Руководство в древней руси

Органы управления в древней Руси. Термины управления мы изучаем после сословной терминологии, потому что древнерусское управление было тесно связано с общественными делениями. Термины управления — самый запутанный и потому трудный отдел древнерусской терминологии: ни в одной части русских древностей мы не встречаем такого количества темных, неразъясненных слов. Впрочем, согласно с нашей программой мы остановимся лишь на тех из административно-судебных терминов, которые всего чаще встречаются в русских источниках исторических и литературных.

Мы разделим эти термины на три группы. Рассмотрим прежде всего термины, которыми обозначались административно-судебные учреждения, т. е. правительственные должности и правительственные места. Во-вторых, рассмотрим термины, которыми обозначались предметы управления и суда, преимущественно терминологию налогов и терминологию судопроизводства. В-третьих, изучим терминологию письменных форм административного и судебного делопроизводства, т. е. письменные акты — грамоты административные и судебные.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННО-СУДЕБНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ. Всего более встречаем мы затруднений, изучая термины древней Киевской Руси. Причина этого затруднения в том, что тогда существовало два параллельных ряда учреждений: одни были княжеские, другие — земские. Те и другие учреждения то существовали одновременно, то предшествовали одни другим; такое взаимное отношение двух порядков учреждений, для нас уже не всегда ясное, и вносит большую путаницу в их терминологию. Мы начнем изучать сверху.

АДМИНИСТРАТИВНО-СУДЕБНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ ДРЕВНЕЙ КИЕВСКОЙ РУСИ. БОЯРСКАЯ ДУМА. В древней Киевской Руси во главе княжеского управления стоял совет при князе, составлявшийся из его бояр. Совет этот не носил специального постоянного названия; древняя русская летопись обыкновенно так выражалась об этом совете: “Князь думал с дружиной или с бояры”, “сел думати с дружиной или с бояры”; выражение “думати с дружиною” мы встречаем и в известном поучении Мономаха. Отдельное совещание-заседание этого совета иногда называлось думой. В виде неопределенного по составу и ведомству совета, собиравшегося случайно, по мере надобности, дума остается и в продолжение удельных веков. В Московское время она получает более твердую организацию: образуется постоянный состав думы и определенное ведомство. Тогда этот совет назывался думою бояр, может быть, боярскою думою, но только может быть. В XVI столетии рядом с этой думой бояр образовался специальный совет при государе, который не назывался думой бояр, потому что мог состоять и состоял в значительной степени не из бояр. Этот тесный частный совет государя носил название ближней думы. В начале царствования Петра боярский совет назывался или конзилией или ближней канцелярией — по месту, где он имел обычные заседания. В 1711 г. этот совет преобразуется и получает название Сената, а в 1801 г. над Сенатом становится новое учреждение с законодательною властью, которое получило название совета непременного, а потом государственного.

СТАРЦЫ ГРАДСКИЕ. Во главе земского управления и до князей и в иные эпохи при князьях мы видим различные учреждения. До князей большими городами на Руси с тянувшими к ним округами управляли, вероятно, выборные, военные начальники, совокупность которых составляла городовую, правительственную старшину. В рассказе о временах Владимира, принадлежащем неизвестному автору, но не летописном, а только разбитом на года, уцелело специальное название этой старшины военно-городового управления: старцы градские, или людские; эти старцы градские, или людские, вероятно, были встречаемые в наших древних памятниках: тысяцкий города или городового полка — тысячи, сотские и десятские. Выражение “старцы градские” надобно понимать в том смысле, в каком позднейшее казачество называло свое военное начальство своей старшиной (в собирательном значении этого слова).

ВЕЧЕ. При князьях с XI в., когда уже военно-правительственные городовые должности замещались княжескими дружинниками по назначению князя, в главных областных городах появляются общенародные сходки, которые получают название “вече”. Известна этимология этого слова. В древнейших церковнославянских памятниках мы встречаем слово “вет” в значении уговора, совета. Наша русская форма вече в церковнославянских памятниках имеет соответствующую древнеболгарскую форму веще или веште в смысле собрания вообще, а потом в смысле заговора, т. е. собрания незаконного; так, в одном житии, помещенном в Супрасальской рукописи (памятник церковнославянской письменности XI в.), встречаем выражение: “на владыку веште раби творят” — против боярина рабы составляют заговор. Вечем называлось городское народное собрание; в этом смысле Амартол, по древнему славянскому переводу, говорит о Ромуле, что он “разсечен бысть на уды в вече римстем”. После, когда веча из признанных князьями городских сходок превратились в мятежные сборища, они получили значение заговора, а вечник — значение крамольника, заговорщика; слово “вечник” переводили в XVI в. латинским словом “seditiosus”. Вече по смыслу своему очень близко к думе: “думати с дружиной” значило то же, что “свечатися с дружиной”. Но можно заметить и некоторый оттенок различия между этими терминами. Вечем называлось всякое совещание: двое пошептались, летопись говорит, что у них было вече; о совете князя с боярами, сколько я помню, ни разу летописец не выразился, что он с ними свечался. Думой называлось совещание князя, имевшее целью обсудить дело и решить его; вечем называлась сходка, имевшая целью сговориться для какого-либо предприятия. Дума заключала в себе понятие обсуждения дела, вече — понятие уговора.

Под руководством княжеского совета уже в первые века княжеского управления действуют различные исполнительные правительственно-судебные органы. Но чрезвычайно трудно в этом центральном управлении, состоявшем при князе, разграничить должности правительственные от должностей дворцовых, которые ведали различные части домашнего, дворцового хозяйства князя. Трудность эта, кажется, зависит от того, что в древнее время долго не существовало постоянных правительственных ведомств, а были только должности или лица, которым поручались временно текущие дела, смотря по удобствам минуты. Должности эти носили характер особых поручений; текущие дела центрального управления не разделялись на постоянные ведомства, а поручались то тем, то другим сановникам, находившимся при князе в данную минуту. Можно только по некоторым чертам и чаще догадкам так распределить эти должности: характер центральных административных управителей при князе носили: посадник, тысяцкий с сотскими и сборщики торговых пошлин.

ПОСАДНИКИ. Посадники, позднее наместники, правили как стольными, так и областными городами княжеств. Название этой должности произошло от слова, которым обозначалось назначение на нее: “посадить”; “князь посадил там-то своего мужа”, — так летопись обыкновенно выражается о назначении посадника. Посадник имел, кажется, преимущественно военное значение: он был княжий воевода, т. е. предводитель княжеской дружины; по крайней мере в старинных переводных памятниках, например в Златоструе (по списку XVI в., но переведенном гораздо ранее), посадник отличается от судьи, как dux exercitus — от правителя гражданского.

ТЫСЯЦКИЕ. Рядом с ним стал назначавшийся князем тысяцкий с подчиненными ему сотскими и десятскими. Тысяцкий — командир тысячи; тысячей назывался городовой полк, ополчение, состоявшее из горожан стольного города. Значит, тысяцкий в отличие от посадника — воеводы княжеской дружины — был воеводой городового полка. Судя по тысяцкому новгородскому, с этим военным значением тысяцкого соединялось значение главного полицейского управителя города; он иногда назывался воеводой города.

ПРЕДМЕТЫ УПРАВЛЕНИЯ И СУДА. Ведомства, которые представляют более всего неясных терминов, были финансовое и судебное; термины военного устройства и управления не представляют затруднений. В ведомстве финансовом мы остановимся на терминологии налогов.

НАЛОГИ. Налоги в древней Руси можно разделить на два разряда: на дани и пошлины; дани — налог прямой, падавший на труд; пошлины — налог косвенный, падавший на потребление или на обмен вещей. Даже суд входил в эту финансовую систему, потому что судебные действия имели значение источников дохода; платежи, шедшие правительству с судебных действий, входили также в систему пошлин. Таким образом, все налоги в древней Руси можно разделить на такие разряды: дани и пошлины; пошлины — торговые и судебные. Я не решаюсь сказать, с какой степенью подробности должны мы изучить терминологию древнерусских налогов. Это самая запутанная, т. е. наименее изученная, сфера явлений нашей древней истории, поэтому я боюсь обременить вас излишней дробностью изучения. Я буду иметь в виду, что сказанное мною не во всех подробностях запомнится, но останется для справок только записанным. Изложение мое поэтому перейдет в краткий перечень терминов с объяснениями.

ДАНИ. Прямой налог, падавший на податные классы, у нас исстари назывался данью. Дань эта падала или на промышленных людей, или на хлебопашцев. Летописное известие, что вятичи платили в X в. дань хозарам “по шлягу от рала” — по какой-то иностранной монете с плуга, показывает, что она была поземельная, а внесенное в летопись предание, что те же хозары взяли с полян дань “по мечу с дыма”, показывает, что она была подворная.

Рядом с данью в древнейшее время является повинность не постоянная, а временная, также падавшая на труд или на рабочее население; она называлась “полюдьем”. Как отбывалась эта повинность, довольно трудно себе представить. Она состояла в содержании князя и его двора во время объезда князем своей области. Как известно по сочинению Константина Багрянородного, объезды эти совершались зимой. Князь отправлялся в объезд не только со своей дружиной, но и со всей своей семьей, по крайней мере в 1154 г. во время полюдья у Юрия Долгорукого на одном стану родился сын Всеволод; на этом месте в честь новорожденного и был построен город Дмитров, названный так по имени новорожденного Всеволода, в крещении Дмитрия. Есть древнее выражение о тяглых людях: “Они искони были княжие данники и конокормцы”; тяглые люди могли кормить княжих коней во время полюдья. Позднейшая форма тягла, сменившего полюдье, несколько объясняет нам, как отбывалась эта повинность в древнее время. Она была временная, т. е. отбывалась во время княжеских объездов, которые, быть может, совершались не каждый год .

В удельные века и в Московское время система прямых налогов обозначается подробнее в дошедших до нас памятниках. Во-первых, мы узнаем окладные единицы. Прямой налог, называясь по-прежнему данью, развёрстывался: в промышленных поселениях, городах и слободах — по количеству податных дворов; в селах и деревнях, занимавшихся хлебопашеством, а не промыслами, — по пахотным участкам.

СОХА. Податные единицы были крупные и мелкие; самая крупная единица была coxa. В разное время и в разных местах размер промышленной сохи был неодинаков: в иных местах одно количество податных дворов составляло соху, в других другое, притом в состав сохи входило неодинаковое количество лучших торговых людей, средних и молодших. Наиболее нормальными размерами промышленной сохи, посадской или слободской, были в XVI и XVII вв. 40 дворов лучших торговых людей, 80 средних и 160 молодших посадских людей, 320 слободских. Кроме нормальных тяглецов из торговых людей, были еще маломочные, называвшиеся бобылями; в соху входило втрое больше бобыльских дворов, чем дворов молодших торговых людей. Изменчивость размера сохи, очевидно, происходила от того, что на соху падал определенный, однообразный оклад дани, который был соображаем с состоятельностью местных промышленных обывателей; в ином городе лучшие торговые люди могли платить этот оклад с 40 дворов, а в другом в соху зачислялось большее количество лучших посадских дворов. Соха сельская — пашенная — заключала в себе известное пространство пахотной земли, также чрезвычайно изменчивой. Соха, которую всего чаще встретите в поземельных описях XV, XVI, XVII вв., была двоякая: новгородская — в поземельных описях Новгородской земли XV, XVI вв. — и московская. Соха новгородская очень невелика; она заключала в себе 3 обжи, а обжа 6, 8 или 10 четвертей: четверть = 1 1/2 десятины в одном поле, в трех полях — 1 1/2 десятины. Итак, новгородская соха при 10-четвертной обже = 45 десятин. Московская соха — целый пахотный округ; размер ее изменялся по качеству земли и по состоянию землевладельцев. Соха доброй земли служилой, т. е. принадлежавшей служилым землевладельцам, заключала в себе 800 четвертей; середней — 1000 четвертей, худой — 1200. 800 четвертей =1200 десятин в трех полях, 1000 четвертей = 1500 десятин в трех полях, 1200 четвертей =1800 десятин в трех полях. Итак, размер сельской, пашенной сохи изменялся по той же причине, по которой изменялась соха посадская или слободская, т. е. эти размеры были рассчитаны на то, чтобы взять пространство различной по качеству земли, способной вытянуть известный податной оклад. Крестьяне, жившие на служилых землях, кроме дани, платили еще оброк своим землевладельцам или работали на них. Земли черные, т. е. государственных крестьян, и церковные не несли военных повинностей или несли их в меньшем размере, поэтому на них падала более тяжелая дань. Значит, соха церковная и черная должна была иметь меньший размер сравнительно с сохой земель служилых. Так, соха церковная заключала в себе доброй земли 600 четвертей = 900 десятин в трех полях; средней — 750 четвертей= 1125 десятин в трех полях; худой — 900 четвертей =1350 десятин в трех полях. Соха черных людей иногда является даже в меньших размерах, например 400 четвертей доброй земли (600 десятин в трех полях). Итак. 600 десятин, которые обрабатывали черные крестьяне должны были платить такой же оклад дани, как 1200 десятин земли, принадлежавшей служилым людям, т. е. черные земли были обложены данью вдвое тяжелее служилых.

ОБЖИ. Соха подразделялась на мелкие окладные единицы, между которыми разверстывался оклад, падавший на целую соху. Новгородская соха подразделялась на обжи; как мы видели, обжа — от 6 до 10 четвертей в поле, т. е. 9 — 15 десятин в трех полях. Московская соха подразделялась на выти. Вытью называлась доля вообще, поэтому в оклад чине часть каждого называлась его вытью. Земельная выть — доля сохи; она была несколько больше обжи и также изменялась по качеству земли. Выть служилой земли: доброй — 12 четвертей (18 десятин в трех полях), средней — 14 четвертей (21 десятина), худой — 16 четвертей (24 десятины); впрочем, обыкновенно выть худой земли была больше, именно 20 четвертей (30 десятин).

По таким окладным единицам, крупным и мелким, и распределялись прямые налоги.

ТЯГЛО. Прямые налоги в удельное время и в Московском государстве до XVII в. состояли из дани, кормов и разных других натуральных повинностей. Вся совокупность денежных платежей и натуральных повинностей, падавших на сохи или выти, называлась тяглом. Тягло — термин, являющийся с конца удельного времени, если я не ошибаюсь. Флетчер различает тягло от подати; он говорит, что тяглом назывался определенный сбор с выти или известного количества хлеба; податью, напротив, назывался денежный сбор с сохи, итак, тяглом назывался сбор хлебом, а податью — денежный платеж. Я, право, не знаю, на чем основано такое различие: дань у нас собиралась и деньгами и хлебом; долго в актах XV, XVI вв. встречаем выражение: “а оброка деньгами и за хлеб” столько-то; дворцовые села в удельные века и в первое время в Московском государстве обыкновенно платили дань натурой. Правда, термин тягло связан в нашей древней письменности с понятием о жатве; в известных словах Григория Богослова в южнославянском переводе, но несколько обрусевшем, тяжари — нивы, пашни, тяжание — жатва; впоследствии тяжарь, в XVI в. например, значил пахарь, хлебопашец. Итак, тягло, или тягль, как выражается Иван Грозный в своей записке, поданной на Стоглавом соборе, — налог, связанный с нивой, пашней или с жатвой. Но обыкновенно на финансовом языке Московского государства тяглом обозначалась вся совокупность податей и повинностей, падавших на тяглое население.

КОРМЫ. Тягло это состояло: 1) в данях, или податях, которые шли князю, 2) в кормах, которые шли областным управителям. Кормы эти были: въезжий, взимавшийся при вступлении управителя в управление округом, и постоянные, годовые: петровский и рождественский. В удельное время они состояли в известных припасах натурой: хлеб, мясо, сено; и Московское время они были переложены в денежные оклады. Вы догадаетесь, из него развились эти кормы: это древние полюдья; отсюда и можем заключить, что древние полюдья состояли в приносах обывателей князю или его наместнику, когда он объезжал волость, и и содержании его во время пути. Теперь наместники не объезжали своих округов, как делали они и князья их некогда — в X, XI и даже XII вв.; теперь обыватели приходили к наместнику и приносили ему при въезде — кто что мог, на петров день и на рождество — определенное количество припасов, разверстанных по сохе: каждая соха платила известное количество печеного хлеба, мяса, сена. Итак, кормы — древние полюдья, только иначе взимавшиеся.

ПОДАТИ. В XVI и XVII вв. система прямых налогов чрезвычайно усложняется: к первоначальному окладу, падавшему на соху или выть и называвшемуся данью, присоединились другие налоги, вызванные новыми государственными потребностями и также разверстанные на сохи или выти. Так, например, были сборы: на выкуп пленных, которых уводили ежегодно крымцы, — полоняничные деньги — сначала временный налог, потом превратившийся в постоянный; стрелецкий хлеб собирался на содержание стрельцов, постоянной пехоты, возникшей в княжение Василия, отца Грозного; ямские деньги — на содержание ямской гоньбы, правильно устроенной уже в XVI в.; ямчужные деньги, или селитряные деньги, — сбор, явившийся с развитием артиллерии в московской армии; это сбор на покупку пороха и т. п. Термины, которыми обозначалась большая часть этих налогов, понятны без объяснений.

В XVII столетии эти многочисленные налоги были объединены, сведены в три крупных оклада: деньги данные, полоняничные и деньги оброчные. Оброчные деньги, или оброк, явились со введением земских учреждений царя Ивана; как известно, тогда было отменено управление наместников и волостелей и все их обязанности переданы были выборным земским старостам с целовальниками. Но управление наместников и волостелей было налогом на обывателей, способом содержания служилых людей, которые получали корм за свое управление; имена их земскими выборными старостами и целовальниками сопровождалась переложением кормов в особенный государственный налог, который служил дополнением к дани, он и назывался оброком, или откупом, поэтому оброк, или откуп, надо отличать от оброков вотчинных или поместных. Приведу вам оклад одного города с уездом по описи 1677 г. — Тотьма: на посаде 215 дворов, в уезде 2098 дворов, 36 дворов половничьих; данных и оброчных денег 1495 руб., полоняничных — 68 руб. По этому примеру вы можете судить о размере тягла, падавшего на средний двор; посадские дворы платили больше, чем крестьянские, но в этой описи не указано это различие.

В 1681 г. сделана была попытка еще большего округления прямых налогов по сословиям. Все прямые налоги сведены были в два разряда: 1) стрелецкие деньги, 2) ямские и полоняничные; каждому из этих разрядов дано было сословное значение: налог стрелецкий падал на городское и промышленное сельское население — на все города, дворцовые и тяглые, также на уезды поморские, где хлебопашество не было главным занятием сельских жителей; итак, промышленные — посадские и слободские — обыватели платили стрелецкие деньги; крестьяне пашенные — государственные, дворцовые, церковные, вотчинные и помещичьи — платили ямские и полоняничные деньги. Надобно заметить такое разверстание прямых налогов с 1681 г., чтобы не смущаться терминологией, чтобы знать, что значили полоняничные деньги до 1681 г. и что после: до этого года — это один из прямых налогов, после этого года полоняничные и ямские деньги — это подать, падавшая на земледельческое население.

ТОРГОВЫЕ ПОШЛИНЫ. Все торговые пошлины разделялись на проезжие и собственно торговые. Проезжие пошлины взимались на мытах за право проезда с товаром; торговые (таможенные) пошлины взимались в таможных за право торговли товарами, т. е. за право купли и продажи.

ПРОЕЗЖИЕ ПОШЛИНЫ. Проезжие пошлины были: мыт — сбор за право провоза товара. Он взимался с количества возов или лодок независимо от ценности товара, поэтому было два мыта: мыт сухой (сухопутный) — с возов и мыт водяной — с лодок. Головщина и костка — это сбор с лиц, везущих товар, обыкновенно поголовный со всего количества людей, при возах состоящих или находящихся на лодках. Разница между годовщиной и косткой неизвестна; происхождение термина костка объясняется так: костка — собственно гостка, сбор за право проезда по гостинцу, а гостинец— большая торговая дорога; я не знаю, как бы было возможно превращение гостки в костку. Задние калачи — это мелкий сбор с торговых людей, возвращавшихся с рынка после продажи товара: товар продан с выгодой, купец едет назад — мытарям надо заплатить задний калач. Мостовщина и перевоз — это сбор за право провоза товара через мосты и по перевозам; этот сбор имел характер как бы платы устроителю моста или перевоза. Таковы пошлины за право проезда торговых людей с товаром — пошлины вещные, падавшие на товар, и личные, падавшие на лица.

ПОШЛИНЫ СОБСТВЕННО ТОРГОВЫЕ. Пошлины торговые собственно разделялись на сборы за торговые действия, подготовлявшие к продаже товар, и на сборы за право купли и продажи.

Сборы за подготовительные торговые действия: замыт (сложное от за и мыт — “вместо мыта”), или замытная пошлина, — сбор, заменявший мыт в том городе или рынке, где купец останавливался для торговли. Мыт платился за проезд мимо сборного пункта; замыт платился при въезде в город, где купец хотел продавать свой товар, значит, соединял в себе и проезжую пошлину, и сбор за право торговли. Явка — мелкий сбор, взимавшийся при заявлении купцом привезенного им товара в таможне. Гостиное — сбор при найме купцом лавки для товара. Такое же значение имели сборы: амбарное и полавочное. Свальное — мелкий сбор, взимавшийся при складке товара. Весчее, или пудовое, — сбор при взвешивании товара. Померное — сбор при мере сыпучих веществ. Пятно — сбор при клеймении приведенных для продажи лошадей, которые не могли быть проданы без пятна — смоляной печати на ногу лошади. Писчее — мелкий сбор при записи пятенных лошадей в книгу. Таковы мелкие сборы за предварительные торговые действия, сборы, наиболее часто встречающиеся в актах.

Сборы за право купли и продажи взимались такие: тамга и осмничее; осмничее является древнее тамги: осменик в смысле сборщика таможенных пошлин известен уже в Киеве в половине XII в. Тамга — сбор за право купли и продажи; появляющееся с татарского времени слово тамга — одного татарского корня с словом деньги; тамга — металлическая пломба, привешивавшаяся к товару, оплаченному пошлиной, или печать. Но и после тамга и осмничее встречаются рядом. До сих пор никому не удалось уловить ни одной осязательной черты различия между этими сборами. Может быть, это утвердившееся в разных местах по первоначальному различию название одной и той же пошлины: на иных рынках сбор этот назывался осмничее, на иных тамга. Тамга и осмничее падали на все товары и не только на товары, но и на деньги, на которые покупали товар, т. е. как на продавца, так и на покупщика. Тамга составляла известный процент стоимости товара или известный процент заявленного покупателем капитала, на который он хочет приобрести товар; заявление того и другого делалось в таможне. Размер тамги был неодинаков для купца туземного, иногороднего или иностранного: тамга с туземного купца простиралась от l/4% до 1 — от ‘/2 деньги до 2 денег с рубля (в рубле 200 денег); тамга с иногороднего, но русского купца простиралась от 1 1/2 до 3% — от 3 до 6 денег с рубля; с иностранного — от 7 до 10 денег, т. е. от 3’/2 до 5%. Тамга и осмничее, сказал я, падали и на товары и на деньги, которыми покупались товары; исключение составлял хлеб, который, как это видно из большей части актов, не подлежал тамге.

Эти разнообразные пошлины за предварительные действия, как и за право торговли, были большею частью уничтожены в половине XVII в. уставной грамотой 1654 г. и заменены одним сбором за право торговли (т. е. большая часть проезжих была отменена); этот сбор получил название рублевой пошлины, потому что взимался известный процент с рубля — как с рубля, привезенного для покупки товаров, так и с рубля их стоимости; с продавца товара рублевая пошлина — 10 денег с рубля (5%), с покупателя, т. е. с его денег, назначенных на покупку — 5 денег с рубля (2 12%). Итак, когда вы встретите в актах после 1654 г. рублевую пошлину, считайте ее за сбор, который объединил разнообразные мелкие проезжие и торговые пошлины прежнего времени. Когда вы встретите рублевую пошлину до этого акта (что бывает очень редко), то считайте ее за тамгу: тамга также иногда называлась рублевой пошлиной, потому что она представляла известный процент со стоимости товара.

СБОРЩИКИ ПОШЛИН. Сборщики пошлин в стольном городе назывались: в Киеве XII в. осьменик, в Смоленске XIII в. — таможник ветхий; как в Русской Правде конюх старший значит староста конюший, так таможник ветхий — староста таможенный. У этого главного сборщика торговых пошлин был помощник, называвшийся мытником. Слово “таможник” могло войти у нас только со времен татар, ибо происходит от татарского слова “tamga”. Итак, таможник сменил древнего киевского осьменика.

Хозяйственное дворцовое управление делилось на какие-то наряды, о которых говорит Мономах в своем поучении; он говорит, что сам смотрел за всяким нарядом в дому своем — и в ловчем, и в конюсех, и о соколех, и о ястрябех. Из этих слов можно заключить, что нарядом называлась известная часть дворцового хозяйства — ведомство или поручение по управлению этим хозяйством. Эти различные поручения по княжескому дворцовому хозяйству исполнялись сановниками, которые носят в древних памятниках разнообразные названия. Высшим из них был дворский, позднее дворецкий — главный управитель княжеского дворца; конюший, по Русской Правде — тиун конюший, ведавший конюший наряд; седелъничий, заведовавший, по-видимому, боевыми или выездными лошадьми князя, которых у него всегда было много для дружины; стольник, меченоша, окольничий, впервые являющийся с непонятным значением в одной смоленской грамоте конца XIII в.; покладник, позднейший постельничий, казначей — главный управитель княжеской денежной казны; ловчий; и, наконец, клюшники и тиуны разных разрядов. Клюшники, очевидно, были лица, подчиненные княжому казначею. Труднее объяснить значение тиунов. Это слово, по-видимому, немецкого происхождения, только неизвестно, когда вошло в наш язык. Одни, как Розенкампф, производят слово “тиун” от древненемецкого “than”, должность которого в одном древнем средневековом глоссарии обозначена так: “thanus, qui servitutem servit” — по-нашему: службу служить. Протоиерей Сабинин, знаток скандинавских наречий и саг (и отлично переведший одну из них, именно о св. Олафе), сближает тиуна с tiоп — слуга, по-видимому, одного корня с немецким diener Tingmen — судья, tiumen — казначей, по-видимому, это все различные производные от одного корня. В старинной русской кормчей XVI в. словом “тиун” переведено латинское “curator”, попечитель. По толковому евангелию XVI в. термином “тиунство” переведено греческое слово “?????????” — домашнее хозяйство. Слово это является в библии Ульфилы в форме dius, что значит домовый слуга, соответствует греческому οικέτης.

ТИУНЫ. Тиуны были различных разрядов — высшие и низшие; поэтому и по Русской Правде являются то в составе высшей дружины, то в составе простонародья. Высшие тиуны были городовыми судьями, назначаемыми князем; это гражданские правители стольных или областных городов. Так, известно, что в 1146 г. киевляне жаловались на великого князя Всеволода Олеговича (из Черниговских), что он назначил таких тиунов в Киев и Вышгород, которые неправдами своими погубили оба города. О злоупотреблениях тиунов летопись обыкновенно выражалась: “Начати грабити и продавати людей”. Главное назначение тиунов был суд и, следовательно, сбор судебных пеней. Злоупотребления, какие бывали при этом, сообщили в древней Руси ненавистный смысл слову “тиун”, дали ему значение взяточника. Древнерусское общество вообще косо смотрело на тиуна. В одной старинной рукописи сохранился прелюбопытный коротенький рассказ об одной беседе, предметом которой был тиун. Раз за обедом князь полоцкий Константин разговорился с Симеоном, епископом тверским, который умер в 1288 г.; этот епископ Симеон был родом из князей полоцких. Князь этот, желая уколоть своего тиуна без всякой вины со стороны последнего, на пиру спросил епископа: “Где быти тиуну на оном свете”; князь был уверен, что епископ обозначит одно помещение тиуну — в аду. Симеон ответил: “Там же, где и князь будет”. Князю это не понравилось, и он сказал: “Как! ведь тиун неправильно судит, посулы емлет, христиан не милует и не жалует, а я что делаю?” Симеон возразил: “Если князь добр, богобоин и христолюбив, разумен, правду любит, он назначает и тиуна доброго, богобоязненного, правдивого и т. п.; такой князь будет в раю и тиун с ним. Если же князь не христолюбец, страха божия не имеет и т. п., он назначает и тиуна злого человека, не боящегося бога, только для того, чтобы князю корысть была, да товара бы ему добывал тиун побольше, а людей бы продавал, такой князь точно бешеного человека напускает на людей, губит их, давая ему меч. Такой лихой князь, дающий власть лихому человеку на погибель людям, — в ад, и тиун с ним в ад же”. Из этого рассказа видно одно, что главное значение тиунства заключалось в судебной власти.

Кроме того, были многочисленные тиуны дворцовые, также низшие и высшие. К числу высших тиунов принадлежали, по Русской Правде, тиун конюший и тиун огнищный; их жизнь оплачивалась двойною вирой, следовательно, они принадлежали к составу высшей дружины. Были также тиуны низших разрядов по различным частям дворцового хозяйства. Так, например, Русская Правда называет тиуна сельского княжого, тиуна ратайногокняжого; какого-нибудь различия между ними не видно. Эти люди были свободные или холопы и не принадлежали к старшей княжеской дружине. В иных списках Правды эти тиуны — сельские, ратайные — называются старостами. Из всех этих тиунов заслуживает особенного внимания тиун огнищный. Значение этого тиуна можно объяснить в связи со значением другого административного термина, являющегося в Русской Правде и в других древнейших памятниках: огнищане. Это неясное слово, вызвавшее различные толкования, является в древней краткой редакции Русской Правды, заменяясь в редакции пространной термином “княж муж”. Итак, им обозначались люди высшего служилого класса. Но это не было первоначальное его значение. Слово это образовано от слова “огнище”, которое в памятниках XI в. является с значением челяди, холопов. Поэтому огнищанином назывался рабовладелец первоначально без различия, служилый или неслужилый, вообще человек зажиточный. Когда рабовладельцы стали приобретать земли и обрабатывать их своими рабами, огнищанин получил значение и землевладельца, служилого или неслужилого. В смысле такого землевладельца, имевшего свою землю, огнищанин противополагался смерду, государственному крестьянину, также владевшему землей, но не на праве собственника, а только арендатора. Этим объясняется значение тиуна огнищного Русской Правды. Это тиун, управлявший княжеской дворцовой челядью и дворцовыми землями или селами князя — тем, что потом ведал княжеский дворский, или дворецкий.

Вот термины, которыми обозначались различные должности центрального, или дворцового, управления. Должности местной областной администрации обозначались терминами, которые или ясны или сходны с терминами должностей центральных, например посадник, те же тиуны. Среди них является и вирник Русской Правды — это сборщик виры, т. е. судья, решавший дела об убийстве; может быть, это был особый чиновник, а может быть, это был тот же посадник, называвшийся вирником, когда брал виру. При нем состоял емец — чиновник, который арестует (емлет) виновного или подозреваемого; это позднейший доводчик.

ЯБЕТНИК. Из низших чиновников, центральных и областных, заслуживает особенного внимания давно утративший свое первоначальное официальное значение упоминаемый в некоторых списках Русской Правды термин “ябетник”. Это слово, как и тиун, немецкого происхождения. Его объясняют так: Круг (академик) говорит, что это слово произошло от немецкого ambtmann. Этимологически ябетник вполне соответствует этому слову: ябетник состоит из корня “ябет” и суффикса “ник”, обозначающего должность (например, дворский иногда назывался в древних актах дворник); “я” (? — юс большой) соответствует немецкому “am”, вставлено еще эффоническое “е” для разделения группы согласных. Буслаев еще точнее и подробнее раскрывает этимологию этого слова; он говорит, что в библии Ульфилы греческое слово “διάκονος” переводится термином “andbahts”. Этому слову соответствуют в различных немецких наречиях различные немецкие формы; для нас важна только скандинавская — ambatt; итак, ambatt, διάκονος — служитель, слуга. По этой этимологии ябетник — княжеский слуга, чиновник, приказный вообще; позднее это слово получило иной смысл. Какая специальная функция принадлежала ябетнику в древней администрации, остается неизвестным, но по позднейшему смыслу об этом можно только догадываться. Свойство деятельности этого древнего ябетника до сих пор сохранилось в типичном термине ябеда. Вы не смущайтесь переходом т в д; это эффонический переход, другой пример которого видим, например, в словах: сват, сватать и свадьба. Ябеда — не должность, а сутяжничество и притом соединенное с клеветой, с крючкотворством, имеющее целью получить судебным порядком чего не подобает; в таком смысле клеветы, крючкодейства является ябеда в памятниках XV, XVI вв.; ябетник — это истец, добивающийся неправого помощью судебных хитростей. Ябетник — лицо ненавистное; в памятниках XV, XVI вв. он ставится в числе лихих людей, наряду с ворами, душегубцами и разбойниками, и закон карает ябедничество очень сурово; если оно доказано, ябетника наказывают как лихого человека. В этом смысле ябедничество вообще близко подходило к ложному обвинению, или поклепу. Итак, ябетник Русской Правды должен был исправлять такие правительственные функции, которые могли оставить в позднейших поколениях впечатление неправды, крючкотворства. Я думаю, всего вероятнее догадка известного толкователя Русской Правды (и прибавлю — лучшего из толкователей ее) Александра Попова, он говорит, что ябетник — это древнейший доводчик. При тиунах в древнее время состояли доводчики — исполнители, судебные чиновники, обязанность которых состояла в том, чтобы производить судебное следствие по поручению судьи, арестовывать ведомых татей, держать их под арестом, снимать с них допросы, т. е. пытать их, и т. п. Итак, это и прокурор и следователь. Вероятно, и ябетник при древних тиунах XI, XII вв. исполнял эти же обязанности: как следователь он допрашивал подсудимого, следовательно, подводя его под пеню, он пользовался всеми способами, чтобы не выпустить обвиняемого из рук.

АДМИНИСТРАТИВНО-СУДЕБНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ УДЕЛЬНЫХ ВЕКОВ. Личный состав центрального управления при князе удельных веков, по крайней мере значительный, обозначался словами “бояре введенные и путные”.

ПУТИ. Эти термины объясняются в связи с древним значением слова “путь”. В то время слово это имело очень разнообразные значения. Первоначальный его смысл, кажется, заключался в том, что путем называлось всякое средство, которым добывался известный доход; путь — всем, чем доходили до известного дохода; отсюда путем назывался всякий промысл, всякая хозяйственная статья, дававшая доход. Дальнейший смысл этого слова: польза вообще; сюда относится производное путный в смысле толковый, полезный; отсюда выражение о человеке безнадежном: “в нем пути не будет”. В связи с этим значением слова становятся понятны и административные пути в удельное время. В княжеском дворцовом хозяйстве памятники удельных веков — XIV и XV — различают пути: конюший, сокольничий, ловчий, стольничий, чашничий. Рассматривая эти пути, находим, что это различные дворцовые ведомства, управлявшие различными статьями княжеского хозяйства. Именно, путь конюший — ведомство княжеских конюшен и дворцовых земель, к нему приписанных, содержавших княжеских конюхов и лошадей, поэтому сюда принадлежали все княжеские луга. Путь сокольничий — это ведомство княжеской соколиной охоты с людьми и дворцовыми землями, к нему приписанными; к этому пути принадлежали, например, все поселения, занимавшиеся ловлей охотничьих птиц — соколов, ястребов, как и княжеские леса, в которых эти птицы ловились. Путь чашничий был ведомством княжеских питей, погребов с людьми, по этому ведомству служившими, с княжескими лесами, где водилось бортничество (лесное пчеловодство), и с крестьянскими поселениями, которые занимались бортничеством, т. е. с селами и деревнями бортников. Путь ловчий — ведомство звериной (не птичьей) охоты князя с дворцовыми служителями, причисленными к этому ведомству, с лесами, где ловились звери, с поселениями ловцов; к этому пути относились, например, все бобровники, которые занимались ловлей бобров. Стольничий путь — это ведомство, которое управляло землями, приписанными к княжескому столу, и людьми, которые ставили припасы, нужные для княжеского стола; сюда принадлежали княжеские рыболовы, огородники, садовники. Итак, пути — отдельные ведомства дворцового хозяйства; эти ведомства управляли разбросанными по княжеству землями и обывателями, посредством которых князь эксплуатировал различные статьи своего хозяйства, поэтому в княжестве были рассеяны села и деревни стольнича пути, сокольнича пути и т. д. Ведомствами этими управляли бояре, которые назывались путными. Бояре эти получали за свой труд вознаграждение из доходов управляемых ими путей; например, конюшему боярину давалась в кормление известная волость, приписанная к конюшему пути и занимавшаяся, например, сенокосом на княжеские конюшни. Путями поэтому сказывались и эти кормления. Кормления эти давались как самим главноуправляющим путей, так и подчиненным им слугам или чиновникам, отсюда выражения “постельничий с путем”, “клюшник с путем”, т. е. постельничий или клюшник, имеющий кормление из дворцовых путных доходов. Итак, путные бояре и слуги были органы княжеского управления, ведавшие различные статьи княжеского дворцового хозяйства.

БОЯРЕ. В актах удельных веков мы встречаем постановление о падавшей на служилых людей князя повинности городной осады. Эта повинность состояла в том, что служилый человек, имевший вотчину в известном уезде, обязан был защищать уездный город в случае осады, хотя бы этот служилый человек служил совсем в другом княжестве, не в том, где имел вотчину. Как известно, такое разграничение личной службы и поземельных отношений было возможно в удельные века: боярин, служивший тверскому князю, мог иметь вотчину в Московском уезде и в случае осады города этого уезда должен был с своими людьми защищать Москву, хотя он не служил московскому князю. Эта повинность по княжеским договорным грамотам не падала на бояр путных и бояр введенных. Что такое бояре введенные? Этот термин — один из очень трудных. Я так его объясняю. Бояре введенные иногда назывались в удельных актах боярами большими, что указывает на главных сановников при князе. Обыкновенно этот термин является в жалованных грамотах, которыми монастыри или частные землевладельцы освобождались по своим вотчинным делам от подсудности местным управителям — наместникам и волостелям — и подчинялись непосредственно суду княжескому. Эта привилегия обыкновенно выражалась в таких словах: “В случае иска на таких людей со стороны, ино сужу их яз, великий князь, или мой боярин введенный”; иногда вместо боярина введенного является дворецкий. Итак, боярин введенный был органом непосредственного княжеского суда для привилегированных лиц. Есть грамота, относящаяся к началу княжения Ивана Грозного. В ней читаем, что государь пожаловал Махрищский монастырь, как богомолие своей матери, покойной великой княгини Елены, привилегией непосредственного дворцового суда. В грамоте мы читаем: “А кто будет чего искать на игумене, или на братии, или на их людех и крестъянех, сужу их яз, князь великий, или мой боярин введенный, у которого матери моей, великой княгини дворец будет в приказе”. Этот акт указывает, что дворецкий и был боярин введенный, служивший органом непосредственного княжеского суда для привилегированных лиц и учреждений. Но такими органами дворцового суда были и другие главные, или большие, дворцовые сановники, именно дворцовые бояре путные — сокольничий, стольник и т. д. Крестьяне, приписанные к тому или другому пути, не судились местными наместниками или волостелями, а подлежали непосредственному дворцовому суду, как и привилегированные землевладельцы, и их судили главные управители путей: сокольников — сокольничий, дворцовых рыболовов или садовников — стольник и т. д. Значит, эти высшие дворцовые сановники, ведавшие различные статьи дворцового хозяйства, и были боярами введенными. Главным из них был дворецкий, который управлял дворцовыми слугами и дворцовыми землями, в которых была княжеская пашня, т. е. пашня, которую разрабатывали на дворец, доставляя с нее во дворец хлеб. Дворецкий, таким образом, был главным управителем дворцовых слуг и дворцового хлебопашества, а путные бояре были главными управителями различных дворцовых угодий, как-то: пчеловодства, рыболовства, звероловства и т. п. Теперь можно объяснить, почему в актах удельного времени высшее управление обозначается словами: “бояре введенные”, иногда “бояре введенные и путники”, иногда “путные бояре”. “Бояре введенные и путные бояре” были понятия, близкие одно к другому, но не всегда совпадавшие. Путные бояре заведовали дворцовыми угодьями; бояре введенные были главноуправляющими разных частей или ведомств дворцового хозяйства. Бояре путные были все бояре введенные, но не все путники были бояре: подчиненные путным боярам чиновники назывались путниками, но не носили звания бояр. С другой стороны, не все бояре введенные были путными, например к числу бояр введенных принадлежали дворецкий и казначей, хранитель и собиратель княжеских доходов, но их ведомства в удельных актах не называли путями. Кроме того, не все бояре введенные имели пути, т. е. кормление. Теперь, кажется, понятно значение этих слов. Бояре введенные — главные управители дворцовых хозяйственных ведомств; из них те, которые управляли дворцовыми угодьями, или те, которые, состоя на службе при дворце, получали из дворцовых доходов или земель кормление — путь, назывались путными.

АДМИНИСТРАТИВНО-СУДЕБНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ МОСКОВСКОГО ВРЕМЕНИ. В Московское время должности путных бояр превратились в присутственные места, постоянные учреждения, которые назывались приказами. Мы не знаем, существовали ли при путных боярах удельного времени канцелярии с дьяками и подьячими; пути были ведомства, но неизвестно, были ли это присутственные места. Может быть, каждое ведомство по поручению князя управлялось единолично или по крайней мере без канцелярии, посредством устных личных распоряжений.

ПРИКАЗЫ. В Московское время при главных управителях являются канцелярии с письменным делопроизводством; эти канцелярии и называются приказами, или избами. Термины “приказ”, “изба” в смысле центрального ведомства с канцелярией являются не ранее XVI в. По происхождению своему термин “приказ” тесно связан с судебно-административной терминологией удельных веков. Как боярин введенный, ведавший известную статью дворцового хозяйства, имел значение главного княжеского приказчика, так и его ведомство, сосредоточившись в постоянном учреждении с канцелярией, в Московское время получило название приказа. Понятие о боярине введенном как приказчике встречается еще в актах Московского времени; иногда мы читаем о непосредственной подсудности княжескому суду привилегированных лиц: “ино сужу их яз, великий князь, или кому прикажем”, т. е. мой приказчик. Боярин введенный заменяется человеком, которому государь прикажет судить. Приказчик — единоличная должность; приказ — присутственное место, которым управляет приказчик. Так как центральное управление при удельном князе было преимущественно дворцовым, то и удельные приказчики превратились в дворцовые приказы. Дворецкий стал во главе Приказа Большого дворца; конюший боярин — во главе Конюшенного приказа; ловчий — во главе Ловчего приказа; стольник превратился в управителя Хлебенного и кормового приказа или двора и т. д. Рядом с этими дворцовыми приказами возникла потом целая система приказов уже с государственным характером. Если вы представите себе центральное дворцовое управление удельных веков, вы увидите, что ведомства, из которых оно состояло, имели территориальный характер: ведомство дворецкого состояло из сел и деревень, которые пахали пашню на дворец; ведомство соколиное — из сел и деревень, занимавшихся ловлей охотничьих птиц, и из лесов, где эти птицы ловились, и т. д. Каждое из этих ведомств не представляло цельной территории, состояло из клочков, разбросанных по всему княжеству. Такой же территориальный характер имели и московские приказы, по крайней мере в их запутанной системе легко различить территориальное основание, даже по памятникам XVI, XVII вв. Мы видели, что дела между приказами распределялись по своему характеру, как и дела в наших министерствах, но главные приказы, ведая государственные дела на всем пространстве, ведали еще специальные дела в известных областях его. Это совмещение общегосударственного характера с территориальным — любопытнейшая черта в устройстве московских приказов, которая наиболее путает изучающих его. Например, одним из главных приказов был Посольский — ведомство иностранных дел; но Посольский приказ, занимаясь иностранными сношениями, управлял еще пятью городами с их уездами, и эти уезды не имели между собою никакой территориальной связи; к ним, например, принадлежали города с уездами: Балахна, Соликамск, Чердынь, вся великая Пермь. Разряд, или Разрядный приказ, ведал военные дела в государстве и ратных служилых людей; это было военное министерство, или, если угодно, главный штаб, но он ведал и поместные дела в некоторых уездах, особенно окрайных, южных. Точно так же Приказ Большого дворца соответствовал нашему Министерству двора, но он управлял по всем или многим делам 40 городами с их уездами, которые назывались дворцовыми. Поместный приказ ведал служилое землевладение — вотчины и поместья служилых людей, но не во всем государстве, а только в тех уездах, которых не ведали по поместным делам другие приказы, как-то: Разряд, Казанский дворец, правивший бывшими царствами — Казанским и Астраханским. Приказ Большой казны ведал высшее столичное купечество и торговых людей с крестьянами, но только некоторых городов; он собирал с них прямые налоги. Я не говорю уже о приказах, которых самые названия указывают на их территориальный характер, например Новгородский приказ, Приказ Казанского дворца. В основании всех главных приказов мы найдем это территориальное значение. Такое местное значение главных приказов объясняет, между прочим, и описание центрального управления, какое мы находим у Флетчера. Флетчер говорит, что во главе центрального управления стоят четыре приказа, которые назывались четвертями; между ними распределены все области государства, кроме тех, которые ведает государев дворец. Какие же это были четверти, между которыми разделено было управление всеми областями государства? Это те же главные приказы: Посольская четверть, Разрядная четверть, Поместная четверть и Казанский дворец. Итак, наблюдатели XVI в. еще очень хорошо замечали территориальное значение центральных приказов.

Термины, которыми обозначались органы областного управления, не требуют почти объяснения. До половины XVI в. органами областного управления были наместники и волостели: наместники управляли городами с подгородными станами, волостели — остальными сельскими областями. С Ивана Грозного места наместников и волостелей заменили выборные земские старосты. Рядом с земскими старостами, судьями и сборщиками государственных податей являются специальные органы — полицейские и финансовые — губные старосты и верные головы — те и другие с целовальниками, т. е. с присяжными помощниками. Эти выборные должности — знакомое для вас явление. С половины XVI в. в пограничных уездах, где требовалась сосредоточенная военная власть, появляются генерал-губернаторы, носившие название воевод; каждый уезд управлялся воеводой. Но как при приказах, так и при областных управителях состояли подчиненные органы — это доводчики и праветчики. Доводчики в судебниках называются еще недельщиками, по крайней мере доводчики приказные; это потому, что они чередовались по неделям в исполнении своих обязанностей. При недельщиках состояли помощники для судебных разъездов, называвшиеся заговорщиками или ездоками. Заговорщиками они назывались потому, что вместе с своими принципалами составляли заговор — товарищество, связанное круговой порукой друг за друга. Вот главные термины центральной и областной администрации Московского времени.

ВЗГЛЯД НА РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО УПРАВЛЕНИЯ. Теперь только сведем наблюдения, вынесенные из изучения административной, собственно должностной, терминологии древней Руси, чтобы видеть, в каком порядке развивалось устройство управления в разные периоды ее истории. В этом отношении нельзя положить резких границ, но можно заметить, что строй древнерусского управления представляет три преемственно сменившихся системы, которые отличались между собою большей или меньшей выработкой учреждений. Первым периодом было время, когда господствовал очередной порядок княжеского владения; вторым периодом назовем удельное время; третьим — время Московского государства, или объединенной Великороссии. В первом периоде мы не замечаем ни постоянных ведомств, ни даже постоянных должностей, но есть придворные звания, носители которых являются с характером сановников особых поручений: дворский, покладник, казначей. Людям, которые носили эти придворные звания, князь поручал разнообразные правительственные дела, еще не успевшие сложиться в постоянные ведомства. Вот почему дворский, званием своим указывающий на дворцовое хозяйство, иногда командовал княжеской дружиной, а меченоша, званием своим указывающий на военную должность, иногда является в роли дипломата, ведет от имени своего князя переговоры с другим князем.

В удельные века придворные звания превращаются в постоянные должности: каждому званию соответствует известный постоянный круг правительственных дел, входивших вообще в состав княжеского хозяйства, потому что все удельное управление было, собственно, хозяйственное. Но при постоянных должностях не видим еще постоянных присутственных мест; должности соответствует известное правительственное ведомство, но должность остается учреждением единоличным. Сановник, управляющий известным ведомством, не является во главе постоянного присутственного места, а единолично, большею частью посредством устных распоряжений ведет порученные ему дела; он правительственный приказчик князя, но при нем еще нет приказа. В Московское время единоличные постоянные поручения превращаются в постоянные присутственные места. Главные правительственные приказчики превращаются в начальников приказа. В таком виде можно представить процесс развития управления в древней Руси.

История этого управления представляет процесс постепенного обособления правительственных органов. Сначала один орган исправляет разнообразные дела; потом органы специализуются: каждый из них подает постоянно одни и те же дела; наконец, эти органы расчленяются: орган, ведавший постоянно известные дела, разрастается в целое присутственное место, состоящее также из отдельных органов, ведающих каждый свои дела, имеющих каждый свое отправление.

Такой процесс развития полезно иметь в виду при объяснении различных правительственных должностей, являющихся в памятниках того или другого периода.

ДРЕВНЕРУССКАЯ ПРИКАЗНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ. Древняя Русь, особенно Московская, оставила нам громадное количество письменного материала, по которому подробно можно восстановить разнообразные формы письменного канцелярского делопроизводства XV, XVI и XVII вв. Трудно сказать, было ли так развито письменное делопроизводство в удельные века, от которых уцелело сравнительно немного памятников канцелярского делопроизводства, может быть, вследствие еще неполного развития канцелярии. Но про древнюю Русь XI и XII вв. можно решительно сказать, что там было очень слабо развито письменное делопроизводство. Это объясняется частью дороговизною письменного материала — пергамена; уцелевшие акты тех веков написаны на маленьких лоскутках, а иногда даже на белых листах книг. Во всяком случае можно сказать, что в московских приказах письменное делопроизводство достигало развития, которого преемники старинных московских дьяков и подьячих — чиновники XVIII в. не подвинули ни на шаг вперед. И канцелярский писец древней Руси и его бумага названиями своими показывают, что канцелярское делопроизводство у нас водворено было греками: писец или секретарь назывались дьяком или подьячим; бумага, ими написанная, деловая, носила общее название грамоты; все эти термины заимствованы из греческого языка; подьячий — переделанная по-русски форма, означающая помощника дьяка.

ДЬЯКИ И ПОДЬЯЧИЕ. Канцелярское письмоводство было в руках дьяков и подьячих. По-видимому, в XVII столетии этот класс служилых людей не был еще очень многочисленным, по крайней мере по Котошихину, который сам принадлежал к числу подьячих, в Москве около половины XVII в. и по городам считалось около 100 дьяков — секретарей и около тысячи подьячих, состоявших на приказной службе; вот все двигатели канцелярского письмоводства в Московском государстве; эти дьяки и подьячие были рассеяны по столичным приказам и по уездным съезжим или приказным избам. Московский приказ и Городовая съезжая изба — вот две канцелярии, которые служили основными колесами в древнерусской правительственной машине. Обе эти канцелярии отличались одна от другой только своими размерами, большей или меньшей сложностью устройства; основные черты одни и те же у той и другой. Приказ управлялся обыкновенно каким-либо служилым человеком высших чинов: боярином, окольничим или думным дворянином, стольником; в немногих приказах начальниками были думные дьяки. Начальники приказов носили специальное название судей; в большей части приказов судья имел товарища также из служилых людей и главного секретаря, главного старшего дьяка. Судья с товарищем и старшим дьяком составляли присутствие приказа, это была коллегия, члены которой: обязаны были по закону вести все дела вместе. Приговор этой коллегии, когда во главе ее стоял боярин, а товарищем был окольничий, назывался даже приговором бояр такого-то приказа.

Присутствие приказа я потому называю коллегией, что довольно трудно отличить порядок ведения дел ею от того, который потом был установлен в коллегиях Петра; приказы отличались от них разве тем, что решали дела единогласно, а не по большинству голосов, как коллегии. Закон запрещал единоличное решение дел судьей без содействия товарища и главного дьяка; у Котошихина встречаем забавную формулу, которой он выражает этот порядок ведения дел в приказном присутствии: судьям с товарищем и дьяками, говорит он, указано судить “всем вместе и без единого и единому без всех” ; Котошихин хотел сказать, что приговор присутствия получал полную силу только тогда, когда был принят единогласно: ни один без всех других не мог решить дела, ни все без одного. Та часть приказа, где помещалось это присутствие, носила название казенки, потому что здесь обыкновенно хранились казенные суммы, поступавшие в приказ; в остальных комнатах помещались второстепенные дьяки с подьячими. Каждый приказ делился на столы; если приказы можно назвать министерствами, то эти столы можно сравнить с департаментами. В Разрядном приказе — одном из главных — в 1676 г. было, кроме дьяков, 109 подьячих; и Посольском — 41, при Котошихине, вероятно, их было менее. В Разряде по акту 1666 г. встречаем три стола, между которыми были распределены различные уезды, управлявшиеся Разрядом, и разные дела — судебные и другие, которые ведал тот же приказ; эти столы назывались: Московский, Новгородский и Приказный, который, кроме судных дел, ведал также некоторые уезды. Каждый стол притом разделялся на несколько отделений, по которым дела вели особые подьячие; эти отделения назывались вытями или повытьями; отсюда повытчик в качестве помощника столоначальника. Точно такой же состав имела и Городовая съезжая изба, только там был гораздо ограниченнее личный состав. В больших городах съезжей избой управлял воевода с товарищем и дьяками; в малых — воевода с главным подьячим. В съезжей избе была также своя казенка или присутствие, свои столы, но в съезжей избе находилось немного подьячих и очень редко дьяк; этот дьяк и подьячие были наезжие гости, присылались из Москвы на время.

Подьячие получали, как и служилые люди, поместные и денежные оклады за свою службу. Денежное жалованье им не было велико; высший оклад жалованья подьячему я нашел в списке личного состава Посольского приказа 1676 г.: первый подьячий этого приказа получал жалованья 55 руб. в год, на наши деньги это 935 руб.: поместного оклада у этого подьячего не обозначено; низшие оклады упадали до рубля в год. Вероятно, что денежный оклад составлял лишь малую долю дохода. который получали дьяки с подьячими; этот доход состоял в различных пошлинах, которые шли с составляемых дьяками и подьячими крепостей, т. е. актов.

ПОСУЛЫ. Видное место в бюджете древнерусских дьяка и подьячего занимала взятка. О развитии взяточничества единогласно говорят все сами древнерусские подьячие; очень открыто признается в этом грехе своей братии сам Котошихин; он говорит, что, несмотря на строгие запрещения посулов и поминок, они в большом употреблении: дьяки и подьячие дают “крестное целование з жестоким проклинательством, что посулов не имати и делати в правду по царскому указу и по Уложению; ни во что их есть вера и заклинательство, и наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли содержати не могут и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней лестнице чрез жену или дочерь, или чрез сына и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, бутто про то и не ведают”. Известные доходы с людей, имевших дела в приказах, допускались не только обычаем, но и законом, и в практике если было легко провести, то еще было легче не проводить черты между доходами дозволенными и недозволенными. Мы не раз встречаем челобитные, в которых подьячий просит себе прибавки жалованья, объясняя эту просьбу тем, что у него в столе нет челобитчиковых корыстовых дел, а все дела государевы, бездоходные, т. е. казенные.

ПЛОЩАДНЫЕ ПОДЬЯЧИЕ. От дьяков и подьячих, служивших по приказам и съезжим избам, надобно отличать письменных дельцов вольных, которые назывались площадными подьячими. Площадь в древней Руси — это наша нотариальная контора, где совершались всякие частные акты, писались челобития, купчие, меновые и т. д. Площадные подьячие были как в Москве, так и по городам и составляли в каждом городе особую корпорацию, состоявшую под надзором правительства. В Москве была, так сказать, главная нотариальная контора; она помещалась на Ивановской площади в Кремле. В XVII в. здесь является палатка, в которой площадные подьячие совершали все крепости и письменные акты. В состав этих подьячих поступали люди различных, даже тяглых, классов; площадной подьячий не считался служилым человеком и тяглый, записываясь в площадные подьячие, не освобождался от тягла. Промышлять площадью называлось в древней Руси: “кормиться пером”; в челобитных иногда встречаем выражения площадного подьячего: “кормлюсь пером”, “стою на площади”. Площадные подьячие, составляя артель, ручались друг за друга. Корпорация их в иных городах была очень многочисленна; по городам, например, встречаем до 12 площадных подьячих, в Москве в конце XVII в. на Ивановской площади стояло штатных 24 площадных подьячих. Они писали все частные акты, писать которые запрещено было подьячим приказов. Площадь состояла под надзором Оружейной палаты; в городах площадные подьячие стояли под надзором местной дворянской корпорации, которая имела влияние на состав площади, так как площадь писала преимущественно поземельные служилые акты.

Делопроизводство в приказах можно восстановить довольно подробно по уцелевшим актам и по известиям иностранцев, имевших дела с приказами. С утра и до обеда, т. е. до полудня, с вечерни и до глубокой ночи здесь шла усиленная письменная работа. Олеарий говорит, что московские подьячие завалены работой, которую иногда не успевают сделать в урочные присутственные часы. Начальники приказов строго взыскивали с подьячих за неисправность. Один иностранец конца XVII в. рассказывает, что один дьяк, вероятнее подьячий (так как дьяк был чиновник очень важный), проработав целый день и выбившись из сил, решился уйти домой, не окончив дела: но дело, вероятно, было спешное; начальник приказа, думный дьяк (говорится, вероятно, о приказе Посольском или Разрядном), на другой день велел подьячего за это побить батогами и заставил его работать всю следующую ночь, а других подьячих, которые последовали дурному примеру товарища, велел привязать к скамейке, чтобы они не могли уйти в неурочное время. Эта непосильная работа и внушила англичанину Коллинсу во время его пребывания в Москве его остроту, что в приказах изводится такое количество бумаги, которой было бы слишком достаточно, чтобы покрыть всю территорию Московского государства.

ДЕЛОПРОИЗВОДСТВО. В письменном делопроизводстве древнерусские подьячие достигли мастерства, которое осталось недостижимым для их преемников, считая и наших современных писцов. Древнерусские подьячие выработали себе твердый и довольно однообразный каллиграфический стиль, который почти лишен был личных особенностей почерка, и писали они превосходно, по крайней мере приказные. Наш глаз не привычен к тому стилю, но стоит немного привыкнуть к нему, чтобы читать древнерусские акты с большим удобством, чем как можно читать почерк нынешних писцов. Притом древнерусские подьячие отличались удивительной верностью ими усвоенной орфографии, которую нельзя назвать особенно безграмотной. Каждый подьячий оставался верен усвоенным в приказах правилам, и любопытно, что, судя по актам, до нас дошедшим, он редко делал описки. Все это не относится к дьякам. На актах мы иногда встречаем резолюцию дьяка, писанную невозможным почерком; тут нет ни каллиграфии, ни даже простого умения выводить буквы; может быть, некогда дьяки писали так нарочно, для большей важности. Эти резолюции дьяков — истинное бедствие для читателей древнерусских актов; обыкновенно такую резолюцию на две трети ее содержания прочтешь лишь по догадке. Древний подьячий писал обыкновенно не на листах, а на узких и длинноватых лоскутах бумаги, только на одной стороне; эти лоскутки потом склеивались в длинные ленты, называвшиеся столбцом или столбом, и скатывались в трубку в виде свитков. По дошедшим до нас столбцам можно судить об их размерах; иностранцы XVII в. видели столбцы аршин в 25, мы теперь знаем столбцы аршин в 70 и в 100. Подьячий писал не так, как пишем мы, именно потому, что писал не на наших листах. Древнерусскому подьячему не нужно было стола: лоскуток лежал на коленях, чернильница висела на шее, и так он строчил с необыкновенной быстротой, как говорят наблюдатели. Этим объясняется самый характер древнерусского подьяческого почерка, очень фигурального, напоминающего несколько восточное письмо. Вот из таких-то мастерских и вышел тот громадный письменный материал, около которого мы до сих пор ходим, только в некоторых пунктах успев проникнуть в глубь его.

.

Государственный
строй характеризует государство в
определенный период и использует такое
понятие, как форма государства. Форма
государства состоит из трех элементов:
формы правления, формы государственного
устройства и политического режима. По
форме правления Киевская Русь была
раннефео- дальной монархией. Во главе
государства стоял вели- кий князь,
которому принадлежала верховная
законода-тельная власть. При великом
князе постепенно сформировался совет
старейшин, куда входили родственники
князя, представители дружины и племенной
знати. Некоторые исследователи приписывают
этому органу совещательную функцию,
другие считают, что мнение совета

старейшин
имело определяющее значение при принятии
решений. Иногда созывались феодальные
съезды, на которых решались вопросы
разграничения власти между князьями,
разделения земель. Вече — народное
собрание — созывалось для решения
наиболее глобальных вопросов
общегосударственного значения, например,
войны и мира. По мере укрепления княжеской
власти вече постепенно утрачивало свое
значение.Вооруженные силы государства
были представлены дружиной и народным
ополчением. Ополчение основывалось на
десятичной системе управления, его
возглавлял тысяцкий. Управление на
местах осуществляли наместники князя
(в городах) и волостели (в сельской
местности).

6.Происхождение Русской Правды. Ее редакции и состав. Содержание Краткой и Пространной правды.

Древнерусский
правовой сборник сохранился только в
списках (копиях) XIII — XV веков и более
позднего времени. Вопрос о времени
происхождения её древнейшей части в
науке спорен. Некоторые историки относят
его даже к VII в. Однако большинство
современных исследователей связывают
Древнейшую Правду с именем киевского
князя Ярослава Мудрого. Примерный период
ее создания 1019—1054 гг. Нормы Русской
Правды были постепенно кодифицированы
киевскими князьями на основе устного
племенного права, с включением моментов
скандинавского и византийского права,
а также церковного влияния.

Влияние
кодекса прослеживается в последующих
памятниках права: Новгородская судная
грамота, Псковская судная грамота 1467
года, московский Судебник 1497 года,
литовский Устав Казимира IV — 1468 года,
Литовский статут 1588 года.

Традиционно
сохранившиеся многочисленные варианты
Русской Правды разделяются на две
основных редакции, во многом отличающиеся,
и получившие наименования «Краткая»
(6 списков) и «Пространная» (более 100
списков). В качестве отдельной редакции
выделяется «Сокращенная» (2 списка),
представляющая собой сокращённый
вариант «Пространной редакции»

«Краткая
Правда» состоит из следующих правовых
текстов:

«Правда
Ярослава», от 1016 или 1036 г. (ст. 1-18);

«Правда
Ярославичей» (Изяслава, Святослава,
Всеволода), от 1072 г. (ст. 18-41);

Покон
вирный — определение порядка кормления
вирников (княжеских слуг, сборщиков
виры), 1020-е или 1030-е гг. (ст. 42);

Урок
мостникам (регулировал оплату труда
мостников (строителей мостовых, или,
согласно некоторым версиям, строителей
мостов), 1020-е или 1030-е гг. (ст 43).

«Краткая
Правда» состояла из 43 статей. Первая ее
часть, наиболее древняя, говорила еще
о сохранении обычая кровной мести, об
отсутствии достаточно четкой дифференциации
размеров судебных штрафов в зависимости
от социального статуса потерпевшего.
Вторая часть (ст. 18 — ст. 43) отражала
дальнейший процесс развития феодальных
отношений: кровная месть отменялась,
жизнь, имущество феодалов ограждались
повышенными мерами наказания.

Списки
«Пространной Правды» находят в списках
церковных законов, в летописях, в статьях
из Св. Писания судебного и законодательного
характера («Мерила Праведные»).»Пространная
правда» состояла из двух частей —
Устава князя Ярослава Мудрого и Устава
Владимира Мономаха, входивших в «Краткую
Правду» с позднейшими изменениями и
дополнениями Устава, принятого во время
княжения Владимира Мономаха, после
подавления восстания в Киеве 1113 г.
«Пространная Правда» была составлена
в XII в. Ей пользовались духовные судьи
при разборе светских дел или тяжб. Она
значительно отличалась от «Краткой
Правды». Число статей- 121. Этот кодекс
отражал дальнейшую социальную
дифференциацию, привилегии феодалов,
зависимое положение смердов, закупов,
бесправие холопов. «Пространная Правда»
свидетельствовала о процессе дальнейшего
развития феодального земледелия, уделяя
много внимания охране прав собственности
на землю и другое имущество. В связи с
развитием товарно-денежных отношений
и необходимостью их правового регулирования
«Пространная Правда» определяла порядок
заключения ряда договоров, передачи
имущества по наследству.

«Сокращенная
Правда» относилась к значительно более
позднему периоду. Историки полагают,
что она сложилась в XV в. в Московском
государстве после присоединения
территории «Пермь Великая» По
Тихомирову она как раз там и была
написана, что нашло своё отражение в
денежном счёте.

7.Привилегии
феодалов по Русской Правде. Положение
смердов,закупов и холопов по Русской
Правде.

8.Право
собственности ,обязательственное и
наследственное право по Русской Правде.
Понятие преступления по Русской Правде.
Группы и виды преступлений. Виды
наказаний.

Обязательственное
право.

В
Русской правде существуют понятия:
отдача имущества на хранение (поклажа),
простой заём, бескорыстная ссуда,
одолжение по дружбе, отдача денег в рост
из определённого условленного процента,
процентный заём краткосрочный и
долгосрочный, торговая комиссия, вклад
в торговое компанейское предприятие.
В Правде существует определённый порядок
взыскания долгов с несостоятельного
должника при ликвидации его дел, то есть
порядок торгового конкурса с различением
несостоятельности злостной и несчастной.
Существует несколько видов кредитного
оборота. Понятие преступления.

С
введением на Руси христианства, под
влиянием новой морали происходит замена
языческих понятий о преступлении и
наказании. В сфере уголовного права
Древней Руси проявляется частный
характер древних христианско-византийских
правовых норм, основанных на римском
частном праве. Наиболее ясно такая
замена выражается в княжеских уставах
и в Русской Правде, где любое преступление
определялось не как нарушение закона
или княжеской воли, а как «обида»,
т.е. причинение материального, физического
или морального вреда какому-либо лицу
или группе лиц. За эту обиду виновный
должен был выплатить определённую
компенсацию. Таким образом, уголовное
правонарушение не отличалось в законе
от гражданско-правового. Русская Правда
отличает убийство неумышленное, «в
сваде» или «в обиду», от совершенного
с заранее обдуманным намерением, «в
разбое», преступление, обличающее злую
волю, от правонарушения, совершенного
по неведению, действие, причиняющее
физический вред или угрожающее жизни,
например отсечение пальца, удар мечом,
не сопровождавшийся смертью, хотя и
причинивший рану, отличает от действия
менее опасного, но оскорбительного для
чести: от удара палкой, жердью, ладонью
или если вырвут усы или бороду, и за
последние действия наказывает пеней
вчетверо дороже, чем за первые; за удар
мечом плашмя в драке полагалось большее
наказание, чем за удар остриём: он был
более оскорбителен, так как означал,
что противник не считался равным[6]. При
этом «Русская правда» содержит явные
следы характерного для традиционных
обществ принципа ответственности —
«кровной мести». Уже в ст. 1 КП говорится
«Аже оубиеть мужъ мужа, то мьстити брату
брата, любо отцю, ли сыну, любо братучадо,
ли братню сынови»

Осложнённая
кара за наиболее тяжкие преступления:
за разбой, поджог и конокрадство
преступник подвергался не определенной
денежной пене в пользу князя, а потере
всего имущества с лишением свободы.

В
практике применялись следующие виды
наказаний: кровная месть (ее лишь условно
можно отнести к наказаниям), «поток
и разграбление», смертная казнь,
уголовные штрафы, заключение в темнице,
членовредительные кары. Уголовные
штрафы за посягательства на личность
носят выраженный сословный характер,
при посягательстве на имущество это
проявляется менее резко.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

Начальный этап политической истории Руси

В исторической науке принято определять Древнерусское государство достаточно лаконично – как средневековое государство в Восточной Европе, возникновение которого в IX века выступило результатом объединения ряда восточнославянских и финно-угорских племен под властью династии Рюриковичей.

Однако первоначальный этап политической истории Руси неодинаково оценивается историками, т.к. не все разделяют весьма распространенную точку зрения о призвании варягов для княжения на Руси. В общем виде дискуссию относительно возникновения древнерусской государственности можно представить как две противопоставленные друг другу концепции (теории):

1. Норманская теория, в рамках которой с опорой на «Повесть временных лет» XII века, а также ряд иных, в том числе византийских письменных источников, и результаты археологических исследований сделал вывод о создании древнерусского государства извне – братьями-варягами Рюриком Синеусом и Трувором, примерно в 862 году. Альтернативным направлением норманской теории выступила точка зрения о том, что первоначальной формой Русского государства выступало не Новгородское княжество Рюрика, а киевское княжество Аскольда и Дира, которых также принято признавать представителями варяжских племен.
2. Антинорманнская теория, представители которой утверждали невозможность привнесения государственности извне, в связи с чем возникновение древнерусского государства и вся последующая политическая история были связаны с закономерным развитием общества.

Так, во внутренней политики основные задачи были связаны с расширением территории древнерусского государства за счет присоединения славянских племен (древлян, кривичей, северян и др), отторжение вятичей от Хазарского каганата, а также сбор дани с соответствующих территорий.

Во внешней политике первый киевских князей большое внимание уделялось торговле, что предопределяло основные направления внешнеполитической деятельности Руси – тесное взаимодействие с Византией и Хазарским каганатом и защита границ торговых путем от кочевников.

В качестве определенного итога проведения политики первых киевских князей может быть названо военное подчинение политическому господству Киева весьма обширных земель славянских и неславянских племен и народностей.

«Политическая история Руси» 👇

Политическая история после крещения Руси

В период правления Владимира Святославича произошло провозглашение христианства в качестве официальной религии Руси – так называемое «крещение Руси» в 988 году. В результате политическое устройство древнерусского государства осложнилось тем, что во всех русских землях была установлена власть православных епископов, находившихся в подчинении у митрополита, находившегося в ту пору в Киеве.

Кроме того, во всех землях в качестве наместников, то есть руководителей крупных административно-территориальных единиц, были посажены сыновья князя Владимира. В этой связи, с рассматриваемого периода все князья, выступавшие удельниками киевского князя, принадлежали к роду Рюриковичей.

Однако после смерти князя Владимира политическое единство Древней Руси постепенно разрушалось, и в первой половине XII в. произошел распад Киевской Русь на самостоятельные княжества. Во многом это произошло как следствие смерти Мстислава Великого и начавшееся через несколько лет после его смерти противоборство различных династических и территориальных объединений Рюриковичей за титул великого киевского князя. Кроме того важную роль в постепенном ослаблении роли Киева сыграло его лишение в конце XIII века последнего столичного атрибута – расположения митрополичьей резиденции, которая была перенесена во Владимир.

Политическое руководство Древней Руси

Характер древнерусского государства оценивается в рамках исторической науке неоднозначно – существуют самые разнообразные точки зрения на этот счет – от «варварского государства», до «формирующейся раннефеодальной монархии». Однозначно может быть сделан вывод лишь о том, что под властью Древней Руси были объединены огромные территории, занимаемые племенами восточных славян, финно-угров и балтийскими народами.

Глава древнерусского государства наделялся титулом Великого Князя, а соответствующая власть передавалась по наследству. Ниже князя в государственно-властной иерархии находились бояре и нанимаемые князем дружинники – «мужи».

В частично рассмотренный выше период феодальной раздробленности, последовавший в качестве результата распада Киевской Руси в XII веке, древнерусское государство разделилось на около пятнадцати относительно самостоятельных, территориально устойчивых княжеств. При этом политическое руководство, ранее сосредоточенное в руках князя, частично перешло к усилившемуся боярству.

Однако следует отметить то, что несмотря на общие процессы разобщения единого древнерусского государства, сохранял свое функционирование последний общерусский политический орган – Съезд Князей, в ведении которого, с учетом текущей внешнеполитической обстановки того времени, преимущественно находились вопросы противодействия половцам.

После нашествия монголо-татар практически все русские земли претерпевали новый виток раздробленности, и к XIV веку количество великих и удельных княжеств достигало величины в более двух сотен.

Лекция 5

ВЛАСТЬ В ДРЕВНЕЙ РУСИ

ИСТОКИ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ У ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН

Вернемся, однако, к проблеме наиболее ранних институтов власти у наших далеких предков.

Как уже отмечалось, иногда из летописного сообщения о приглашении Рюрика с братьями делается вывод, что государственность была занесена на Русь извне. Но достаточно обратить внимание на то, что Рюрик, Трувор и Синеус приглашались для выполнения функций, уже хорошо известных жителям новгородской земли. Так что, собственно, к зарождению государства этот рассказ не имеет отношения. Он — лишь первое упоминание о властных институтах, действовавших (и видимо, достаточно давно) на территории Северо-Западной Руси,

Какие же социальные органы, упомянутые в легенде о призвании варягов, можно рассматривать в качестве прообразов государственных институтов?

Во-первых, это какое-то собрание представителей племен, пригласивших варягов. Можно предположить, что речь идет об организации, близкой к той, которая позднее стала известна нам как вече.

Во-вторых, это князь. Именно он «владеет и судит», хотя должность его была, видимо, выборной.

В-третьих, это дружина — вооруженный отряд, сопровождающий приглашенного и помогающий ему выполнять свои новые обязанности.

Некоторую информацию о перечисленных властных институтах мы можем получить, исходя из их названий. Кроме того, в иное время или у других народов действовали аналогичные институты, наблюдения над которыми также могут быть использованы для гипотетической реконструкции интересующих нас общественных образований,

Слово «вече» связано со словом вещати (говорить). В псковском диалекте «вечать» означает «кричать» (В. И. Даль), что в какой-то мере может дать представление о способе решения вопросов на вечевых собраниях. Следует, однако, помнить, что буквальное значение слова может со временем вступать в противоречие с реальным положением дел. Рюрик с братьями, дружиной и родом был приглашен на княжение. И сделало это какое-то общественное собрание. Следовательно, первоначально народное вече (либо институт, аналогичный или близкий ему) было источником власти князя. Изучение ранних этапов развития государственности у разных народов позволяет предположить, что на таком собрании присутствовали только взрослые мужчины — представители племен. Показательно, что подростков на Руси называли отроками, т. е. лишенными права голоса. Видимо, в вечевых собраниях они активного участия принимать не могли. Людей, присутствовавших на вече, объединяли не родственные узы, а общие социальные функции. Скорее всего, изначально это было военное сообщество.

Слово князь заимствовано праславянами из прагерманского или готского языков и родственно словам конунг, K?nig, king (король). Судя по значениям, которые это слово приобрело в западнославянских языках (словацк. knaz; польск. ksiadz— «священник»), первоначально князья выполняли функции не только светского, но и духовного правителя. О том же говорят и некоторые косвенные данные, связанные с правом князя на проведение религиозных преобразований, а также с погребением умерших князей-язычников в курганных насыпях. Скорее всего, князь руководил войском и был верховным жрецом, что и обеспечивало его высокое положение в обществе.

Дружина — буквально означает отряд воинов и происходит от слова друг, которое первоначально было очень близко по значению словам товарищ, соратник. Видимо, князя и дружинников когда-то действительно связывали дружеские узы, которые подкреплялись взаимными личными обязательствами.

В частности, князь брал на себя справедливое распределение средств, добытых им совместно с дружиной. Дружина, в свою очередь, должна была поддерживать и защищать своего князя. Нарушение одной из сторон условий такого договора (неизвестно, заключался ли он формально; скорее, на Руси все основывалось на нормах традиции, обычного права) влекло за собой его расторжение: князь снимал с себя обязательства выделять часть полученной дани и защищать своего бывшего дружинника, а тот соответственно прекращал служить прежнему государю.

Дружина являлась гарантом реализации решений князя и соблюдения достигнутых при его участии договоренностей. Она могла выполнять как полицейские (внутренние), так и «внешнеполитические» функции по защите племен, пригласивших данного князя, от насилия со стороны соседей. Кроме того, князь при ее поддержке мог осуществлять контроль над важнейшими путями транзитной международной торговли (взимать налоги и защищать купцов на подвластной ему территории).

Такая система личных связей напоминала вассально-сюзеренные отношения Западной Европы. Однако поначалу дружинно-княжеские связи принципиально отличались от них. Личная преданность древнерусских дружинников не закреплялась временными земельными владениями (ленами, фьефами), что было характерно для западноевропейского средневековья. Древнерусский дружинник не получал за свою службу (и на ее время) земельного надела, который мог бы обеспечить его всем необходимым.

Дружина находилась вне общинной структуры — как социально, так и территориально. Дружинники жили обособленно, на княжеском «дворе» (в княжеской резиденции). Вместе с тем их отношения с князем в какой-то степени воспроизводили общинные порядки в споем внутреннем устройстве. В частности, в дружинной среде князь считался первым среди равных.

По словам И. Я. Фроянова, в период зарождения древнерусской государственности военная сила и общественная власть еще не оторвались друг от друга, составляя единое целое. Власть принадлежала тому, кто представлял собой военную мощь. Видимо, в рассматриваемый момент существовало более или менее устойчивое равновесие сил между властью князя, опиравшегося на силу дружины, и властью веча, за которым стояла военная организация горожан.

Пока ограничимся этими предварительными замечаниями. Их, вероятно, вполне достаточно для первого знакомства с истоками властных структур древней Руси. Тем более, что нам еще не раз придется возвращаться к рассмотрению последних. Остается лишь добавить, что при анализе древнейших властных (протогосударственных) структур следует помнить об одной особенности человеческого мышления, на которую указывали О. М. Фрейденберг и А. А. Ахиезер, а именно:

«Догосударственное общество, которое можно рассматривать как множество локальных миров, испытывало возрастающее дискомфортное состояние из-за усложнения жизни, внешних конфликтов, роста междоусобиц. Это рождало поиск выхода, который мог иметь место на основе исторически сложившейся культуры. Естественным выходом в этой ситуации виделось поглощение факторов, вызывающих, или казавшихся вызывающими, дискомфортное состояние, т. е. превращение внешних, негативных явлений во внутренние и, следовательно, подконтрольные. Это, однако, требовало развития определенных логических форм, позволяющих осмыслить и воплотить эту идею в некоторый воспроизводственный процесс. Такую возможность открывала присущая любой культуре экстраполяция. Она выступает как способность людей истолковывать нечто новое в представлениях, понятиях старого, уже известного, в формах сложившейся культуры. Например, индейцы Америки, впервые увидевшие лошадь, осмыслили ее как большую свинью, т. е. перенесли исторически сложившиеся представления на новое осмысляемое явление. Оно было тем самым интегрировано в соответствующую (суб)культуру. А последнее — предпосылка рассмотрения этого явления как комфортного. Теперь оно не вызывало замешательства, негативной реакции. Налицо важнейший механизм, обеспечивающий господство комфортного идеала, партиципации к нему личности, препятствие роста социокультурного противоречия между социальными отношениями и культурой. Этот механизм заложен в большом законе семантизации, по которому такие понятия, как «раб» или «царь» существовали до рабства и до царской власти. Эта логическая форма открывала возможность экстраполировать ценности локального мира на значительно большую сферу социальной реальности»[102].

В связи с возможностью подобного переноса прежних имен на новые явления в общественной жизни существует опасность неверного понимания значения слов, опирающегося на их этимологию. Между тем, с помощью этих слов могли обозначаться принципиально иные реалии, имеющие лишь некоторое внешнее сходство с тем, что эти слова обозначали искони. Так, лексика, связанная со стрельбой из лука, была перенесена на огнестрельное оружие: и из того, и из другого стреляют. Хотя все хорошо знают, что из ружей, автоматов и пушек вылетают вовсе не стрелы… Тем не менее, когда речь идет о наиболее ранней стадии развития, применение данных этимологического анализа для описания явлений, обозначаемых теми или иными словами, представляется достаточно корректным.

И все-таки более надежным путем к пониманию того, что же представляли собой основные властные структуры Киевской Руси, дают письменные источники, прямо или косвенно их упоминающие.

ГОРОД И СЕЛО

Как отмечают современные исследователи,

«совокупность древнерусских населенных пунктов в целом укладывалась в сложную иерархическую систему, своеобразную пирамиду, в основании которой находилась масса рядовых сельских поселений, а вершину венчали крупные стольные города — центры самостоятельных земель-княжений Руси. Ступени между ними занимали, надо полагать, поселения переходных типов, связанные друг с другом отношениями административно-хозяйственного соподчинения, В эту пеструю мозаику вклинивались территориально все расширявшиеся раннефеодальные вотчины и, наоборот, неуклонно сокращавшиеся островки еще не охваченных процессом окняжения и феодализации свободных сельских общин»[103].

Древнерусские источники пользуются развитой системой географических терминов, связанных с различными видами поселений. Здесь встречаются упоминания стольных городов и городов — волостных центров, «пригородов» и городков, городцов и городищ, погостов, слобод, сел, селец, селищ, весей и т. п. О том, какой смысл вкладывали авторы источников в каждое из этих слов, как они дифференцировали все эти селения и по каким критериям, сейчас можно только догадываться, Изучение социального смысла подобной терминологии осложняется тем, что в древней Руси подобные слова, видимо, не всегда строго различались. Так, даже в поздних рукописях можно найти смешение терминологии:

«…въ некоторой веси Суздальского уезду, иже именуется село Холуй…»[104] (курсив мой. — И.Д.)

К тому же со временем семантика географических терминов могла изменяться (и довольно существенно). Тем не менее на основании косвенных (гораздо реже — прямых) данных удалось выяснить основные значения многих географических индикаторов древнерусских поселений.

Погостами первоначально назывались центральные поселки общинной территории, административно-податные центры и пункты, в которых велась торговля. Позже погосты становятся также религиозными центрами: там строились церкви и отводилось место для кладбищ. Со временем погосты частично или полностью утратили прежнее значение, хотя названия за ними сохранились. В одних местностях они стали обозначать место, где находятся церковь и причт, в других (в средней и южной полосе) — кладбища, а в некоторых превратились в села.

О составе погоста-села XIII в., можно судить по упоминанию пожалований, сделанных в 1219–1237 гг. в жалованной грамоте великого князя рязанского Олега Ивановича игумену Ольгова монастыря Арсению:

«…тогды дали святой Богородици дому 9 земель бортных, а 5 погостов: Песочна, а ней 300 семии, Холохолна, а в ней полтораста семии, Заячины, а в ней 200 семии, Веприя, 200 семии, Заячков, 100 и 60 семии, а се вси погосты с землями с бортными, и с поземом, и с озеры, и с бобры, и с перевесьищи, с резанками, и с шестьюдесят, и с винами, и с поличным, и со всеми пошлинами»[105].

Селами именовались административно-хозяйственные и церковно-приходские центры княжеского или боярского владения. На ранних этапах истории Древней Руси в их состав входили только двор владельца и жилища его слуг, Позднее в селах стали располагаться и хозяйства зависимых крестьян. Село, не ставшее церковно-приходским центром, называлось сельцом. Крестьяне, тянувшие в податном отношении к селу, жили в деревнях или весях — поселениях в один или несколько дворов.

Однако нас в первую очередь будет интересовать тот вид поселений, в котором концентрировались некие властные структуры, оказывавшие реальное влияние на жизнь Древней Руси, А таким типом поселений был, несомненно, древнерусский город.

ДРЕВНЕРУССКИЙ ГОРОД

Становление Древнерусского государства было теснейшим образом связано с процессом преобразования, освоения мира непроходимых чащоб, болот и бескрайних степей, окружавшего человека в Восточной Европе. Ядром нового мира стал город — «очеловеченная», «окультуренная», отвоеванная у природы территория. Упорядоченное, урбанизированное пространство превращалось в опору новой социальной организации.

«В городах, — пишет В. П. Даркевич, — исчезает поглощенность личности родом, ее статус не растворяется в статусе группы в той мере, как в варварском обществе. Уже в ранних городах Новгородско-Киевской Руси общество переживает состояние дезинтеграции. Но при разрушении прежних органических коллективов, в которые включался каждый индивид, общество перестраивается на новой основе. В города, под сень княжеской власти стекаются люди, самые разные и по общественному положению, и по этнической принадлежности. Солидарность и взаимопомощь — непременное условие выживания в экстремальных условиях голодовок, эпидемий и вражеских вторжении. Но социально-психологические интеграционные процессы происходят уже в совершенно иных условиях»[106].

Города, несомненно, были центрами экономической, политической и духовной жизни Древней Руси.

«Именно города предохраняли Русь от гибельного изоляцио-наизма. Они играли ведущую роль в развитии политических, экономических и культурных связей с Византией и дунайской Болгарией, мусульманскими странами Передней Азии, тюркскими кочевниками причерноморских степей и волжскими булгарами, с католическими государствами Западной Европы. В урбанистической среде, особенно в крупнейших центрах, усваивались, сплавлялись, по-своему перерабатывались и осмысливались разнородные культурные элементы, что в сочетании с местными особенностями придавало древнерусской цивилизации неповторимое своеобразие»[107].

В изучении городов домонгольской Руси отечественными историками и археологами достигнуты серьезные успехи, В то же время накопилось значительное число проблем, требующих своего разрешения.

Первый вопрос, на который необходимо ответить: что такое древнерусский город? При всей своей «очевидности» ответ на него вовсе не так прост, как может показаться на первый взгляд. Если исходить из этимологии слова «город» (родственное — «жердь»), то следует признать, что это прежде всего огороженное (укрепленное) поселение. Однако этимологический подход далеко не всегда может удовлетворить историка. Он фиксирует лишь наиболее раннюю стадию истории слова, но ничего не может сказать о том, что же собственно называлось городом в более позднее время. Действительно, «городом» в древнерусских источниках до XVI в. назывались огражденные населенные пункты и крепости, независимо от их экономического значения. В более позднее время так стали называться ремесленно-торговые поселения и крупные населенные пункты (при всей нечеткости определения «крупные»), независимо от того, имели ли они крепостные сооружения или нет[108]. Кроме того, когда речь заходит об историческом исследовании, и нем под термином «город» имеется в виду не совсем то (а иногда и совсем не то), что подразумевалось под этим словом в Древней Руси.

Что же называют древнерусским городом современные исследователи? Приведу некоторые типичные определения.

«Город есть населенный пункт, в котором сосредоточено промышленное и торговое население, в той или иной мере оторванное от земледелия»[109].

«Древнерусским городом можно считать постоянный населенный пункт, в котором с обширной сельской округи-волости концентрировалась, перерабатывалась и перераспределялась большая часть произведенного там прибавочного продукта»[110].

Повторю: насколько такие представления соотносятся с тем, что называли городом в Древней Руси, — точно не известно. Решение этой проблемы, как уже отмечалось, затрудняется неоднозначностью понятия город к Древней Руси.

«Термином «город» в Древней Руси обозначалось вообще укрепленное, огражденное поселение вне зависимости от его экономического характера — был ли это город и собственном смысле слова — значительный ремесленно-торговый центр, или небольшая крепостица с военным гарнизоном, или старое укрепленное поселение дофеодальной поры»[111].

Такое расхождение в определениях серьезно затрудняет использование информации о городах, почерпнутой из древнерусских источников, поскольку требует предварительного доказательства, идет ли речь в данном конкретном случае о городе в «нашем» смысле слова (точнее, в том смысле, который вкладывается в этот термин данным исследователем). Вместе с тем ставится под вопрос принципиальная возможность выработки универсального определения древнерусского города.

В советской историографии, опиравшейся на марксистскую теорию, появление городов связывалось с отделением ремесла от земледелия, т. е. с так называемым вторым крупным разделением труда (Ф. Энгельс). Прочие факторы, если и учитывались, ставились в подчиненное положение. Им уделялось гораздо меньше внимания при объяснении формирования такого типа поселений. В качестве примера приведу высказывание М. Н. Тихомирова, весьма характерное именно для такого подхода:

«Настоящей силой, вызвавшей к жизни русские города, было развитие земледелия и ремесла в области экономики, развитие феодализма — в области общественных отношений»[112]. Правда, одновременно с этим исследователи часто подчеркивали, что «самое возникновение русских городов имело различную историю»[113].

В последнее время все больше внимания обращается на то, что происхождение и особенности жизни древнерусского города не могут объясняться сугубо экономическими причинами. В частности, В. П. Даркевич считает, что

«объяснение появления раннесредневековых городов на Руси в итоге общественного разделения труда — пример явной модернизации в понимании экономики того времени, когда господствовало натуральное хозяйство. Продукты труда производятся здесь для удовлетворения потребностей самих производителей. Товарное производство находится в зачаточном состоянии. Внутренние местные рынки в эпоху становления городов на Руси еще не получили развития. Господствует дальняя международная торговля, затрагивавшая лишь верхи общества»[114].

Подвергается сомнению и жесткое противопоставление города и села в Древней Руси. При этом подчеркивается роль агрикультуры в городе, жители которого (как, впрочем, и западноевропейские горожане)

«вели полукрестьянское существование и занимались разнообразными промыслами, как свидетельствуют археологические материалы: охотой, рыболовством, бортничеством»[115].

Горожанам не чужды были занятия земледелием и скотоводством (об этом говорят многочисленные находки на территории древнерусских городов сельскохозяйственных орудий труда: лемехов плугов, мотыг, кос, серпов, ручных жерновов, ножниц для стрижки овец, огромного количества костей домашних животных). Кроме того, сельское население занималось производством большинства «ремесленных» продуктов для удовлетворения собственных нужд; ткало ткани и шило одежду, производило гончарные изделия и т. п. Пожалуй, единственным исключением были металлические орудия и украшения, изготовление которых требовало специальной подготовки и сложного оборудования. Добавим к этому, что по свидетельствам археологов, крупные городские поселения подчас возникали раньше окружавших их сельских поселков. К тому же, подобно городам Западной Европы, население городских поселений Древней Руси постоянно пополнялось сельскими жителями. Все это заставляет согласиться с мнением В. П. Даркевича о высокой степени аграризации древнерусских городов и отсутствием жестких различий между городскими и сельскими поселениями. Он пишет:

«Как на Западе, так и на Востоке Европы город представлял собой сложную модель, своего рода микрокосм с концентрическими кругами вокруг основного ядра. Первый круг — садовые и огородные культуры (огороды вплотную примыкают к городскому пространству и проникают в свободные его промежутки), а также молочное хозяйство; во втором и третьем кругах — зерновые культуры и пастбища. При раскопках на территории городских дворов-усадеб находят огромное количество костей домашних животных. Места для содержания скота обнаружены как в пределах укреплений, так и вне их»[116].

Основным отличительным внешним признаком городского поселения, видимо, было лишь наличие укрепления, крепостного сооружения, вокруг которого и концентрировалась собственно «городская» жизнь. При этом в сознании людей Древней Руси город отличался от пригорода, также окруженного «городскими» укреплениями. В городах-«пригородах» отсутствовал очень важный, хотя и почти не заметный для нас, элемент «настоящего» города — вече.

ДРЕВНЕРУССКОЕ ВЕЧЕ

Вече — один из самых известных ив то же время самых загадочных институтов Древней Руси. Все знают, что это орган русского «народоправства». Но что касается реального наполнения данного термина в древнерусских источниках, то исследователи расходятся по целому ряду принципиальных вопросов:

• Когда возникло вече как политический институт?

• Каков был социальный состав участников вечевого собрания?

• Какие вопросы входили в сферу компетенции веча?

• Каково географическое распространение вечевых порядков?

Естественно, для того чтобы найти ответы на эти вопросы, необходимо учитывать всю совокупность известий о нем. Соблюдение этого правила прежде всего заставляет согласиться с выводом В. Т. Пашу-то о многозначности понятия «вече», которое могло связываться с:

— совещаниями знати,

— собраниями городских «меньших» людей,

— заговорами,

— военными советами,

— восстаниями и т. д.

Кроме прямых упоминаний самого слова «вече», видимо, следует учитывать и те сообщения, в которых речь идет о том, что горожане, или князь и горожане «сдумаша» о чем-либо. Во всяком случае у И. Я. Фроянова были достаточные основания для привлечения подобных известий при изучении «вечевых» вопросов. Одним из наиболее веских аргументов при этом служит классическое упоминание в статье 6684 (1176) г. о вечевом собрании во Владимире, решавшем вопрос о князе, который должен был занять престол после убийства Андрея Боголюбского:

«В лето 6684 [117] Новгородци во изначала, и смоляне, и кыяне, и полочане, и вся власти, Якож на думу; на веча сходятся; на что же старейшин сдумають, на том же пригороди стануть»[118]. (Разрядка моя. — И.Д)

Мы еще не раз вернемся к этой фразе, а пока лишь отметин, что она действительно допускает толкование И. Я. Фроянова, согласно которому

«собраться на вече — все равно, что сойтись на думу, думать, а принять вечевое решение — значит «сдумать»»[119].

В то же время такой подход к определению объема материала, который можно использовать для изучения веча, встречает и довольно серьезные возражения. В частности, М. Б. Свердлов полагает, что

«»Повесть временных лет» сообщает о коллективных решениях племен: «съдумавше поляне», «и реша сами в собе», «сдумав-ше [120] со князем своимъ Маломъ». На этом основании делались предположения о существовании племенных вечевых собраний. Однако эти сведения слишком общи, чтобы определить, как решались вопросы — на племенных собраниях или избранными лицами-князьями и знатью. В летописи в аналогичной форме сообщается: «реша козари», «почаша греци мира просити», хотя в IХ-Х вв. хазарский каганат и византийская империя были государствами, где политические вопросы решались не народным собранием, а монархами и их приближенными. Следовательно, известия летописи еще не свидетельствуют о племенных собраниях в племенных княжениях и тем более племенных союзах, территориальные размеры которых делали такие собрания невозможными, ограничивая число участников лишь отдельными представителями, вероятно племенной знатью»[121].

Впрочем, данное замечание относится скорее не к тому, связаны ли коллективные решения с вечевыми собраниями, а к самому характеру этих собраний, к их составу. Что же касается возможности косвенных упоминаний «Повестью временных лет» хазарских и византийских «вечевых собраний», то не стоит забывать, что перед нами — не точное научное описание строя сопредельных с Русью государств, а его переосмысление в «своих» понятиях, привычных и ясных как летописцу, так и потенциальному читателю. Следовательно, подобные формулировки можно рассматривать в качестве опосредованного свидетельства распространенности вечевых порядков на Руси. Если, конечно, исходная гипотеза И. Я. Фроянова верна…

Вернемся, однако, к приведенной выдержке из Лаврентьевской летописи. Она довольно сложна и вызывает определенные расхождения в понимании. Вообще, надо сказать, сравнительно немногочисленные прямые упоминания о вечевых собраниях настолько неясны и неоднозначны, что позволяют высказывать самые разные предположения, вплоть до прямо противоположных. Так, скажем, по мнению С. В. Юшкова, в данном случае идет речь о том, что

«изначала власти Новгорода, Смоленска, Киева, Полоцка и власти всех других городов собираются на думу, на совещания (веча): на чем порешат власти старших городов, то должны выполнять пригороды»[122]. (курсив мой. — И. Д.)

Б. Д. Греков же считал, что логическое ударение в приведенном отрывке сделано совсем на другом моменте, который

«относится не столько к существованию вечевого строя (о хронологии вечевых собраний летописец едва ли здесь думал), сколько к обычной обязанности пригородов подчиняться городам…»[123]

Отмеченный момент никем не оспаривается. Действительно, пригороды не собирали свои веча и должны были подчиняться решениям вечевых собраний «городов». Это для нас также представляет несомненный интерес. Однако вопрос о том, как понимать летописное «изначала», все же остается открытым. Вообще Б. Д. Греков занимал в вопросе о времени существования веча довольно любопытную позицию. Не отрицая того, что вече — явление, относящееся к весьма древнему периоду (что, впрочем, следует лишь из косвенных замечаний), он в то же время писал о «молчании» веча с X по XII в.:

«В этой книге, посвященной Киевскому государству, писать о вече можно только с оговоркой, по той простой причине, что в Киевском государстве, как таковом, вече, строго говоря, не функционировало: расцвет вечевой деятельности падает уже на время феодальной раздробленности. Только в конце периода Киевского государства можно наблюдать в некоторых городах вечевые собрания, свидетельствующие о росте городов, готовых выйти из-под власти киевского великого князя.

Оправданием этой главы [«Несколько замечаний о древнерусском вече»] служит лишь тот факт, что в литературе по вопросу о вече далеко не всегда различаются два периода в истории нашей страны: период Киевского государства, когда вече молчит, и период феодальной раздробленности, когда оно говорит, и даже достаточно громко»[124].

Как бы то ни было, судя по всему, нет никаких оснований полагать, что вече — продукт развития государственного аппарата. Скорее, напротив, оно — предшественник и исток (или один из истоков) древнерусской государственности. В то же время, видимо, следует прислушаться к мнению Б. Д. Грекова, который, в частности, считал: отнюдь не всё, что называлось или могло (как полагают историки) называться вечем, — явления тождественные. Такое ограничение относится не только к различным периодам истории, но и к одновременно сосуществующим институтам. Вот что писал ученый:

«…народные собрания древлян надо отличать от совещаний киевского князя с боярами. Первые — это еще не изжитые остатки родового строя периода высшей ступени варварства, вторые — следствие укрепления княжеской власти, отделения власти от народных масс, уже успевших выйти из рамок родового общества. Нас не должно смущать то обстоятельство, что оба явления наблюдаются параллельно в одно и то же время. Наша страна и в этот перепад времени была огромна и в смысле стадиального развития в отдельных своих частях пестра.

Было бы ошибкой не считаться с этими фактами и рассматривать все части громадной территории Руси как стадиально однородные»[125].

И все-таки, как определяется время появления вечевых порядков и может ли оно вообще быть установлено сколько-нибудь точно?

Как считал В. И. Сергеевич, опиравшийся на уже цитировавшийся текст Лаврентьевской летописи,

«по мнению начального летописца и позднейшего, жившего в конце XII века, вече было всегда»[126]. (курсив мой. — И. Д.)

И продолжал, ссылаясь на легендарные известия начальной русской летописи (о хазарской дани, о переговорах древлян с Ольгой, о белгородском киселе и др.):

«Вече как явление обычного права существует с незапамятных времен… Событием первостепенной важности, проложившим путь к новому порядку вещей, является татарское завоевание… Нашествие татар впервые познакомило русские княжения с властью, которой надо подчиняться безусловно. Почва для развития вечевой деятельности была уничтожена сразу»[127].

Исследователи, говорящие о древности веча, чаще всего приводят свидетельство Прокопия Кесарийского:

«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом»[128].

Именно из этого следует вывод, что

«племенные веча — детище старины глубокой, palladium демократии восточных славян»[129].

Во всяком случае подавляющее большинство историков придерживается мнения, что

«по своему происхождению вече — архаический институт, уходящий корнями и недра первичной формации»[130].

С переменами, происходившими в социальной структуре восточнославянского общества, менялась и сущность самого учреждения коллективной власти. Раннее, «племенное» вече эпохи первобытного строя или военной демократии, видимо, серьезно отличалось от «волостного» веча второй половины XI–XII вв. В то же время вызывает серьезные сомнения тезис Б. Д. Грекова о том, что вече временно — в связи с ростом городов — прекращало свою деятельность в период существования Киевской Руси, Такое утверждение не только нелогично, но и не подтверждается фактическим материалом (на что обращал внимание еще П. П. Епифанов[131]). Скорее, вече продолжало функционировать, однако оно изменилось. Во всяком случае о созыве князем веча прямо говорится в рассказе «Повести временных лет» под 6523 (1015) г. Ярослав Мудрый, перебивший накануне новгородцев «нарочитые мужи, иже бяху иссекли варягу» князя, получил известие о том, что власть в Киеве захватил Святополк Окаянный.

«Заутра же собрав избыток новгородець, Ярославъ рече: «О, люба моя, дружина, юже вчера избих, а ныне быша надобе». Утерл слез, и рече им на вечи: «Отець мой умерл, а Святополк седить Кыеве, избивая братью свою». И реша новгородци: «Аще княже, братья наша иссечена суть, можем по тобе вороти»[132]. (курсив мой, — И.Д)

Нет достаточных оснований говорить о том, что в данном случае новгородское вече по своему характеру ничем не отличалось ни от народных собраний предшествующей поры, ни от последующих вечевых сходок. Однако еще меньше поводов утверждать, что в XI в. вечевая деятельность на время прекратилась. Во всяком случае можно сослаться на аргументацию И. Я. Фроянова, который пришел к выводу:

«Как показывают факты, веча собираются и в X, и в XI, и в XII вв.»[133].

Приведу еще один пример. О вече как действующем органе городской власти прямо говорится в «Повести» и под 6576 (1068) г.:

«Придоша иноплеменьници на Русьскую землю, половьци мнози Изяслав же, и Святослав и Всеволод изидоша противу имь на Льто. И бывши нощи, подъидоша противу собе. Грехь же ради нашихъ пусти Бог на ны поганыя, и побегоша русьскый князи, и победиша половьщи. <…> Изяславу же со Всеволодом Кыеву побегщю, а Святославу Чернигову, и людье кыевстии прибегоша Кыеву, и створиша вече на торговищи, и реша, пославшеся ко князю: «Се половци росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними». Изяслав же сего не послуша. И начаща людие говорити на воеводу на Коснячька; идоша на гору, съ веча, и продаша на двор Коснячков, и не обретше его, сташа у двора Брясчиславля и реша: «Поидем, высадим дружину свою ие погреба». И разделишася надвое: половина их иде к погребу, а половина их иде по Мосту; си же придоша на княжь двор. Изяславу же седящю на сенех с дружиною своею, начаша претися со князем, стояще доле. Князу же из оконца зрящю и дружине стоящи у князя, рече Тукы, брать Чудинь, Изяславу: «Видиши, княже, людье възвыли; посли, ать Всеслава блюдуть». И се ему глаголющю, другая половина людий приде от погреба, отворивше погреб. И рекоша дружина князю: «Се зло есть; посли ко Всеславу, ать призвавше лестью ко оконьцю, пронзуть и мечемь». Ии не полуша сего княдзь. Людье же кликнуша, и идоша к прубу Всеславлю. Изяслав же се видевъ, со Всеволодомъ побегоста з двора, людье же высекоша Всеслава ие поруба, въ 15 день семтября, и прославиша и среде двора къняжа. Двор жь княжь разграбиша, бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью. Изяслав же бежа в Ляхы»[134](курсив мой, — И.Д)

Под следующим годом находим новое упоминание о киевском вече:

«В лето 6577. Поиде Изяслав ис Болеславом на Всеслава; Всеслав же поиде противу. И приде Белугороду Всеслав, и бывши нощи, утаивъся кыян бежа из Белоагорода в Потлотьсску. Заутра же видевшие людье князя бежавша, възвратишася Киеву, и створиша вече, и послашася къ Святославу и къ Всеволоду, глаголюще: «Мы уже зло створили есмы, князя своего прогнавше, а се ведеть на ны Лядьскую землю, а поидета в град отца своего; аще ли не хочета, то нам неволя: зажегшее град свой, ступим въ Гречьску землю»»[135] (курсив мой, — И.Д)

В последний раз «Повесть временных лет» рассказывает о вече под 6605 (1097) г., когда в бою за Владимир Южный был тяжело ранен князь Мстислав Святополчич, скончавшийся в ту же ночь:

«И таиша и 3 дни, и въ 4-й день поведаша на вечи. И реша людье: «Се князь убьен; да аще ся вдамы, Святополк погубит ны вся». И послаша к Святополку, глаголяще: «Се сын твой убьен, а мы изнемогаем гладом. Да аще не придеши, хотять ся людье предати, не могуще глада терпети»»[136].(курсив мой, — И.Д)

Как видим, никаких оснований для того, чтобы считать вече «молчащим» в XI в., у нас нет. Так что прав был М. Б. Свердлов, когда писал, что вопрос о власти в Киевской Руси оказался

«неразрывно связанным с определением судеб племенного собрания — веча, высшего органа племенного народного самоуправления и суда»[137].

Другой вопрос: кто мог участвовать в вече, и оставалось ли оно на всем протяжении своего существования «высшим органом народного самоуправления и суда»?

Социальный состав веча вызывает у исследователей, пожалуй, наибольшие расхождения и разногласия. С. В. Юшков считал, что

«веча были массовыми собраниями руководящих элементов города и земли по наиболее важным вопросам».

Близкого мнения придерживается и И. Я. Фроянов. Он пишет:

«Обращает внимание демократический характер вечевых совещаний в Киевской Руси. Вече — это народное собрание, являвшееся составной частью социально-политического механизма древнерусского общества.

Подобно тому как в далекие времена народные собрания не обходились без племенной знати, так и в Киевской Руси непременными их участниками были высшие лица: князья, церковные иерархи, бояре, богатые купцы. Нередко они руководили вечевыми собраниями. Но руководить и господствовать — вовсе не одно и то же. Поэтому наличие лидеров-руководителей (заметим, кстати, что без них не в состоянии функционировать любое общество, даже самое примитивное) на вечевых сходах нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления «вечников». Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения веча. Саботировать его решения она тоже была не в силах»[138].

Интересно отметить, что последнее замечание есть логическое следствие из презумпции «широкого» состава городского веча:

«рассмотренные нами вечевые сходы суть народные собрания в буквальном смысле слова. Состав вечевых собраний социально неоднороден: здесь встречаются как простые люди, так и «лучшие», т. е. знатные, Нет досаднее заблуждения, чем то, согласно которому народ на вече являлся чем-то вроде послушной овечки в руках знати. Напротив, глас народный на вече звучал мощно и властно, вынуждая нередко к уступкам князей и прочих именитых «мужей»»[139].

К тому же И. Я. Фроянов подчеркивает, что в вечевых собраниях «принимали участие не только горожане, но и сельские жители». Довольно любопытным аргументом в пользу этого тезиса выступает уже приводившийся текст Лаврентьевской летописи о совместном вече Ростова, Суздаля и Владимира, на котором решался вопрос о преемнике Андрея Боголюбского на великокняжеском престоле. В частности, обращается внимание на выражение «и вся власти якож на думу, на веча сходятся». По мнению И. Я. Фроянова, речь здесь идет о «представителях всей волости». Такая интерпретация текста подтверждается тем, что в Московском летописном своде конца XV в. интересующий нас текст выгладит несколько иначе, а именно:

«Уведевше же княжу [Андрея]смерть Ростовци и Суздальци и Переяславци и въся объласть его снидошася в Володимерь…»[140] (в оригинале вместо курсива — разрядка)

По мнению И. Я. Фроянова, выделенные мною слова значат: «представители всей волости». Конечно, это может быть и так, однако само слово «область», помимо рассматриваемого И. Я. Фрояновым значения «население какого-либо владения»», имело в древнерусском, языке и иной смысл: «власть», «господство» (ср.: обладать). К тому же в летописи речь идет о «его», т. е. Андрея, «области». В связи с этим возникает вопрос: почему данный текст нельзя понимать как «все представители княжеских властных органов»? Такое прочтение существенно изменяет понимание того, кто собрался на вече во Владимире.

Правда, И. Я. Фроянов ссылается на мнение Н. А. Рожкова о том, что в вечевых собраниях могли принимать участие и сельские жители, Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что у Н. А. Рожкова речь шла не столько о реальном участии свободных селян, сколько о потенциальной, но чаще всего нереализуемой возможности такого участия:

«Крестьянское население практически было мало заинтересовано в сохранении веча, потому что лишено было большею частью фактической возможности посещать вечевые сходки»[141].

Так что даже если предполагать возможность участия сельских жителей в вечевых собраниях, придется признать, что реально вече все-таки было городским институтом власти. Тем более что, как совершенно справедливо подчеркнул Н. А. Рожков, «одно дело— присутствие на вече, другое— право решающего на нем голоса».

В отличие от приведенных и близких к ним точек зрения, П. П. Толочко, изучавший древний Киев, полагал, что институт веча

«никогда не был органом народовластия, широкого участия демократических низов в государственном управлении».

К нему присоединяется В. Л. Янин — лучший знаток древнего Новгорода. Общегородское вече Новгорода Великого, считает он, — «искусственное образованы, возникшее на основе кончанского представительства», в котором в ранний период его существования принимали участие 300–400 владельцев городских усадеб. Вече тогда объединяло

«лишь крупнейших феодалов и не было народным собранием, а собранием класса, стоящего у власти».

В дальнейшем,

«с образованием пяти концов число вечников могло возрасти до 500».

К такой точке зрения был близок и М. Х. Алешковский, полагавший, впрочем, что с XIII в. новгородское вече пополнилось небольшой группой наиболее богатых купцов.

Развернутую характеристику «аристократического» веча дал М. Б. Свердлов:

«На основании известий о вече в древнерусских источниках и сравнительно-исторических материалов можно сделать вывод о прекращении практики вечевых собраний в X–XI вв. при решении государственных политических и судебных вопросов, а также об отсутствии областных органов народного самоуправления в условиях создания княжеского административно-судебного аппарата, Вероятно, народные собрания как форма общинного самоуправления продолжали сохраняться в кончанских вече крупных городов и общинных сходках сельской верви, косвенными свидетельствами чего являются признание верви как юридического лица в отношениях с княжеской властью и в то же время осуществление ею функций самоуправления и суда по отношению к своим членам…

Таким образом, источники позволяют установить различные судьбы народных собраний в Древней Руси: местные собрания, сельские и, возможно, кончанские (в развивающихся крупных городах), трансформировались в феодальный институт местного самоуправления, племенное вече — верховный орган самоуправления и суда свободных членов племени — с образованием государства исчезло, а в наиболее крупных территориальных центрах — городах (правда, не во всех русских землях) вече как форма политической активности городского населения появилось в ХI–XII вв. вследствие растущей социально-политической самостоятельности городов. «Возрождение» термина «вече» объясняется сохранением его в практике древнерусской жизни с большим числом значений.

Если наше мнение верно, то можно сделать следующий вывод: в IX-Х вв. простое свободное население было лишено права участвовать в политическом управлении государством; политический институт, посредством которого такое участие осуществлялось, — племенные народные собрания, или вече, исчез. Это означало, что вопрос о власти в Древнерусском государстве был однозначно решен в пользу господствующего класса. Функции племенного веча были заменены высшими прерогативами князя — главы государства и иерархии господствующего класса, а совет старейшин племени сменила старшая дружина и высшая часть административного государственного аппарата»[142].

Как видим, последняя точка зрения весьма близка к уже приводившимся взглядам Б. Д. Грекова. Она, в частности, категорически разделяет древнейшее вече, бывшее органом «народоправства», и позднейшие вечевые собрания — искусственные образования, связанные только с правящими сословиями. Кстати, практически совсем не изучен вопрос о роли представителей церкви в вечевых собраниях. Дискуссии о вече продолжаются, и ставить в них точку пока рано.

Нетрудно убедиться, что за вопросом о социальном составе веча на самом деле стоит еще более серьезная проблема, которую можно сформулировать приблизительно так: кто, какие реальные общественные силы противостоят князю и дружине? Были ли это все горожане, подобно тому, как это было в западноевропейских ремесленных и торговых центрах? Либо это городской патрициат, «боярская» верхушка городов, но тогда кто такие эти самые городские — невоенные — «бояре»? — Крупные торговцы, ставшие землевладельцами, подобно тому, как это было в Новгороде Великом и Пскове? Либо это некие представители городских властей, собственно аппарат городского самоуправления (возможно, во многом загадочные «старцы градские» или «нарочитые мужи», либо еще более загадочная «старая чадь»)? Все эти вопросы пока остаются без ответа, а причина кроется в том, что многие из упомянутых социальных категорий просто плохо изучены в отечественной историографии. Исследователи склонны чаще «вкладывать» в тот или иной термин источника «свое» содержание, близкое по каким-то причинам самому историку, либо необходимое для доказательства его собственных концептуальных построений, К тому же методы извлечения и обработки источниковой информации пока далеки от совершенства. Остается лишь констатировать, что впереди большая работа по изучению социальной стратификации древнерусского общества, требующая разработки более изощренных методик добывания и обработки исторической информации из дошедших до нашего времени исторических источников.

Все перечисленные проблемы заставляют нас в дальнейшем часто отказываться от детализации «третьей власти» в Древней Руси. Условимся, что, говоря о ней, мы будем употреблять почти нейтральное в социальном плане слово «город». К сожалению, в большинстве случаев конкретизация этого расплывчатого понятия невозможна,

Порядок проведения веча. В обыденном мышлении вечевые собрания часто представляются как своеобразные полуанархические митинги, на которых решение определяется силой крика участвующих. На самом деле, как показывают источники, вече, видимо, имело достаточно четкую организацию. Это — хорошо срежиссированный и поставленный спектакль. Так, по свидетельству Лаврентьевской летописи, на вече 1147 г.:

«Придоша Кыян много множество народа и седоша у святое Софьи слышати. И рече Володимер к митрополиту: «Се прислал брат мои 2 мужа Кыянина, ато молвят братьев своей». И выступи Добрынъка и Радило и рекоста: «Целовал тя брат, а митрополиту ся покланял, и Лазаря целовал, и Кияны все». Рекоша Кияне: «Молвита с чем вас князь прислал». Она же рекоста: «Тако молвит князь. Целовала ко мне крест Давыдовичи и Святослав Всеволодичь, ему же аз много добра створих, а ноне хотели мя убити лестью. Но Бог заступил мя и крест честный, его же суть ко мне целовали. А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову, кто имеет конь ли не имеет, кто ино в лодье. То бо суть не мене одного хотели убити, но и вас искоренити»»»[143]

Приблизительно так же описано это вече и в Ипатьевской летописи. Разница лишь в том, что вместо слов о множестве киян, рассевшихся у храма Софии, здесь читаем:

По форме правления Древняя Русь являлась раннефеодальной монархией и характеризовалась рядом признаков:

1. 1. Власть князя была ограничена советом, вече и церковью.
   2. Прослеживалась слабая связь между отдельными частями государства.
   3. Существовала дворцово-вотчинная система управления в центре и система кормлений на местах.

Великий князь Киевский — глава государства. Он являлся главой администрации, верховным судьёй и военачальником. Одной из основных его задач было полюдье — сбор дани.

Удельные князья — сыновья и ближайшие родственники князя, находившиеся в крупных городах и платившие дань.

В Древней Руси руководствовались родовым принципом наследования: освободившийся престол передавали не старшему сыну, а старшему в роду. Данный прицип зачастую приводил в междоусобицам.

В 10 веке княгиня Ольга провела налоговую реформу: ввела погосты (места сбора дани), сроки сбора и её размер (урок).

Управление княжеским двором осуществляли слуги — тиуны (чашник, ключник, стольничий, детски, конюший и др.) во главе с огнищанином. При  необходимости князь наделял их административными или судебными полномочиями, использовал в качестве чиновников (дворцово — вотчинная система).

Дружина (опора князя) делилась на 2 вида:

• • старшая;
  • младшая.

Важные законы князь принимал вместе с советом, что ограничивало власть князя.

Состав совета при князе:

1. 1. бояре;
   2. высшее духовенство;
   3. старшая дружина;
   4. старцы градские (старейшины городов).

В крупных городах Киевской Руси сохранились вече (народные собрания), в которых участвовало всё свободное взрослое мужское население посада (города) и слобод (поселений). Шумным одобрением решались вопросы налогового, земельного, судебного характера, принимались законы, а также избиралась администрация. Князь не мог отменить решение вече и, таким образом, вече ограничивало власть князя. По мере становления и развития государства значимость вече снижалась.

В ходе развития Руси для обсуждения важнейших государственных вопросов стали созываться снемы (княжеские съезды). Первый снем состоялся в 1054 г., последний — в 1223 г.

Управление на местах осуществлялось посадниками в городах и волостелями в сельских округах. Их содержания обеспечивало подвластное им население. В 10 веке была введена десятичная система управления (управление осуществляли десятские, сотские, тысяцкие).

Важнейшую роль в государстве играла Русская Православная Церковь. Во главе её стоял киевский митрополит, который назначался константинопольским патриархом, а затем князем.