провинциях.

В декабре агентство Fitch снизило рейтинг Evergrande до положения «ограниченный дефолт», что еще оставляет надежду на реструктуризацию долга. Однако падение компании (по иронии судьбы ее название в переводе означает «Всегда большая») уже вызвало острый кризис на рынке недвижимости КНР, от которого пострадало большинство крупных девелоперов, копировавших кредитную стратегию Evergrande. Ключевым моментом явилась четкая позиция руководства страны: «спасение утопающего капитала — дело рук самого капитала». Тем самым был разрушен еще один столп «китайского экономического чуда» — так называемое мягкое бюджетное регулирование, при котором компании в условиях плановой или переходной экономики, принимая экономические решения, всегда держат в уме возможность получения финансовой помощи извне.

Раньше государство поддерживало капитал, понимая, что он является основным драйвером экономического роста. Теперь же государство стало оппонировать капиталу, посчитав, что интересы крупного бизнеса могут не совпадать с интересами общества. Главной претензией по отношению к капиталу стало его влияние на социальное неравенство. 17 августа состоялось знаковое заседание Центрального финансово-экономического комитета КНР, в ходе которого Си Цзиньпин заявил: «Необходимо разумно регулировать непомерные доходы и побуждать лица и компании с высокими доходами возвращать больше обществу».

А уже две недели спустя в китайских соцсетях появился пост анонимного блогера, пишущего под псевдонимом Ли Гуанмань, в котором автор декларировал: «Перемены чувствуются в воздухе». «Изменения смоют всю пыль; рынок больше не будет раем для капиталистов, которые могут обогатиться за одну ночь; сцена перестанет быть раем для женоподобных звезд; а пресса — местом для поклонения западной культуре».

Тогда же, в августе, было опубликовано совместное постановление Центрального комитета Компартии и Госсовета КНР с призывом к властям активнее регулировать различные сферы жизни общества — от национальной безопасности до производства продовольствия и лекарств. Уже вскоре по всем направлениям пошли различные запреты и ограничения.

Госуправление по делам радио и телевидения запретило показывать в эфире мужчин, которые выглядят недостаточно мужественно, в частности красят глаза и губы. Под удар партии попала прибыльная «айдол-культура» в сериалах и музыкальных клипах, идущая корнями из Южной Кореи и К-поп-музыки. Аналогичные требования были предъявлены онлайн-платформам, что ударило по многомиллиардной индустрии «ванхунов» (китайских интернет-селебрити), которые ранее также ориентировались на южнокорейские, а не на китайско-революционные стандарты мужской красоты.

Национальное управление по делам печати и издательской деятельности, в свою очередь, резко ограничило для лиц моложе 18 лет время, которое они могут проводить в онлайн-играх. По новым правилам подростки смогут проводить за играми только один час — с 20:00 до 21:00 — и только по пятницам, субботам, воскресеньям и праздникам. При этом игровые компании обязали ужесточить верификацию онлайн-игроков по удостоверениям личности. Это был серьезный удар по многомиллиардной игровой индустрии, которую китайские власти назвали «поставщиками духовного опиума».

Отметим, что незадолго до этого китайские власти уже внесли ряд важнейших запретов в таких сферах жизни общества, как, например, архитектура, школьное образование и футбол. В июле была запрещена деятельность частных репетиторов по школьной программе. Еще в 2020 году запрещено строительство небоскребов выше 500 метров и введен потолок зарплат для иностранных футболистов в три миллиона евро в год (ранее эти зарплаты могли доходить до 40 млн евро для футболиста и 20 млн евро для тренера — столько получали Карлос Тевес и Марчелло Липпи соответственно).

Великая стена 2.0

Одновременно китайское руководство пошло на беспрецедентное для последних десятилетий закрытие страны от внешнего влияния. Понятно, что формальный предлог — «нулевая толерантность» к коронавирусу — выглядит убедительно, и, надо сказать, зимой-весной 2020 года, когда пандемия еще не вышла за пределы Китая, закрывали границы как раз его соседи. Однако анализ того, что происходит сейчас в Китае, позволяет утверждать: былой открытости уже не будет никогда. Цель ограничений, принимаемых Пекином, — трансформировать саму модель взаимоотношений с внешним миром, приблизить ее к тем временам, когда «заморские варвары» допускались в Поднебесную дозированно и только если приносили пользу.

С апреля 2020 года Китай закрыт для иностранцев. Попытка «приоткрыться» была предпринята в сентябре прошлого года, когда в страну разрешили вернуться обладателям вида на жительства. Однако уже в ноябре, вслед за очередной вспышкой коронавируса, было установлено, что в Китай можно въезжать только по служебной необходимости и только дипломатам, техническим сотрудникам диппредставительств и лицам с визой категории С (то есть персоналу поездов, самолетов, грузовиков). В марте 2021 года Китай, впрочем, вновь допустил ряд послаблений, но довольно специфичных. Было объявлено, что в упрощенном порядке в страну могут въехать лица, привитые одной из китайских вакцин. Данный статус-кво сохраняется по сей день, причем китайцы решили не отменять его даже ради зимних Олимпийских игр в Пекине, которые пройдут в феврале следующего года.

2021 год зафиксировал ряд новых барьеров в международном сотрудничестве Китая. Так, 1 сентября вступил в силу новый Закон КНР о безопасности данных. В новом законе термин «данные» трактуется очень широко и означает любую информацию, записанную в электронной или письменной форме. Более того, закон регулирует обработку данных не только в самом Китае, в том числе иностранными компаниями, работающими в стране, но и за рубежом, «если обработка данных в иностранных государствах наносит ущерб национальной безопасности, общественным интересам или законным правам и интересам граждан или организаций КНР». Это означает, что внешние наблюдатели процессов в Китае (например, инвестиционные аналитики) не смогут получать информацию для анализа. Кроме того, в сложном положении окажутся транснациональные компании, имеющие филиалы в Китае: теперь за передачу любых операционных данных в штаб-квартиру, например, в Лондоне или Москве в теории могут последовать санкции со стороны китайских госорганов.

Министерство образования КНР констатировало, что в течение последних двух лет закрыло 286 программ сотрудничества китайских и иностранных вузов. В основном по причине «несоответствия стандартам министерства, в том числе в сфере безопасности». Грубо говоря, из-за подозрений, что вузовское сотрудничество может использоваться для промышленного шпионажа. Примечательно, что наибольшее число закрытых программ пришлось на такие сферы, как информационные технологии и медицина, а среди стран-партнеров больше всего пострадали США и Великобритания. Курс на сворачивание международного сотрудничества вузов в сочетании с закрытием страны на карантин делает невозможными активные академические и студенческие обмены. Есть даже вероятность, что нынешнее поколение студентов, изучающих Китай и китайский язык, за все время обучения так и не сможет выехать в страну изучаемого языка.

Возникают сложности и у иностранных специалистов, уже работающих в Китае. Так, по данным гонконгского Клуба иностранных журналистов, в 2021 году 40% аккредитованных в КНР репортеров сталкивались с ограничениями в их работе и нежеланием китайских респондентов общаться с ними (год назад этот показатель равнялся 25%). Последнее обстоятельство, впрочем, не должно нас удивлять, учитывая, что в течение 2020‒2021 годов китайское общество оказалось предельно мобилизовано и накачано в духе «отпора врагу», в качестве которого выступает коллективный Запад.

Холодная война 2.0

Действительно, психологически Китай уже второй год живет в состоянии «осажденной крепости». Трудно сказать, о чем на самом деле думают обыватели (автор этих строк, как и подавляющее большинство других экспертов по Китаю, лишен возможности выехать в страну), однако на научных онлайн-конференциях тема у китайских коллег одна: «Америка развязала новую холодную войну, Америка пытается ограничить развитие Китая, Америка сознательно дестабилизирует ситуацию вблизи границ Китая».

Надежды на потепление отношений с Вашингтоном, которые китайцы связывали с приходом на пост президента США в январе 2021 года Джо Байдена, не оправдались. Более того, именно при Байдене противостояние США и КНР перешло на новый виток. О «торговой сделке», все-таки подписанной в последний год правления Трампа, уже не вспоминают (хотя торговля идет, и, когда китайцы отказались покупать австралийский уголь, его заменили… на американский), а накал страстей перешел из торговой сферы в военно-стратегическую. В эпицентре противостояния оказался остров Тайвань.

Еще при Трампе Вашингтон заметно интенсифицировал связи с Тайбэем. На острове появились американские военные инструкторы, зачастили официальные делегации. В сентябре 2021 года американцы стали инициаторами создания нового военно-политического блока — AUKUS (Австралия, Великобритания, США), антикитайский характер которого всерьез обеспокоил Пекин.

В Китае восприняли заигрывания Вашингтона с островом, который официально считается двадцать третьей провинцией КНР, как переход от признания «одного Китая» к концепции «один Китай — один Тайвань», что категорически неприемлемо для Пекина. В то же время вывод американских войск из Афганистана летом этого года создал иллюзию, что США, возможно, отказываются от политики поддержки дружественных режимов по всему миру, и вызвал желание «прощупать», насколько серьезно Вашингтон готов помогать Тайваню.

В октябре Народно-освободительная армия Китая направила в воздушное пространство острова 150 самолетов, включая бомбардировщики, способные нести ядерные заряды, и провела учения по высадке десанта на островные территории. Выглядело это как репетиция будущего захвата острова и, естественно, произвело переполох по всему миру. В ответ США заявили, что предпримут все возможное для военного сдерживания Китая. КНР на эскалацию конфликта не пошла.

При этом Пекин сам виноват, что идея «возвращения в лоно Родины» не привлекает, а пугает Тайвань. Фактическое сворачивание автономии Гонконга, произошедшее в 2019‒2021 годах, несмотря на провозглашенный еще Дэн Сяопином принцип «одна страна — две системы», было воспринято на Тайване как мрачное предупреждение: никакой альтернативы, кроме поглощения материковым Китаем, в случае объединения не предвидится. Соответственно, активизировались сторонники создания подлинно тайваньского государства (сейчас Тайвань считает себя «Китайской Республикой», а не «Республикой Тайвань»), а шансы настроенной на контакт с материком партии Гоминьдан вернуться к власти в ходе намеченных на 2024 год выборов заметно снизились.

И все же проведение военной операции по оккупации Тайваня на данный момент крайне маловероятно. Безусловно, китайцы имеют военное преимущество, однако целый ряд факторов (включая высокую боеспособность тайваньской армии, сложность высадки крупного десанта на ограниченной островной территории, отсутствие у китайской армии боевого опыта, наконец, непредсказуемость ответных действий со стороны США и мирового сообщества) делают силовой сценарий слишком рискованным.

А Китаю не нужны риски, тем более что «возвращение» Тайваня является не каким-то жизненно необходимым, а скорее имиджевым шагом. Иначе говоря, Пекин решится на «маленькую победоносную войну» только в случае уверенности в успехе. Все прочие сценарии разрешения «тайваньского вопроса» будут оттягиваться насколько это возможно долго. Недаром в русском языке есть выражение «последнее китайское предупреждение», восходящее, кстати, к истории тайваньского кризиса.

Впрочем, неосторожная провокация со стороны внешнеполитических оппонентов или чересчур рьяно настроенного китайского генералитета может обрушить хрупкий баланс и заставить Китай пойти на необдуманные действия. И, к сожалению, как мы видим, политика КНР действительно становится все менее взвешенной и все более зависит от эмоций и субъективных факторов — неизбежное последствие повышение роли личности в истории.

Что дальше?

И эта личность — председатель Си Цзиньпин. В июне ему исполнилось 68 лет (он на полгода младше Владимира Путина), и, по всей видимости, он будет находиться на высших постах в партии и государстве, а значит, определять развитие Китая как минимум в ближайшие десять лет. При этом Мао Цзэдун, на которого равняется нынешний лидер Китая, правил до своей смерти в 82 года, Дэн Сяопин умер в 92, причем у власти де-факто находился до 84, а определяющее влияние на политический процесс оказывал до 87 лет, Цзян Цзэминю 95 лет, и еще четыре года назад он появлялся на партийном съезде. В общем, «новая эпоха» только начинается.

Какой она будет, думается, в общих чертах уже понятно. Пекин принял курс на создание тоталитарного государства с самодостаточной экономикой, принимая за должное деглобализацию и дальнейшее становление биполярной мировой системы. На полях отметим, что биполярность эта теперь будет не только военно-политическая и идеологическая, как это было во времена «первой холодной войны», но и технологическая, предполагающая появление как минимум двух технологических стандартов: западного и китайского, что поставит перед сложнейшим выбором постсоветские страны.

Но насколько успешен будет этот курс? Сам факт того, что Китай под управлением Компартии, сначала став частью мировой капиталистической системы, а затем столкнувшись с давлением Запада, не развалился и не повторил судьбу большинства соцстран, — уже огромный успех. Признаков скорого коллапса КПК и КНР, о которых так много говорили внешние наблюдатели еще десять лет назад, не наблюдается. Внешне Китай мобилизован, консолидирован, лучше всех в мире справился с пандемией коронавируса, а его консервативная и националистическая политика выглядит как цивилизационная альтернатива радикал-либеральным установкам, идущим с Запада.

И все же эйфории быть не должно. Насколько успешен будет Китай в условиях отказа от экспортно ориентированной экономики, непонятно. Сможет ли Пекин предложить экономике что-то кроме продолжения «большой стройки», а обществу — что-то кроме постоянной идеологической накачки, пока неясно. Насколько сильно внутриэлитное и общественное сопротивление постоянному закручиванию гаек, неизвестно. Как долго Китай и США смогут нагнетать обстановку, но не пересекать черту, точно не скажет никто. Это будет сложное десятилетие — и для Китая, и для всего мира. А ответы на вызовы, которые встают перед всеми руководителями ведущих стран планеты, возможно, уведут нас в такие антиутопии, по сравнению с которыми мир образца рубежа 1990‒2000-х будет восприниматься как золотой век.

Chinese History: A New Manual

Cover of Chinese History: A New Manual, Enlarged Sixth (Fiftieth Anniversary) Edition, Volume 1 (2022)
Author	Endymion Porter Wilkinson
Country	United States
Language	English
Published	2022
Publisher	Harvard University Asia Center
Media type	Print
ISBN	9780674260184
Preceded by	Preliminary edition: The History of Imperial China: A Research Guide (1973); 1st edition: Chinese History: A Manual (1998); 2nd edition: Chinese History: A Manual, Revised and enlarged (2000); 3rd edition: Chinese History: A New Manual (2012); 4th edition (2015); 5th edition (2017); 6th (50th anniversary) edition (2022)

Chinese History: A New Manual
Traditional Chinese	中國歷史新手册
Simplified Chinese	中国历史新手册
Transcriptions Standard Mandarin Hanyu Pinyin Zhōngguó lìshǐ xīn shǒucè Wade–Giles Chung1-kuo2 li4-shih3 hsin1 shou3-ts’e2

Chinese History: A New Manual (Chinese: 中國歷史新手册; pinyin: Zhōngguó lìshǐ xīn shǒucè), written by Endymion Wilkinson, is an encyclopedic guide to Sinology and Chinese history. The New Manual lists and describes published, excavated, artifactual, and archival sources from pre-history to the twenty-first century, as well as selected up-to-date scholarship in Chinese, Japanese, and Western languages. Detailed annotations evaluate reference and research tools and outline the 25 ancillary disciplines required for the study of Chinese history. Introductions to each of the chapters and interspersed short essays give encyclopedic and often witty summaries of major topics for specialists and general readers, as well as directives on the uses of history and avoidance of error in thought and analysis.

Since its first appearance in a preliminary version in 1973, Wilkinson’s manual has been continuously in print (selling on average 700 copies a year). During this time it has grown from 70,000 to over 1.7-million words. The sixth edition, issued in two volumes, has been enlarged to cover digital tools and the time period extended from prehistory to the end of the Maoist era (1978). Volume 1 covers topics and scholarship, Volume 2 presents primary and secondary sources arranged by period.

The New Manual received the Prix Stanislas Julien for 2014 in recognition of outstanding scholarship on Asian culture.

Background[edit]

In an interview with Carla Nappi, an historian of China at the University of British Columbia, Wilkinson discussed his experience in the field and the book’s background. He became interested in China as an undergraduate at Cambridge University in the early 1960s, then spent two years teaching English in Beijing up to the outbreak of the Cultural Revolution. He earned a PhD from Princeton University with a dissertation on late Qing dynasty markets and prices, but when he began teaching he still felt unprepared. He did not know, he recalled, what to tell his graduate students about the Zhou or Shang dynasties, about which he felt his knowledge would hardly «fill an eye bath.» On a research fellowship at Harvard University, Wilkinson mentioned to John Fairbank, a senior Harvard scholar, that he was gathering notes on Chinese history. Fairbank offered to publish them, and the 1973 Research Guide appeared in due course.^[1]

Wilkinson served in Beijing as the European Union Ambassador to China from 1994 to 2001, and in his spare moments turned the 1973 Research Guide into the first and second editions of the manual. After he retired from the EU in 2001, Harvard invited him to teach Chinese history, including a graduate seminar on sinological methods. From then on he worked on the New Manual, commuting between Harvard and Peking University (where he was a visiting professor).^[1]

The preliminary version of the manual (1973) was published by Harvard’s East Asia Research Center. From 1998 until 2015 all editions were published by the Harvard University Asia Center for the Harvard-Yenching Institute and distributed by Harvard University Press. The fourth edition was also published in Chinese and sold a total of 13,000 copies. In 2017, Wilkinson decided as an experiment in lowering the sales price of the fifth edition to publish it himself and distribute it exclusively on Amazon. The fifth edition was also published digitally (on the Pleco platform, in November 2017). The sixth edition is once again published by Harvard University’s Asia Center and distributed by the Harvard University Press. It is also available on the Pleco platform and will shortly be offered by Harvard as an enlarged database.

The Sixth (50th Anniversary) Edition (2022)[edit]

The author explains in the Preface the principal aims of the sixth edition as being to introduce:

1. The different types of transmitted, excavated, archival, artifactual, and ecofactual primary sources from prehistory to 1949 (and in some cases to the present). Accordingly, it examines the context in which these sources were produced, preserved, and received, as well as the problems of research and interpretation associated with them;

2. The ancillary disciplines required for the study of Chinese history from prehistory to 1949 (and in many cases up to the present), including archeology, astronomy, bibliography, chronology and calendrics, codicology, diplomatics, epigraphy, genealogy, historical geography, historical linguistics, numismatics, onomastics, paleography, prosopography, sigillography, statistics, textual criticism, topography, transcription, translation strategies, and special branches of study such as the oracle bone script, bamboo and silk books, Dunhuang, Qingshuijiang, and Huizhou documents or the Ming-Qing archives;

3. The key secondary sources on questions of current focus and controversy in Chinese historical studies;

4. The latest electronic resources to disseminate, sort, and analyze Chinese historical data.

In addition to the four principal aims, the sixth edition also has five subsidiary objectives (5–9):

5. To highlight long-term changes over the course of Chinese history and by doing so provide an antidote to nationalistic, teleological history (the default mode of Chinese historiography for the last 120 years).

6. To throw new light on subjects that the secondary sources don’t touch on by asking unexpected questions. For example, why did Chinese poets write so often of lonely, silent nights? Answer: because their aim was to evoke an idea or an emotion, not to record the reality of the Chinese night which was a cacophony of animal, insect and human sounds. This leads to the history of Chinese soundscapes both rural and urban.

7. To supply readers who are familiar with one period a springboard into others with which they are less familiar.

8. To profile the strengths and weaknesses of Chinese historiographical traditions because (i) of the central role that the writing of history played (and continues to play) in Chinese politics and culture and (ii) to a greater extent than is commonly realized, historians rely on works produced in the old historiographical traditions, even though they may ask different questions and use different conceptual frameworks.

9. To provide English translations of key Chinese terms both in the main text and in the green-shaded, terminological boxes and tables.

New Content & Layout in the Sixth Edition[edit]

In the course of updating old sections and inserting new ones over 2,000 databases, monographs, and scholarly articles have been added to the sixth edition and the coverage extended to the first 30 years of the PRC (1949-1978). The number of tables and in-text boxes has been increased to 468 (there were 277 in the fifth edition). Boxes are shaded in yellow and tables in blue. Terminological boxes and tables are both shaded in green.
The sixth edition of the Manual is not only updated but has an entirely new look. All previous editions were published in one volume. But as the content expanded over the years from 70 thousand to 1.7 million words it became more and more difficult to squeeze everything in. One solution was to increase the size of the book and to use a smaller typeface set in two columns instead of one. But by 2021, it became clear that a more radical change was needed. Given that the Manual has been continuously updated and in print for 50 years, it seemed a good occasion to make a complete change and publish the new edition in two volumes instead of one, thus enabling the use of a larger typeface. As a result, it now reads more like a book and less like a telephone directory.

The author has been selective in choosing resources to include in the sixth edition. As a result, no more than 14,000 primary and secondary sources are cited (compare the fifth edition [2017] which referenced 12,000 resources; the fourth edition [2015] with 9,800; the third edition [2012] with 8,800; the second edition [2000] with 4,000; and the first edition [1998] with 2,900. Very roughly, the breakdown of the 14,000 resources in the sixth edition is one quarter primary sources (almost all Chinese); one half secondary sources (mainly monographs in Chinese and English, about equally divided between the two, and over 1,500 works in Japanese and other languages); and one quarter databases (about 300) and articles or book chapters from scholarly journals or monographs (about 3,000). Most are in English, but there are also some in Chinese, Japanese, and other languages. A few hundred book reviews that make a substantial contribution are noted.^[2]

Framework[edit]

Even while updating the content and layout of the sixth edition of the Manual, Wilkinson retained the same basic framework as the third and later editions in order to facilitate navigation for readers familiar with these earlier editions. As before, the sixth edition of the Manual is divided into 14 book-length parts containing a total of 76 chapters. However, in many of the chapters the author has added new sections to include new insights and data and has also rewritten and reorganized previous chapters and sections to achieve a more logical presentation.
Books I–VIII present the sources by subject: (I) The Chinese Language; (II) Family & Kin; (III) Geography; (IV) Governing; (V) Ideas, Beliefs, and the Arts; (VI) Agriculture & Food; (VII) Technology & Science; and (VIII) Trade.
Books IX–XIV: Chs. 45 and 68 are on historiography, both traditional and modern, with a section on historical reference works for all or most of Chinese history.
Books X to XII present the sources chronologically starting with prehistory and on through all the major dynasties. As far as possible, these period-specific chapters are arranged under five headings: (1) main historical sources; (2) other textual sources; (3) archeology; (4) foreign relations/foreign sources, and (5) research tools. The arrangement of (2) “other textual sources” follows the subject order of Books I–VIII (starting with language, biography, geography, etc., and ending with wars and uprisings). The headings may vary slightly, depending on the nature of the particular sources and topics in each period. Book XIII is on the 20th century, and its arrangement follows a different logic.

Digital Tools & Bibliography[edit]

Digital tools are cited throughout the sixth edition of the Manual and some of the main ones grouped at §45.5. Print reference works such as general histories, guides, readers, and historical encyclopedias are also introduced at §45.1–§45.4. For keeping up to date with new scholarship, see Ch. 76. Those not familiar with the terminology and conventions of Chinese manuscripts, printing, and book culture should turn to Book XIV (on the history of the Chinese book and Chinese historical bibliography).

Reception[edit]

Sixth edition: “Although originally intended for use by graduate students, it’s an essential reference for even the most casual sinologist, with its pithy explanations of key historical and cultural issues, and extensive bibliographies for those who want to delve deeper.” Peter Neville-Hadley. “The man who can answer any question on China you might have, and why ‘Have you looked in Wilkinson?’ will remain the common response to a Chinese historical query.” South China Morning Post, July 3, 2022.

Fifth edition: «The Fifth Edition of Wilkinson’s Manual is the indispensable guide for Sinologists of all stripes. A monumental achievement!» Victor H. Mair (Professor of Chinese Language and Literature, University of Pennsylvania) quoted on the back cover of the Fifth edition (2018).

«A magnificent achievement; the most valuable English-language reference book on China anywhere.» Richard H. Smith (Professor Emeritus of History, Rice University) quoted on the back cover of the Fifth edition (2018)

Fourth edition: «For any student of China (and at every level), Chinese History: A New Manual is not only a masterful scholarly endeavor, it is also (happily) a real page turner indeed, with captivating insights on every page.»^[3]

Third edition: Professor Nappi judged the New Manual (2012), “in every way, absolutely indispensable to work in Chinese history”^[1] and journalist and China scholar, Jonathan Mirsky reviewing it in the New York Review of Books judged it to be «A mighty book…magnificent.»^[4]

Notes[edit]

References[edit]

Citations[edit]

Sources[edit]

External links[edit]

• Amazon.com
• Amazon (China)
• Wenhui Xueren 文汇学人^{[permanent dead link]}

• Главная
• О бизнесе популярно
• Китайцы: руководство по применению