Под его руководством был открыт институт по борьбе с инфекционными заболеваниями

В.И. Покровский: основатель отечественной школы инфекционистов и эпидемиологов, разработавший уникальные диагностические системы

Тиф, менингит и холера – для большинства граждан нашей страны эти инфекции являются экзотическими болезнями прошлого, о которых можно только прочитать в книгах или увидеть в фильмах. Однако, победа над такими грозными заболеваниями случилась не сама по себе, многие ученые внесли существенный вклад в борьбу с данными заболеваниям и, безусловно, одним из главных победителей над эпидемиями является Валентин Иванович Покровский (1929-2020).

Родился Валентин Иванович 1 апреля 1929 года в Иваново-Вознесенске. Отец, Иван Павлович Покровский, пропал без вести на фронте.

Окончив школу в подмосковном поселке Клязьма, В.И. Покровский, по его же воспоминаниям, не сразу осознал, какому делу хочет посвятить свою жизнь. «Я ходил по всем институтам, и единственный, куда я не заходил, — это медицинский», — вспоминал он в одном из интервью. С выбором вуза помогли определиться мама и тетя, сказав, что врач — лучшая профессия. Так будущий академик подал документы в Сеченовский университет.

После окончания клинической ординатуры и защиты кандидатской диссертации работал на кафедре инфекционных болезней альма-матер.

С 1968 года заместитель директора, в 1971—2018 годах — директор ЦНИИ эпидемиологии. Член-корреспондент АМН СССР с 1971 года, академик с 1982 года. 

В начале 70-х годов в СССР разразилась эпидемия менингококковой инфекции. На борьбу с эпидемией были направлены бригады инфекционистов под руководством Покровского. Тогда ученый первым в мире предложил революционное решение: применять массивные дозы пенициллина, вводя его внутримышечно, а позднее — и внутривенно. «Я пошел на риск, потому что предложил лечить больных не по инструкции», — вспоминал он в одном из интервью.

Разработанный им метод лечения позволил значительно снизить летальность от менингококковой инфекции, особенно среди детей.

Данная работа принесла В. И. Покровскому мировую известность.

В 1970 году пандемия холеры, от которой умирали 30 % зараженных, достигла южных регионов СССР. Покровский первым разработал новую клиническую классификацию холеры на основе оценки степени дегидратации. Она позволила оказывать неотложную помощь даже в полевых условиях, а главное — снизить летальность эпидемии до единичных случаев.

В 80-х годах прошлого века, когда началась эпидемия вируса иммунодефицита человека, Валентин Иванович организовал службу по диагностике и профилактике ВИЧ-инфекции. Он диагностировал первые случаи заболевания в стране, создал сеть лабораторий по выявлению больных, наладил их учет, разработал противоэпидемические мероприятия, высказал научно обоснованные предположения о возможности распространения ВИЧ-инфекции в стране. Под его руководством Минздравом России была создана и утверждена концепция профилактики внутрибольничных инфекций.

С 1987 года — избран президентом АМН СССР, в 1992—2006 годах — президент РАМН.

Академику Покровского удалось на трудном этапе развития отечественной науки, на перепутье начала 90-х, консолидировать медицинские научные силы, когда он возглавил Академию медицинских наук СССР. Именно на его плечи легла вся тяжесть реформирования и сохранения научного потенциала здравоохранения.

С 1997 по 2008 год заведующий кафедрой эпидемиологии Московской медицинской академии имени И. М. Сеченова, впоследствии почётный заведующий. Член Президиума Ученого Совета Первого МГМУ им. И. М. Сеченова.

С 1992 года — главный специалист (инфекционист) Медицинского центра Управления делами Президента Российской Федерации.

С 2001 года — главный эпидемиолог Минздрава России.

Его считают одним из основателей отечественной школы инфекционистов и эпидемиологов, разработавшим уникальные диагностические системы, которые используют во всем мире по сей день. На счету ученого больше 700 научных работ. Несмотря на все достижения и значимость как в отечественной, так и в мировой медицине, В.И. Покровский оставался добрым отзывчивым человеком, умевшим найти общий язык с учениками.

Под его началом выполнено более 70 докторских и 140 кандидатских диссертаций.

1 апреля 2022 года на территории ЦНИИ Эпидемиологии Роспотребнадзора академику РАН В.И. Покровскому был открыт памятник.

Покровский всегда говорил будущим врачам: «Каждый из нас носит в сердце напутствия своего учителя, а потому и вечна традиция российской медицины: отдавать больному все силы своей души»

Больше года пандемия коронавируса испытывает на прочность современную цивилизацию, её медицину, науку, социальную сферу, государственную политику в области здравоохранения.

Вспомним главные страницы истории борьбы человечества
с грозными инфекционными заболеваниями и огромный вклад российских, советских
исследователей в эту героическую эпопею.

Наука о «зверьках»

Они подкрадываются незаметно – инфекционные болезни, «поветрия», способные внезапно охватить огромные территории. Они не признают ни
цивилизационных, ни социальных границ. В борьбу
с невидимым врагом включались не только естествоиспытатели, но и философы, астрономы и даже
поэты! В тайну происхождения «прилипчивых» хворей стремились проникнуть лучшие умы. И надо
сказать, гипотезы о природе заразных болезней
очень рано стали подбираться к тому, как мы представляем картину сегодня.

Так, уже Гиппократ (460–377 гг. до н. э.) предполагал, что существует связь между быстро
распространяющимися недугами и особыми болезнетворными испарениями, которые он именовал «миазмами» (греч. «загрязнение», «скверна»).
Вплоть до конца XIX века медицинская наука использовала термин «миазмы» – сегодня, кстати,
он возрождён в гомеопатии…

Интеллектуал эпикурейской школы Лукреций
(99–55 гг. до н. э.) в своей знаменитой поэме «Оприроде вещей» довольно внятно излагает причины
возникновения эпидемий: он говорит и о «семенах,
что приводят к болезни и смерти»; и об «опасном
воздухе»; и о том, что «зараза» может пасть на
воду, осесть на хлебах или пище, висеть в атмосфере; и о вредоносной роли загнивающей почвы.
Актуально звучат идеи римского поэта-мыслителя о том, какие опасности таит трансграничная зараза,
пробирающаяся из иных частей света… К античным
источникам восходили средневековые и ренессансные представления о причинах инфекций.

В XVI веке итальянский врач Джироламо Фракастро (1478–1553) сформулировал теорию «контагий» – «зародышей болезней». Между прочим,
считается, что именно он первым использовал термин «инфекция» в медицинском смысле. Фракастро
полагал, что «контагии телесны», т. е. материальны, по сути, они являются мельчайшими живыми
существами, при обязательном участии которых
происходит заражение на расстоянии. Эту гипотезу
поддерживал и развивал также известный астроном Афанасий Кирхер… Естествоиспытатели также
прекрасно понимали связь болезней с процессами
гниения и брожения. В XVII веке английский исследователь Р. Бойль провидчески предсказал, что природу заразных болезней объяснит тот, кто разгадает
тайну брожения.

До конца XVII века изучение причин «поветрий»
и других недугов шло «вслепую». Окно вмир микроорганизмов распахнуло изобретение микроскопа
Антони ван Левенгуком (1632–1723). Созданный
им прибор давал увеличение до 300 раз. В 1683
году энергичный голландец подробно описал и зарисовал основные формы бактерий. Открытые
микроорганизмы он именовал анималькулами –
«зверьками», «зверюшками». Обычно именно эта дата принимается за точку отсчёта пути научной
микробиологии. В 1698 году путешествующий по
Голландии Пётр I принял Левенгука на борту своей
яхты у пристани Делфта. Учёный продемонстрировал царю «микроcкопиум». И государь Пётр Алексеевич стал первым россиянином, увидевшим
левенгуковских «зверюшек».

Подружить науку, медицину и… власть

С эпохи Левенгука исследователи мира микроорганизмов были увлечены в основном описанием
их внешних форм, «коллекционированием» видов.
Маршрут к экспериментальному этапу для мировой
науки прокладывал, в частности, русский натуралист
и врач Мартын Тереховский (1740–1796). Он изучал
не только размножение микроорганизмов, но и влияние на них электрических разрядов, температуры,
химических веществ, подтвердив, что на жизнедеятельность «анималькулей» отрицательно влияет
кипячение; он также одним из первых в мире начал практиковать стерилизацию. К сожалению, изза слабости научной коммуникации того времени
работы М.М. Тереховского не оказали сильного
влияния на развитие микробиологии.

Данила Самойлович (1744–1805) был неутомимым и бесстрашным охотником за возбудителем
чумы. Русский военный доктор был убеждён, что
«чума вызывается особливым и совсем отменным
существом». Лишь несовершенство микроскопов
того времени не дало Д.С. Самойловичу возможности воочию увидеть своего «противника»! Во время
«морового поветрия» 1771–1772 годов в Москве он
производил дезинфекцию вещей больных, делал
прививку «заразного начала чумы» здоровым людям, находившимся под угрозой заражения. Исследователь и себя заразил через гной больных, дабы
доказать возможность предохранения от чумы с помощью прививок. Труды Самойловича стоят у истоков иммунологии, а в деле вакцинации он по праву
может разделить славу первопроходца с британцем Э. Дженнером, пионером оспопрививания.
В следующую эпоху Л.С. Ценковский (1822–1887),
описавший 43 вида микроорганизмов, установил
место бактерий в системе живых существ.

Впрочем, в истории вопроса успехи в борьбе с инфекционными заболеваниями напрямую зависели
не только от достижений учёных-медиков, но и от
поддержки, самоотверженности, открытости новому
и доверия к науке со стороны людей, облечённых
властью, – просвещённых правителей. Яркий пример в отечественной истории – Екатерина Великая.
Не понаслышке зная, какую угрозу для страны представляла тогда оспа, не ведавшая ни географических,
ни сословных барьеров (в 1730 году оспа унесла
жизнь Петра II; в 1768 году от этой болезни умерла графиня Шереметева, невеста графа Никиты Панина, наставника цесаревича Павла; случалось, что оспа в Европе и России уносила до миллиона людей
в год), императрица 23 октября 1768 года сделала
себе прививку «оспенной материи», пригласив для
этого в Россию английского врача Томаса Димсдейла.

Тогдашняя прививка – вариоляция (внесение
в надрез на руке оспенного материала от больного) не была полностью безопасной; безопасная
вакцина Дженнера была разработана лишь к 1796
году. Но эффективность и такого оспопрививания
к тому времени была уже доказана: смертность
среди привитых была в двадцать раз меньше, чем
у не получивших прививку. После недельного недомогания в уединении просвещённая государыня
поправилась, подав пример без малого полутора
сотням представителей российского высшего сословия! А уже в первые десятилетия XIX века Россия уверенно стала одним из европейских лидеров
в деле успешного оспопрививания.

Отец вирусологии

Однако вернёмся к научно-исследовательской
стороне вопроса. Вплоть до конца XIX века тесной
«дружбы» между микробиологией и медициной не
было. Врачи с недоверием относились к энтузиазму
«охотников за микробами». Многие выдающиеся
гигиенисты придерживались «миазматической»
теории, считая, что, помимо бактерий, существенную роль в распространении эпидемий играют такие факторы, как состояние почвенных вод. Лишь
в 1880–1890-е годы налаживается прочный союз
между врачами и исследователями мира микроскопических существ.

В работе первых русских микробиологов заметен тот «почерк», который станет отличительной
чертой национальной школы исследователей микроорганизмов: близость к практическим задачам, самопожертвование ради науки и людей, готовность разделить судьбу своей родной страны. (Тот
же Самойлович был с 1793 года главным доктором
карантинов Юга России, организовал ликвидацию
множества вспышек чумы.)

…Как известно, стремительный подъём мировой микробиологии связан с именами Луи Пастера
(1822–1895), Роберта Коха (1843–1910) и их последователей, среди которых было и немало исследователей российского происхождения. Вероятно, самый
знаменитый из них – один из основоположников иммунологии И.И. Мечников (1845–1916). Имя Ильи
Мечникова, с 1887 года до конца жизни работавшего
в Пастеровском институте в Париже, сегодня хорошо
известно на Западе. Идаже окружено своеобразным
мифологическим ореолом: на него очень любят ссылаться как на великого предшественника разработчики альтернативных идей в области диетологии,
гериатрии и т. п. При этом остаётся в тени, что одно
из ключевых открытий в микробиологии – обнаружение вирусов – было сделано русским учёным
Дмитрием Иосифовичем Ивановским (1864–1920).

Как известно, вирусы столь малы, что практически не различимы в обычный микроскоп. Однако
результаты их деятельности более чем заметны!
Так, например, некротические пятна на листьях табака: они резко снижали урожайность и качество
культуры. Ивановский поставил задачу выявить
инфекционный агент: пропускал препарат заражённых листьев через специальный фарфоровый
фильтр, поры которого были меньше всех известных на тот момент микроорганизмов. Однако экстракт сохранял инфекционные свойства и после
фильтрации! В 1892 году исследователь сообщил
о своём открытии на заседании Российской академии наук. Как это часто бывает в истории на уки, первооткрыватель не до конца представлял
себе значение своего открытия и пытался вписать
его в рамки существовавшей парадигмы. Русский
учёный предлагал называть мельчайшие болезнетворные частицы корпускулами (термин, хорошо
известный в истории медицины).

Слово вирус (от латинского virus – «яд») появляется в научных трудах позднее, в ходе письменного
диалога Ивановского и продолжившего его эксперименты голландского микробиолога Мартина Бейеринка. Считается, что Бейеринк предложил более
точное и адекватное объяснение феномену, открытому Ивановским; хотя на самом деле его определение «живой жидкий инфекционный агент» далеко
от современного понимания вирусов (корпускулы
Ивановского – ближе к нему!).

Лишь в 1935 году американский химик Уэнделл
Стэнли впервые выделил вирус табачной мозаики
в белковой форме. Спустя четыре года его, наконец,
увидели при помощи микроскопа. Получивший Нобелевскую премию Стэнли так отзывался о русском
первооткрывателе:

А британский вирусолог Н. Пири писал:

Конец жизни Дмитрия Иосифовича был омрачён
драматическими событиями. В годы Первой мировой войны он потерял свою лабораторию в Варшавском университете, эвакуировался вместе с ним
в Ростов-на-Дону, здесь и скончался посреди лишений Гражданской войны. Его имя в 1950 году присвоено Институту вирусологии, созданному в 1944 году
в составе Академии медицинских наук СССР.

Под попечительством принца

…Первые шаги юной российской микробиологии были связаны с решением практических задач
по достижению победы над невидимым врагом –
бактериями и вирусами. Верховная императорская
власть и многие представители царствующего дома,
продолжая екатерининскую традицию, понимали
значение развития медико-биологических исследований и их практического применения, лично
способствуя развитию этой жизненно важной –
в прямом смысле – сферы знания. Так, в декабре
1890 года в Санкт-Петербурге был открыт Институт
экспериментальной медицины. Указом государя
Александра III он был назван «Императорским».
Основателем и бессменным попечителем ИИЭМ
до самого 1917 года был принц Александр Петрович
Ольденбургский – правнук Павла I, известный меценат и благотворитель (между прочим, создатель
курорта Гагры), один из самых уважаемых представителей правящей династии.

Журнал «Всемирная иллюстрация» в 1891 году
так сообщал об открытии института:

К работе в ИИЭМ были привлечены
подлинные светила науки: И.П. Павлов, С.Н. Виноградский, Э.Ф. Шперк и другие.

Приоритетным направлением в деятельности
института стали исследования микробиологического и эпидемиологического характера: изучение
причин болезней «главным образом заразного характера», практическая борьба с инфекционными
заболеваниями. В 1897 году на базе института
была создана «Особая комиссия для предупреждения занесения чумной заразы и борьбы с нею
в случае её появления в России» (КОМОЧУМ) под
председательством принца А.П. Ольденбургского. Комиссия развернула мониторинг эпидемической обстановки в России и других странах; в очаги
эпидемий (в том числе в Индию, Персию, Китай,
Монголию) направлялись специальные лечебноисследовательские экспедиции.

Главной задачей было наладить массовое производство препаратов против заразных болезней.
Благодаря хлопотам августейшего попечителя
ИИЭМ в заброшенном форту «Император Александр I» в акватории Финского залива близ Кронштадта была создана «Особая лаборатория ИИЭМ
по заготовлению противочумных препаратов». Лаборатория была уникальной по своему научно-техническому оснащению, стандартам безопасности
и уровню решаемых исследовательско-производственных задач. В «Чумном форте», как стали его
называть, проводили эксперименты с различными
животными (включая верблюдов и лошадей); производили сотни тысяч доз вакцин и сывороток для
предупреждения и лечения особо опасных инфекций – не только чумы, но и холеры, тифа, столбняка, скарлатины.

Институт экспериментальной медицины, утративший имя «Императорского», продолжил свою
деятельность и в советские годы, став опорной площадкой отечественной вирусологии.

Побеждая «невидимого врага»

Беспристрастное изучение советской цивилизации – которое, хочется верить, всё же будет
осуществлено в будущем – не сможет пройти
мимо феномена массовой, чётко организованной
и научно-технологически обеспеченной борьбы
с невидимым врагом… (Нет, речь идёт не о троцкистах, бухаринцах и иже с ними…) Борьба эта
увенчалась победой на всех основных фронтах!
Были преодолены, стали экзотическим феноменом основные заразные болезни – от чумы
и холеры до туберкулёза и сифилиса. В небольшом очерке трудно охватить всю многообразную
многолетнюю работу советских микробиологов,
эпидемиологов, вирусологов, иммунологов и специалистов ещё десятка смежных специальностей.
Остановимся лишь на нескольких показательных
личностных примерах.

Русская школа микробиологии с минимальными потерями передала свою интеллектуальную
эстафету советской науке. К числу тех, кто успешно
работал как до, так и после революции, следует
отнести бактериолога С.Н. Виноградского (1856–
1953), первооткрывателя хемосинтеза у бактерий,
исследователя экологии и физиологии микроорганизмов; его ученика В.Л. Омелянского (1867–1928),
автора первого русского учебника «Основы микробиологии» (1909); Б.Л. Исаченко (1871–1948), исследовавшего распространение микроорганизмов
в Северном Ледовитом океане и указавшего на их
важную роль в геологических процессах.

В 1930-е годы начинается период бурного развития уже собственно советской микробиологии
и вирусологии. Одним из её выдающихся представителей был Л.А. Зильбер (1894–1966). Результаты эксперимента, проведённого Л.А. Зильбером

1923 году, положили начало цепи открытий, которые, в свою очередь, привели к доказательству
роли ДНК как материального носителя наследственности. Затем учёный приобрёл и практический опыт эпидемиолога, возглавив группы
специалистов по ликвидации вспышек чумы
в Нагорном Карабахе (1930) и оспы в Казахстане
(1932). В 1932 году он стал заместителем директора Московского бактериологического института
им. И.И. Мечникова, где начал исследования по
вирусологии. Среди тем, которые успешно разрабатывал Зильбер, – проблема взаимодействия вирусов и микробов, роль вирусов в возникновении
раковой опухоли. По инициативе Зильбера, заинтересовавшего этой идеей крупного микробиолога, директора Института микробиологии АН СССР
Г.А. Надсона (1867–1940), в декабре 1935 года
в Москве было созвано Всесоюзное совещание
по изучению ультрамикробов и фильтрующихся
вирусов. С трибуны этого форума Л.А. Зильбер заявил о необходимости «преодоления отставания
и о широком развёртывании у нас изучения фильтрующихся вирусов». По итогам совещания были
созданы новые лаборатории и научные отделы,
занимающиеся исследованием вирусов.

Личная судьба Льва Александровича была непростой. Его коллега, замечательный терапевт,
академик АМН СССР Александр Мясников вспоминал:

«Миссис пенициллин» и не только…

Освобождение Зильбера после последней «отсидки» в 1944 году (вскоре после которой, кстати,
учёный получил Сталинскую премию) было инициировано письмом о невиновности учёного на имя
Сталина, его подписал главный хирург Красной армии Николай Бурденко, родной брат Л.А. Зильбера
писатель Вениамин Каверин и бывшая жена Зильбера Зинаида Ермольева…

Зинаида Виссарионовна Ермольева (1897/98–
1974) – сама личность во многом легендарная.
В 1922 году, во время эпидемии холеры в Ростовена-Дону, будучи заведующей бактериологическим
отделением Северокавказского бактериологического института, она поставила смертельно опасный
эксперимент над собой, выпив раствор, содержавший миллиарды неисследованных ранее живых холероподобных вибрионов. Все признаки
классической холеры проявились уже через 18 часов. Молодая учёная скрупулёзно записывала все
симптомы, описала и свой путь к выздоровлению.

«Опыт, который едва не кончился трагически, доказал, что некоторые холероподобные вибрионы, находясь в кишечнике человека, могут превращаться
в истинные холерные вибрионы, вызывающие заболевание»,

– описывала позднее Ермольева своё
научное открытие
(она рассказала об эксперименте
только в 1942 году).

Созданные Зинаидой Виссарионовной препараты холерного бактериофага (вируса, избирательно
«пожирающего» вибриональные клетки возбудителя холеры) спасли сотни тысяч жизней – в 1930-е
годы в Средней Азии (где местные жители стали
называть её уважительно «ханум» – госпожа),
а в 1942–1943 годах – в разрушенном войной Сталинграде, где была проведена тотальная вакцинация и дезинфекция. Первым местом работы
группы Ермольевой здесь стала лаборатория в подвале разрушенного дома. В 1942 году исследовательница создала – параллельно с британскими
учёными и независимо от них – советский вариант
пенициллина (согласно научному преданию – на
основе грибковой плесени, собранной со стен
московских бомбоубежищ). «Миссис Пенициллин» – так З.В. Ермольеву при встречах называл
английский коллега профессор Флори.

Анатолий Смородинцев (1901–1986) занимался
направлением, которое не теряет актуальность вот
уже более столетия, после знаменитой пандемии
«испанки» 1917–1919 годов. Изучая различные
инфекционные заболевания, он впервые обосновал связь между тяжестью течения болезни и численностью микробов-возбудителей в организме
(«количественной напряжённостью микробного
очага»). В 1930-е годы А.А. Смородинцев разработал метод борьбы с гриппом на основе одновалентной (т. е. изготовленной на основе одного
штамма) живой вакцины. В 1939 году противогриппозная вакцина прошла успешные испытания. В те
же годы учёный создал и испытал на себе первую
в мире вакцину против клещевого энцефалита –
для этого потребовалось совершить несколько экспедиций в Сибирь. Лично Смородинцевым и под
его руководством в СССР были разработаны вакцины против полиомиелита, кори, свинки, краснухи.

Бренд отечественной вирусологии

Учёный, имя которого сегодня звучит для нас
и воспринимается во всём мире как бренд российской вирусологической и иммунологической
школы – Николай Фёдорович Гамалея (1859–1949).

Выходец из старинного казачьего рода, восходящего
к эпохе Хмельницкого, учёный отличался богатырским здоровьем и столь же яркой, сильной, волевой натурой. Сын ветерана Отечественной войны
1812 года, он получал образование в одесском
Новороссийском университете, в Страсбургском
университете и Санкт-Петербургской военно-медицинской академии.

Человек поистине энциклопедических научных и общественных интересов (ещё одна черта
русской научной традиции!), Гамалея прекрасно
ориентировался в физике, химии, биологии; ещё
в юности, увлёкшись эволюционной теорией, разработал собственное дополнение к ней – науку
об эволюции живого вещества («материологию»).
Как врач проявил себя в области лечения нервных
болезней. И.И. Мечников разглядел в молодом
учёном перспективного микробиолога и в 1885
году рекомендовал его для командировки в Париж, в лабораторию Пастера. На следующий год,
вернувшись в Одессу, Николай Фёдорович основал
здесь первую в России и вторую в мире станцию
для прививок против бешенства, куда приезжали
посетители из Петербурга, Сибири, с Кавказа, даже
из Турции и Австрии.

«Врачи из различных губерний посещали станцию, где обучались опыту работы,

– отмечает кандидат медицинских наук Р.Р. Бицаев.

– В результате
повсеместно стали возникать антирабические станции, на их базе – бактериологические лаборатории,
а затем и институты по изучению инфекционных
болезней и разработке методов борьбы с ними…
В домашней лаборатории вОдессе… велись научноисследовательские работы по изучению чумы, холеры, туберкулеза, сибирской язвы… Когда на Западе
то и дело стали возникать сбои в применении пастеровских вакцин, Пастер обратился именно к нему
с просьбой защитить его метод от провала. И Гамалея, подвергнув глубокому анализу неудачные
попытки вакцинирования во Франции и в Англии,
нашел причины неэффективности вакцин и смог аргументированно доказать комиссии несостоятельность обвинений в адрес Пастера».

Кстати, сам мэтр
неоднократно предлагал Гамалее остаться работать
в Париже, но врач-патриот предпочёл трудиться на
родине. Его новаторские исследования были связаны с явлением бактериофагии; он же первый приступил к разработке химических вакцин.

Научно-практические открытия Николая Гамалеи на рубеже XIX–XХ веков – череда не только
интеллектуальных подвигов, но и актов личного
героизма. Вместе с женой он выпивает препарат
с холерным вибрионом; спасает Одессу от чумы,
дератизируя город (истребление чёрных крыс);
выявляет роль вшей как распространителей тифа;
вместе с коллегами-единомышленниками следит
за состоянием ночлежек… И всё шире охватывает
своим исследовательским взглядом поле борьбы
с самыми опасными болезнями своего времени
(холера, оспа, тиф, сибирская язва, чума, туберкулез, «испанка»…).

В советские годы, будучи уже уважаемым светилом науки, Гамалея проявил себя как организатор
исследовательского процесса и инициатор массовых
здравоохранительных мероприятий. Примечательно, что народное здравоохранение было в числе тех
сфер, где в наибольшей степени проявлялась преемственность между «старой» и «новой» Россией.
По инициативе Н.Ф. Гамалеи в 1918 году в Петрограде была проведена всеобщая прививка от оспы
(использовался разработанный Николаем Фёдоровичем усовершенствованный метод приготовления противооспенной вакцины). Согласно декрету от
10 апреля 1919 года, подписанному В.И. Лениным,
прививка стала обязательной для всей Советской
России. С 1930 по 1938 год Н.Ф. Гамалея был научным руководителем Центрального института
эпидемиологии и микробиологии в Москве (в настоящее время институт носит его имя); многие годы
возглавлял Всесоюзное общество микробиологов,
эпидемиологов и инфекционистов…

А в годы Великой Отечественной и первые послевоенные годы он изучает проблему гриппа,
кори, туберкулёза – заражает себя палочкой Коха
(в 85 лет!), вводит разработанное им вещество и…
выздоравливает! В 90 лет Николай Фёдорович
умер, оставив незавершённой свою интереснейшую работу по вирусной теории происхождения
рака…

* * *

Страницы истории «борьбы на невидимом фронте» показывают, что необходимое здесь условие
успеха – объединение усилий научно-исследовательского цеха и широких общественных кругов при
обязательной поддержке государства. Самая чувствительная область народного здравоохранения
может успешно развиваться только как общенародное дело, как сфера ответственного сотрудничества
власти, учёных и простых людей – адресатов противоэпидемических рекомендаций. И подчас требует,
как и раньше, особого мужества. Последний год дал
нам наглядный пример массового, традиционного
героизма наших медиков – тех, кто работает над
новыми вакцинами, и тех, кто ежедневно входит
в палаты к больным. Чтобы приблизить то время,
когда коронавирусная хворь станет фактом истории,
а не современности.

Текст: Сергей Илюшин

ВОЗМОЖНО, ВАМ БУДЕТ ИНТЕРЕСНО:

Статья Александра Огановича Чубарьяна «Знание силы»

Институт археологии РАН рассказал о печатях князя Александра Ярославича Невского

«Партизанские будни – это разведка, минирование, засады». Н. Орлов отмечает 95 лет

– Валентин Иванович, предлагаю начать с начала, с вашего детства. Итак, вы родились…

– Я родился в городе Иваново в 1929 году, 1 апреля. Тогда он назывался Ивано-Вознесенск. «Город невест».

– Вы там невесту себе не нашли?

– Нет, не успел. Я прожил там лет до двух, а потом родители переехали в Подмосковье. Сейчас это город Пушкино, микрорайон Клязьма, а тогда это был отдельный посёлок на одноименной речке. Там я прожил до 1952 года.

– Как получилось, что вы своей специальностью выбрали медицину?

– Голодные послевоенные годы. Наверное, трудно было?

– Непросто. Отец погиб на фронте, помогать было некому. Но институт я успешно закончил, после чего продолжил учебу уже в качестве клинического ординатора. Ординатура тогда была три года. За эти годы я успел написать кандидатскую диссертацию и в срок защитить ее. И был оставлен ассистентом на кафедре инфекционных болезней Первого медицинского института, с которым я уже в то время хорошо сроднился, поскольку тогда была хорошая субординатура, практически микроординатура. Поэтому, когда я перешел в ординатуру – мне все было уже знакомо, я только углублял свои знания и занимался научной работой, абсолютно не думал готовить кандидатскую диссертацию. Как говорится, само собой выросло.

– А как получилось, что именно инфекционные болезни стали вас вдохновлять по жизни?

– Тоже полная случайность. Опять женщины виноваты. У меня была подруга, которая стала потом моей женой, но это уже после окончания института, в 1952 году. А тогда она была старостой студенческого кружка на кафедре инфекционных болезней. Я ее провожал туда, и, пока была хорошая погода, гулял по Сокольникам. Там прекрасно. Но потом стало холодновато – осень, дождь…

– Да. Решил ждать внутри. Тогда кафедрой заведовал профессор Эммануил Ефимович Штайншнайдер. Он обратил на меня внимание: что это молодой человек там сидит и ничего не делает? Давайте ему дадим какую-нибудь тему. И предложил: сейчас, говорит, 175 лет будет Первому московскому медицинскому институту, надо написать историю кафедры инфекционных болезней, вот мы ему и поручим. Так я и написал одну из первых моих работ. Вскоре была опубликована история кафедры инфекционных болезней Первого московского медицинского института, на которой я проработал много лет – ассистентом, доцентом, исполняющим обязанности доцента.

– Профессором не успели там стать?

– Нет. Моего роста вне кафедры очень хотел мой руководитель Константин Владимирович Бунин. А в это время освободилось место заведующего кафедрой инфекционных болезней в только что созданном университете Дружбы народов имени Патриса Лумумбы, куда он меня сватал. Но меня не взяли. Зато взяли по конкурсу заведующим курсом инфекционных болезней в Московский медицинский стоматологический институт. Потом открыли лечебный факультет, и к пятому году обучения студентов, когда начинались занятия и лекции по инфекционным болезням, курс был преобразован в кафедру инфекционных болезней и эпидемиологии. Там я проработал, по-моему, до 1988 года. Сначала заведующим кафедрой, а потом профессором.

– А потом вы вернулись в альма-матер – Первый медицинский институт, где с 1997 по 2008 год заведовали кафедрой эпидемиологии…

– Да. К тому моменту меня уже избрали президентом Академии медицинских наук, а еще раньше, в 1971-м году назначили директором «Центрального института эпидемиологии» – надо сказать, без моего малейшего желания.

– Вот этого, где мы сейчас находимся?

– Да. Я здесь работаю с 1967-го года, то есть уже полвека. Пришел как заместитель директора по научной и клинической работе. А в 71-ом году со скандалом сняли моего предшественника Алексея Адольфовича Сумарокова, и я временно исполнял обязанности директора.

– А что за скандал?

– У него были странности поведения. Он вытворял всякие невозможные вещи. Например, он, будучи директором института, с пятого этажа на второй, где конференц-зал, съезжал вниз по перилам.

– Но это же прекрасно!

– А во время заседания он мог встать и начать отжиматься. И приговаривать при этом: я ведь член сборной страны по волейболу! Хотя он никогда им не был. Много было подобных историй. Не всегда его поступки и решения были адекватны задачам, стоящим перед институтом.

– И в связи с этими странностями его и решили снять?

– Валентин Иванович, давайте вспомним о научных вехах вашей жизни. У вас же есть масса престижных наград, в том числе Государственная премия.

– Мои научные работы начались, наверное, с кандидатской диссертации. У меня тема была – клиника, диагностика и лечение брюшного тифа. В то время это было очень актуально. Больных тифом было много. И появился новый антибиотик, который назывался синтомицин, состоящий из двух полимеров – правовращающегося и левовращающегося. Потом выяснили, что правовращающий не обладал необходимым антибактериальным действием, его выкинули и оставили только левовращающий. Препарат стал левомицитин.

– Не знала о таком происхождении названия этого популярного препарата.

– Да. Так вот, я успешно защитил диссертацию, много поработал. Ну, потом, поскольку я стал уже ассистентом кафедры, меня, можно сказать, принудительным порядком отправили работать в отделение менингитов. Эти нейроинфекции не нравились нашим преподавателям, потому что это специфика, когда надо знать неврологию и много чего еще. И меня как самого молодого отправили туда – на подвиги. Поскольку там очень много тяжелых больных, все время приходилось этим делом заниматься, и я постепенно от брюшного тифа отошел. В частности, мы с моим руководителем, когда я еще был в ординатором, диагностировали и описали относительно новую для нас болезнь – доброкачественный лимфоретикулез, или синдром кошачьих царапин. Это была вторая публикация на эту тему в Советском Союзе. Но главной моей заботой стало лечение гнойных бактериальных менингитов. На эту тему в 1967 г. тему защитил докторскую диссертацию. Так она и называлась: «Клиника, диагностика и лечение гнойных менингитов». Защита прошла успешно, и вскоре я получил звание профессора. А через два месяца меня ввели в экспертный совет ВАКа, где потом я пробыл в разных должностях и званиях до 2007 года. Эксперт, зампредседателя экспертного совета, член президиума, эксперт президиума, потом член президиума ВАКа… Это все было, так сказать, на общественных началах. Хотя нет, первое время нам платили какие-то там гроши. Мы говорили – на пиво. А потом и это перестали делать.

– Правильно. Вредно пить пиво.

– А после защиты диссертации я понял, что клинику-то я изучил, лечение разработал, но ведь эпидемиологии-то нет, нет связующего звена между заболевшими. Значит, надо было заниматься эпидемиологией. И в последующие годы я более углубленно занимался эпидемиологией менингококковой инфекции. Тогда даже такого термина не было.

Одновременно и за рубежом поняли, что не изучена эпидемиология. Как здоровый человек может заражаться от больного? Возбудитель находится в оболочках мозга, как он оттуда вылезает? Нет какого-то звена. Я связался с сотрудниками института эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи, института эпидемиологии и микробиологии им. Г.Н. Габричевского. Всем коллективом начали активно разрабатывать эту проблему, которую и обобщили, наконец, в виде монографии в 1978 году. Очень долго писали. Это было связано с тем, что мы накапливали материал, потому что эта монография полностью основана на наших разработках. Никаких ссылок. Была, конечно, литература, но основная работа – только наша. А еще труд задержался потому, что в 1970-м году в Астрахани грянула эпидемия холеры.

– А как?

– Никакого страха болезни нет. Этот подход я и развернул в Астрахани.

– То есть, не бояться?

– Да. Не бояться. Мы пришли в больницу пациентов смотреть, и весь персонал встречает нас – в противочумных костюмах: сапоги, халат, перчатки резиновые, такие, в каких сейчас дворники работают. А им ведь надо делать инъекции. Попробуй, в вену попади в таких перчатках. Маски трехслойные. Все закупорено.

Что делать? Я пошел так, как был. Ну, Петр Николаевич Бургасов в своих воспоминаниях написал, что я пошел в одном халате, но при галстуке. По-моему, я был даже без халата. А вот галстука точно не было. Жара стояла страшная, температура сорок градусов выше нуля. Какой галстук… И так я стал смотреть больных. Может быть, я даже бравировал: долго осматривал, щупал живот, смотрел язык, каловые массы и так далее.

– И вы действительно не боялись заразиться при таком прямом контакте?

– Конечно, нет. Я знал, что вибрионы не летают. Руки надо мыть, не есть что попало и не пить необезвреженную воду. Напомню туристам, особенно в южно-восточных странах: пейте напитки и соки только из емкостей фабричной упаковки, кипятите воду, избегайте лёд в напитках. В конце обхода заведующая холерным корпусом Нина Ивановна Вивюр была уже без сапог, без перчаток, без маски. Постепенно все стали раздеваться. Расслабились. Стали обсуждать. И один врач берет сигарету, мнёт ее и сует в рот.

Я воспользовался моментом, говорю: а вот так нельзя. Прямое нарушение. Вы же её мнёте теми же руками, которыми осматривали больных. Насколько они у вас чистые? Вот именно так, говорю, и передается холера. Ну, в общем, посмеялись, в шутку перевели, но выводы все сделали.

А потом поехали в районную больницу, где был один больной холерой. Я был с Петром Николаевичем Бургасовым – он как эпидемиолог, я как инфекционист. Приехали – никого нет. Долго искали, звали. Наконец, нашли какую-то медсестру или секретаршу, я уже не помню, спрашиваем – где главный врач? – Он в садике. Где зам главврача? – Он тоже в садике. Там был как-то огороженный участок земли, что-то росло. Мы подходим туда, а там ходят три мужчины в пижамах.

Петр Николаевич разъярился, говорит – что вы тут делаете? А они: как? Мы вчера больного холерой смотрели и теперь находимся на карантине. Строго по инструкции!

Ну, надо было видеть Петра Николаевича. Я уж на всякий случай к нему ближе подошел..

– Мог и прибить?

– Мог. Очень был возмущен, стал говорить про современные эпидемиологические подходы в профилактике холеры. Потом было много благодарностей, хвалебных отзывов за то, что мы там действительно очень качественно развили помощь на адекватном лечении, опираясь на опыт, полученный в известной степени в Индии, хотя многое пришлось дорабатывать. Потому что люди в наших странах разные, питание разное, и у нас были все же чаще более легкие больные, чем у них. В Индии было так: подбирают на улице обезвоженного человека, привозят, его еще врач не смотрел – сразу капельницу, даже не капать, а струйно вводить жидкость.

– Угрожающее для жизни состояние.

– Да. С этим введением тоже была целая проблема. У нас пытались вводить растворы разными способами, но боялись перегрузить сердце. Корифеи старшего поколения решили, что не надо вводить струйно, лучше капельно. А спасти тяжелого больного можно только быстрым струйным введением больших объемов специальных солевых растворов. В среднем больному холерой в первые-вторые сутки вводилось 20-30 литров раствора, а отдельным больше. И состав раствора пришлось немножко поменять. Потому что у них, в основном, вегетарианская пища, а в Астрахани много рыбы, мяса, и минеральный состав питьевой воды разный. Интересно, что холерным больным местный эпидемиолог запретил приносить овощи в больницу. Я поднял шумиху по этому поводу: ну почему мы должны вводить жидкость только внутривенно, когда то же самое можно давать в большом количестве через рот? На следующий день все было завалено арбузами, дынями.

– Выходит, можно арбузы и дыни при кишечной инфекции?

– Можно. Конечно.

– Удивительно. Ведь всегда запрещают.

– И это неправильно! Происходит обезвоживание. Арбузы прекрасно решают эту проблему. А уж в Астрахани, где их завались! Так мы уже в конце эпидемии перешли от только внутривенных введений на смешанный режим, а потом выздоравливающих переводили только на оральный прием растворов. Нам, кроме того, пришлось пересмотреть все существующие инструкции. За ночь я разработал новую классификацию холерных больных, которую и внедрили. Она была независима от классификации ВОЗ и американцев, у которых центральную роль в оценке тяжести больного занимали лабораторные исследования. Поскольку у нас лабораторные исследования на местах были поставлены очень плохо, мы пошли другим путем: расписали всю симптоматику и лечение. Бургасов их утвердил. Причем писали мы «временные инструкции по лечению острых кишечных заболеваний». Слова «холера» мы избегали. Все понимали, что это именно холера, но эпидемия еще не была объявлена. Потом эти инструкции превратились в общесоюзные. За работу по борьбе с холерой мы получили правительственные награды.

Ну, а потом уже, когда я стал президентом Академии медицинских наук и работать у постели больных стало трудновато, я занялся в основном педагогической деятельностью. Написал ряд учебников. Первый учебник я написал в соавторстве с доцентом И.Г. Булкиной, когда еще был ассистентом, – для медицинских сестер. Вышел он 1965-ом году. Шесть раз переиздавался, переведен на иностранные языки. За цикл учебников по эпидемиологии мы получили Премию правительства РФ. Были и книги об упомянутом мною лимфоретикулёзе, легионеллёзе, микоплазмозе, который мы описали первыми. Именно за описание этих новых и ранее неизвестных инфекций – микоплазмозов, легионеллезов, хламидиозов – мы получили Госпремию.

– Много лет вы были главным инфекционистом Минздрава…

  — На эту должность я был назначен еще в 60-х, когда только защитил докторскую, и, действительно, занимал её довольно долго – до 1978-го года.

– Валентин Иванович, а вам самому удавалось не болеть инфекционными болезнями?

– Болел я немного. Но бывало. Гриппом болел, туберкулезом.

– А как вы умудрились заболеть туберкулезом?

– Ну, я же работал с больными. У нас многие лежали с туберкулезным менингитом. Многие без сознания, кашляли, харкали. Мне ещё повезло, форма была не тяжёлая. А вот, скажем, один из моих студенческих приятелей, Вася Солдатов, – у него был тяжелый туберкулез. На третьем курсе он ушел из института из-за болезни. Он уже по лестнице подниматься не мог.

– И тоже во время клинической практики заболел?

– Нет, это он в войну получил. Его демобилизовали по болезни. В результате он решил покончить жизнь самоубийством. И пятого декабря 1948-го или 49-го года, точно уж не помню, на берегу Москва-реки он выстрелил из парабеллума себе в голову. Пуля скользнула по черепу, не задев мозг. Повредила левый глаз, но он остался жив. Потерял сознание. А когда пришел в себя, увидел, что приехала милиция, скорая помощь. И его повезли – куда, как вы думаете?

– В больницу, наверное?

– А вот и нет! В КГБ – выяснять, почему он пятого декабря стрелялся. В день Сталинской конституции.

– Вот это да…

– Именно. Сам рассказывал. Там довольно быстро сняли всякие политические подозрения, и его отвезли всё-таки в больницу. Там у него началось воспаление легких, вызванное другими возбудителями, уже не туберкулезное, с огромным экссудатом, который заполнил всю грудную клетку, каверны спали, чего не могли добиться пневмоторексами. Закончил институт, защитил кандидатскую диссертацию и долгое время работал старшим научным сотрудником в институте туберкулеза.

– Потрясающе. А как вы лечились от гриппа? Вы применяли какие-нибудь специальные средства?

– Никогда. Иммунитет сам справлялся. Это вообще вещь очень индивидуальная – иммунитет. У нас есть такой Сергей Григорьевич Пак, профессор, чл.-корр. РАН, заведующий кафедрой инфекционных болезней в Первом медицинском. Он отметил, что кругом все болеют гриппом, а он ни разу в жизни во время эпидемий гриппом не болел. Когда, говорит, гриппа нет – бывает и насморк, и кашель. Но стоит начаться эпидемии – дома все чихают, на работе – а я хоть бы что.

– Валентин Иванович, как вы считаете, в борьбе с вирусными инфекциями существуют эффективные способы?

– Да, конечно. Против гепатита, ВИЧ-инфекции. Сейчас мы уже можем говорить, что, если человек, зараженный ВИЧ-инфекцией, систематически принимает препараты, то он может жить естественной жизнью очень-очень долго. Кстати, первым больным ВИЧ-инфекцией в России ставил диагноз именно я. Тогда это называлось СПИДом, ВИЧ-инфекция как самостоятельная нозологическая болезнь не регистрировалась. И тоже не боялся.

– Потому что вы знали, что этот вирус тоже не передается при рукопожатии или обычном контакте.

– Да, я знал. Мало того: мне пришлось один раз с больным СПИДом депутатом, героем Советского Союза целоваться публично, чтобы снять общественное напряжение. Ведь никто не хотел работать с больными, заразившимися этим вирусом, все боялись. Мой сын, Вадим Покровский, сейчас руководитель федерального центра по профилактике и борьбе со СПИДом, был в числе первых добровольцев.

– Валентин Иванович, вы продолжаете трудиться в Центральном институте эпидемиологии. Чем он сейчас живет, чем дышит, какие есть новые разработки, какие перспективы?

– Активно идет развитие прежних наработок. Сегодня у меня был докторант, который будет защищаться уже в феврале месяце. Диссертация посвящена биологическому мониторингу в эпидемиологическом надзоре за бактериальными менингитами, включая менингококковую и пневмококковую инфекции. Сколько лет уже прошло – а тема остается актуальной. Когда-то я сам был диссертантом, а теперь я научный консультант.

В настоящее время ФБУН ЦНИИ Эпидемиологии Роспотребнадзора – ведущее российское научное учреждение в области разработки научных проблем эпидемиологии и инфекционной патологии. В нем работает около 1400 человек, из них 250 научных сотрудников, в том числе 6 академиков, 2 член-корреспондента РАН, 40 докторов и почти 100 кандидатов медицинских или биологических наук. На базе института функционирует восемь всероссийских референс-центров по мониторингу за социально-значимыми инфекциями, федеральный научно-методический центр Минздрава по профилактике и борьбе со СПИДом, 11 научно-исследовательских лабораторий, центр молекулярной диагностики инфекционных болезней, научно-методический центр иммунопрофилактики. Наш институт – головное учреждение по эпидемиологии, инфекционным и паразитарным заболеваниям. Он осуществляет плодотворное сотрудничество со Всемирной организацией здравоохранения, зарубежными научными центрами, университетами и институтами.

А самое главное – то, что мы начали изучать эпидемиологию и клинику на новом уровне. На уровне молекулярно-биологическом. Мы разработали целый ряд принципиально новых диагностических систем и научились их выпускать. Мы их делаем, продаем и снабжаем нашу страну, а также некоторые зарубежные страны, особенно из тех, которые были раньше в составе Советского Союза. У нас выстроен и пущен в эксплуатацию новый корпус, где находятся оснащенные самой современной техникой научно-исследовательские лаборатории, которые занимаются разработкой диагностических методов и технологий, ищут максимально автоматизированные решения для повышения точности, скорости, эффективности, стандартизации и экономичности молекулярно-биологических исследований. Разрабатываем инновационные методы диагностики инфекционных болезней на основе технологий иммуночипов – это полностью наше ноу-хау. Мы выпускаем также наборы реагентов для решения ряда диагностических задач с помощью технологий секвенирования, применяем самые передовые методики анализа генетической предрасположенности к инфекционным болезням, разрабатываем новые антивирусные, антипаразитные и иммуномоделирующие препараты.

Одна из наших лабораторий, которую возглавляет А.Е. Платонов, открыла новый вид боррелиоза, который описывают как самостоятельную болезнь. Уже по этому поводу есть патенты и, наверное, в ближайшее время введем её в список номенклатуры болезней. Это одна из разновидностей, но со своей эпидемиологией, со своим течением. Активно занимаемся клещевыми и комариными лихорадками – вирусом Эбола, болезнью лесопарка Кика. Мои коллеги активно консультируют больных. Я уж последние несколько лет больных не смотрю.

– Не обращаются за консультацией?

– Обращаются. Как-то звонил один академик, говорит – у меня внука клещ укусил. Я отвечаю: ну, во-первых, клещ не кусается, а присасывается, а во-вторых, привози, посмотрим, есть там вирус или нет. Оказалось, что нет. А как его удалять, спрашивает? Ну, я сказал, как я рекомендую.

– А как вы рекомендуете?

– Я рекомендую нанести каплю жира – масло или вазелин. Доступа кислорода нет – и клещ оттуда вылезает. Правда, сейчас говорят, что это не совсем правильно.

– Как вы считаете, а при ОРВИ существуют эффективные противовирусные препараты?

– Я не уверен. Вакцины от гриппа, конечно, существуют. Но работают они при одном условии – если будет совпадение штамма того, который в вакцине, с ныне циркулирующим. В прошлом году совпало.

– Валентин Иванович, а что нужно делать или не делать, чтобы не болеть инфекционными болезнями?

– Нужно закаляться.

– А вы закаляетесь?

– Да. Всю жизнь обливался холодной водой. Сейчас хитрю: начинаю с теплой, а потом обливаюсь холодной. Но холодного душа в Москве практически нет. Водичка течет чуть теплая. Если горячая вода отключена – я совершенно спокойно холодный душ принимаю. А раньше всегда обтирался и обливался холодной водой. Когда жил на Клязьме – каждое утро. Сейчас, когда там бываю, тоже душ принимаю. У нас там дача.

– А что еще, кроме закаливания? Какая-то особая диета? Позитивное отношение к жизни?

– Оптимизм – это обязательно! Без него жизни нет.

– Мне кажется, вы очень веселый человек. У вас даже сформировалась мимическая складка в уголках рта.

– А что вы хотите от человека, который родился 1 апреля?

– Что это за надпись рядом с вашим рабочим столом – главный дирижер?

– Это Вадим, сын, где-то нашел и повесил. В порядке шутки. Всем понравилось.

– Вы стали с ним очень похожи.

– Когда он был юношей и показывал фотографию меня молодого, многие думали, что это он. Только очки выдавали. На роговую оправу, как у Вадима, тогда у нас денег не было. Так его еще спрашивали девчонки: «Вадим, где ты достал такие очки? Это ж какие-то старинные, ретро». А фотография-то моя была.

– У вас на стене множество икон…

– Это все подарки. К моему мироощущению это прямого отношения не имеет. Хотя не могу сказать, что я атеист. Но я абсолютно не признаю нашу церковь, религию. Понятно, что их трактовка того, как произошла жизнь, не имеет ничего общего с научной картиной мира. При этом мой дед был священником, отец тоже учился в семинарии. Мама ходила в церковь и молилась, но тоже, по-моему, её вера не была какой-то фанатичной. Муж тетки, воспитывающий меня, тоже окончил семинарию. Так вот он мне рассказывал всякие хохмы из своей семинарской жизни. Особенно запомнилось, как во время причастия они кагор ополовинивали, а потом разбавляли водой, чтоб не видно было, разумно рассуждая, что того количества, которое дают на причастии в чайной ложке, недостаточно, чтобы разобрать вкус.

– На ваших дверях по-прежнему написано – директор.

– С 10-го января нынешнего года я эту должность не занимаю. Сейчас я советник директора по науке, а директор – мой бывший заместитель Василий Геннадьевич Акимкин. Я ему хотел уступить этот кабинет, но он не соглашается. Говорит, оставайтесь здесь как советник. Это будет ваш личный кабинет. А потом мы сделаем здесь музей. Так что, можно сказать, вы находитесь в будущем музее, и всё это – мебель, фотографии, книги, – готовые экспонаты. А я здесь главный экспонат.

Беседу вела Наталия Лескова.

Фото автора и из архива академика В.И. Покровского.

Его многолетняя научная деятельность была посвящена наиболее актуальным проблемам борьбы с важнейшими детскими инфекционными болезнями: менингококковой инфекцией, брюшным тифом, паратифом, скарлатиной, природно-очаговыми болезнями Дальнего Востока (геморрагическая лихорадка с почечным синдромом, скарлатиноподобная лихорадка).

Анатолий Карпович Пиотрович родился 15 декабря 1924 г. в деревне Казанка Сучанского района Приморского края в крестьянской семье. В 1933 г. после ареста отца вместе с матерью переехал в с. Весёлая Горка района им. П. Осипенко Хабаровского края. В 1943 г. окончил десятилетку, поступил в Хабаровский государственный медицинский институт, в 1948 г. был зачислен в клиническую ординатуру при кафедре инфекционных болезней. С ХГМИ была связана вся его последующая жизнь. Как проявившего способности к научной и педагогической деятельности, его избрали ассистентом той же кафедры (1951).

Многие помнят его как человек большой души и доброго сердца. Анатолий Карпович щедро делился своими знаниями и опытом с молодежью, являясь повседневным примером того, каким должен быть врач, педагог, ученый. Он обладал высочайшими качествами врача-клинициста, был не только отличный диагностом, но и прекрасным врачом-лечебником, все отдававшим ради здоровья детей.

Здесь им была подготовлена кандидатская диссертация на тему «Изучение действия синтомицина на местные штаммы брюшных, тифозных и паратифозных бактерий в эксперименте и клинике», которую он успешно защитил (1959). В 1963 г. был утвержден в ученом звании доцента. В 1973 г. защитил докторскую диссертацию на тему: «Клиническое течение и состояние свертываемости крови при брюшном тифе, паратифе В, геморрагической лихорадке с почечным синдромом и скарлатине у детей». В 1976 г. ему присвоили учёное звание профессора.

В 1962 г. А. К. Пиотрович стал организатором кафедры детских инфекционных болезней открытого педиатрического факультета, которую бессменно возглавлял в течение 26 лет до последних дней жизни. Под его руководством был выполнен большой объем работы по организации и проведению учебного процесса, оснащению наглядными пособиями, методическими рекомендациями для преподавателей и студентов, улучшению лечебно-профилактических показателей деятельности клиники детских инфекционных болезней и детских лечебных учреждений Хабаровского края. В 1960–1966 гг. А. К. Пиотрович работал заместителем декана педиатрического факультета, в 1976–1988 гг. – проректором по научной работе.

Высококвалифицированный педиатр-инфекционист, отличный педагог, А. К. Пиотрович был известен как ученый с разносторонними научными интересами. Его многолетняя научная деятельность была посвящена наиболее актуальным проблемам борьбы с важнейшими детскими инфекционными болезнями: менингококковой инфекцией, брюшным тифом, паратифом, скарлатиной, природно-очаговыми болезнями Дальнего Востока (геморрагическая лихорадка с почечным синдромом, скарлатиноподобная лихорадка). Профессор А.К. Пиотрович является автором более 100 научных работ, в том числе трех монографий. Под его руководством были подготовлены и защищены 2 докторские и 14 кандидатских диссертаций.

Особенно ярко качества профессора А.К.Пиотровича как организатора раскрылись во время его работы проректором по научной работе. В это время была осуществлена координация и широкое комплексирование научной тематики института с тематикой ряда медицинских и научно-исследовательских институтов страны, АМН СССР и ее Сибирского отделения. Он был одним из ответственных руководителей и исполнителей раздела общесоюзной программы «Медико-биологические исследования в зоне БАМа».

Под его непосредственным руководством в институте были разработаны и выполнялись региональные программно-целевые исследования «Геморрагическая лихорадка с почечным синдромом», «Иммунология здорового и больного детского организма в регионе Дальнего Востока», «Состояние здоровья и основные болезни детей малых народностей Среднего и Нижнего Приамурья». За 10 лет в институте было подготовлено 14 докторов и 90 кандидатов наук, издано 25 сборников научных трудов. В практику здравоохранения были внедрены результаты научно-исследовательской работы, что позволило улучшить показатели здоровья населения Хабаровска и Хабаровского края.

В 1982 г. А.К.Пиотрович был избран членом-корреспондентом АМН СССР. 75 лет ДВГМУ С 1983 г. Анатолий Карпович проводил большую работу по организации в Хабаровске НИИ охраны материнства и детства СО АМН СССР, первым директором которого он стал в 1986 г.

Свою врачебную, научную, педагогическую деятельность А.К.Пиотрович сочетал с активной общественной работой в институте, городе и крае. К своим обязанностям на любом посту он всегда относился с большой ответственностью. Профессор А.К. Пиотрович неоднократно избирался депутатом Центрального районного Совета депутатов трудящихся, был председателем Хабаровского краевого правления Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость, был главным детским инфекционистом Хабаровского краевого отдела здравоохранения.

Анатолий Карпович был награжден орденом Трудового Красного Знамени, юбилейной ленинской медалью, знаками «Отличнику здравоохранения», «За отличную работу. Высшая школа СССР» и др. В 1983 г. ему было присвоено звание «Почетный гражданин города Хабаровска».А.К. Пиотрович скончался после продолжительной тяжелой болезни 22 мая 1988 г.

13 июля 1989 г. Постановлением Правительства Российской Федерации № 489 детской инфекционной больнице г. Хабаровска присвоено имя профессора А. К. Пиотровича

Детская инфекционная больница имени Пиотровича обслуживает детей Хабаровска и Хабаровского края, страдающих инфекционными заболеваниями. Отделения детской инфекционной больницы: Приёмное отделение, Педиатрическое отделение, Отделение детской онкологии и гематологии, Нефрологическое отделение, Детское хирургическое отделение, Детское уроандрологическое отделение, Травматолого-ортопедическое отделение, Дневной стационар для травмотолого-ортопедических больных, Инфекционное отделение, Отделение реанимации и интенсивной терапии, Отделение анестезиологии-реанимации, Дневной стационар для онкологических больных, Бактериологическая лаборатория, Эндоскопическое отделение, Отделение лучевой и функциональной диагностики, Клинико-диагностическая лаборатория.

По материалам ДВГМУ. «Лучшее средство привить детям любовь к отечеству состоит в том, чтобы эта любовь была и у отцов». (Шарль Монтескье). 

На фото: Детская инфекционная больница имени Пеотровича А.К. в Хабаровске

Информационный портал Момент Истины является открытой дискуссионной площадкой. Мнение колумнистов и приглашенных гостей студии может не совпадать с позицией Редакции.

Автор материала